Никто не пострадал

Глава 1
Руби

В следующий раз она очнулась в тридцать девять лет. Окинула себя взглядом: обвислая унылая грудь, жирная складка на животе, нависающая над детородными органами, целлюлитные полные ляжки, шелушащиеся, как у старухи, пятки, давно забывшие про педикюр пальцы на ногах, и поняла, что вместо гибкого молодого и подтянутого тела девушки восемнадцати лет ее душа теперь живет в обрюзгшем располневшем кожаном мешке с несколькими литрами слишком сладкой и жирной крови, костями, скорее всего, изъеденными остеопорозом, и плотью, еле-еле держащейся на скелете и вот-вот грозящей стечь с него, как стекает плохо застывший крем-карамель, перевернутый на тарелку.

Руби Бейкер поморщилась, накинула теплый плед на ноги, хоть и изнывала от жары, – лишь бы спрятать неприглядную картину от своего новоиспеченного мужа. Они поженились, кажется, всего год назад, и она, вероятно, умудрилась за это время превратиться в отвратительную обрюзгшую старуху. Слабо верилось в то, что кто-то мог взять ее в жены, если она так выглядела давно.

Взяв смартфон испачканными крошками от чипсов пальцами, девушка поморщилась – жирные разводы на экране бликовали в свете телевизора, и приходилось напрягаться, чтобы хоть что-то рассмотреть. Она перелистывала галерею фотографий, и все глубже становилась складка, рассекающая лоб от переносицы. Сомнений быть не могло – что-то случилось с ней за этот долгий год. Который она почти не помнила.

Тяжело поднявшись с взъерошенной кровати, которую не заправляли уже несколько дней, Руби вышла на кухню, схватила лежащую на тарелке одинокую сливу и, запихнув полностью в рот и обсасывая острую косточку, открыла холодильник. Завтра она возьмет себя в руки, а сегодня… Сегодня оставалась еще половина упаковки ее любимого торта – безе вперемешку с карамельно-ореховым кремом. Разве она его покупала? Девушка не помнила. Но не выкидывать же его!

– Милая, я дома.

Вернулся муж. Кольнуло чувство вины – видимо, она так и не собралась сегодня запечь замечательные замаринованные утиные ножки, которые сейчас стояли в холодильнике. Не то чтобы ей было некогда – она уже давно была безработной и сидела дома, не беспокоясь о бытовых проблемах, которые решала приходящая помощница, – просто совершенно вылетало из головы. Как и последние несколько дней. Или месяцев?

Мужчина, на полторы головы выше приземистой, полноватой девушки и на несколько лет младше, зашел на кухню и расплылся в улыбке, глядя, как Руби застыла у холодильника с коробкой торта в руках. Обойдя расставленные невпопад стулья, он клюнул ее в щеку, потянул носом воздух и поморщился.

– Закажем на дом или поедем в ресторан? – в голосе слышалась усталость и еще какое-то неуловимое чувство. То ли равнодушие, то ли решимость изменить что-то важное в своей жизни.

– Давай закажем, – извиняющимся тоном пропищала девушка. – Выберешь сам? Или я?

Он ничего не ответил, потер глаза, пожал плечами и вышел из кухни. Уже через пять минут из ванной донесся шум воды.

«Вот так всегда. Всегда я должна выбирать». Руби почувствовала, как на нее нахлынула волна раздражения. Надо было поставить обратно торт и заказать ужин, но почему-то совершенно не было на это ни сил, ни желания. Она опустилась на табуретку, дотянулась до лежащей на столешнице у плиты, чуть запачканной кремом, вилки и принялась запихивать в себя хрустящие, щедро смазанные приторным кремом кусочки безе. Крошки сыпались на ее мягкие полные бедра, скатывались на пол, оставляя жирные следы на бледной коже. Еще раз взглянув на свои ноги, на складку живота, на шелушащиеся ступни, девушка вдруг подумала о том, выйти замуж было худшим ее решением.

И в тот же момент ее взгляд упал на длинный тонкий нож, испачканный карамельным кремом.

Это было любопытное желание – никогда еще она не думала, что может вот так просто взять и убить человека. Но почему-то сейчас это казалось таким нормальным, таким обыденным, таким правильным, что Руби сжала в руке теплую черную рукоятку, повертела перед глазами заляпанное крошками безе лезвие и, словно обжегшись, кинула нож в раковину.

Она стояла и смотрела, как бьет упругая струя в тонкую блестящую сталь, смывая орехово-карамельное безумие, и чувствовала, что вместе с ним стекает в водосток ее внезапный порыв.

Отвлекшись на свои мысли, девушка не слышала, как перестала стучать вода в прозрачные стенки душевой кабинки, как зашлепали мокрые ноги по недавно уложенному новенькому паркету, как с шумом выходит воздух через чуть приоткрытые тонкие губы. И как вибрирует тонкая леска в руках ее молодого мужа.

* * *

Зеркало в примерочной явно полнило. Еще с утра после пробежки Руби нравилось ее подтянутое упругое тело. А уже в обед, когда удалось вырваться из офиса всего на часик, чтобы купить себе новый костюм, на нее смотрела расплывшаяся бабища. Поморщившись, девушка втянула живот насколько это было возможно, задержала дыхание и тут же шумно выдохнула. Юбка сразу врезалась в бока.

– Этот костюм случайно не маломерит? – крикнула она и прислушалась.

Зашуршала одежда, зашлепали по пяткам сланцы. Дверь примерочной приоткрылась и показалась женская голова в мелких кучеряшках.

– Что вы сказали? – большие, чуть на выкате, глаза бегали по ее фигуре.

– Эта юбка маломерит. Видите? Врезается в бока, – в голосе слышалось раздражение и подкрадывающийся страх. А если она опять поправилась?

– Может быть, – недоуменно протянула продавщица и склонила голову набок. – Принести размер побольше? Хотя мне кажется, эта сидит на вас идеально.

Руби Бейкер нахмурилась и задумалась. Она не так давно избавилась от двадцати лишних килограммов и испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что смогла покупать себе вещи размера S вместо прежних L и XL. И сейчас согласиться даже на М было для нее недопустимо.

– Нет, спасибо, – пробормотала она и отвернулась к зеркалу, недовольно оглядывая злосчастные складочки кожи над поясом темно-розовой прямой, чуть ниже колен, юбки.

Скрипнула дверь – продавщица ушла.

Переодевшись в свой светло-синий брючный костюм и поправив ворот белой в голубой горох рубашки, Руби оставила вещи в примерочной и, даже не кивнув, вышла из магазина. Пройдя через полупустые в будний день коридоры торгового центра, она спустилась на эскалаторе на первый этаж и подошла к небольшому ларьку, торгующему кофе.

– Матча-манго на кокосовом молоке есть? – Она уже понимала, что будет ругать себя за это мимолетное решение. Но каждый раз, когда что-то расстраивало, девушка не могла устоять против большого стакана слишком жирного и сладкого чая, или булки с корицей, которыми торговали в магазине прямо у дома.

– Да. Большой? – молодой продавец, весь исколотый черным пирсингом и татуировками, еле ворочал языком. Было видно, что ему до тошноты не нравится то, чем он занимается.

– Большой, – недовольно кивнула Руби и отвернулась, чтобы еще не схватить аппетитную трубочку с шоколадным кремом и малиной.

Остаток рабочего дня пролетел незаметно. Она, как обычно, уходила последняя и закрывала кабинет. Буркнув охраннику «Доброй ночи», Руби вышла на парковку, села в свой давно немытый седан и завела двигатель. Несколько секунд сидела, уставившись в темноту и вцепившись липкими от пота руками в руль. Страшно не хотелось ехать домой, потому что ее никто там не ждал.

Руби Бейкер совсем недавно исполнилось тридцать семь лет. До тридцати трех она вполне спокойно жила с родителями, пока внезапно отец не решил, что ему будет гораздо лучше с какой-то девчонкой младше его дочери, и не ушел из семьи. Мать, словно ждавшая этого решения всю свою жизнь, пустилась во все тяжкие, и в квартире начали появляться молодые и не очень мальчишки, полуголыми выбегающие из спальни за бутылкой шампанского.

Это было особенно странно, учитывая, что, глядя со стороны, сложно было подумать, что в их семье вообще такое возможно. Рон Бейкер, серьезный предприниматель, построивший свою компанию и метивший в мэры их небольшого городка, производил впечатление хорошего семьянина. Он появлялся с женой на всех общественных мероприятиях и никогда не был замечен ни в чем противозаконном или порицаемом обществом. С чего ему вдруг взбрело в голову бросить семью – было непонятно никому.

Никому, кроме его жены, Розалин Бейкер. Мать совершенно не удивилась и даже обрадовалась такому повороту событий. Невзрачная внешне, но очень ухоженная приятная женщина, всегда старающаяся выглядеть словно первая леди в роскошных деловых костюмах и закрытых вечерних платьях, стала появляться на публике в джинсах, туго обтягивающих все еще стройные бедра, и под руку со слишком красивыми парнями, словно сбежавшими из первосортных порнофильмов.

Но так, как удивилась их единственная дочь, не удивился никто. Другим было простительно – они не жили с ними бок о бок тридцать три года.

Месяц Руби пила в одиночестве в темных залах городских баров, выбирая всегда самый дальний столик, чтобы не быть замеченной никем, кому взбрело бы в голову начать расспрашивать про развод родителей. Стаканы виски с колой менялись на стопки ледяной водки, но легче не становилось. Молодой человек, с которым она тогда встречалась, устал от пьяных выходок – каждый раз, напившись, она звонила ему и устраивала очередной скандал – и разорвал отношения.

Чтобы кому-то сливать копившийся и выплескивающийся, словно сточные воды из прорыва канализации, негатив, девушка начала нападать на отца и на мать, а однажды даже пыталась покончить с собой, наглотавшись таблеток вместе с бутылкой чистого виски, но обезумевший от пьянок желудок не выдержал, и все содержимое оказалось на полу рядом с диваном, у которого она сидела, прислонившись спиной к прохладному кожаному боку. Тогда, сидя в полумраке, девушка смотрела в стоящее напротив зеркало и не узнавала себя.

«Такой тебя видят все», – пронеслось у нее в голове, и, тяжело поднявшись и держась за диван, Руби ушла в ванную, чтобы смыть с себя брызги блевотины и размазанную под глазами тушь.

Неудивительно, что уже месяц спустя она оказалась на съемной квартире, а еще через полгода обзавелась собственной – большим лофтом, полностью отремонтированным и обставленным новой мебелью. Подарок отца.

Руби Бейкер осталась одна. В огромной трехкомнатной квартире, где одиночество чувствовалось особенно остро. Зато можно было расслабиться – когда ее никто не видел, она могла не думать о том, какое производит впечатление.

Именно тогда начался путь из полноватой невзрачной простушки, не носившей ничего, кроме джинсов и кроссовок, в стройную, на двадцать килограмм легче, миловидную молодую женщину, обожавшую деловые костюмы и туфли на высоченных шпильках. Волосы приобрели мягкий шоколадный оттенок, и теперь вместо сухого пучка с торчащими во все стороны антеннами отдельных прядей на плечи падал блестящий каскад. Словно лишившись необходимости «держать лицо», ей вдруг захотелось стать тем, кем раньше она только старалась казаться.

Машина еле слышно тарахтела. На лобовое стекло упали первые капли дождя. Вспомнилась вдруг дурацкая темно-розовая юбка и ее врезающийся в бока слишком тесный пояс. А еще – огромный стакан матчи-манго на кокосовом молоке. Непозволительная роскошь для того, кто изо всех сил старается удерживать вес и едва влезает в выстраданный и долгожданный размер S. Вырулив с парковки, Руби ехала по знакомому маршруту – всегда одинаковому, – слушая всплески растревоженных шинами только-только успевших стечься воедино на неровном асфальте луж.

Домой ехать не хотелось. Стоя на перекрестке и смотря на отсчитывающий секунды красный сигнал, Руби в который раз вспоминала развод родителей – только для того, чтобы почувствовать себя чуточку счастливее в своем одиночестве.

– Мышка, – звонил отец. Он часто набирал ее номер, когда молодая жена убегала на очередную вечеринку, которую он в своем возрасте уже выдержать не мог. Наверное, в такие моменты немного жалел, что решился однажды не просто на интрижку, а полностью поменять свою жизнь.

– Да, папочка. – Она была рада его слышать. Все-таки дочь всегда была больше на его стороне и, увидев, как мать пустилась во все тяжкие после развода, винила во всем только ее.

– Приезжай? Я один. У меня есть хорошее вино. Завтра же выходной?

– А я работаю, – улыбнулась Руби. – Но я приеду. Еще не поздно.

– Приезжай, – в трубке раздался хриплый смех и надсадный кашель.

Она посмотрела в зеркало заднего вида, повернула его на себя и вытерла осыпавшуюся с густо намазанных ресниц тушь. Все еще не отводя взгляд от своего отражения и краем глаза заметив зеленый сигнал светофора, девушка мягко нажала на педаль газа. Машина тронулась с места, но, не успев проехать и нескольких сантиметров, резко остановилось – Руби успела нажать на тормоза, когда мимо пронесся какой-то сумасшедший, плевавший на правила дорожного движения.

– Не торопись, – пробормотала она и шумно выдохнула.

Сзади сигналили. Нервно сглотнув подступившую к горлу от страха желчь, девушка вырулила на перекресток, повернула направо и направилась за город, где уютно расположился на двух гектарах земли дом ее отца.

Руки дрожали. Пытаясь отвлечься, она включила тихую музыку и постаралась расслабить напряженные до спазма плечи, даже не замечая, как текут по щекам горячие слезы, оставляя блестящие в свете уличных фонарей следы на щеках.

– Ты… плохо выглядишь. – Отец настороженно посторонился, пропуская ее вовнутрь шикарного трехэтажного коттеджа, увитого плющом с внешней стороны.

– Спасибо, папа, – улыбнулась девушка и, не обращая внимания на его встревоженное и недовольное лицо, прошла в гостиную.

Ей было тяжело следить за собой все время, помнить о том, как важно «держать лицо», и быть чуть ли не единственной в новом мире. Люди давно приобрели врожденную способность считывать невербальные сигналы, чтобы понимать, что у человека на уме, о чем он думает и что из себя представляет. В то же время большинство потеряли способность привязываться к чему-либо настолько сильно, чтобы хранить выдуманный образ в голове, воображая, что он лучше, чем кажется. В их новом мире невозможно было ошибаться в людях, как раньше. И невозможно было держаться что есть силы за то, что давно потеряно.

Это случилось очень давно. Так давно, что ни отец, ни дед, ни еще пять поколений назад в ее семье никто не знал, каково это – видеть какую-то свою картину мира, основываясь на прожитом опыте, эмоциях, мечтах, и привязываться к людям, вещам, событиям.

Это случилось внезапно. Настолько, что мировая общественность вначале взбунтовалась: «Опять на нас проводят испытания!» и «Это все какой-то вирус!». Но никакого вируса не было. И не было никаких испытаний. Спустя несколько лет ученые придут к выводу, что это просто очередной виток эволюции, помогающий человеку выжить. Возможно, потому что сильно выросла статистика самоубийств в обществе, где люди все еще слишком привязывались друг к другу и к вещам, но не могли удержаться вместе из-за окружающих их соблазнов в пространстве вариантов. И непредсказуемости.

Руби Бейкер была одной из немногих, кому не повезло. Она не умела видеть реальность такой, какая она есть, постоянно ошибаясь из-за своих ложных чувств и эмоций. Но, возможно, никто никогда бы не узнал об этом, если бы в ее пять лет соседский пикап не раздавил купленного ей на день рождения щенка, все еще перевязанного широкой голубой лентой, запутавшейся в протекторе, когда огромные колеса расплющили смешную пушистую мордочку. Девочка плакала весь день. И на следующий день. И всю неделю. Вспоминала она об этом и месяц спустя, и даже два. Да и сейчас, в свои тридцать семь, она помнила предсмертный визг, после которого повисла такая тишина, что хотелось разрывать легкие в безумном крике.

Врачи не смогли помочь. В ход шли антидепрессанты, транквилизаторы, долгая работа с психологами – тщетно. По мере взросления маленькая Руби все острее ощущала свое несовершенство и все сильнее старалась быть правильной, хорошей, нужной. Просто потому что не знала другого способа убедиться в том, что ее любят, кроме как стать такой, которую невозможно не любить.

– Не хочешь умыться? На тебя больно смотреть, – поморщился отец, заваливаясь в глубокое кресло прямо напротив дивана, на котором растянулась Руби.

– Скажи честно, – проигнорировав его вопрос, задумчиво пробурчала девушка, – видя меня такой… ты меня меньше любишь?

– Ты же знаешь, это невозможно контролировать, – нахмурился Рон Бейкер, снял очки и потер уставшие глаза. Ему было чуть больше семидесяти, но выглядел он на удивление молодо. Только чувствовал себя на свой возраст.

– Вы с мамочкой так и расстались? Просто… Как это было? Ты вдруг понял, что не любишь ее? Или…

– Зачем ты об этом постоянно спрашиваешь?

– А ты никогда не отвечаешь – Она пожала плечами и улыбнулась, прикрыв глаза. Ей было так хорошо рядом с ним.

– Ну хорошо. – Отец поднялся из кресла, налил себе еще немного вина и продолжил: – Твою мать перемкнуло на молодых мальчиках. Сначала это было не так заметно, но один раз на приеме был сын одного из членов правительства, и я увидел, как она смотрит на него. Не знаю, заметил это только я или кто-то еще. Но, сама понимаешь, если бы это продолжалось, все бы узнали о том, что меня променяли на… – Рон Бейкер закашлялся, пытаясь рассмеяться.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – забеспокоилась Руби.

– Нормально. В общем, мы поговорили и решили сказать всем, что это я от нее ушел. Она замечательная женщина, твоя мать.

– Не представляю, как можно так просто отпустить человека, с которым прожил тридцать пять лет, – прошептала девушка и закусила губу, стараясь не разреветься. – Я пила месяц, чуть не покончила с собой… А вам так легко.

– Мне очень жаль, мышка, что в тебе этого нет. – Рон потянулся к ней и похлопал по колену. – Отпускать без сожаления, только с воспоминаниями о том, как вместе было хорошо, не доводя ситуацию до того, что готов убить, – самое прекрасное, что может случиться с человеком. Хотя… Мне ли судить – я не был на твоем месте. Но я никому такого не пожелаю, видя, как ты мучаешься.

– Зато у вас на похоронах будет тот, кто искренне сможет вас оплакать не только ради приличия, – рассмеялась Руби и потерла руками слипающиеся от усталости глаза.

– Не передергивай. То, что мы можем легко расставаться с чем-то или кем-то, не значит, что мы не умеем искренне горевать об этой потере. Просто это… Какая-то другая грусть.

– Ты обещал мне хорошее вино, – зевая, пробормотала девушка, переводя тему. Они редко говорили об этом – тяжело было обоим.

Вино приятно холодило небо, будоража вкусовые рецепторы. Мягко горел огонь в камине, облизывая почерневшие бревна. А за окном стучал дождь. Все в этот вечер было создано для наслаждения.

* * *

Был уже третий час ночи, когда домой вернулась молодая жена Рона Бейкера, источая запах дорогих духов и вибрации громкой музыки, не отпускающие ее до сих пор. Она пританцовывала и напевала себе под нос незатейливую мелодию. Руби не стала дожидаться, пока эта визгливая неприятная девушка, на три года младше, кинется обниматься, складывая свои перекаченные гелем губы в поцелуе. Она быстро чмокнула отца в щеку и ушла через боковую стеклянную дверь, ведущую в сад на заднем дворе. Он уговаривал ее остаться на ночь, но слишком тяжелым выдался день, чтобы строить из себя хорошую девочку. С отцом она могла быть собой, ничего из себя не изображая. А вот с его женой…

Дорога блестела от дождя, отражая свет фонарей. Дворники, как сумасшедшие, разгоняли тяжелые крупные капли, только размазывая их по стеклу. Вглядываясь в белую полосу, отгораживающую тротуар, девушка выжимала газ, чтобы поскорее вернуться домой, и надеялась только на то, что не попадется на глаза полицейскому патрулю, курсирующему по темным улицам. Огни домов, фар, светофоров сливались в одно полотно абстракциониста, налипая на лобовое стекло и разлетаясь мелкими каплями от бешено молотящих дворников. Жутко хотелось спать – убаюкивал горячий воздух из включенной на второе деление печки.

Она успела только поднять глаза от дороги, как в правый бок ее машины со скрежетом влетел внедорожник на огромных колесах – совсем как тот, который размазал ее первого и последнего в жизни щенка по колючему гравию. Машину закрутило, девушку бросило вправо. Проехав несколько метров, седан влетел на встречную полосу, протаранил пытающуюся сдать назад спортивную машину с невпопад опущенной в дождь открывающейся крышей, запрыгнул на тротуар и врезался на всей скорости в прозрачный козырек остановки, под которым спал, подрагивая, чумазый, промокший до нитки бомж.

У капота что-то шевелилось. В свете мигающей правой фары было сложно что-либо рассмотреть, да и не было сил держать глаза открытыми. Еле отстегнув ремень безопасности, Руби вывалилась из салона седана и упала на колени на мокрый асфальт. Дождь хлестал ее по затылку, затекал под воротник почти нового пиджака. Волосы мгновенно намокли и теперь висели паклями почти до самого тротуара, по которому растекалось пятно из дорогого вина и недопереваренного ужина – ее рвало.

Сзади кто-то подошел, поднял ее на ноги и поволок в сторону, усадил под грохотавший от усиливающегося дождя козырек остановки прямо на мокрый асфальт и куда-то пропал. Она слышала голоса, крики, звуки сирены – то ли полиция, то ли скорая помощь, – визг тормозов. Она чувствовала, как тело трясет от пронизывающего ветра, обжигающего мокрую кожу, как по лицу бежит теплая струйка – кровь? Дождь? Слезы? – затекает в уголки рта и капает вниз, впитываясь в и без того насквозь пропитанную водой одежду. Она пыталась говорить, но из горла вырывался только глухой хрип, и дикой болью пронизывало грудную клетку. Она пыталась поднять глаза и посмотреть, что происходит вокруг, но они не слушались ее – веки казались такими тяжелыми, словно вместо тонких невесомых ресниц были напичканы свинцом.

Еще секунда, и Руби сдалась. Не было ни звуков, ни чувств. Ее тело обмякло, и она потеряла сознание.

* * *

Яркий свет, проникающий сквозь плотно прикрытые веки, казался кроваво-красным. Что-то нервно пищало у левого уха, повторяя удары ее сердца. Пальцы нащупали пластиковую коробочку – кнопка вызова медсестры.

В голове висел туман – такой бывает только перед очень солнечным днем, но сложно было поверить, что это тот самый случай. Мысли ворочались неохотно, кидая ей из памяти ошметки событий, словно кости бродячей собаке. Вот она пьет вино у отца. Ей хорошо и тепло. Почему же она уехала? Нечасто ей приходило в голову срываться куда-то на машине после нескольких бокалов вина. Ах, да. Вспомнила. Заявилась эта отвратительная девчонка… Как ее там? А, неважно. Потом была дорога. Мокрая и слишком быстрая. Она мчалась в лобовое стекло ее машины, не давая возможности опомниться и затормозить. Слишком хотелось спать. Слишком хотелось скорее попасть домой и смыть с себя этот день. С проклятой темно-розовой юбкой, впивающейся в ее талию тугим поясом, с огромным стаканом матчи-манго на кокосовом молоке, с мыслями о разводе родителей, которые, как ей казалось, наконец должны ее отпустить после того, как отец подтвердил версию, которую вдалбливала ей мать.

Руби еле разлепила глаза и сразу снова зажмурилась – глазные яблоки словно разрезали скальпелем, впиваясь в самое основание черепа.

– Очнулась, – незнакомый голос заставил ее насторожиться.

– Кто это? – еле выдавила из себя Руби и застонала – жутко болело горло.

– Мы не знакомы. Ты попала в аварию и…

– Аварию? – Робкая попытка снова открыть глаза не увенчалась успехом. Начали всплывать какие-то воспоминания о темной, словно размазанной по холсту, ночи с проблесками желтых всплесков фонарей и красного огня светофора. Который, по всей видимости, она не заметила.

– Ты попала в аварию. Помнишь? – голос встревоженный. Почему он о ней волнуется? Кто это, черт возьми?!

– Да. – Девушка поморщилась и, поднеся ладошку к лицу, чтобы спрятаться от слишком яркого света, приоткрыла глаза. – Вы кто?

В углу у окна сидел молодой мужчина, на несколько лет младше нее самой. Было видно, что он высокий и достаточно хорошо сложен, а еще – безумно красивый. Такой красивый, что захотелось, несмотря на дикую боль и слабость, броситься в ванную, чтобы привести себя в порядок. Вряд ли ее вид сейчас можно было назвать хотя бы приличным.

– Я же сказал – ты не знаешь меня, но… Тут был твой отец. Мы с ним разговорились. Он очень волновался. И… рассказал, что ты… Особенная, – мужчина, как мог, подбирал слова.

– Все ясно, – устало опустила руку Руби и опять закрыла глаза, отвернувшись от незваного посетителя. – Интересно посмотреть на человека, который застрял в двадцать первом веке?

– Немного, – улыбнулся он и поднялся, чтобы подойти к ней с другой стороны. – Ты не возражаешь, если мы с тобой поужинаем как-нибудь… Когда ты поправишься, конечно.

– Не уверена, что готова к этому, – побурчала девушка. Раскалывалась голова. Дико хотелось пить и спать.

– Ладно. Я оставлю свою визитку здесь, на столике. И… не буду тебе больше мешать. – Уже у дверей молодой человек обернулся и улыбнулся. Он хотел еще что-то сказать, но не стал.

Руби Бейкер забыла о своем неожиданном госте уже через секунду, погрузившись в беспокойный сон. Снился тот злосчастный перекресток, гнущий бок ее машины внедорожник, открытый верх новенькой спортивной машины, странное шевеление у ее капота, когда она врезалась на всей скорости в автобусную остановку. Что это было? Ее воспаленный мозг? Какое-то животное? Или… Человек?

Уже через пять дней ее выписали. Отклонив предложение отца с приглашением пожить у него в загородном доме – все равно на работу выходить было рано, да и дополнительный уход бы ей не повредил, и целая стайка слуг была бы как нельзя кстати, – девушка вернулась в пустой лофт, как никогда казавшийся мертвым. То ли из-за выложенных кирпичом стен, то ли из-за грубой мебели, не предполагающей уютных ковриков и связанных вручную салфеток.

Несколько раз к ней приходила полиция. Двое мужчин вяло пили свежезаваренный кофе, грызли маслянистое песочное печенье с шоколадной крошкой и вздыхали, глядя на вид, открывающийся через панорамные, на всю стену, окна. Не было никаких сомнений, что им сделали правильное внушение по указке ее отца, и девушке ничто не угрожало, но поговорить с ней для протокола было необходимо.

Еще через неделю Руби Бейкер вышла на работу. На ней был новенький красивый темно-розовый костюм с длинной, ниже колен, прямой юбкой, подчеркивающий ее подтянутую фигуру. Ну и что, что на ярлычке, безжалостно оторванном ею еще в магазине, жирно выделялась буква М.

* * *

За окном играла музыка – кто-то подъехал на парковку у офисного здания и, словно издеваясь над замученными бесконечными совещаниями и цифрами людьми, решил открыть все окна, давая легкому року вырваться на свободу.

Через пять минут заканчивался рабочий день, и от этого становилось все тоскливее – прошел уже месяц после аварии, и ее запал, возникший из-за ощущения второго шанса, сходил на «нет». Она все реже выбиралась на выходных в кино, все чаще засиживалась допоздна. И все задумчивее теребила в руках маленький клочок бумаги – визитка, оставленная тем красивым высоким незнакомцем, сидящим в палате, когда она очнулась. Сначала она не чувствовала ничего, кроме раздражения, – его желание пообщаться с ней казалось ничем иным, как способом посмотреть на фрик-шоу из первого ряда. Где еще встретишь ту, кто застрял в прошлом и совершенно не был приспособлен к новому времени?

Руби однажды пыталась отыскать таких же, как она. И ей удалось найти группу, объединяющую людей, не умеющих отделять эмоции от реальности и живущих в своем, словно выдуманном, мире. Но близкое общение с ними только усилило ее раздражение – она смогла вынести только одну личную встречу, а потом раз за разом находила поводы, чтобы не пойти. Слишком уж они были ненормальными. И, хоть она и сама была такой же, ей было гораздо спокойнее среди тех, кто был понятен. У кого не было тысячи вариантов ответа на один вопрос.

Визитка, как по волшебству, снова оказался в руках. Задумчиво глядя на черные, выбитые в плотной бумаге цифры, девушка краем уха слушала, как уходят один за другим домой ее коллеги, и машинально кидала «До завтра».

– Руби, эй. Слышишь? – Над ней нависло бледное лицо молодой девушки, совсем недавно присоединившейся к их отделу.

– Да. Что? – Стоило больших усилий собраться и сосредоточиться на разговоре.

– Я говорю – мы идем в бар сегодня. Пошли с нами? Завтра же суббота.

– Суббота? Точно. Я… Нет, извини, я занята.

Демонстративно набирая номер и слушая длинные гудки, Руби не сводила взгляд с входной двери – как только эта наглая девчонка выйдет, она нажмет отбой.

– Слушаю, – приятный голос. Но совершенно незнакомый.

– Привет. Это… Руби. Руби Бейкер. Мы встречались в больнице, наверно… месяц назад? Или больше?

– Руби! Я рад, что ты позвонила. Как ты? – волнение и легкое дрожание в голосе настораживало. Сразу вернулись мысли о том, что молодой человек хотел с ней пообщаться из чистого любопытства. Вот если бы она умела видеть этот мир и людей так, как он… Вот если бы не боялась, что он поиграет с ней и бросит, а она опять уйдет на месяц в запой.

– Да, я… Подумала, что сегодня мне совершенно нечего делать.

Сказав это, девушка зажмурилась и сжала руку в кулак – она готова была убить себя за эти слова. Кто же признается в том, что вечер пятницы совершенно свободен?

– Отлично. Я свободен. Где тебя забрать?

– Я лучше приеду сама. Куда?

Тягучая, словно засахаренный мед, жизнь вдруг начала набирать обороты. Случайная авария, после которой они встретились, случайное решение выглядеть чуточку лучше в глазах коллеги, чье имя она забудет, как только уволится с работы спустя несколько месяцев, случайно ставший решающим в ее жизни вечер, так похожий на те, что показывают в сопливых мелодрамах. Череда случайностей складывалась в неразрывную цепочку фатальных решений, предотвратить которые было невозможно. Как невозможно остановить мчащийся на дикой скорости старенький седан, скользящий по мокрому асфальту, покрытому тонкой глазурью бурлящих от дождя луж.

Поднимаясь на лифте на двадцатый этаж в новый модный ресторан, Руби жалела, что не заехала переодеться, – темно-розовая юбка помялась, а на белой шелковой майке темнели круги от пота. Но почему-то впервые ей было все равно что о ней подумают.

Он ждал ее – такой же высокий и красивый, каким она его запомнила. Немного усталые глаза, немного вялые движения рук – все выдавало в нем человека, выжатого, как и она сама, этой неделей. И казалось, что можно не притворяться. Можно снять с себя надетую еще в пять лет маску, лишь иногда приподнимаемую на уютном диване в гостиной отца за бокалом хорошего вина. Они долго болтали, много шутили. Он не скрывал, что ему интересен ее взгляд на мир, и искренне удивлялся ее откровенным ответам.