Espressivo

Памяти музыканта, педагога 1-й музыкальной школы г. Севастополя Марины Константиновны Чорба

© Корниенко Т. Г., 2021

© Рыбаков А., оформление серии, 2011

© Спиренкова Н. И., иллюстрации, 2021

© Макет. АО «Издательство «Детская литература», 2021

О Конкурсе

Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почётным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушёл из жизни. В память о нём было решено проводить конкурсы регулярно, что происходит до настоящего времени. Каждые два года жюри рассматривает от 300 до 600 рукописей. В 2009 году, на втором Конкурсе, был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ».

В 2020 году подведены итоги уже седьмого Конкурса.

Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его подростковом «секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.

С 2014 года издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-листы конкурсов. К началу 2020 года в серии уже издано более 50 книг. Вышли в свет повести, романы и стихи лауреатов шестого Конкурса. Планируется издать в лауреатской серии книги-победители всех конкурсов. Эти произведения помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию.

От автора

Мне очень хочется, чтобы Вы, читатель, открыли для себя то, что когда-то открылось мне: наш мир очень разнообразен. В нём есть всё для всех!

И герои моей книги тоже живут в этом мире. Может быть, кому-то они покажутся несовременными. Или странными. Но я знакома с этими героями! И если ситуации, в которые я их поместила, – плод моего воображения, то характеры, привычки, образ жизни, стремления, мечты – они к вымыслу не имеют никакого отношения.

Да, о названии… Именно этим словом композиторы помечают в нотном тексте те места, где музыкант должен выложиться, отдать всё, на что способен, заставить слушателя замереть или схватиться за сердце… Одним словом, ESPRESSIVO…

Часть первая. Крылатый

Девчонка стояла в дверях, вцепившись в мамину руку. Раскрашенные зелёнкой коленки, тощее тельце, рыжие косички… Она уже готова была бежать, но любопытство удерживало её в комнате.

– Из какого мультика вы взяли эту девочку? – спросила я не менее напряжённую маму и выдвинула стул, убрав с него ноты и сумку. – Садитесь, пожалуйста. Я слушаю.

– Да вот мы, то есть я… подумала, – женщина замялась.

– Прежде всего, давайте познакомимся. Меня зовут Дарья Несторовна.

– Ольга Петровна. А дочка – Леночка.

Женщина немного расслабилась.

– Вы хотите, чтобы Леночка училась играть на фортепьяно?

– Ну-у, не знаю… Может, и на фортепьяно. Мы пришли посоветоваться, а у вас там такая приветливая дежурная. Говорит, зайдите к Дарье Несторовне, в седьмой кабинет. Вот мы, собственно, и…

Ольга Петровна оглянулась на дочку, тут же на всякий случай отступившую за спину матери.

– Лена, а Лена! – позвала я девчонку. – Как ты думаешь, я на серого волка похожа?

Она пару раз ковырнула ногтем спинку стула и ответила несколько задиристо:

– Нет!

– Тогда скажи, сколько тебе лет?

Над маминой головой взлетела довольно грязная врастопырку ладошка.

– Пять, что ли?

– Только недавно исполнилось, – уточнила мать и попробовала вытянуть чадо из-за спины.

– Мамочка, да не трогайте вы эту девочку, – сказала я делано безразличным голосом, – она теперь всё время будет за стулом жить.

– А вот и нет! – купилась Ленка и выскочила из своего убежища.

Глаза матери потеплели.

– Егоза!.. – Она вздохнула. – Может, зря мы ваше время отнимаем… Это я подумала, что её нужно в музыкальную школу показать. Понимаете, она петь очень любит. – В голосе Ольги Петровны послышались непонятные мне извиняющиеся нотки.

– Так это очень хорошо!

– Нет, вы послушайте, – перебила она меня. – Вчера я пришла в садик Леночку забрать, а воспитательница говорит, что она в туалете сидит. Когда из группы вышли, я спрашиваю: «У тебя что, живот болел?» А Ленка мне сообщает, что теперь будет всё время до самой школы в туалете сидеть. Представляете!

– То есть как – в туалете? Зачем?

– Оказывается, ей захотелось петь. А Леночка у нас упрямая, если уж решила, своего, как правило, добивается. Конечно, кому понравится голосящий на всю группу ребёнок?! Вот петь её в туалет и отправили.

– Там громче получается! – встряла «певица».

– Лена, не перебивай! – одёрнула её мать. – В общем, оказалось, что она уже не один день в туалете концерты устраивает.

– Я там всегда пою, – уточнила Леночка.

– А мне споёшь? – спросила я, порядком обескураженная: про «туалетных» певиц мне ещё слышать не приходилось.

– Нет! – последовал мгновенный ответ, и девчонка на всякий случай снова пододвинулась поближе к матери.

– Почему? – поинтересовалась я, прикидывая, как бы малышку прослушать.

– Я тебя не знаю.

– Так и я тебя не знаю. Делать-то что? А давай мы поступим так… – Я чуть потянула Леночку за юбку. – Я тебе вот на этом красивом инструменте сыграю весёлую песенку, которую ты, скорее всего, не знаешь. А ты мне в обмен споёшь свою. Идёт?

Леночка подумала и кивнула.

Запела она чистенько, старательно дотягиваясь до самых высоких ноток. Страх оставил её на первой же фразе. Щёки зарумянились, пальцы перестали теребить край юбочки. К старательности добавилась особая выразительность, какой бывает отмечен любой музыкальный ребёнок.

Я смотрела на свою будущую ученицу, потихоньку влюбляясь, как влюблялась в каждую из двенадцати учениц, составляющих сейчас мой класс. Представляла, как слушает она себя в гулком туалете… А перед глазами всё явственней проявлялось родное доброе лицо моей любимой учительницы Ирины Вениаминовны.

«Наша?» – коснулась я её самым краешком сознания.

«Наша!»

…Играла вечером долго, самое любимое, пока позволяло время, когда-то очень давно отвоёванное у оказавшихся в конечном итоге терпеливыми соседей.

Расшевелила эта «туалетная» певица память! Вновь кольнуло укоризной невыполненное обещание, данное самой себе: записать, сохранить на бумаге образ Ирины Вениаминовны, посягнувшей много лет назад на неуют моего детства. Боясь передумать – сколько уже раз бывало! – поспешно достала бумагу, вытряхнула на диван содержимое сумки, в куче необходимых и давно ненужных вещей нашла шариковую ручку, села под настольной лампой и написала: «Она…»

Стоп, а почему «она»? Она – это я, маленькая, смешная и, наверное, жалкая я! С такими же, как у сегодняшней девчонки, светлыми косицами. И коленки вроде бы тоже были зелёные? Откуда же это желание писать от третьего лица? А впрочем, какая разница? Пусть – «она»…

* * *

Она сидела на корточках посреди площадки, коленями, плечами, подбородком прикрывая свою волшебную палочку. Пацаны и девчонки прыгали рядом, громко выкрикивая:

– Дашка ду-роч-ка! С пере-у-лоч-ка! Дашка ду-роч-ка! С пере-у-лоч-ка!

Вообще-то можно было попытаться вскочить и убежать, но домой ещё не хотелось, а потом, они могли выхватить палочку. Поэтому Даша сидела сжавшись в комок и ждала, чем всё это закончится.

– Бедный ребёнок! – зашептались на скамейке бабушки. (С одними она любила поговорить, других избегала.) – Настасье совсем не до младшей. Нестору опять операцию назначили.

– Горе – оно горе и есть. А Дашка-то большая уже, осенью в школу.

– Да в какую её школу? Вон, нашла палку, ходит и машет. С год машет.

– Не меньше. А вчера, слушайте, смотрю, в кустах стоит. Будто думает. Улыбается. Или прислушивается к чему. Я и чайку попила, и простирнула кое-что, а она где была, там и стоит. И впрямь, видать, дурочка.

Соседки понимающе покивали, повздыхали.

– Её бы врачам показать, может, не поздно ещё.

– Ишь, подсказчица! А денег матери ты, что ли, дашь? Хорошие врачи теперь за так работать не желают.

– Девка и не одета толком. Одни обноски…

– Авдотья, а Нестору-то не лучше? Что врачи говорят? Ты с ними дверь в дверь.

– Да не знают они ничего.

– А что ей вообще, науке энтой, известно?

– Помните, какой поначалу-то был? Представительный. В эмчеэсе работал. И дом полон, и девки старшие – умницы. А потом, после аварии этой окаянной, ну, когда химия повзрывалась, как сглазили Нестора. Дашку, правда, родить ещё успели.

– Авдотья, как у него болезнь зовётся?

– Заковыристое что-то. Настасья говорила, да разве запомнишь. Научное название! – Авдотья порылась в памяти. – В общем, со всем организмом непорядок. Операция за операцией, а толку? И не мужик, и не отец.

Даша, не пропустившая ни одного слова, хотела им крикнуть, что папа – отец, вскочила, но карауливший её мальчишка тут же схватился за волшебную палочку. Дерево затрещало. Даша в ужасе разжала пальцы и пнула обидчика ногой.

– Отдай!

Пацан уклонился, засмеялся беззубо и отскочил подальше от бешеной девчонки, прямо в объятия дяди Лёши, сына бабушки Авдотьи. Дядя Лёша ухватил мальчишку за руку.

– Так, Денис! Зачем Дашку обижаешь? Быстренько отдал ей палку!

Пацан попытался вырваться, но держали его крепко. Прикинув, что в присутствии дяди Лёши ей ничто не угрожает, но, едва он уйдет, всё вернётся на кру́ги своя́ – последнее время облавы на дурочку Дашку стали любимым дворовым развлечением, – девчонка выхватила палочку и бросилась бежать, поскорее и подальше ото всех своих обидчиков.

Обогнув один дом, миновав второй и пробежав ещё чуть-чуть, остановилась около старенькой трёхэтажки, полагая, что здесь её никто искать не станет. Над домом возвышалась огромная шелковица, к стволу которой привалилась дощатая крашеная скамейка. Даша присела. Прежде всего стоило убедиться, цела ли палочка. Она поднесла её к глазам, повертела, осторожно пробуя на изгиб, прислушалась. Затем удовлетворённо улыбнулась: цела!

Палочка была взаправду волшебной. Только почему-то этого никто не замечал. Даже мама. И сёстры тоже.

Сначала на палочку в семье внимания не обращали. Но когда увидели, что Даша не расстаётсяся с ней даже во время сна, попытались отобрать. Вернее, отобрали. И спрятали. Предчувствуя сопротивление, выбросить странную игрушку мать побоялась. Даша проплакала ночь, утро и половину дня. К обеду у неё заболела и начала кружиться голова. Испуганная Настасья не стала испытывать судьбу, палочку отдала, не поверив, правда, что она волшебная.

– Зачем она тебе, Дашуня? – спросила и, не дождавшись ответа, ушла на кухню.

Даша вскочила с постели, куда её уложили, хотела побежать за мамой и рассказать про палочку, но сестра Вика водворила её обратно.

А ей так хотелось рассказать! И как они с Аней и Викой пошли к Аниной подружке домой и там смотрели телевизор! И как ей было интересно, потому что своего телевизора у них не было. Вернее, он был, но сломался, когда Даша была ещё совсем маленькой, и теперь стоял на веранде. Но его не чинили из-за нехватки денег и ещё потому, что папе требовалась тишина.

В гостях девочки сначала смотрели какое-то кино, а потом пошли на кухню, совершенно забыв про сестру. Она, сидя на диване, несколько минут глядела на тётю, произносившую очень скучные непонятные слова, потом подошла к телевизору и нажала на кнопку примерно там, где это делала Анина подружка. Экран мигнул, тётя пропала, и Даша увидела… волшебника.

В том, что дяденька в чёрном, немного смешном пиджаке с хвостиком был волшебником, она не сомневалась ни минуты. Потому что в руке у него была настоящая волшебная палочка! А чем же ещё она могла оказаться, если при её взмахах в телевизоре получалась очень странная и до невозможности красивая музыка!

Сначала Даша замерла, боясь вспугнуть волшебника. Песни она конечно же слышала и многие знала наизусть. Но это, в телевизоре, было совсем другое. Оно проникало внутрь, и в Даше что-то начинало отзываться на новые звуки помимо её воли. Волшебник взмахнул посильнее, музыка заискрилась, засмеялась, и Даша засмеялась тоже. Она подняла руку, полагая, что волшебник не обидится, если она немного поучится у него волшебству. Музыка послушно пошла за Дашиными движениями.

Она училась на волшебницу ещё минуты четыре, пока в комнату не заглянула Вика:

– Дашуха, ты что притихла? Идём бутерброды трескать. С колбасой!

Даша хотела остановить сестру, испугавшись, что музыка собьётся, исчезнет. Но Вика решительно направилась к телевизору.

– Что за чушь ты слушаешь? Классика – это отстой для старичков и старушек!

И экран погас.

Тем же вечером Даша нашла СВОЮ волшебную палочку. Сначала она, правда, засомневалась, что палочка волшебная. И действительно, разве можно предположить, что в обычных дворовых кустах просто так валяются такие невероятные ценности? Но когда взяла её в руку так, как это делал дяденька в телевизоре, взмахнула и прислушалась, сомнения отпали. Дашу обступили звуки. Музыка оказалась попроще той, что из телевизора, но ведь и Даша была начинающей волшебницей.

С этого момента её жизнь переменилась. Звучало всё: цветы в траве, сама трава, люди, машины, небо… Даже песочница, лестница в подъезде пели свои песни. Но, похоже, кроме неё, Даши, этого пока никто не слышал. Теперь она пряталась от чужих глаз, слушала живущую в ней музыку и мечтала, что когда-нибудь появится ещё один, а может, тот же самый волшебник и научит Дашу сделать так, чтобы эту музыку смогли услышать все.

Даша сидела на скамейке под шелковицей и забавлялась с весенним солнышком, пропуская его лучи через прищуренные ресницы.

Весна входила в силу, но солнце ещё не пекло. Листочки на шелковице не успели расправиться, выбравшись из почек, скорее всего, только прошлой ночью. Около небольшой дырочки в земле копошились муравьи – наверное, целая сотня. Или две. Даша отодвинула подальше ногу, чтобы ненароком не раздавить забывших всякую осторожность букашек.

Где-то сзади хлопнула форточка, и через пару минут оттуда потянулось что-то скрипучее и неповоротливо завертелось вокруг еле прослеживаемой красивой мелодии. Звуки очень старались попасть туда, где они и должны были бы находиться. Наконец мелодия выстроилась и неуверенно двинулась куда-то, но, не добравшись, оборвалась.

– Нет! Не так! Неправильно! – возмущённо крикнула Даша и, когда из форточки послышался тот же скрип, вскочила, взлетела на крыльцо, дёрнула высокую коричневую с фигурной ручкой дверь и проскользнула внутрь.

Мрак лишил её зрения. Она испугалась, зажмурилась и, ничего не видя, по инерции сделала несколько шагов. Остановилась. Обрывки мелодий, красивых и неправильных, стремительные звуковые ручейки, стуки и скрипы наполняли этот дом. Это было так странно, так… волшебно. И пахло в доме тоже странно – смолой и ещё чем-то незнакомым. Через несколько минут Даша поняла, что глаза её закрыты, она приоткрыла их ровно настолько, чтобы сквозь ресницы осмотреться, вспомнила про волшебную палочку. Может, это она привела её сюда?

Перед Дашей лежал широкий полутёмный коридор со множеством обитых чем-то мягким дверей. Они были закрыты, но именно оттуда, игнорируя мягкую обивку, пробивались звуки. Слева, в тесной нише над большой толстой книгой, дремала бабушка с высокой белой причёской и очками на самом кончике носа. Бабушка была совершенно нестрашной. Одной рукой она подпирала голову, а во второй чудом удерживала готовый в любую минуту выпасть карандаш.

Даша решилась сделать ещё пару шагов вглубь коридора, но потом передумала. А вдруг её накажут? Или не отпустят домой? Надуманная перспектива так напугала, что она развернулась, приготовясь бежать. Но в этот момент одна из дверей распахнулась, и оттуда вышла девочка чуть постарше Даши. Она держала длинную, похожую на чёрную грушу сумку. За девочкой показалась молодая тётенька. То, что тётенька чем-то очень довольна, было заметно сразу. Она потрепала девочку по плечу и сказала непонятные слова:

– Светик, этюд сдвинулся, кантиленка неплохая, а вот в гаммах ты, как обычно, наваляла. Жду в своё время в пятницу.

Тётенька исчезла за закрывшейся дверью, и Света прошествовала мимо, волоча непонятную огромную сумку. Поравнявшись с Дашей, девочка бросила:

– Привет! – Затем: – До свидания, Варвара Сергеевна! – так и не проснувшейся бабушке и вышла на улицу.

Даша сделала выводы и приободрилась. Если этой Свете можно ходить по коридору, то можно и ей, Даше. Она пошла на цыпочках, останавливаясь у каждой двери, прижимаясь ухом к мягкой обивке с блестящими, как звёздочки, кнопочками, и слушала…

Коридор закончился самой широкой и самой красивой дверью. Даша хотела послушать и её, но дверь неожиданно подалась вперёд, распахнулась, и девочка ввалилась в огромную комнату. Сразу же перехватило дыхание: такого Даше видеть ещё не приходилось! Комната была заставлена рядами мягких одинаково серых стульев. Все они смотрели в одну сторону – на возвышение у противоположной стены. С двух сторон его прикрывали красивые синие занавески, такие же, как и на окнах. Между окнами висели совершенно сказочные светильники, но всё это лишь слегка коснулось Дашиного сознания.

То, к чему сразу же прирос её взгляд, стояло посередине возвышения, между занавесками, – огромное, чёрное и гладкое, как смола. Оно опиралось на три фигурные ножки с маленькими колёсиками. Но самым поразительным было поднятое вверх крыло, поддерживаемое тоненькой круглой палочкой. Сердце у Даши заколотилось ещё сильнее, хотя и до этого ей казалось, что оно вот-вот выпрыгнет наружу. Именно такую штуку она видела у Аниной подружки в телевизоре! Перед такой штукой сидела тётя в красивом платье и двигала руками, когда волшебник взмахивал своей палочкой!

С этого момента Даше оставалось либо бежать, либо, следуя законам всех известных ей сказок, идти вперёд. Сообразив, что даже в самых страшных сказках с девочками и мальчиками никогда ничего плохого в итоге не происходит, она глубоко вздохнула, словно ныряльщик перед тем, как погрузиться в воду, и шагнула к возвышению.

Странно работает память! Сколько хорошего да и плохого кануло навсегда. Того, что обычно не забывается. А вот эти дни обретения музыки, кажется, даже и не поблёкли. Краски, запахи, звуки! Сколько мне тогда было? Шесть? Пожалуй, почти семь. А месяц? Шелковица только зацветала… Май. Да, вероятно, май. Теперь в это трудно поверить, но тогда я действительно впервые увидела рояль. Почему остался открытым концертный зал, впоследствии непременно запираемый на ключ? Не будь этой оплошности, что случилось бы со мной?

Конечно, тогда я во многом отличалась от своих сверстниц. Начнём с того, что детский сад, куда так усердно оформляла меня мама, закончился для меня на первой же неделе. После того, как, напуганная мыслью о том, что за мной могут не прийти, если я буду плакать, я замолчала. Речь не возвращалась ко мне, несмотря на все уговоры воспитателей и разрывавшейся на части между мной и папой мамы. Меня забрали. Навсегда. Ещё до того, как группа дошла до музыкального зала.

Я ни разу не была в кинотеатре, потому что не было денег, не смотрела телевизор, сломавшийся безвозвратно ещё в младенчестве. В моём музыкальном опыте был лишь дирижёр из случайно подсмотренной у Аниной подруги программы. Волшебник. Поэтому то, к чему я, дрожащая от возбуждения, подходила в концертном зале музыкальной школы, было не просто чудом – доказательством реальности всех сказок, которыми я жила.

* * *

Даша поднялась по ступенькам и подошла к Нему. Он был такой большой! До неба! И совсем не страшный. Но на всякий случай она подняла волшебную палочку и взмахнула ею несколько раз. Потом протянула руку и ладошкой дотронулась до гладкой чёрной поверхности. Подумала и погладила, желая познакомиться.

Он стоял так же спокойно, как и до Дашиного прикосновения, похожий спереди на узкий длинный столик с изогнутой крышкой. Прямо из крышки торчала полочка, нависая над узкими белыми и чёрными дощечками. Белых было больше, зато чёрные располагались выше. Даша догадалась, что именно эти дощечки и есть самое главное. Она собралась с духом, оглянулась, нет ли кого, и, убедившись, что за ней никто не наблюдает, легонько тронула одну из них – белую. И в следующую же секунду отпрыгнула, чуть не свалившись к креслам. Крылатый запел! Песенка была тихой и состояла из одного-единственного звука, но это было так… Так!.. Даше стало жарко. Потом она успокоилась и тут же пришла к выводу, что раз Крылатый делает музыку, то ничего страшного не произойдёт, если она попробует нажать на дощечку ещё разочек. На сей раз дощечка была чёрной, чуть в стороне от первой. И звук получился совсем другой, потоньше.

В течение следующих десяти – пятнадцати минут было обнаружено, что на разных краях столика с дощечками живут звуки-рычалки и звуки-пищалки. Что дощечки могут громко кричать или шептать очень тихо, почти неслышно. Просто до них нужно совершенно по-разному дотрагиваться. Если нажимать две соседние дощечки, то песенка получится резкая и не очень красивая. А несоседние поют очень красиво, так красиво, как… Даша посмотрела в окно, пытаясь найти что-нибудь такое же прекрасное, как песенка двух стоящих поодаль друг от друга дощечек, и вдруг вспомнила, где находится. И что с момента, как она убежала из своего двора, прошло много времени, и мама волнуется, и, скорее всего, уже рассердилась. Даша наклонилась над Крылатым так близко, что от её влажного дыхания по полировке побежал туманчик, шепнула: «До свидания! Я к тебе ещё приду. Подожди меня». Затем выбежала из комнаты, пронеслась мимо так и не проснувшейся бабушки и, не замеченная никем, выскользнула на улицу.

Наверное, тогда я была похожа на газировку – чуть тронь, зафонтанирует, взорвётся тысячами весёлых шариков. Моего отсутствия никто не заметил. Маме, как обычно, было не до меня, что, впрочем, удачно совпало с моими намерениями. Я пробродила остаток дня по двору, стараясь избегать как взрослых, так и сверстников. К счастью, меня никто не трогал. Дома, проглотив наскоро какой-то ужин, забралась в своё любимое старое-престарое кресло, которое собирались выкинуть, наверное, с самого моего рождения. Мама, измученная работой, всё же заметила моё состояние и решила, что я заболела. Меня начали тормошить, измерять температуру, перемещать с места на место.

А я слушала. В этот день мой мир обрёл алфавит. Как малыш открывает для себя буквы и слоги, которые потом складывает в слова, так и я открыла высоту звука. И, словно ребёнок, едва научившись читать, читает всё подряд, я забыла о тишине и начала петь, пищать, гудеть и рычать, пока на меня не прикрикнули: папа чувствовал себя в этот день плохо. Я замолчала, предоставив возможность музыке жить внутри меня.

* * *

К утру у неё поднялась температура – небольшая, тридцать семь и четыре. Дашу лихорадило, щеки пошли красными пятнами. Она вздрагивала от малейшего шума, то смеялась, то принималась реветь.

– Ну что же ты вся издергалась? – Настасья взяла дочь на колени и прижалась щекой к потному виску. – Горлышко не болит?

– Нет! Мамочка, я была в волшебной комнате…

– Хорошо, хорошо… Всё же покажи мне горло.

Даша послушно открыла рот.

– Не красное. Почему температуришь, а?

– Там был такой чёрный, с дощечками, и я…

– С какими дощечками? А голова не болит?

– Ну мам! Ничего не болит. Там, если на дощечку нажать, получается…

– Дашунчик, хватит фантазировать. Ложись-ка лучше в кровать. Полежишь и поправишься.

– Мам! Я хочу в волшебную комнату.

– Вот уснёшь – и будет тебе и волшебная комната, и волшебный принц с принцессой…

Догадавшись наконец, что рассказу мама не поверила и вряд ли вообще обратила на него внимание, Даша забралась в кровать, обиженно отвернулась к стенке и неожиданно быстро уснула.

Обещание, данное Крылатому, ей удалось выполнить только через три дня. Даша снова прошла мимо бабушки Варвары Сергеевны: несколько девочек шли по коридору, и она присоединилась к ним. Но, к её ужасу, комната, в которой стоял Крылатый, оказалась заперта. Сначала Даша совершенно растерялась и несколько раз дёрнула за дверную ручку. Затем вспомнила о волшебной палочке и, зажмурившись, дотронулась ею до замочной скважины. «Откройся же, откройся!» Но то ли волшебная палочка на эту дверь не действовала, то ли по какой другой причине – в комнату попасть так и не удалось.

Даша собралась зареветь, но вдруг сообразила, что в этом доме есть и другие комнаты. И они тоже могут оказаться волшебными. Хотя бы ещё одна. И, как и в прошлый раз, пошла по коридору, прислоняясь ухом к каждой двери.

Скоро ей повезло: за одной из дверей стояла тишина. Даша, собравшись с духом, дёрнула за ручку.

Комната была пуста. Правда, она сильно уступала по красоте и размерам той, где жил Крылатый. В ней не было ни рядов с красивыми креслами, ни синих занавесок и люстры. Но зато в этой комнате, а это было главным, тоже жил Крылатый. Другой. Поменьше. Но такой же чёрный и гладкий, как первый. Столика с дощечками Даша не увидела, растерялась, но, присмотревшись, сообразила, что он прикрыт крышкой. Крышка поднялась легко. Даша примостила на ней волшебную палочку, присела на высокий стульчик, и…

Ни куклы, доставшиеся мне от сестёр, ни возня в песочнице, никакие другие девчачьи игры не захватывали меня до того дня так, как эта звуковая мозаика. Каждый звук я считала живым существом со своим характером, своими повадками. Звуки имели пристрастия и антипатии. Они дружили и враждовали. С друзьями они пели либо весело, либо грустно, но всегда красиво. С недругами не соглашались, спорили. В обоих случаях мне всё про них становилось понятно, стоило им зазвучать вместе.

Много позже я узнала, что большинство людей окружающий мир воспринимают глазами. Для них, зрителей, главными являются цвета и формы. Но бывают и другие люди – слушатели. К ним относилась и я. И теперь мир начал раскрываться для меня во всей своей полноте.

Я настолько увлеклась, что, когда кто-то мягко дотронулся до моего плеча, вся ещё в игре, отсутствующими глазами скользнула по лицу непонятно откуда возникшей тётеньки и продолжила нажимать на клавиши.

* * *

Перед Дашей стояла невысокая полноватая женщина вряд ли намного старше Дашиной мамы. И её желтовато-коричневые глаза были такими же добрыми и неопасными, как у мамы. Волосы, совсем коротенькие, красиво опускались на лоб и щёки. А ещё на тёте была ярко-красная вязаная кофта с большущими пуговицами, которые очень понравились Даше. На пуговицы она и уставилась, быстро возвращаясь из игры в реальность.

– Заинька, ты откуда? – спросила тётя.

Её голос не сулил никаких неприятностей. Поэтому Даша, поначалу собиравшаяся сбежать, передумала. Тётя вполне могла оказаться волшебницей. Отгадала же она её фамилию! А от волшебницы, во-первых, не сбежишь, а во-вторых, иметь знакомую волшебницу не помешает. Но на всякий случай Даша слезла со стула и пододвинулась к двери.

– Из дома.

– Из какого дома?

– Из своего.

– Понятно. Ты с кем пришла? С сестрёнкой? С мамой?

– Нет.

– Одна? А зачем? Что ты здесь делаешь одна?

– Играюсь, – призналась Даша и посмотрела на тётю.

Брови её поползли вверх. Она улыбнулась и опустилась на стул, который стоял рядом с Крылатым.

– Играешься? А как тебя зовут?

– Даша.

– И как же ты игралась, Даша? Меня научишь?

– Научу. – Она подошла к тетё, взяла её за палец и потянула его к дощечкам. – Вот одна песенка, – ткнула послушным пальцем в белую дощечку. – Понятно?

– Вполне. А дальше?

– У этой песенки есть две подружки. Одна чёрненькая. Она рядом живёт. А другая живёт далеко. И она белая. Только с чёрной она ссорится, а с белой – никогда.

Тётенька засмеялась, как показалось Даше, совсем не обидно, а даже, наоборот, радостно и весело.

– Интересно ты придумала. Про подружек. И очень верно. А хочешь, я тебе скажу, как этих подружек зовут?

– Как? – Даша подалась вперед.

– Их зовут ноты. Первую песенку, то есть ноту, зовут «ре». Запомнишь?

Даша засмеялась и повторила:

– «Ре-е». Как смешно. «Ре»!

– А вторую, чёрную ноту – ещё смешнее – «ре-диез».

– «Диез»?

– Да. А вот белую подружку зовут «фа». Запомнила?

– Ага! «Ре», «ре-диез» и «фа».

Даша помялась, подумала и, вздохнув поглубже, решительно глянула тёте в глаза:

– Тётя, ты волшебница?

Глаза той мгновенно изменились, от них побежали лучики-морщинки, и тётенька таинственно шепнула:

– Конечно, Даша, я волшебница. Но не простая. Я волшебная учительница. А учу я девочек и мальчиков самому настоящему волшебству. Хочешь, и тебя научу?

– Хочу, – прошептала Даша.

Её ноги неожиданно ослабли, и она опустилась на корточки, обхватив руками колени.

– Эй, ты куда провалилась? Так дело не пойдёт. – Учительница встала, подтянула стул поближе к Крылатому. – Садись!

Даша забралась на сиденье, сложила руки и с готовностью посмотрела на учительницу.

– Сначала скажи-ка, любишь ли ты петь?

Даша кивнула.

– Спой мне первую нотку. Помнишь, как её зовут?

– «Ре».

Даша прикрыла глаза и постаралась, чтобы её «ре» была такой же, как и настоящая.

– Теперь вторую подружку спой – «ре-диез». – Учительница коснулась чёрной дощечки.

Даша повторила. Ей показалось, что учительница осталась довольна. И, чтобы она не передумала обучать её волшебству, Даша поспешно сказала:

– Я и «фа» помню! – и не очень уверенно, подъезжая, всё же дотянулась до третьей ноты.