По-моему, это – последнее, что я увижу за всю мою жизнь. Вот это самое – тёплое ласковое солнце, сверкающее потерянными бриллиантами в утренней мягкой траве с разбрызганными по ней капельками росы. Вот это удивительного цвета небо. Ах, до чего же красивым бывает небо. Мы ведь живём, не замечая его. Мы так ненавидим каждое утро, когда надо просыпаться и идти на работу. А в выходные? Ну, когда не надо на работу, разве мы видим эти чудесные нежнейшие сочетания цветов утренних небес? Нет, мы спим. По сути в нашей жизни полно рассветов, но мы… Мы не дорожим этим сокровищем, этим чудом – возможностью проснуться в начале нового дня. Нет, к чёрту! К чёрту каждое это чёртово утро с его головной болью и трясучкой до работы, к чёрту все эти «доброе утро» на работе, всё это – ровно до полудня, когда можно пообедать и собираться домой. Ровно до полудня нам хочется всё отменить, уничтожить, избавиться от этого времени… От нашего времени. А его у нас не так-то много.
Только понимаю я это лишь сейчас, глядя из окна четвёртого этажа замкнутого неуютного помещения. Только теперь, когда знаю, что жить мне осталось совсем немного. Только чувство смерти, пожалуй, и способно научить нас любить эту жизнь. Только оно является вкусом, приправой, солью того самого пресного бульона, который мы хлебаем каждый день на этой земле, называя жизнью. Без близости катастрофы тягучая серая масса дней кажется бесконечной. Это пугает, тем более, что мы подозреваем, что есть что-то ещё, что-то такое, что нам по какой-то причине недоступно, что-то настоящее, яркое, весёлое, совсем другое, а не это тошнотворное постоянное «одноитоже»: проснулся, поработал, поужинал, поспал…
Кажется, на самом краю этой пропасти, я стал философом. Зачем это, зачем это именно сейчас, когда я, наконец осознав всю прелесть, всю настоящесть этой самой обычной жизни, вместо того, чтоб успеть насладиться ею, начинаю умничать? Для кого? Кто это оценит? Даже если там, в нескольких километрах отсюда, кто-то и найдёт мои записи, разве сможет он понять? Нет, увы! Пока смерть не положит ему руку на плечо, не дохнёт холодом где-то совсем рядом, не поймёт он ни за что моих рассуждений. Потому что, только поверив в то, что смерть существует на самом деле, только тогда человек узнаёт, что его серенькая, привычная, как старая футболка, жизнь и есть единственная, что не стоит ждать, искать другой, лучшей, что именно вот эта с грязным чайником и заляпанным зеркалом, с запахом во рту и ноющим плечом, что вот это именно и есть самое настоящее чудо и роскошь… Так для чего я? Зачем? Да просто, потому что вдруг действительно найдут мои записи. Вдруг! Ну, бывает же всякое, кто-то да и проникнется пониманием того, что каждый день, каждая секунда в этой его жизни прекрасна и удивительна, и полюбит её, такую неустроенную, с долгами за квартиру, с детьми от первого брака, с брюзжащими родителями… Да, гораздо проще! в сто раз проще полюбить сыр с плесенью и кофе без сахара, проще даже приучить себя наслаждаться склизкими улитками. Всё это гораздо проще, чем полюбить самое драгоценное, что есть у человека: утро, вдох… – все эти одинаковые осточертевшие обычности, надоевшие до тошноты…
Только надежда, глупая, нерациональная надежда заставляет меня фиксировать недавние события. Впрочем, та же самая надежда, что я всё-таки смогу отсюда выбраться живым, та же самая глупая и нерациональная, удерживает меня от того, чтобы… Впрочем, иногда я думаю, а стоит ли? Стоит ли выжить? Стоит ли вернуться в мир ежедневных дел? В тот мир, в котором нет привкуса смерти? Нужен ли он мне станет тогда? Буду ли я его ценить так же, как сейчас, на пороге исчезновения? Вряд ли… Но вот, что не даёт мне покоя. С тех пор, как я осознал, понял, прочувствовал, что я смертен, то есть по-настоящему смертен, а не гипотетически, я до головокружения, до крика, до истерики понял и ещё одно: я так не хочу умирать! Я очень хочу жить, быть здесь, гулять тут, работать там, целовать женщин, купаться в реке, а главное – я хочу быть с вами, люди! С вами, с такими мерзкими, противными, гадкими, и такими глупыми и несчастными. Я бы полюбил каждого из вас, я бы понял, каждого из вас. Я знаю, никто из вас не хочет навредить другому, но… так бывает. Но даже с такими, вредными и злыми, я хотел бы жить с вами и среди вас. Мой дневник, это – то, что останется после меня, это почти я, который после моей смерти, останется с вами, это всё равно что я сам среди вас! Тем более мне так повезло в этой жизни! Я столкнулся…
Впрочем, оставлю все эти сентиментальности и перейду к делу. Уж не знаю, чем и когда всё это кончится, не знаю, как обстоят дела за пределами этих мест, может, там то же самое, но буду надеяться на то, что везде, где меня нет, традиционно намного лучше.
Итак. В голове много всего, столько событий случилось за эти несколько дней, трудно найти то, с чего стоило бы начать. Так бывает, знаете, когда на столе множество яств, и ты не знаешь, с чего бы начать. Очень хочется начать с пирожных, но после них остальное уже не будет таким вкусным. Решаешь начать с салата, как все, но ведь ты в действительности не хочешь салата. Я считаю, салат нужно есть тогда, когда наелся до отвала и тяжёлой пище уже нет места, вот это – как раз самое время для капустного листа или хрустящего огурчика.
В общем, начну-ка я с… с канапе! С мелочей. Бывают такие мелочи, которые ты сразу примечаешь, но не обращаешь на них внимания, а потом, когда случается что-то, тебе остается только хлопнуть себя по лбу, припомнив эти самые мелочи, и сказать себе: «А ведь это было сразу понятно!» Многие мелочи мы, бывает, просто выкидываем из жизни, хотя они и застревают в нашей памяти, но, вероятно, именно для того только, чтобы потом в нужный момент заявить о себе: «А ведь мы предупреждали».
Так вот, я тогда только пришёл устраиваться на мукомольный этот проклятущий комбинат. Меня сразу же смутило, что охранник (на вид – обычный мужик, с хитрым прищуром, седой и стриженный, какой-нибудь отставной майор) почему-то начал меня охлопывать по рукам и даже ногам. Я знаю, как проверяют на наличие скрытых вещей в потайных карманах, но это было другое. Он, как бы это сказать, охлопывал меня с интересом. Нет, не как нежного друга, а, скорее, как свиную тушку, словно проверял, есть ли жирок. Мне это тогда сразу показалось странным, но я быстро выкинул мелочь из поля зрения. Не до этого было.
Был я в то время квёлый и депрессивный. Время наступило такое, безработица. Куда податься в городке дизайнеру, если все частники закрылись, никому реклама не нужна, а в городе, если и вешают баннеры да объявления, то только по заказу местной администрации, ну, и вешают именно те, кто с администрацией этой в доле. В общем, работы вольному художнику в городе нет. Поискал там, поискал здесь – не нашел. Кризис. Только на комбинат требуется народ постоянно.
Это тоже меня немного смутило – почему всё время ищут новых рабочих? А старых куда девают? Едят? Поискал отзывы – негативных не нашёл. Набрёл только на статью местного корреспондента на прикорме у власти, мол, «ширится и растёт комбинатище, скоро весь город поглотит в себя», да, именно так и было написано, «скоро весь город поглотит». Да только этим писакам на зарплате особо веры нет, им говорят, что именно писать, они только синонимы подбирают и запятые ставят, да и то не всегда в нужных местах.
Так или иначе, как ни смущали меня эти мелочи, а деваться было некуда – я бы всё равно на этот комбинат пришел работать, просто некуда больше.
Что дальше? Отдел кадров. Тут тоже меня почему-то ощупывать начали? Женщины прямо щипали. Я смутился, но заметил, что они довольны результатами такого осмотра, и выкинул из головы ненужную тревогу.
К слову сказать, устраивался я простым грузчиком, а вот справок из больницы на работу пришлось собрать столько, сколько в моей жизни было дней. Тут были справки об отсутствии таких болезней, о которых я и не слыхивал никогда. Тоже странно: мукомольный комбинат, а не лаборатория по изучению ядерных отходов каких-нибудь ведь, а поди-ка! Ну, раз надо, так надо. Не нам, простым смертным выбирать, нам всё говорят: какими болезнями болеть, на карточку какого банка переходить, до скольки задерживаться, как в отпуск уходить. Трудовой кодекс? Читали, а как же, знаем. Отличная фантастика. В общем, деваться некуда – удивился, но все справки собрал.
Взяли меня в цех. Спецовку выдали. Талоны на еду. Место отдыха обозначили. Время на обед нарисовали. Пришёл с утра, уселся под календарем, считаю дни, сколько их до зарплаты осталось. Как ни крути – много. Такое себе развлечение. Помещались мы в подвале – окон нет, природу тоже наблюдать не получится. Потолок высоко… не доплюнешь…
Вдруг шорох какой-то по цеху. Народ заёрзал, зашевелился: «Идёт! Идёт!» Кто идет? Я шею вытянул, посмотреть. Да меня по уху бригадир обратно развернул: «Стой, – говорит. – Не шевелись. Не говори ничего. Что бы ни происходило – замри!»
Я замер. Только глазами хлопаю. Вижу – появилась дама в цеху опрятной наружности, приятная, только губы у неё странные. Очень красные и большие. Идёт, улыбается. А мужики все по стойке смирно стоят, как памятники, не шелохнётся никто. А барышня на каблучках, в юпочке, хорошенькая такая, если б только не рот её этот… А что мне этот рот? Развернул и к стене – и проблема решена. Словом, разомлел я и залюбовался. А мужики, как скалы над холодным морем, суровые и обветренные, ни один ни бровью не повёл. Это тоже мне странным показалось.