Средь шумного бала…

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Лирические стихотворения

«Ты знаешь край, где все обильем дышит…»

 
Ты знаешь край, где все обильем дышит,
Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет,
В вишневых рощах тонут хутора,
Среди садов деревья гнутся долу
И до земли висит их плод тяжелый?
Шумя, тростник над озером трепещет,
И чист, и тих, и ясен свод небес,
Косарь поет, коса звенит и блещет,
Вдоль берега стоит кудрявый лес,
И к облакам, клубяся над водою,
Бежит дымок синеющей струею?
Туда, туда всем сердцем я стремлюся,
Туда, где сердцу было так легко,
Где из цветов венок плетет Маруся,
О старине поет слепой Грицко,
И парубки, кружась на пожне гладкой,
Взрывают пыль веселою присядкой!
Ты знаешь край, где нивы золотые
Испещрены лазурью васильков,
Среди степей курган времен Батыя,
Вдали стада пасущихся волов,
Обозов скрып, ковры цветущей гречи
И вы, чубы – остатки славной Сечи?
Ты знаешь край, где утром в воскресенье,
Когда росой подсолнечник блестит,
Так звонко льется жаворонка пенье,
Стада блеят, а колокол гудит,
И в божий храм, увенчаны цветами,
Идут казачки пестрыми толпами?
Ты помнишь ночь над спящею Украйной,
Когда седой вставал с болота пар,
Одет был мир и сумраком и тайной,
Блистал над степью искрами стожар,
И мнилось нам: через туман прозрачный
Несутся вновь Палей и Сагайдачный?
Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,
Где столько тел лежало средь полей?
Ты знаешь край, где некогда у плахи
Мазепу клял упрямый Кочубей
И много где пролито крови славной
В честь древних прав и веры православной?
Ты знаешь край, где Сейм печально воды
Меж берегов осиротелых льет,
Над ним дворца разрушенные своды,
Густой травой давно заросший вход,
Над дверью щит с гетманской булавою?..
Туда, туда стремлюся я душою!
 

1840-е годы

«Колокольчики мои…»

 
Колокольчики мои,
   Цветики степные!
Что глядите на меня,
   Темно-голубые?
И о чем звените вы
   В день веселый мая,
Средь некошеной травы
   Головой качая?
 
 
Конь несет меня стрелой
   На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
   Бьет своим копытом.
Колокольчики мои,
   Цветики степные!
Не кляните вы меня,
   Темно-голубые!
 
 
Я бы рад вас не топтать,
   Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
   Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
   Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой,
   А куда? не знаю!
 
 
Он ученым ездоком
   Не воспитан в холе,
Он с буранами знаком,
   Вырос в чистом поле;
И не блещет как огонь
   Твой чепрак узорный,
Конь мой, конь, славянский конь,
   Дикий, непокорный!
 
 
Есть нам, конь, с тобой простор!
   Мир забывши тесный,
Мы летим во весь опор
   К цели неизвестной.
Чем окончится наш бег?
   Радостью ль? кручиной?
Знать не может человек
   Знает бог единый!
 
 
Упаду ль на солончак
   Умирать от зною?
Или злой киргиз-кайсак,
   С бритой головою,
Молча свой натянет лук,
   Лежа под травою,
И меня догонит вдруг
   Медною стрелою?
 
 
Иль влетим мы в светлый град
   Со кремлем престольным?
Чудно улицы гудят
   Гулом колокольным,
И на площади народ,
   В шумном ожиданье,
Видит: с запада идет
   Светлое посланье.
 
 
В кунтушах и в чекменях,
   С чубами, с усами,
Гости едут на конях,
   Машут булавами,
Подбочась, за строем строй
   Чинно выступает,
Рукава их за спиной
   Ветер раздувает.
 
 
И хозяин на крыльцо
   Вышел величавый;
Его светлое лицо
   Блещет новой славой;
Всех его исполнил вид
   И любви и страха,
На челе его горит
   Шапка Мономаха.
 
 
«Хлеб да соль! И в добрый час!
   Говорит державный,
Долго, дети, ждал я вас
   В город православный!»
И они ему в ответ:
   «Наша кровь едина,
И в тебе мы с давних лет
   Чаем господина!»
 
 
Громче звон колоколов,
   Гусли раздаются,
Гости сели вкруг столов,
   Мед и брага льются,
Шум летит на дальний юг
   К турке и к венгерцу
И ковшей славянских звук
   Немцам не по сердцу!
 
 
Гой вы, цветики мои,
   Цветики степные!
Что глядите на меня,
   Темно-голубые?
И о чем грустите вы
   В день веселый мая,
Средь некошеной травы
   Головой качая?
 

1840-е годы

«Ой стоги, стоги…»

 
Ой стоги, стоги,
На лугу широком!
Вас не перечесть,
Не окинуть оком!
 
 
Ой стоги, стоги,
В зеленом болоте,
Стоя на часах,
Что вы стережете?
 
 
«Добрый человек,
Были мы цветами,—
Покосили нас
Острыми косами!
 
 
Раскидали нас
Посредине луга,
Раскидали врозь,
Дале друг от друга!
 
 
От лихих гостей
Нет нам обороны,
На главах у нас
Черные вороны!
 
 
На главах у нас,
Затмевая звезды,
Галок стая вьет
Поганые гнезда!
 
 
Ой орел, орел,
Наш отец далекий,
Опустися к нам,
Грозный, светлоокий!
 
 
Ой орел, орел,
Внемли нашим стонам,
Доле нас срамить
Не давай воронам!
 
 
Накажи скорей
Их высокомерье,
С неба в них ударь,
Чтоб летели перья,
 
 
Чтоб летели врозь,
Чтоб в степи широкой
Ветер их разнес
Далеко, далеко!»
 

1840-е годы

Цыганские песни

«Из Индии дальной…»

 
Из Индии дальной
На Русь прилетев,
Со степью печальной
Их свыкся напев,
 
 
Свободные звуки,
Журча, потекли,
И дышат разлукой
От лучшей земли.
 
 
Не знаю, оттуда ль
Их нега звучит,
Но русская удаль
В них бьет и кипит;
 
 
В них голос природы,
В них гнева язык,
В них детские годы,
В них радости крик;
 
 
Желаний в них знойный
Я вихрь узнаю,
И отдых спокойный
В счастливом краю,
 
 
Бенгальские розы,
Свет южных лучей,
Степные обозы,
Полет журавлей,
 
 
И грозный шум сечи,
И шепот струи,
И тихие речи,
Маруся, твои!
 

1840-e годы

«Ты помнишь ли, Мария…»

 
Ты помнишь ли, Мария,
Один старинный дом
И липы вековые
Над дремлющим прудом?
 
 
Безмолвные аллеи,
Заглохший, старый сад,
В высокой галерее
Портретов длинный ряд?
 
 
Ты помнишь ли, Мария,
Вечерний небосклон,
Равнины полевые,
Села далекий звон?
 
 
За садом берег чистый,
Спокойный бег реки,
На ниве золотистой
Степные васильки?
 
 
И рощу, где впервые
Бродили мы одни?
Ты помнишь ли, Мария,
Утраченные дни?
 

1840-е годы

Благовест

 
Среди дубравы
Блестит крестами
Храм пятиглавый
С колоколами.
 
 
Их звон призывный
Через могилы
Гудит так дивно
И так уныло!
 
 
К себе он тянет
Неодолимо,
Зовет и манит
Он в край родимый,
 
 
В край благодатный,
Забытый мною,
И, непонятной
Томим тоскою,
 
 
Молюсь и каюсь я,
И плачу снова,
И отрекаюсь я
От дела злого;
 
 
Далеко странствуя
Мечтой чудесною,
Через пространства я
Лечу небесные,
 
 
И сердце радостно
Дрожит и тает,
Пока звон благостный
Не замирает…
 

1840-e годы

«Шумит на дворе непогода…»

 
Шумит на дворе непогода,
А в доме давно уже спят;
К окошку, вздохнув, подхожу я —
Чуть виден чернеющий сад;
 
 
На небе так темно, так темно,
И звездочки нет ни одной;
А в доме старинном так грустно
Среди непогоды ночной!
 
 
Дождь бьет, барабаня, по крыше,
Хрустальные люстры дрожат;
За шкапом проворные мыши
В бумажных обоях шумят;
 
 
Они себе чуют раздолье:
Как скоро хозяин умрет,
Наследник покинет поместье,
Где жил его доблестный род
 
 
И дом навсегда запустеет,
Заглохнут ступени травой…
И думать об этом так грустно
Среди непогоды ночной!..
 

1840-е годы

«Дождя отшумевшего капли…»

 
Дождя отшумевшего капли
Тихонько по листьям текли,
Тихонько шептались деревья,
Кукушка кричала вдали.
 
 
Луна на меня из-за тучи
Смотрела, как будто в слезах;
Сидел я под кленом и думал,
И думал о прежних годах.
 
 
Не знаю, была ли в те годы
Душа непорочна моя?
Но многому б я не поверил,
Не сделал бы многого я.
 
 
Теперь же мне стали понятны
Обман, и коварство, и зло,
И многие светлые мысли
Одну за другой унесло.
 
 
Так думал о днях я минувших,
О днях, когда был я добрей;
А в листьях высокого клена
Сидел надо мной соловей,
 
 
И пел он так нежно и страстно,
Как будто хотел он сказать:
«Утешься, не сетуй напрасно
То время вернется опять!»
 

1840-е годы

«По гребле неровной и тряской…»

 
По гребле неровной и тряской,
Вдоль мокрых рыбачьих сетей,
Дорожная едет коляска,
Сижу я задумчиво в ней, —
 
 
Сижу и смотрю я дорогой
На серый и пасмурный день,
На озера берег отлогий,
На дальний дымок деревень.
 
 
По гребле, со взглядом угрюмым,
Проходит оборванный жид,
Из озера с пеной и шумом
Вода через греблю бежит.
 
 
Там мальчик играет на дудке,
Забравшись в зеленый тростник;
В испуге взлетевшие утки
Над озером подняли крик.
 
 
Близ мельницы старой и шаткой
Сидят на траве мужики;
Телега с разбитой лошадкой
Лениво подвозит мешки…
 
 
Мне кажется все так знакомо,
Хоть не был я здесь никогда:
И крыша далекого дома,
И мальчик, и лес, и вода,
 
 
И мельницы говор унылый,
И ветхое в поле гумно…
Все это когда-то уж было,
Но мною забыто давно.
 
 
Так точно ступала лошадка,
Такие ж тащила мешки,
Такие ж у мельницы шаткой
Сидели в траве мужики,
 
 
И так же шел жид бородатый,
И так же шумела вода…
Все это уж было когда-то,
Но только не помню когда!
 

1840-e годы

«Милый друг, тебе не спится…»

 
Милый друг, тебе не спится,
Душен комнат жар,
Неотвязчивый кружится
Над тобой комар.
 
 
Подойди сюда, к окошку,
Все кругом молчит,
За оградою дорожку
Месяц серебрит.
 
 
Не скрыпят в сенях ступени,
И в саду темно,
Чуть заметно в полутени
Дальнее гумно.
 
 
Встань, приют тебя со мною
Там спокойный ждет;
Сторож там, звеня доскою,
Мимо не пройдет.
 

1840-е годы

«Бор сосновый в стране одинокой стоит…»

 
Бор сосновый в стране одинокой стоит;
В нем ручей меж деревьев бежит и журчит.
Я люблю тот ручей, я люблю ту страну,
Я люблю в том лесу вспоминать старину.
«Приходи вечерком в бор дремучий тайком,
На зеленом садись берегу ты моем!
Много лет я бегу, рассказать я могу,
Что случилось когда на моем берегу.
Из сокрытой страны я сюда прибежал,
Я чудесного много дорогой узнал!
Когда солнце зайдет, когда месяц взойдет
И звезда средь моих закачается вод,
Приходи ты тайком, ты узнаешь о том,
Что бывает порой здесь в тумане ночном!»
Так шептал, и журчал, и бежал ручеек;
На ружье опершись, я стоял одинок,
И лишь говор струи тишину прерывал,
И о прежних я грустно годах вспоминал.
 

[1843]

Пустой дом

 
Стоит опустелый над сонным прудом,
Где ивы поникли главой,
На славу Растреллием строенный дом,
И герб на щите вековой.
Окрестность молчит среди мертвого сна,
На окнах разбитых играет луна.
 
 
Сокрытый кустами, в забытом саду
Тот дом одиноко стоит;
Печально глядится в зацветшем пруду
С короною дедовский щит…
Никто поклониться ему не придет,
Забыли потомки свой доблестный род!
 
 
В блестящей столице иные из них
С ничтожной смешались толпой;
Поветрие моды умчало других
Из родины в мир им чужой.
Там русский от русского края отвык,
Забыл свою веру, забыл свой язык!
 
 
Крестьян его бедных наемник гнетет,
Он властвует ими один;
Его не пугают роптанья сирот…
Услышит ли их господин?
А если услышит – рукою махнет…
Забыли потомки свой доблестный род!
 
 
Лишь старый служитель, тоской удручен,
Младого владетеля ждет,
И ловит вдали колокольчика звон,
И ночью с одра привстает…
Напрасно! все тихо средь мертвого сна,
Сквозь окна разбитые смотрит луна,
 
 
Сквозь окна разбитые мирно глядит
На древние стены палат;
Там в рамах узорчатых чинно висит
Напудренных прадедов ряд.
Их пыль покрывает, и червь их грызет…
Забыли потомки свой доблестный род!
 

1849 (?)

Поэт

 
В жизни светской, в жизни душной
Песнопевца не узнать!
В нем личиной равнодушной
Скрыта божия печать.
 
 
В нем таится гордый гений,
Душу в нем скрывает прах,
Дремлет буря вдохновений
В отдыхающих струнах.
 
 
Жизни ток его спокоен,
Как река среди равнин,
Меж людей он добрый воин
Или мирный гражданин.
 
 
Но порой мечтою странной
Он томится, одинок;
В час великий, в час нежданный
Пробуждается пророк.
 
 
Свет чела его коснется,
Дрожь по жилам пробежит,
Сердце чутко встрепенется
И исчезнет прежний вид.
 
 
Ангел, богом вдохновенный,
С ним беседовать слетел,
Он умчался дерзновенно
За вещественный предел…
 
 
Уже, вихрями несомый,
Позабыл он здешний мир,
В облаках под голос грома
Он настроил свой псалтырь,
 
 
Мир далекий, мир незримый
Зрит его орлиный взгляд,
И от крыльев херувима
Струны мощные звучат!
 

1850

Колодники

 
Спускается солнце за степи,
Вдали золотится ковыль, —
Колодников звонкие цепи
Взметают дорожную пыль.
 
 
Идут они с бритыми лбами,
Шагают вперед тяжело,
Угрюмые сдвинули брови,
На сердце раздумье легло.
 
 
Идут с ними длинные тени,
Две клячи телегу везут,
Лениво сгибая колени,
Конвойные с ними идут.
 
 
«Что, братцы, затянемте песню,
Забудем лихую беду!
Уж, видно, такая невзгода
Написана нам на роду!»
 
 
И вот повели, затянули,
Поют, заливаясь, они
Про Волги широкой раздолье,
Про даром минувшие дни,
 
 
Поют про свободные степи,
Про дикую волю поют,
День меркнет все боле, – а цепи
Дорогу метут да метут…
 

Первая половина 1850-х годов

«Пусто в покое моем. Один я сижу у камина…»

 
Пусто в покое моем. Один я сижу у камина,
Свечи давно погасил, но не могу я заснуть.
Бледные тени дрожат на стене, на ковре,
                                                 на картинах,
Книги лежат на полу, письма я вижу кругом.
Книги и письма! Давно ль вас касалася
                                              ручка младая?
Серые очи давно ль вас пробегали, шутя?
 
 
Медленно катится ночь надо мной тяжелою
                                                        тканью,
Грустно сидеть одному. Пусто в покое моем!
Думаю я про себя, на цветок взирая увядший:
«Утро настанет, и грусть с темною ночью
                                                  пройдет!»
Ночь прокатилась, и весело солнце
                                              на окнах играет,
Утро настало, но грусть с тенью ночной
                                              не прошла!
 

15 января 1851

«Средь шумного бала, случайно…»

 
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.
 
 
Лишь очи печально глядели,
А голос так дивно звучал,
Как звон отдаленной свирели,
Как моря играющий вал.
 
 
Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид,
А смех твой, и грустный и звонкий,
С тех пор в моем сердце звучит.
 
 
В часы одинокие ночи
Люблю я, усталый, прилечь
Я вижу печальные очи,
Я слышу веселую речь;
 
 
И грустно я так засыпаю,
И в грезах неведомых сплю…
Люблю ли тебя – я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!
 

1851

«С ружьем за плечами, один, при луне…»

 
С ружьем за плечами, один, при луне,
Я по полю еду на добром коне.
Я бросил поводья, я мыслю о ней,
Ступай же, мой конь, по траве веселей!
Я мыслю так тихо, так сладко, но вот
Неведомый спутник ко мне пристает,
Одет он, как я, на таком же коне,
Ружье за плечами блестит при луне.
«Ты, спутник, скажи мне, скажи мне, кто ты?
Твои мне как будто знакомы черты.
Скажи, что тебя в этот час привело?
Чему ты смеешься так горько и зло?»
«Смеюсь я, товарищ, мечтаньям твоим,
        Смеюсь, что ты будущность губишь;
Ты мыслишь, что вправду ты ею любим?
        Что вправду ты сам ее любишь?
Смешно мне, смешно, что, так пылко любя,
Ее ты не любишь, а любишь себя.
Опомнись, порывы твои уж не те!
        Она для тебя уж не тайна,
Случайно сошлись вы в мирской суете,
        Вы с ней разойдетесь случайно.
Смеюся я горько, смеюся я зло
Тому, что вздыхаешь ты так тяжело».
Все тихо, объято молчаньем и сном,
Исчез мой товарищ в тумане ночном,
В тяжелом раздумье, один, при луне,
Я по полю еду на добром коне…
 

1851

«Слушая повесть твою, полюбил я тебя…»

 
Слушая повесть твою, полюбил я тебя,
                                              моя радость!
Жизнью твоею я жил и слезами твоими я плакал;
Мысленно вместе с тобой прострадал я
                                              минувшие годы,
Все перечувствовал вместе с тобой, и печаль
                                              и надежды,
Многое больно мне было, во многом тебя
                                              упрекнул я;
Но позабыть не хочу ни ошибок твоих,
                                              ни страданий;
Дороги мне твои слезы и дорого каждое слово!
Бедное вижу в тебе я дитя, без отца, без опоры;
Рано познала ты горе, обман и людское
                                              злословье,
Рано под тяжестью бед твои преломилися силы!
Бедное ты деревцо, поникшее долу головкой!
Ты прислонися ко мне, деревцо, к зеленому вязу:
Ты прислонися ко мне, я стою надежно
                                                   и прочно!
 

21 октября 1851

«Ты не спрашивай, не распытывай…»

 
Ты не спрашивай, не распытывай,
Умом-разумом не раскидывай:
Как люблю тебя, почему люблю,
И за что люблю, и надолго ли?
Ты не спрашивай, не распытывай:
Что сестра ль ты мне, молода ль жена
Или детище ты мне малое?
 
 
И не знаю я, и не ведаю,
Как назвать тебя, как прикликати.
Много цветиков во чистом поле,
Много звезд горит по поднебесью,
А назвать-то их нет умения,
Распознать-то их нету силушки.
Полюбив тебя, я не спрашивал,
Не разгадывал, не распытывал;
Полюбив тебя, я махнул рукой,
Очертил свою буйну голову!
 

30 октября 1851

«Мне в душу, полную ничтожной суеты…»

 
Мне в душу, полную ничтожной суеты,
Как бурный вихорь, страсть ворвалася
                                              нежданно,
С налета смяла в ней нарядные цветы
И разметала сад, тщеславием убранный.
 
 
Условий мелкий сор крутящимся столбом
Из мысли унесла живительная сила
И током теплых слез, как благостным
                                              дождем,
Опустошенную мне душу оросила.
 
 
И над обломками безмолвен я стою,
И, трепетом еще неведомым объятый,
Воскреснувшего дня пью свежую струю
И грома дальнего внимаю перекаты…
 

1851 или 1852 (?)

«Не ветер, вея с высоты…»

 
Не ветер, вея с высоты,
Листов коснулся ночью лунной;
Моей души коснулась ты
Она тревожна, как листы,
Она, как гусли, многострунна.
Житейский вихрь ее терзал
И сокрушительным набегом,
Свистя и воя, струны рвал
И заносил холодным снегом.
Твоя же речь ласкает слух,
Твое легко прикосновенье,
Как от цветов летящий пух,
Как майской ночи дуновенье…
 

1851 или 1852 (?)

«Меня, во мраке и в пыли…»

 
Меня, во мраке и в пыли
Досель влачившего оковы,
Любови крылья вознесли
В отчизну пламени и слова.
И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.
 
 
И с горней выси я сошел,
Проникнут весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Взираю новыми очами.
И слышу я, как разговор
Везде немолчный раздается,
Как сердце каменное гор
С любовью в темных недрах бьется,
С любовью в тверди голубой
Клубятся медленные тучи,
И под древесною корой,
Весною свежей и пахучей,
С любовью в листья сок живой
Струей подъемлется певучей.
И вещим сердцем понял я,
Что все рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К нему вернуться жаждет снова;
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к божью лону;
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало,
И ничего в природе нет,
Что бы любовью не дышало.
 

1851 или 1852 (?)

«Коль любить, так без рассудку…»

 
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!
 
 
Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
 

[1854]

Стрелковые песни

1

 
Слава на небе солнцу высокому!
                         Слава!
На земле государю великому
                         Слава!
Слава на небе светлым звездам,
                         Слава!
На земле государевым стрелкам
                         Слава!
Чтобы рука их была всегда тверда,
                         Слава!
Око быстрее, светлей соколиного,
                         Слава!
Чтобы привел бог за матушку-Русь постоять,
                         Слава!
Наших врагов за рубеж провожать,
                         Слава!
Чтобы нам дума была лишь о родине,
                         Слава!
Ину ж печаль мы закинем за синюю даль,
                         Слава!
Чтобы не было, опричь Руси, царства
                                              сильней,
                         Слава!
Нашего ласкова государя добрей,
                         Слава!
Чтобы не было русского слова крепчей,
                         Слава!
Чтобы не было русской славы громчей,
                         Слава!
Чтобы не было русской песни звучней,
                         Слава!
Да чтоб не было царских стрелков удалей,
                         Слава!
 

2

 
Уж как молодцы пируют
Вкруг дубового стола;
Их кафтаны нараспашку,
Их беседа весела.
По столу-то ходят чарки,
Золоченые звенят.
Что же чарки говорят?
Вот что чарки говорят:
Нет! Нет!
Не бывать,
Не бывать тому,
Чтобы мог француз
Нашу Русь завоевать!
Нет!
 

1855

«Уж ты мать-тоска, горе-гореваньице!..»

 
Уж ты мать-тоска, горе-гореваньице!
Ты скажи, скажи, ты поведай мне:
На добычу-то как выходишь ты?
Как сживаешь люд божий со свету?
Ты змеей ли ползешь подколодною?
Ты ли бьешь с неба бурым коршуном?
Серым волком ли рыщешь по полю?
Аль ты, горе, богатырь могуч,
Выезжаешь со многой силою,
Выезжаешь со гридни и отроки?
Уж вскочу в седло, захвачу тугой лук,
Уж доеду тебя, горе горючее,
Подстрелю тебя, тоску лютую!
«Полно, полно, добрый молодец,
Бранью на ветер кидатися,
Неразумны слова выговаривать!
Я не волком бегу, не змеей ползу,
Я не коршуном бью из поднебесья,
Не с дружиною выезжаю я!
Выступаю-то я красной девицей,
Подхожу-то я молодицею,
Подношу чару, в пояс кланяюсь;
И ты сам слезешь с коня долой,
Красной девице отдашь поклон,
Выпьешь чару, отуманишься,
Отуманишься, сердцем всплачешься,
Ноги скорые-то подкосятся,
И тугой лук из рук выпадет!..»
 

[1856]

«Вот уж снег последний в поле тает…»

 
Вот уж снег последний в поле тает,
Теплый пар восходит от земли,
И кувшинчик синий расцветает,
И зовут друг друга журавли.
 
 
Юный лес, в зеленый дым одетый,
Теплых гроз нетерпеливо ждет;
Все весны дыханием согрето,
Все кругом и любит и поет;
 
 
Утром небо ясно и прозрачно,
Ночью звезды светят так светло;
Отчего ж в душе твоей так мрачно
И зачем на сердце тяжело?
 
 
Грустно жить тебе, о друг, я знаю,
И понятна мне твоя печаль:
Отлетела б ты к родному краю
И земной весны тебе не жаль…
 

[1856]