Рыцарь-разбойник

© Конофальский Б., 2022

© ООО "Издательство "АСТ", 2022

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

«Это фэнтези, но в то же время глубочайшая психологическая, очень четкая и ясная проза, написанная великолепным языком… Не чтиво. Оторваться невозможно, но заставляет думать. Очень богатый исторический и культурный материал. Для меня Борис Конофальский – открытие».

Максим Шевченко, журналист, политический и общественный деятель, публицист, радиоведущий, видеоблогер

«Несколько раз натыкался на рекомендации почитать «Инквизитора» Бориса Конофальского. Прочитал. Рекомендую»,

Павел Корнев, писатель

* * *

Раубриттер – слово, появившееся в немецких рыцарских романах XVIII века. Обозначает рыцаря, участвующего в нападениях на купцов и путешественников.

Иначе – рыцарь-разбойник.

Глава 1

Пошли быстро. Волков подумал и повел людей не на юго-запад, в Мален, а на юг, в столицу Фринланда город Эвельрат. Прежде чем начинать заваруху, кавалер хотел знать, куда ему при необходимости бежать. Он вез письмо для капитана фон Финка, с которым хотел познакомиться поближе. Заодно Волков собирался посмотреть людишек, что набрали ему Хилли и Вилли в Ланне.

На вид людишки были дрянь, пятьдесят два оборванца – голытьба и сволочь, худые да оборванные, кто-то даже без башмаков. Ну, хоть старых не было, и то хорошо. Шли фактически за хлеб, большего он им и не сулил, так они тешили себя мечтами, что получится пограбить всласть. Об этом они говорили во время маршей, кавалер сам слышал. Эти разговоры он не пресекал, это были хорошие разговоры. Вечная мечта любого солдата – как следует пограбить. Без нее солдат и жить не может. Содержание, конечно, штука нужная, но кроме хлеба и жалованья у человека, что играет со смертью, должна быть мечта.

Людишек Волков не жалел, сразу пошел бодро. Переходы делал большие, а привалы маленькие. И на привалах валяться не давал. Как только вставали на отдых и перекус, так Роха гнал людей к телегам. Там брали мушкеты, аркебузы, арбалеты и принимались стрелять в деревья, пни и в камни. Ни пороха, ни пуль кавалер велел не жалеть. Уже к вечеру первого дня веселья у бродяг из Ланна поубавилось, начали они понимать, что солдатский хлеб нелегок.

Волков усмехался, видя их кислые морды, когда Роха после нелегкого дня пути заставил их ставить у дороги настоящий военный лагерь. Ничего, пусть привыкают. Зато кормили их от души. Порции гороха с толченым салом и чесноком, фасоли с солониной Роха давал им хорошие. И пиво выдавали, и хлеб, даже по куску сыра каждому. Но насчет караулов был немилосерден. Караулы ночью несли как положено, а Хилли и Вилли дежурили и проверяли людей, чтобы те не спали.

После первой же ночи как по рассвету и росе принялись людей поднимать, так двоих и недосчитались. Ушли. Роха задал трепку Хилли и Вилли, как, мол, у них караулы стояли, как стражу несли, если людишки из лагеря сбежали? Хилли и Вилли сами этого не понимали. Стояли, насупившись, даже не оправдывались. Волков в эту учебу не лез.

Ротмистром у людей Роха, пусть он выговаривает. Беглых ловить не стали. Черт с ними, но после утренней стрельбы кавалер велел построить отряд и сказал:

– Этих двоих ловить не буду, но вам скажу, что коли тяжко вчера показалось, так сейчас уходите. Дальше еще тяжелее станет. Те, кто слаб да ленив, пусть ищут себе другой судьбы. Солдатский хлеб слабым и ленивым не придется по нраву.

Послушали его люди и пошли есть горох с салом. Никто не ушел, но Волков знал, что убегут еще людишки. Не может так быть, чтобы из пятидесяти двух новобранцев пятьдесят осталось. Никогда так не случалось на его памяти. Ну, если не считать гвардию. Оттуда никто не бежал вовсе.

Ему подали завтрак на перевернутой бочке рядом с обозными телегами. Зажарили тощую, старую курицу, что купили у местного мужика. Максимилиан принес из телеги вино и серебряный стакан. Брат Семион был тут же со своим стаканом, сел скромненько рядом на мешок, ел хлеб солдатский, запивал вином. Волков нехотя жевал эту жесткую птицу, думал. А надумав, позвал Роху. Когда Роха по прозвищу Скарафаджо – «таракан» – пришел, то сразу сел на землю рядом с кавалером, стоять на своей деревяшке он не любил.

– Думаю, Хилли и Вилли чином сержанта жаловать, – сказал Волков.

– Их? – Не поверил Роха. – Да помилуй бог, какие из них сержанты? Сопляки. Куда им в сержанты?

– У них по две кампании уже за плечами.

– Вот именно, что по две, а нужно, чтобы по десять было.

– И где ты возьмешь таких, у которых по десять кампаний? Такие только у императора или короля жалованье получают. Я королевского жалованья платить не смогу.

– Они не знают строя, не знают шага, не знают команд и барабанов. Какие из них сержанты?

– На кой черт им шаги и барабаны? Они стрелки, они не будут ходить в строю. Им главное – стрелять и бегать.

Роха не нашелся что сказать. Задумался.

Тут в их беседу влез и монах:

– «Так дайте молодым повод дерзать, и удивитесь вы дерзновениям их».

– Кто это сказал? – спросил Волков.

– Не помню, из пращуров кто-то, – ответил монах.

– Слышал? – обернулся кавалер к Рохе. – Доверься молодым. Может, и будет толк.

– А может, ты и прав, – вдруг согласился Роха. – Дадим чин, а жалованье оставим солдатское. Но пообещаем сержантскую порцию в добыче, так они носом землю рыть будут.

– Уж расстараются, – заверил брат Семион. – Самые яростные в вере – это те молодые братья, что первый раз на приход поставлены. Уж более старательных в богослужении отцов и не бывает.

– Правильно, ты прав, поп, – сказал Волков. – Максимилиан! – Юноша тут же пришел. – Там, в подарках архиепископа, есть ткань, такая же, из которой пошит мой фальтрок. Отрежь от материала две банды – ленты в ладонь шириной.

– Да, кавалер.

Волков еще не доел свою старую курицу, когда Максимилиан вернулся с лентами.

– Такие банды нужны?

Волков взял ленты, осмотрел их, кивнул и сказал Рохе:

– Строй людей.

Вскоре все люди оказались построены в четыре ряда. Хилли и Вилли стояли в первом ряду. Они единственные среди этого сброда походили на солдат. И доспех у них был, захваченный еще в арсенале Ференбурга, и оружие было.

Все замерли и ждали. Волков возложил дело на Роху, а помогал тому важный Сыч. Сам кавалер сидел на бочке, вытянув больную ногу, за ним стоял Максимилиан с новым и роскошным штандартом, который подарил архиепископ.

– Хельмут и Вильгельм из Ланна, выходите ко мне! – скомандовал Роха.

Юноши переглянулись удивленно и, придерживая тесаки на поясе, почти бегом двинулись к Рохе. Остановились около него, все еще не понимая, что тут происходит.

– Шапки долой!

Молодые люди сняли шлемы, стянули подшлемники.

– Рыцарь Божий и хранитель веры Иероним Фолькоф по прозвищу Инквизитор…

– И господин Эшбахта, – добавил Сыч.

– Да, и господин Эшбахта, – продолжил Роха, – жалует вам обоим сержантский чин.

Оба юноши открыли рты от удивления.

– Вильгельм из Ланна, подойди ко мне! – продолжал Роха.

Вилли тут же подошел к Скарафаджо, тот повязал ему на левую руку выше локтя банду.

– Хельмут из Ланна, подойди ко мне! – командовал Роха дальше.

Хилли вышел, сразу протягивая Рохе руку. Роха повязал ленту и ему.

– От имени кавалера Фолькофа, господина Эшбахта, я присваиваю обоим чин сержанта. И будете вы сержантами среди стрелков в роте моей! – громко проговорил Скарафаджо. – Я вот что вам скажу, – добавил он уже тише. – Не вздумайте опозорить меня и мою роту перед кавалером. Иначе вы и до первого дела у меня не доживете, я сам вас прикончу. Идите, благодарите кавалера.

Хилли и Вилли пошли кланяться Волкову. Тот им кивнул и без особой теплоты сказал:

– Вы не радуйтесь сильно, возможно, что звания ваши преждевременны. Жалованье у вас пока будет солдатское, а вот из добычи вы смеете просить порцию сержантскую. Кто-нибудь из вас грамотен? – Молодые люди переглянулись, и, глядя на их дурные физиономии, кавалер понял, что грамоте они не учены. – Писать, читать и считать чтобы выучились, – без всякой мягкости распорядился Волков.

– Писать? – скорчил жалобную физиономию Вилли и опять глянул на друга.

– Нет в учении печали, – сказал брат Семион. – Я вас выучу, добрые отроки. Не хуже других будете.

Новоиспеченные сержанты глянули на святого отца, как голодные собаки смотрят на доброго человека, что отламывает им хлеб.

– Не спускайте с этого сброда глаз. – Волков указал на людей, что все еще стояли в строю. – Мне нужно, чтобы они научились стрелять быстро и метко. Нужно, чтобы они научились быстро перезаряжать оружие, выходить на позицию и уходить с нее. Нужно, чтобы они стали солдатами.

– Господин, мы все… – начал Вилли.

Но кавалер жестом прервал его. Встал и пошел, хромая, к людям:

– Еще раз говорю тем, кто слаб и думает уйти: уходите сейчас.

Люди стали переглядываться, некоторые наклонялись, чтобы видеть весь ряд, может, кто из ряда выйдет, но никто не вышел.

Нет, эти мерзавцы хотели делить добычу. Они еще не понимали, куда попали.

– Хорошо, – сказал кавалер, когда никто из строя так и не вышел.

Он еще раз отсмотрел этих людей и ни на секунду не усомнился, что кто-то из них еще сбежит.

Они шли на юг, еще утром вошли в землю Фринланд. Ничем эта земля не отличалась от земли Ланн, только дороги здесь были хуже. Городов тут больших не имелось, вокруг поля да пастбища, даже столица Фринланда, Эвельрат, и та была, кажется, невелика, не чета ни Малену, ни Вильбургу, ни Ланну.

Шли хорошим солдатским шагом. Волков не хотел давать поблажки, но вскоре Роха подъехал к нему и сказал, что людишки устали.

– Привал? – удивился кавалер. – Мы только пошли.

– Они к такому шагу непривычны. Горожане, лентяи. Были бы мужики, то шли бы и дальше, а эти уже едва плетутся, – пояснял Скарафаджо.

– Ни доспеха не несут, ни оружия, ни провианта, но уже на второй день марша едва плетутся?

Игнасио развел руками, однако он оказался прав. Почти тут же к кавалеру подошел Вилли и сказал:

– Господин, у нас один не может идти.

Волков повернул коня и увидал одного из людей полулежащего на обочине дороги. Кавалер подъехал к нему:

– Ну, что с тобой?

– Господин… – вздыхал бледный как полотно человек. – Не могу больше идти.

После каждого слова он вздыхал и держался за бок.

– Сыч! – крикнул Волков. – Дай ему кусок хлеба, и пусть идет куда хочет.

Но и это было еще не всё. До полудня двое просили разрешения уйти, у обоих ноги оказались сбиты в кровь, в мясо. Башмаки были у них совсем никудышные. Сыч выдал и этим хлеба. Когда по полудню стали на привал, людишек оставалось всего сорок семь.

Но даже на привале им не позволили валяться. Новые сержанты часть людей отправили на сбор дров и готовку еды, а остальные пошли учиться стрелять.

На третий день, когда до Эвельрата оставалась пара часов пути, еще один отказался идти. Сказал, что больше не может. Кусок хлеба – и катись к черту. Остальные ныли, что угробили свою обувь, но шли. Уставали, но на каждом привале и на ночевке успевали пострелять, бодро расстреливая и пули, и порох. Стреляли они все еще не очень хорошо, но Волков замечал, что в руках у них уже появилась сноровка. Люди учились быстро заряжать мушкеты и аркебузы.

Глава 2

Конечно, стража и близко не подпустила его банду к воротам города. К ним даже приходил офицер стражи спросить, кто и зачем шастает под стенами. Но, поговорив с кавалером и узнав, что у того есть письмо к капитану фон Финку от самого архиепископа, успокоился и был не против того, чтобы отряд расположился у западных ворот.

Волков оставил Роху в лагере за старшего и, взяв Сыча, Максимилиана и брата Семиона, поехал в город. И с капитаном поговорить, и купить всякого нужного, да и поесть нормальной еды, не солдатского гороха и старых куриц, а пищи тонкой, к которой он уже, признаться, стал привыкать.

Капитан был мужчина суровый, многоопытный и грузный, с седыми висками и усами, учтивостью он посетителей не баловал, даже если у тех имелись письма от его сеньора. Он указал кавалеру на стул и что-то буркнул в виде приветствия. Фон Финк прочитал письмо раз, поглядел на Волкова, прочитал второй, опять поглядел на Волкова и прочитал письмо третий раз, только после этого спросил:

– Так вы думаете грабить купчишек из нашей земли, которые будут по реке Марте вокруг ваших владений плавать?

– А как написано в письме? – сухо осведомился кавалер.

Фон Финк не ответил, он, кажется, еще раз собирался читать письмо. А Волкову это уже надоело, он устал с дороги и хотел есть:

– Вы если что-то желаете уточнить, так пишите архиепископу. Все это дело не моя придумка, я лишь волю Матери Церкви исполняю.

Капитан смерил гостя тяжелым взглядом, видно было, что вся эта затея ему не по душе. Но он являлся солдатом, поэтому просто сказал:

– У меня двести человек, сказано, чтобы я по мере сил поддержал вас и, коли надобность возникнет, послал к вам людей с железом под знамя ваше.

– Так могу я рассчитывать на ваших людей?

– Можете, но люди мои хороши, я их берегу.

– Я тоже берегу своих людей, без нужды ваших не попрошу.

– Еще в письме сказано, что если вы искать убежища будете, то не выдавать вас никому, кто бы ни просил, даже под угрозой войны. – Он, конечно, хотел знать, что все это значит, но спрашивать не решался и продолжал: – Можете на прибежище рассчитывать. – Волков кивнул. – Еще в письме сказано, что вы будете обижать купцов – так защиты нашим купцам от вас не давать. – Волков опять кивнул. – Как же так? Отчего так? – не понимал капитан. Этим непониманием и вопросами он уже начинал раздражать кавалера.

– В письме сказано, я вам говорить не должен. Коли знать хотите, так пишите архиепископу, – ответил Волков.

Видно, другого ответа капитан и не ожидал, сказал только:

– Об одном попрошу: купчишек наших обирайте без крови и лютости, последнего не берите. Купчишки наши с городскими нобилями в родствах состоят, с земельными сеньорами в близкой дружбе, как бы они не собрались вам отпор дать и без меня.

– Хорошо, – согласился Волков. – Все будет по-божески.

Больше говорить было не о чем, на том и расстались. И ушел от капитана Волков, не очень на того надеясь, уж больно не нравилась фон Финку затея архиепископа. Капитан этого и не скрывал.

Волков с сопровождающими нашли первый попавшийся кабак, который можно было считать более или менее приличным, расположились там и заказали еду. Потом он помылся, Сыч помог, и лег спать.

Тут, в Эвельрате, кавалер решил приобрести то, что ему требовалось. С утра он походил по лавкам и понял, что цены здесь не выше, чем в Малене, поэтому и начал покупать. Хоть и жалко было ему денег, но эти покупки являлись необходимыми. Начал с башмаков и сапог. Его люди были действительно плохо обуты, да и одеты скверно. А для того, чтобы хорошо ходить, нужна обувь. Он стал скупать всё, что можно было купить по бросовой цене: старые башмаки, латаные сапоги. Сапожники и старьевщики, прознав про то, тащили ему все старье, все заплатанное и все дурно сделанное.

Затем и одежду ему понесли. Сыч и монах помогали Волкову, брали только крепкую. Панталоны, штаны, куртки, рубахи, чулки и носки – все-все-все. Все, что зависелось, все, что криво сшито, лишь бы было крепкое и дешевое. Пришлось послать Максимилиана за телегой, так много всякого хлама нанесли ему горожане.

А затем кавалер прошелся и по мастерским. Брал у мастеров стеганки и куртки из плотного войлока – лучшую одежду для стрелка. Купил и шлемов двенадцать штук. Кое-где кривые, а какие и ржавые. Ничего, выпрямят и почистят. Как в деле окажутся, так и кривому шлему рады будут. Брал и железо, всякую рухлядь, тесаки без ножен да кривые ножи, те, что побольше. Набрал всего целый воз с верхом. А заплатил всего двенадцать монет серебра и посчитал, что вышла хорошая торговля.

Так за делом торговым весь день и пролетел, не заметил Волков, как проголодался.

Следующим утром, на заре, он с приодетым людом пошел на запад, к Лейденицу, что стоял на реке Марте.

Лейдениц не являлся в полной мере городом, хотя и церкви в нем имелись, и ратуша, но не было стен. Да и сам мал был. Стоял он на реке Марте, и на пристанях его ютились несколько барж да дюжина лодок. Река тут значительно сужалась: всего тридцать шагов – мальчишка камнем перекинет. А за рекой лежал его Эшбахт. Да, Волков уже привык считать Эшбахт своим, ехал он туда как домой. Скорее всего, через несколько месяцев ему придется оттуда бежать, возвращаться сюда, в этот убогий Лейдениц, но кавалер пока об этом не думал.

Прежде чем начать грузить на баржу телеги, Волков пошел купить еще пороха. Людишки расстреливали порох с неимоверной быстротой. Пули тоже. По глупости он не приобрел всего этого в Эвельрате, вот и пришлось платить тут втридорога. А пуль для мушкетов в Лейденице и вовсе не нашлось. Купил свинца два пуда и опять переплатил.

Переправились на свой берег. Там Волков расплатился с хозяином баржи и с лодочниками. Деньги уходили как вода сквозь пальцы. До Эшбахта всего ничего, но это если есть дорога, а дороги тут не было никакой, поэтому дома они достигли уже после полудни.

Эшбахт изменился, кавалеру это сейчас в глаза бросилось. Мальчишка гнал коз на выпас, во дворах мычали коровы, женщины гнулись в огородах, солдат из людей Рене вез целый воз рубленого куста, девки бежали по делам. Суета, жизнь кругом. Не было и намека на то уныние, что царило, когда Волков только сюда приехал. Роха, Хилли, Вилли и людишки, что шли с ними, смотрели на все это с интересом. Они все жители города, для многих деревня оказалась в диковинку.

На пороге дома стояла Брунхильда, роскошная красавица. Платье новое, синее, яркое. Кружева белые, все ей к лицу. На голове высокая шляпа с фатой по моде последней. Знала, что ли, что кавалер едет, или все время так по дому ходила? Улыбалась ему, вся румяная, видно, ждала. Захотелось спрыгнуть с лошади, побежать к ней, обнимать и целовать. Но нельзя. Люди кругом. Да и не мог он побежать, мог только жалко прихромать к ней. Кавалер ждал, пока Максимилиан подойдет и придержит стремя, поможет слезть с коня. А на заборе были прибиты две шкуры волчьи. Одна из них огромная, гайская.

– Бертье добыл? – спросил кавалер у брата Ипполита, который тоже вышел навстречу и кланялся ему.

– Да, господин Бертье большое проворство в ловле зверей имеет. Каждый день с добычей приходит: либо с волком, либо с кабаном.

Волков подошел к Брунхильде, обнял и поцеловал два раза в щеки. По-братски. А то все смотрят вокруг.

– Господи, да как вы долго! Я жду-жду, а вас все нет, граф уже письмо прислал, напоминает, что турнир начнется через три дня, а вас нет. А я и не знаю, куда писать вам! – щебетала красавица.

Она за руку привела его к столу, усадила и стала ему тарелки ставить. Сама украдкой его по волосам погладит или подойдет, сядет рядом, руку ему поцелует, тут же вскочит и за другой тарелкой отправился. И болтает, и болтает:

– А я танцы разучила, господин Пануччи все танцы знает, ах, какие это удивительные танцы! Я так хочу потанцевать. Вот, к примеру, павана, ах, какой благородный танец! Кавалер даму даже за руку не возьмет за весь танец, только к рукаву платья может прикасаться, а дама так даже и не поглядит на кавалера. Только под конец они могут чуть-чуть пальцами прикоснуться. Не то что в деревнях, где парни так и норовят девицу за зад схватить, а некоторые охальники так и за передок щипают, и такое бывает. Их с танцев старики взашей гонят.

Волков молчит, смотрит на нее, хоть и голоден, хоть и устал с дороги, а деревенских парней прекрасно понимает. Он бы сейчас и сам эту роскошную девицу за ее твердый зад схватил бы двумя руками, да так, что ягодицы разошлись бы, так, что от пальцев бы синяки остались, и за передок ущипнул бы с удовольствием. Он едва сдерживался.

– А вот в сюите бранлей… там полная фривольность, так кавалер может держать даму за руку и даже пожимать ее, – продолжала Брунхильда, ставя перед ним поднос с нарезанным хлебом и благоухая при этом, разнося вокруг себя с каждым движением удивительный терпкий запах молодой и сильной женщины.

Волков бы, наверное, не выдержал, да тут как раз Роха пришел, встал у двери, ожидая приглашения.

– Зови сюда Хилли и Вилли, – велел ему Волков, не отрывая взгляда от рук и грудей Брунхильды, которая так и порхала вокруг него.

Юноши пришли, кланялись Брунхильде, принимая ее за госпожу, робко садились за стол. Брунхильда ставила приборы для них. Оба никогда не сидели за столом, на котором стояли стаканы цветного стекла, красивая посуда, а перед хозяином так и вовсе красовался кубок из серебра. Девка разлила мужчинам вино. Что-то шкворчало на огне, очень хорошо пахло дорогой едой.

– Сегодня ставьте лагерь, а завтра займитесь делом, – сказал Волков, пробуя вино из кубка.

– Заняться стрельбой? – робко поинтересовался Вильгельм.

– Дурень! – покачал головой Роха. – Стрельба – это само собой.

– Завтра выделите кашеваров, а после завтрака сразу отправляйте людей копать глину и рубить орешник, – велел кавалер.

– Будем строить бараки? – догадался Игнасио Роха.

– Да, потом закажем дерева и построим людям жилье. С печками, тюфяками и нарами, зима уже не за горами.

Начали обсуждать это, а тут Брюнхвальд пожаловал, Волков и его пригласил за стол. Рад ему был. И стали военные люди говорить о делах. Потом пришел отец Семион, тоже сел за стол. И Рене пришел, и Ёган, и брат Ипполит. И его, и Сыча – всех Волков звал за стол, всем находилось место и кусок хлеба с вином. Уже вечером, когда совсем стемнело, когда люди за столом были сыты, разгорячены вином и пивом, прибыл и последний из его людей – приехал с охоты Бертье. Он вонял лошадьми и кровью и хвастался, что убил за день двух волчиц. Ему наливали полные стаканы и поздравляли. Потом пришла и жена Брюнхвальда, все еще недурна собой, хоть и заметно располнела.

И тут кавалер вдруг понял, что все эти люди выглядят счастливыми. И Брюнхвальд, который уже закончил строить сыроварню для жены и теперь сидел, держал ее руку в своей, и Рене, всё улучшавший свой дом и говоривший о стеклах и рамах, и Бертье, пропадавший целыми днями на охоте, да и все остальные. Даже приехавший с Волковым отец Семион, и тот был доволен, готовясь уже завтра ехать в Мален для утверждения на приход. Все они жили своей жизнью. Никто не спросил у господина, зачем он привел с собой столько людей. Никто не хотел знать, что он замышляет. Нет. Все они ели и пили, болтали и смеялись. А он собрал их для того, чтобы сказать им, что скоро найдется для них дело. И не какие-то сыроварни, стекла в окна и охоты с собаками, а настоящее дело, которым они занимались всю свою сознательную жизнь, и просит об этом деле сам архиепископ Ланна. Нет, ничего такого говорить теперь не хотелось.

И в самого кавалера стала проникать эта теплота благодушия и мира, что исходила от всех этих людей. Особенно когда он видел свою красавицу рядом с собой. Она находилась рядом, и обида за бросовый лен, что пожаловал ему герцог, была уже не так остра. Брунхильда смеялась, прикрывая рот, чтобы не показывать отсутствие зуба, и желание награбить денег утихало. И дорогущий замок, что прибавлял любому человеку небывало высокий статус, вроде как не так уже и нужен, когда эта женщина невзначай касается его. Живут же другие без замков. Все его боевое настроение таяло. Он, конечно, еще спросил у Брюнхвальда:

– Карл, а как ваши люди, коли надобность будет, возьмутся за железо?

– За вас или для вас – непременно, – коротко ответил Брюнхвальд и снова продолжил свой глупый рассказ о том, как прекрасно его жена делает сыр.

– Рене, а как ваши люди? – спросил Волков.

– Очень плохо, – отвечал, чуть подумав, ротмистр, – рожь у них не взялась. Живут на молоке да кабанах, что бьет им Бертье. Вас благодарят за горох и просо, просят еще им купить. В общем, живут в безденежье.

– Обязательно куплю, – пообещал Волков. – И проса, и бобов, и гороха, и муки. Так они готовы в случае надобности взяться за дело?

– Так а что же им еще делать? Не всем нравится глину копать да кирпичи с черепицей жечь.

– Не далее как два дня тому назад люди спрашивали меня, нет ли где поблизости какой войны, – вставил Бертье. – Думаю, что они не отказались бы от пары монет.

– Но разбегаться не думают, – добавил Рене.

– Нет, разбегаться не думают, – согласился его товарищ. – Просто деньги нужны, а так им тут очень нравится.

Волков замолчал и больше не разговаривал за вечер. Пил вино, но был трезв, слушал шутки и почти не смеялся. Он вдруг подумал, что просьба епископа не так уж и важна. Может, не так уж и важна! Может, лучше остаться тут, в этой убогой земле, в этом бедном доме, с этой красивой женщиной, которая когда-то была блудной девкой. Наплевать на архиепископа, на грабежи и деньги, на желание иметь замок. Авось мужики и Ёган его прокормят.

Он вдруг растерялся. Может, и вправду стоит остаться тут жить, жить тихонько. Ведь что ни говори, тут неплохо, и люди все эти, что сидят за его столом, не так плохи. Роха выглядел приличным человеком, говорил с женщинами вежливо и даже галантно, хотя пил за двоих.

Что теперь делать? Отправить Хилли и Вилли в Ланн вместе со всеми набранными людьми? На эти вопросы кавалер ответов не имел.

Он вышел проводить гостей до ворот, все разошлись, в темноте с фонарем стояли только Сыч и Роха.

– Вижу, что ты им ничего еще не говорил, – заметил Игнасио.

– О чем? – спросил у него Волков.

– О деле, что ты задумал.

Роха хоть и выпил много, а говорил как трезвый.

– О деле? О каком еще деле? – Кавалер начинал немного раздражаться. Ему не нравилось, что Роха спрашивает о том, о чем он сам еще не принял решения.

– Для которого ты нас сюда привел, – говорил Скарафаджо, – я же слышал, как ты спрашивал ротмистров о готовности их людей. Не просто так спрашивал.

– Я просто спросил, – отрезал Волков.

– Ты никогда и ничего не делал просто, – усмехнулся Роха. – Дури вон этих простаков ротмистров, а я-то тебя десять лет уже знаю. Еще с южных кампаний.

Все это он говорил еще и при Сыче, который слышал весь разговор.

– Прикусил бы ты язык, Скарафаджо, – зло бросил кавалер. – Болтаешь как баба.

– Я нем как могила. Только хотел бы знать, что мне делать?

– Я тебе все сказал. Завтра займись постройкой бараков.

– Как прикажешь, Яро, как прикажешь.

– Господин мой! – В свете дверного проема стояла Брунхильда. – Господин мой, идите уже домой.

– Чего тебе неймется, Яро? Чего ты все ищешь, ведь у тебя все есть для счастья. И холопы, и баба, и деньги. А ты опять что-то затеваешь. Я бы на твоем месте…

– На моем месте?.. Займись бараками, дурак! – зло ответил Волков, повернулся и пошел на свет открытой двери.

Глава 3

Он поздно лег да еще и долго любил Брунхильду, все никак не мог насладиться ею. А она сама еще вставала из кровати и голой ходила за водой, да все при свечах, как тут остановиться? В общем, встал Волков, когда пришел Ёган, сел у очага и стал говорить с Брунхильдой, которая поднялась еще с петухами. Встал, когда услышал, как Ёган жалуется:

– Корову задрали волки. За нее деньги плачены, мужик плачет, без молока детей волк оставил.

– Дай поспать господину! – шипит на него красавица. – Чего уж теперь плакать, чего господина будить, корову-то волк не вернет.

– У кого волк задрал корову? – заинтересовался Волков.

– Ну, разбудил, дурень, – злилась Брунхильда.

– Господин, у мужика вашего, Михеля, – принялся объяснять ситуацию Ёган, – вчера заблудилась корова, убежала от пастуха, сегодня мужики пошли искать – нашли в овраге погрызенную.

– За Бертье посылал? – поморщился Волков, он пришел и сел за стол босой, только в нижней одежде.

– Нет, сначала вам решил доложить.

– Вот и дурень, шел бы к Бертье, чего господина всякой ерундой беспокоить, – буркнула Брунхильда, ставя на стол перед кавалером таз с теплой водой.

– Скажи Максимилиану, чтобы к Бертье ехал, – велел Волков. – Пусть тот сюда приедет, нужно это дело с волками закончить.

Ёган ушел, а Брунхильда подошла к кавалеру сзади, обняла сильными руками, зашептала в ухо:

– Чуть не убили вы меня вчера, едва жива осталась. Так меня трясли, что у меня дух перехватывало. Думала, задохнусь.

Она поцеловала его в щеку, а он поцеловал ей руку.

Пока мылся и завтракал, приехал Бертье, позвал двух своих людей из солдат, что были всегда с ним на охотах, стали готовить собак. Лай стоял на весь двор, собаки взволновались, чуяли дело. Как кавалер закончил, так и поехали.

– Господи, хоть отдохнули бы, – говорила Брунхильда, стоя на пороге.

Но он ей только улыбался в ответ, даже не прикоснулся. На людях не нужно этого.

Волков, Бертье, Максимилиан и Ёган верхом, псари пешие, Бертье и Максимилиан с арбалетами.

Ехали недолго, за Эшбахтом, на запад и вверх, потянулся длинный овраг, так вдоль него и направились. И получаса не прошло, как Ёган указал рукой на густые заросли барбариса под холмом:

– Кажись, там.

Так и было, там два мужика рубили топором то, что волки не догрызли, складывали мясо в мешки. Бертье с псарями сразу взялись за дело. Псари с собаками полезли в кусты да в овраги, Бертье заехал на ближайший холм осмотреться.

Мужики, завидев господина, бросили свое дело, кланялись.

– Чья? – коротко спросил кавалер.

– Моя, господин, – сказал тот, что был постарше.

– Я тебе корову дал, чтобы ты молоком детей своих подкормил, а ты прозевал ее. Угробил.

– Господин, – мужик перепугался, даже протянул руку к Ёгану, – никак не я, вот и управляющий соврать не даст, я вчерась весь день канаву на болоте капал. Барщину тянул.

– Да не он это, – подтвердил Ёган. – Это пастух-олух корову потерял.

– Ты мне… – Волков обратился к мужику, пальцем на него указывая, – вырезку мне домой принеси, если волки ее не сгрызли.

– Не сгрызли, господин, вымя да требуху поели, мясо не трогали, – говорил мужик, кивая, – принесу вам, принесу.

– Ёган!

– Да, господин.

– Коли мужик невиновен, дай ему денег, пусть новую корову себе купит.

– Ох, спасибо, господин, ох, спасибо! – Оба мужика стали кланяться.

– В долг ему дай, – произнес кавалер с ухмылкой. – То, что на дармовщину дается, не берегут.

– Господин, так разве то мы? – сразу скисли мужики.

Волков не слушал их, он говорил Ёгану:

– Сычу скажи, пусть пастуху плетей даст.

– Я и сам ему всыплю с удовольствием, – пообещал Ёган. – Не спущу дураку ущерба.

– Только не злобствуй, десяти плетей хватит.

– Ну, не злобствовать так не злобствовать, хотя я бы больше ему дал. Уж больно нерасторопны они тут, больно ленивы, спустя рукава все делают, без боязни.

– Не злобствуй, говорю, чтобы не свалился он потом в горячке.

– Как пожелаете.

– Кавалер! – крикнул один из псарей, тот, что залез в самую гущу кустов. – Собачки, кажись, след берут.