Солёный лёд

Если бы меня сегодня , сейчас спросили в какое время ты хочешь вернуться, я , не задумываясь ответила: в 70-е. Не только потому что там остались детство и юность. Никогда в советской истории не было времени более талантливого и более богатого на неординарные личности!Одним из таких был моряк, писатель и художник Виктор Конецкий. Всю свою жизнь он посвятил морю. Оно было его колыбелью, его музой и самой большой любовью. Он умел говорить о море, как никто другой.Я привык думать о море как о разумном существе. Всегда кажется, что оно знает мои мысли и ведает мои намерения. Когда в детстве мама приучала меня верить в Бога, мне также казалось, что он, Бог, знает все, что сейчас во мне. И тут не солжешь. И когда много лет назад мне пришлось тонуть на разбитом корабле, и страх сжимал душу, я вдруг понял, что море видит мой страх и это не нравится ему. Я ощутил это своей кожей. Как ощущаешь взгляд, который сверлит тебе затылок через замочную скважину. И постарался вытряхнуть из себя страх. И заорал, хлебая соленую холодную воду, какие-то дерзкие и богохульные слова… Иногда кажется, что Конецкий в какой-то степени и сам своего рода Корабль, исходивший сотни дорог и качавшийся на самых различных волнах, знавший цунами и полный штиль, не раз и не два терпевший крушение, но каждый раз счастливо избегавий полного затопления. «Солёный лёд» – первая часть большой эпопеи Виктора Конецкого «За Доброй Надеждой». Здесь описаны два из многочисленных морских походов Виктора Викторовича. перегон на НИС «Нерей» внутренними водами судов из Балтики до Двины и затем Севморпутём до Салехарда . Удивительный русский Север, о которо нам и до сих пор мало что известно. Второе плавание – рейсы на судне «Вацлав Воровский», перевозчившем сменные экипажи рыбацких судов. Виктор Конецкий , кроме литературного таланта был еще и живописцем. Его путевые заметки с полным правом можно назвать прозаическими акварелями. Та же неброская, но удивительно притягательная, задумчивая палитра, та же некоторая туманная размытость, сквозь которую смотришь, как скозь окно, покрытое каплями дождя, на дрожащие ветки деревьев или опускающийся на берег туман. И по всему полотну, как искры рассыпаны хрусталики неповоримого юмора. Даже об очень серьезном Конецкий умудряетс говорить, с лёгкой улыбкой.ненцы называют Вайгач – Хаюдейя. Это означает «святая земля». А называют его так потому, что на Болванском Носу было у ненцев главное божество, главный идол – Весак. Весак означает «старик». Весак представлял собою деревянный столб, очень высокий, трехгранный, о семи лицах. Вокруг толпилось еще несколько сот маленьких столбиков. До 1828 года ненцы кормили своих богов – мазали им губы оленьей кровью. А в 1828 году ненцев всех разом перекрестили в христиан. Правда, никто не подумал о том, как же они будут соблюдать посты, ежели питаются они сплошь мясом. Вышла неувязка, которую никто никогда развязать не пробовал. Известно только, что в свое время бежали на Новую Землю христиане-староверы и что все они чрезвычайно быстро померли от цинги, ибо посты соблюдали со староверской свирепостью.Юмору Конецкого следовало бы посвятить отдельную рецензию. Дело в том, что это совершенно особый стиль, называемый среди мореманов травлей. Нечто среднее между реальной историей и анекдотом, байкой, безусловно окрашенное личностью самого рассказчика. «Травля» Конецкого – этоуникальная форма малой прозы, органично вписанной в контекст всего повествования. У Конецкого вообще все очень органично, нет ничео лишнего или затянутого. Все очень точно и очень к месту, даже если он, предаваясь воспоминаниям, вдруг переносит читателя изс холодного Вайгача или Соловков в пронизанную солнце Хорватию, всловно в предчувствие романтических отношений с юной официанткой Франциской. К сожалению, погасла лампочка… Викор Викторович тоже о этом сожалеет.Когда читаешь прозу Конецкого, создаётся впечатление, что ты сидишь с ним на небольшой кухне. Стол с не хитрой снедью, как водится, бутылка. И не одна. Густо накурено, звучат гитарные переборы. и начинается та самая «травля», которую можно слушать до бесконечности. Конецкий разговаривает с читателем, как с самым близким другом и доверяет ему самые сокровенные мысли. Часто доводя до гомерического хохота и тут же настраивая на лирический лад. Он размышляет обо всем, что видел. А видел он немало. И стран, и городов, и людей. Было бы странно, если бы Конецкий не дружил с Высоцким. Дружили. Крепко. Высоцкий не раз бывал у Конецкого в Ленинграде, в доме 34, по улице Ленина. если хотите понять морской цикл песен Владимира Семёновича, почитайе Конецкого. Именно в его книгах многие сюжеты этих песен.И вообще, возмите чашечку кофию или чего покрепче, сядьте поудобнее, раскройте книгу Виктора Конецкого и.. уплывите вместе с ним в распахнутые морские дали. Не пожалеете!

Именно этой строчкой известного стихотворения открываю отзыв на первую прочитанную (перечитанную) книгу любимого и почитаемого много лет Виктора Конецкого. Конечно же прочитаны в разные времена все его книги, а некоторые и по нескольку раз. Однако время неумолимо бежит, кто его знает, сколько ещё осталось и доведётся ли когда ещё встретиться. И потому – с любимыми не расставайтесь.Дальше…И это означает, что впереди будет неспешный литературно-читательский одиночный квест по творчеству любимого автора. Сначала будут все имеющиеся в районной библиотеке книги Конецкого, ну а там прибегнем к другим вариантам.Итак, «Солёный лёд». Повесть, вместившая в себя два путешествия Конецкого на кораблях: перегон судов из Балтики на Обь (не вокруг Скандинавии, а внутренними водами до Двины и затем уже Севморпутём до Салехарда (это уже Обь). И второе плавание – работа на судне «Вацлав Воровский», выполнявшем рейсы в качестве перевозчика сменных экипажей рыбацких судов. Но главное в прозе Конецкого вовсе не морские события и происшествия (хотя и они тоже интересны и важны). Главное всё-таки кроется в том восприятии действительности, которое было свойственно Виктору Викторовичу, и в той форме отражения этой действительности через творчество. Прежде всего через литературное творчествоЧитаешь книгу и не то, что видишь мир глазами автора, но просто сливаешься с ним в одно целое и дышишь с ним одним воздухом, качаешься на одних и тех же волнах, а порой и штормовых валах 11-балльного шторма, вспоминаешь прошлые дни и годы, людей и события, и отдаёшь дань памяти всем им, прошедшим через твою (Конецкого, но и твою тоже) жизнь.А ещё книги Конецкого отличаются великолепным тонким юмором, не менее великолепными описаниями путевых и не только путевых пейзажей, великолепными портретами встреченных людей и тонкими отражениями испытанных эмоций и чувств. И конечно же здесь есть мысли, мысли автора и мысли великих мыслителей, писателей и просто известных людей. И всё это так умело замешано, что вовсе не воспринимается как ирландское литературное рагу, а только как изысканный литературный салат из деликатесов и редкостей. Угощайтесь.

По началу, книга показалась причудливой гирляндой необычных историй, беспричинно возникающих одна за другой.Историй о том, как автор, из тех, кого зовут «морской волк» идет (а больше плывет) по жизни, занимаясь по найму любимым морским делом и писательством по совместительству. О том, как автор в качестве старшего помощника капитана перегоняет маломерные суда из Ленинграда в северные порты, о том, как в качестве штурмана большого морского корабля бороздит разные моря и океаны, заходя в иноземные порты, о том, как однажды в качестве журналиста он посетил Париж.Мопассана во Франции не помнили и не издавали уже в тех 60-х годах 20-го века, на фонарных столбах перед праздником Нового года вешали снежинки из фанеры… Если остановиться на середине моста и, облокотившись на мокрые перила, посмотреть вниз, то можно было увидеть серую, осеннюю воду в предмостных водоворотах… И, наверно, так же сейчас…и будет также и через 60 лет и через сто, всегда:«Тихо, перламутрово, безлюдно…» Среди этой череды историй даже вдруг возник рассказ о ссоре двух иностранных мореходов на русской военной службе времен Петра I, о дневниках писателей, множество других странных историй…Я думаю о том, как показались мне эти истории. Приходится признать, что чувства самые разные: от полного безразличия и непонимания до внезапного восхищения авторским умением передать читателю реальные ощущения от пережитого, до очень знакомых чувств и эмоций, таких будто это происходит с тобой.Уже ближе к концу чтения пришла мысль, что это по сути культовая книга. Я не знаю, была ли она таковой для всего поколения ровесников В. Конецкого, но для какой-то части обязательно должна была стать культовой. Потому что В.В. Конецкий, безусловно, создал свой мир, мир человека мужественной профессии, мир человека, прошедшего по жизни своей особой дорогой, по-своему познавшего мудрость мира. Потому что в книге главный герой, как и автор живет так, словно хочет впитать в себя весь мир, все его краски, а потом передать словами. Так же точно жило почти все его поколение и еще пара поколений после. Они впитывали этот и тот (заграничный) мир, зачастую даже не имея возможности там побывать. Они создавали свой маленький мир, в котором не было лозунгов и громких слов, формализма, не было придуманной идеологии, но не было и самоуничижения, и преклонения перед тем миром, а был настоящий, увлекающий труд, дело и уверенность в себе.Если когда-нибудь кто-то скажет мне, что мудрость мира, его тайна и смысл открывается в тиши кабинета, среди тысяч прочтенных книг в проникновении человеческой мысли… «Может быть»,– отвечу я, пожав плечами, и тут же вспомню из книги Конецкого тот миг у древнеримского моста через холодную горную речку в глубоком ущелье и эхо «Камо-о…грядеш…» и слова моряка:«Если в том, что болтаемся всю жизнь по морям, есть смысл,– … то он в таких минутах".Вспомню потому, что в череде тяжелого труда авиационного, после тяжелых погрузок, расчетов цетровок, швартовок техники и грузов, часто опасных, но очень нужных людям, после изматывающих многочасовых перелетов, посадок, зачастую без навигации на обжигающих аэродромах и долгих разгрузок в тех же жарких странах, о которых пишет В.Конецкий, где пот выжигает глаза, после мучительных заправок топливом раскаленного самолета, после всех этих „мытарств“, когда хватало сил у экипажа на поездку в какой-то гостеприимный оазис, вдруг случались такие мгновения. Те мгновения, когда внезапно открывались глаза на невидимое, замирало сердце и свет истины и смысла проникал в наши натруженные души. Когда становилось тихо, перламутрово, безлюдно…