Вторая часть.
СБЕЖАВШАЯ ТЕНЬ
Сегодня в доме лесника праздник, день рождения внучки Василисы. Солнышко до этого неделю не показывалось, всё дождик лил. А сегодня в окошко глянуло, именинницу теплым лучиком по щеке погладило, – доброе утро, красавица, вставай – поднимайся.
И все стали её поздравлять, здоровья желать. Бабушка Ангелина свой подарочек преподнесла – рукавички новые, пуховые, и все в красных ягодках.
Матушка Лилия, славная рукодельница, платье новое подарила, всё васильками да диковинными птицами расшитое. Одела его Василиса и ахнула – ну что за красота, и когда только матушка успела его вышить! И сама Василисушка вся в матушку удалась – голубоглаза, белолица, румяна, коса белая до пояса, глаза голубые. А главное – весела и добра, всем на радость.
Меньшой братец Егорка хоть и мал, а мастеровит, такое славное лукошко подарил, залюбуешься. А дедушка с отцом в подарок щеночка малого принесли, лохматого, словно медвежонок. Решили назвать его Тишкой.
Никто из них не помнит того, что Лилия и её сёстры были русалочками, а Роман с Ангелиной замшелыми камнями. Уж такой в Лесном Царстве закон – хочешь быть человеком – будь им, но прежде забудь обо всех чудесах, которые с тобой приключились.
Только медведь Феофан со змеёй Капой выпросили у Великого Вогула разрешения остаться навсегда рядом с Васей и его семьёй, уж больно он им по душе пришелся. А как детки народились, так и вовсе стали им вместо нянек. И в лесу с ними погуляют, и на озеро купаться отведут. Дикий зверь их не тронет, потому что они к каждому с добром, но пригляд за детьми всё равно нужен. А в озере водяной под кустом сидит, детишками любуется. По бывшим русалочкам, Лилии, Розе и Маргарите, он тоскует до сих пор, а их детей своими внуками считает.
Бабушка Ангелина собралась стряпать праздничный обед и решила послать внучат в лес.
– Сейчас Феофанушка с Капой придут, – говорит, – сходите с ними в лес, наберите грибков. Их после дождя наросло – видимо не видимо.
А Феофан с Капой как нарочно задержались, решили свежей малинки собрать, именинницу побаловать. Ребятишки их ждать не стали, решили сами за грибами сбегать. Сорока, конечно, за ними.
А в лесу красота! Солнышко выпустило на землю тысячи весёлых зайчиков. А они вниз по тяжелым еловым лапам скользят, в каждой капельке росы отражаются, по мокрой траве и цветам разбредаются, весь лес стал в золотых пятнах. А над ними шмели гудят да бабочки со стрекозами порхают.
Дети то за бабочками гоняются, то солнечных зайчиков в раскрытые ладошки ловят. То – то было весело!
Сорока прыгала следом за ними с ветки на ветку, пока устала и давай трещать:
– А грибы – то, грибы? Совсем забыли, зачем в лес пришли?
– Ох, и правда, бабушка небось заждалась…– сказала Василиса, – а вот и грибочки, сейчас я мигом наберу.
А Егорка расшалился и не унимается, кричит:
– Василиса, гляди какая большая стрекоза! Сейчас я её поймаю!
– Не надо, Егорка, не лови её, не ломай ей крылышки. Не убегай, подожди, пока я грибы соберу.
А Егорка не слушает, вперёд бежит. Кустик за кустик, и вдруг оказался он на странной полянке. А странная она была тем, что кроме грибов – поганок ничего на ней не росло. Стал он звать сестру:
– Ау, Василисаааа! Иди сюдаааа! Посмотри, сколько грибов, да какие большущие! Одного на десять пирогов хватит!
– Ух ты, какие огромные, – сказала Василиса, выходя на полянку, – только это плохие грибы, Егорушка, их есть нельзя.
– Зато какие у них шляпы, как раз на твою голову, – отвечает Егорка, срывая с гриба крупную блестящую шляпку, – Давай померяем…
– Что – то мне не хочется…
– Ну, давай наденем, – настаивал Егорка, – посмотри, как она подходит к твоему платью, будешь похожа на фею из книги сказок.
И сам эту шляпу ей на голову и надел.
Вдруг рядом раздался чей – то зловещий смех. Тут от Василисы тень оторвалась, на ноги встала, и, превратившись во вторую такую же девочку, сбежала в лес. А сама Василиса только ахнула:
– Ах, Егорушка, погубил ты свою сестрицу… – и замолчала.
– Василиса, что с тобой? – спрашивает Егорка, а она застыла на месте, ровно окаменелая.
С тех пор такой она и осталась, ни смеётся, ни разговаривает, а всё только молчит.
ТРЕВОГА В ЛЕСУ
Водяной сидит в своём озере, на любимой коряге, и от скуки булькает. Да и как тут не заскучаешь – детишки на озеро ходить перестали, Леший с Кикиморой давно не заглядывали, даже сорока, и та его забыла, и не приносит никаких новостей.
Только он про сороку подумал, а она тут как тут, легка на помине. Уселась на калиновый куст и давай трещать:
– Сидишь тут, от безделья пузыри пускаешь, и ничего не знаешь!
– Чего это я не знаю? – спросил Водяной.
– Того, что в лесу приключилось.
– А что приключилось?
– Что – что, а то, что Василиса, Лилина дочка, раздвоилась.
– Как это раздвоилась? – Водяной выпучил и без того выпуклые глаза так, что они стали размером с два больших яблока, – ты чего болтаешь, стрекотуха?
– Я всё видела сама, своими глазами.
– Где?
– Как раз на той полянке, где сгорела Гермена. Теперь там ничего, кроме огромных поганок, не растёт. Егорка её шляпку Василисе на голову надел, тут её тень превратилась в ещё одну Василису и убежала.
– Шляпку поганки? – ахнул водяной, – разве можно надевать на голову шляпку от поганки?
– Не знаю… Только Василиса стала сама не своя, только в стену смотрит и молчит.
– А куда делась вторая Василиса?
– Не знаю, в лес шмыгнула и пропала.
– Не знаю, не знаю… – передразнил её Водяной, – и ты тоже хороша… Надо было за нею проследить. Лес – то большой, попробуй теперь её отыскать.
– А что, мне тоже надо было надвое разорваться? – обиделась сорока, – я за детьми присматривала, чтобы с ними ещё чего не стряслось.
– Плохо смотрела… – проворчал Водяной, – слушай, а ты точно видела, как Гермена сгорела?
– Видела, вот как тебя сейчас вижу, – подтвердила сорока, – вспыхнула так, что от неё вмиг один пепел остался…
– Не нравится мне это, ох не нравится… – задумчиво протянул водяной, – ну ладно, ты давай полетай над лесом, может эту девочку – тень увидишь, а я пока подумаю.
Сорока улетела, а водяной стал шлёпать по воде хвостом, призывая лешего Авдея и болотную кикимору Мокриду. Эхо разнеслось на весь лес. Вскоре кусты зашуршали, раздвинулись, и появилась неразлучная парочка.
– Ты чего шумишь? – спросил Авдей, похожий на старый кривобокий пенёк, нос сучком, руки – ветками торчком, спина горбатая, ноги узловатые.
– Пошто кликал, милок? – сказала Мокрида, как раз лешему под пару – нос крючком, платье в заплатках, лапти с дырками на пятках, зато на всклоченный волосах яркий бант из подобранного в лесу пакета, а на шее бусы из орехов и калины.
– Где вы бродите? – недовольно проворчал водяной, – никогда вас не дозовёшься…
– Так мы того, тута, рядышком сидели, в соседнем болотце, – сказал Авдей.
– Ага, в болотце, – подтвердила Мокрида.
– В болотце… Вас для чего в лесу поставили?
Леший задумчиво почесал затылок, а потом обрадовался:
– Вспомнил! Чтоб людей пугать…
– Ага, пугать, – поддакнула Мокрида, – чтоб лес не портили.
– Да уж, больше – то вы ни на что не годитесь… Ну, а вы чем занимаетесь? Небось, опять прятались в осоке да в карты играли?…
– Ага! – развеселилась Мокрида, – я Авдейку сорок три раза в дураках оставила…
– Тссс, – зашипел Авдей, покрутив пальцем у виска.
Мокрида зажмурилась и рот рукой прикрыла.
– Я так и знал… – воскликнул водяной, – ну, всё, моему терпению пришел конец! Завтра же попрошу Великого Вогула отослать Авдея ближе к опушке, а тебя, Мокрида, на самое дальнее болото…
– Ох, только не это! – испугался леший.
– Мы больше не будем… – протянула кикимора.
– Нет у меня больше к вам никакой веры, – сказал Водяной, – вы мне уже сколько раз давали слово, а сами …
– Прости нас, – сказала кикимора, – мы отслужим…
– Верой и правдой…– добавил леший.
– Не прощу, и не просите, – строго сказал Водяной.
– Прости, родимый, в последний разочек… – захныкала Мокрида, пуская слезу.
– А ну, не реветь! – прикрикнул Водяной, не терпевший слёз, – Нечего тут сырость разводить, своей хватает!
– Да как же не ревеееть, – заголосила Мокрида ещё пуще.
– Ладно, хватит тоску нагонять, без тебя тошно, – замахал руками водяной – ну всё, всё… Я сказал – всё!!! Но ещё хоть раз попадётесь, не прощу… И карты мне сдать немедля…
Обрадованная кикимора пошарила в своих лохмотьях, достала колоду замусоленных карт и, протягивая их Водяному, сказала:
– Там это, шестёрки не хватает, бубновой…
– А как же играть без шестёрки? – удивился водяной.
– Хошь, научу? – подмигнула Мокрида.
– А ну тебя… – покраснел водяной.
– А пошто ты нас звал? – спросил Леший, поняв, что гнев водяного пошел на убыль.
– Ах, да… – вспомнил водяной, – Мне тут сорока новость принесла. Вы не слыхали, что стряслось с Лилиной дочкой?
– С Василисой?
– Да, с Василисой…– нетерпеливо сказал водяной, – Говорят, она раздвоилась?
– Ну, как же, слыхали, сорока об этом трещала на весь лес, – подтвердил Авдей.
– Почему не доложили? – опять рассердился Водяной, – почему я всегда обо всём узнаю последним?
– Ну, так это… Они ж теперь люди, нас это вроде как не касается… – попытался оправдаться Авдей.
– Как это не касается? – возмутился водяной, – Это ж не само собой получилось, значит, в лесу появилась новая, неведомая нечистая сила, а вам хоть бы хны?
– Прости, мы об этом не подумали…
– Они не подумали… Эх, гнать бы вас из лесу, чтоб зря место не занимали, так вы ж без надзора совсем пропадёте.…
– Водянёша, – ласково сказала Мокрида, опасаясь, что гнев водяного вернётся и на сей раз им может не поздоровиться, – голубчик, ты среди нас есть самый умный – разумный… Скажи нам, убогим, что бы это могло быть?
– Ишь, какая хитрая, – ответил водяной, немного остывая, – скажи лучше сама, что ты об этом думаешь?
– Я думаю, это сглаз…
– Порча… – вставил своё слово Авдей.
– Сглаз…– не согласилась Мокрида.
– Порча…– не уступал Авдей.
– Сглаз…
Они стали выкрикивать каждый своё, стараясь перекричать друг друга. Водяной вертел головой, глядя то на одного, то на другого, а они кричали всё громче и громче. Наконец, голова у водяного закружилась, и он плюхнулся в озеро, окатив спорщиков водой с головы до ног.
– Ладно, – сказал водяной, выплёвывая трех лягушек и семь головастиков, нечаянно проглоченных им при падении, – идите, всё равно нет от вас никакого толку. Не мешайте мне думать.
ДОМ НА ХОЛМЕ
После дождя грибов наросло видимо – невидимо. Грибники в лес потянулись толпами, бродят туда – сюда, перекликаются, аукают.
Вместе со всеми пришли Семён да его жена Анфиса. Ходили они, ходили, пока от людей отбились и забрели в лесную глушь.
А там грибов ещё больше. Набрали они полные корзинки, и решили отдохнуть да перекусить чем бог послал. Сели под сосной и стали кушать.
– Красота – то какая, чисто берендеево царство – говорит Анфиса, глядя на роскошные вековые ели и сосны, упиравшиеся прямо в облака, – надо будет запомнить дорогу и придти сюда ещё раз.
– Обязательно придём, – согласился Семён, – грибы здесь хорошие, крупные, и ни одной червоточинки. На опушке таких не сыскать.
Не успели они доесть, как вокруг наступила странная тишина, и заклубился густой туман, а мимо них чья – то тень промелькнула.
– Посмотри, Семён, будто девочка пошла. Как она оказалась в такой глуши? Не иначе, как потерялась. Девочка, а девочка, ты чья?
А девчонка идет и не оборачивается, будто ничего не слышит.
– Никак, глухая… – сказала Анфиса.
Догнала она её, за руку остановила. Та обернулась, и глянула так, что Анфиса даже отшатнулась. Сама – то девочка красивая, светлая, чистенькая, но глаза у неё будто с чужого лица, такие тёмные да глубокие, что их и не видно, словно две пустые ямы.
– Девочка, ты чья? – спросила Анфиса, – Где твои родители? С кем ты сюда пришла?
А та голову понурила и молчит.
– Наверное, она глухонемая. Сеня, давай возьмём её с собой, а то пропадёт одна в лесу.
Забрали они девочку и отвели в городскую управу. А там, недолго думая, решили отправить её в детский приют.
Привезли в большой трёхэтажный особняк, расположенный на вершине высокого холма. Его хозяйка пропала бесследно несколько лет назад. Родственников и друзей у неё не было, поэтому никто её не искал. Постепенно парк, окружавший дом, разросся и превратился в густую рощу, в которой развелась целая стая бродячих собак. На чердаке дома обосновались сычи и стаи летучих мышей. По ночам сычи кричали, летучие мыши кружили над домом и рощей, словно маленькие вампиры, а собаки лаяли и выли. Всё это навевало ужас на прохожих и жителей близлежащих домов.
Люди стали жаловаться городским властям. И тогда было принято решение отдать дом под сиротский приют. Его наскоро отремонтировали. Хозяйское имущество на всякий случай сложили на чердак и заперли. Рощу расчистили и привели в порядок, а куда делись собаки, никто не знал.
Вскоре особняк был заселён и принял жилой вид. Он наполнился свежим воздухом, запахами готовящейся еды, шумом и смехом детворы.
Дети обследовали дом сверху донизу и обнаружили, что в нём живут три одичавшие чёрные кошки.
Ребятишки обрадовались животным и попытались приманить их едой. Но кошки приручаться не желали. Они постоянно прятались по тёмным углам и никого к себе не подпускали, а оставленную для них еду съедали по ночам, когда в доме прекращалось движение и наступала тишина.
Принимала девочку сама директриса, Олимпиада Ивановна. Хотела всё записать, как положено, стала спрашивать её имя, а та молчит, только оглядывается по сторонам, будто что – то ищет.
– Что же делать? – сказала Олимпиада Ивановна, – Надо же её как – то называть. А давайте пока назовём её в честь бывшей хозяйки дома, Герменой, а короче Герой.
И тут кто – то как захохочет, да так, что даже окно распахнулось, а по комнате словно холодный сквозняк прошел. Все на девочку посмотрели – вроде как она смеялась, но голос какой – то жуткий, и на детский совсем не похож, а та стоит, как ни в чём ни бывало, и смотрит в пол.
– Странная какая – то девочка, – сказала Олимпиада Ивановна, – наверное, одичала, пока была в лесу. Ну, ничего, бывает и хуже. Покажем её психологу, подлечим, и всё будет хорошо. Гаша, отведи её к детям.
Поскольку никто эту Геру не искал, осталась она жить в приюте, но так и продолжала дичиться и держаться ото всех в стороне. Поначалу и воспитатели, и дети приглашали её играть, а она не идёт, отворачивается, будто не хочет и слышать. Постепенно все оставили её в покое.
Однажды дети пошли на прогулку, а Гера осталась одна. Няня Гаша вернулась зачем – то в дом и застала такую картину. Сидит девчонка на полу в окружении кошек и о чём – то с ними разговаривает, да так строго, по – хозяйски. А кошки, которые никого не признавали, слушают, и согласно кивают, словно поддакивают.
Няня хотела подойти поближе, послушать, что им Гера говорит, да, как назло, на ровном месте оступилась и подвернула ногу. Няня вскрикнула от боли, а Гера оглянулась и чуть заметно усмехнулась, словно чужому горю обрадовалась.
Няне всё это показалось очень странным, и она рассказала обо всём Олимпиаде Ивановне.
Та выслушала её и говорит:
– Гашенька, голубушка, что тебя так удивило?
– Мне эта Гера кажется очень уж странной, – отвечает Гаша. – Хотя бы эти кошки… Ведь они никого к себе и близко не подпускают, а её слушают, как будто знакомы с нею сто лет.
– Наверное, она смогла найти к ним подход. Да бог с ними, с кошками. Я вот о чём хотела с тобой поговорить.
Ещё недавно я была совершенно уверенна в том, что наши дети подружились, стали добрее. Но в последнее время всё стало меняться в худшую сторону. Тебе не кажется, что они стали еще более злыми, дерзкими и непослушными, чем тогда, когда их только привезли?
– Кажется, Олимпиада Ивановна, кажется, – подтвердила Гаша, – я тоже стала это замечать. Они постоянно ссорятся из – за каждой мелочи, дерутся, плачут, словно в них вселился какой – то бес.
Ей очень хотелось добавить, что изменения с детьми начали происходить после появления Геры. Но она подумала, что с её стороны нехорошо сваливать вину на ребёнка и промолчала.
ВОДЯНОЙ И ВЕЛИКИЙ ВОГУЛ
А водяной после долгих раздумий снова отправился к Великому Вогулу.
Он проплыл по подземной реке к подземному озеру, и оказался в огромной пещере, освещенной мерцающими сталактитами и сталагмитами. Посреди пещеры, в высоком хрустальном кресле, сидел седой старик. Это был Великий Вогул, Повелитель Лесного Царства. Рядом с ним сидела его верная помощница, волчица Фиона. Они наблюдали за огромным экраном, на котором было видно всё Лесное Царство.
– Повелитель, я пришел! – выкрикнул Водяной.
