Шесть степеней свободы

* * *

Глава 1. Москва, Кремль, в августе 43-го

– Товарищ адмирал, самолет к вылету готов. Прошу в салон. – старший сержант Котов пожал протянутую мной руку, и сделал приглашающий жест, показывая на трап Ли-2ВП, ночного бомбардировщика, недавно переделанного в штабной. Илья Котов был известным полярным летчиком и ледовым разведчиком. Повоевать ему пришлось не слишком долго, еще в мае 1942-го он был отозван с фронта обратно в ГлавСевМорПуть, и лишь, когда дивизия ПЛО начала эпопею по освоению северных районов Баренцева и Норвежского морей, он попросился сам в дивизию, и, после долгих и трудных переговоров с Папаниным, в индивидуальном порядке ему этот переход разрешили. Натаскивал молодежь на сложные метеоусловия. Ну, а теперь «начальство возит» и серьезные документы. Помимо самого комдива, в Москву летело еще 15 человек, не только офицеров, но служащих и гражданских. Такими оказиями всегда все пользовались. Три – три с половиной часа, и ты в Москве, а поездом двое-трое суток будешь добираться.

Пассажиры находились уже на борту, и ожидали только Сергея Ивановича. Тридцатидвухлетний командир корабля проводил адмирала в штурманскую рубку, которая в таких случаях использовалась для размещения «начальства», становилась штабным салоном. Весь полет я провел выверяя тексты, и выкладывая их в нужном порядке. Сталин не любил «неподготовленных бумажек» и «неподготовленных докладов».

На Центральном связался с начальником орготдела и уточнил время приема. До приема еще было время, но регистрироваться в ГШФ я не поехал. Вызывали не они, так что – обойдутся. Зашел в «Националь» поужинать, там коммерческий ресторан существовал, где принимались не только деньги, но и талоны на питание и даже валюта, с очень неплохой кухней, а оттуда в комендатуру Кремля, за пропуском. Постоянного пропуска у меня туда не было. До приема оставалось полчаса, поэтому можно было не торопясь пройти до Большого дворца. Поздний вечер, поэтому «парадный» вход во дворец закрыт, трижды пришлось предъявлять выписанный пропуск. Сюда попасть было достаточно сложно! Это не 1918 год, время военное, лампасами, погонами и даже звездами Героя здесь никого не удивишь. Все посты парные, а у небольших ворот с ажурной решеткой между Большим дворцом и Оружейной палатой целых шесть человек. Мне туда. Так как пропуск разовый, то меня проводили до следующего поста. Еще две проверки документов, теперь вместо солдат и сержантов – младшие офицеры, один из которых проводил меня наверх.

– Проходите, товарищ адмирал!

Здесь уже представляться не требовалось, но пропуск отмечает именно товарищ Поскребышев.

– Присаживайтесь, товарищ Станкявичус.

Сама процедура таких «приглашений» не слишком приятна, так как заранее неизвестно: о чем пойдет речь. Расспрашивать у секретаря здесь не принято. Флотских в приемной не видно.

«Да, прибыл. Хорошо.» – сказал секретарь по телефону, а затем мне:

– Проходите, товарищ Станкявичус.

– Товарищ Сталин, контр-адмирал Станкявичус прибыл по Вашему приказанию! – похоже, что меня собрались снимать, здесь в кабинете собрался практически весь Военный Совет флота и «союзники».

– Доложите о причинах потери опытовой лодки «С-127» Вашей дивизии. Мне докладывают, что Вы приказали провести, без согласования с командованием флота и Главным штабом флота, разведывательную операцию в районе Нарвика.

– Так точно, товарищ Сталин. Мною был получен приказ командующего 14-й армии обеспечить эвакуацию из Аста-фьорда разведгруппы 6-й пехотной дивизии норвежской армии. В оперативном отношении моя дивизия придана 14-й армии, вот приказ её командующего генерал-лейтенанта Щербакова. Дополнительно генерал Щербаков просил разведать подходы к новой немецкой башенной батарее «Тео», калибром 406 мм, строительство которой заканчивается на мысе Тронденес. Она прикрывает проход к крупной авиабазе немцев в Энденесе, авиабаза Нарвика. Учитывая специфику района было решено задействовать трофейную лодку «U-127», под командованием капитана III ранга Столбова, в паре с опытовой лодкой «К-3», под командованием кап-2 Малафеева. Столбов успешно снял разведгруппу, Малафеев был вынужден отказаться от прохода между батареей и островом Кьёйя, так как немцы заблокировали там проход минными постановками. На отходе отряд был взят на сопровождение эскадрильей 2-го гвардейского ИАП, однако был атакован новейшим патрульным самолетом PB4Y-2 ВМС США, бортовой номер «Z2+6»^[1], который был сбит гвардии полковником Сафоновым, после того, как не отреагировал на предупредительный огонь его «Кинг Кобры», и сбросил целую серию глубинных бомб на «С-127». В результате атаки на лодке был притоплен центральный пост, нарушено полностью управление лодкой, четыре моряка погибли, шестеро ранены. Лодку пришлось торпедировать, тем не менее, разведгруппа была успешно доставлена, ими был захвачен и вывезен главный инженер строящегося подземного завода по производству тяжелой воды. Нами доставлены снимки недостроенной батареи «Тео». На основе этих данных 14-я армия основное внимание уделила не военно-морской, а военно-воздушной базе Нарвика. Именно этим объясняется попытка сорвать доставку этих людей в Ёкс.

– Союзники утверждают, что ваши люди не стали подбирать экипаж сбитого самолета.

– Да, гвардии капитан II ранга Малафеев не стал рисковать и подходить к парашютистам. Лодка была сильно перегружена, на борту находилось очень много людей, и не было известно: сколько таких самолетов было послано уничтожить разведгруппу. Мной был подан рапорт о происшествии по линии отдела «СМЕРШ» дивизии. Ответа я пока не получил, для меня же совершенно понятен такой «интерес» «союзников», в кавычках, остановить наше наступление в том районе. Теперь я знаю, что такое «Проект… – и тут я увидел запрещающий жест Сталина.

– Это хорошо, что вы знаете… – сказал Сталин и замолчал. Встал с кресла, достал из кармана трубку и чиркнул спичкой по зажатому в подставке на столе коробку. Раскурил трубку, выпустив большое облако дыма, и сказал:

– Переведите. Мы выслушали объяснение командира дивизии, корабли которой совершали разведывательные действия в районе норвежского города Нарвик. В рапортах его командиров прямо указывается, что самолет Соединенных Штатов нанес преднамеренный удар по подводной лодке СССР и был сбит после сброса им глубинных бомб. Лодки прикрывала эскадрилья истребителей американского производства, силуэты которых хорошо знакомы летчикам США. Командир оставшейся на плаву второй субмарины из-за перегруза, недостатка воды и продовольствия, не стал оказывать помощь летчикам ВМС США, но сообщил их координаты командованию ВВС Северного флота. Прилетевшая «Каталина» обнаружила одного мертвого борт-стрелка Томаса Мэтью, тело которого было доставлено в Тромсё и передано американскому представителю майору Риду Скотту. Норвежский инженер Лейф Тронстад действительно был доставлен на освобожденную территорию Норвегии, и, после допроса, был отпущен. Мы с норвежцами не воюем, господин генерал Итон. Где он находится сейчас – нам неизвестно. Полагаю, господин военный атташе, что вопрос исчерпан, соответствующая нота НКИД СССР будет передана американской стороне завтра. В ней мы будем вынуждены указать на недопустимость таких намеренных действий против наших кораблей в зоне ведения нами боевых действий в составе антигитлеровской коалиции.

– Господин Сталин, я приношу вам свои извинения, я просто выполнял свои обязанности. В результате действий вашей авиации погиб полностью экипаж американского бомбардировщика.

– По его собственной вине, господин атташе.

– Да, мы это выяснили. Еще раз благодарю вас, господин Сталин. – все представители «союзников» вышли из кабинета. Теперь оставшиеся возьмутся за меня! Начал Рогов, член Военного совета.

– Товарищ Станкявичус, почему не доложили мне о происшествии?

– Тащ генерал-полковник, информировать лично Вас мне никто не поручал, я отношусь к командному составу, думаю, что соответствующие рапорты заместители командиров лодок по политчасти направили по вашей линии. Не проверял, ибо не моя стихия. В самый пик разбирательства, через день после моего обращения в СМЕРШ, все корабли дивизии приказом ГлавМорштаба были сняты с позиций и направлены на ремонт и переоборудование. В районе боевых действий остались только несколько эскадрилий противолодочной авиации, входящих в дивизию. С момента происшествия прошло одиннадцать суток. Главштаб меня сюда не вызывал.

– Мы пересылали вам приказание информировать нас о ходе операции.

– Приказ такой поступал на имя начальника штаба дивизии контр-адмирала Фокина, который базируется в Альт-фьорде. Командный пункт дивизии находился Ёксе, куда линии ВЧ пока не проведены, и, видимо, уже проведены не будут, 14-я армия достаточно неплохо продвигается вперед. Ёкс – уже глубокий тыл. Сам я, до окончания отделом СМЕРШ расследования причин и места утечки информации по ходу операции, никаких выводов пока не делаю. Мои подчиненные сделали все возможное и невозможное, чтобы провести эту операцию и выполнить приказ командования. Кто раскрыл американцам место ордера – я не знаю. Это произошло не на уровне узлов связи дивизии и приданных воинских частей, и не на уровне штаба флотилии. Это работа либо агента, либо дурака, с длинным языком. Судя по реакции Москвы, утечка произошла здесь.

– На каком основании Вы делаете такое заявление? – тут же среагировал нарком Кузнецов.

– На том основании, что нами была получена вот эта кодограмма за двумя подписями: докладывать в главный штаб о ходе операции. Дело в том, что ни норвежцы, ни генерал Щербаков не знали ничего о составе сил, посланных мной снять их разведгруппу. Запрос об этом пришел из Москвы, по линии ГШФ, товарищ нарком, за вашей подписью. Пришел не мне, а контр-адмиралу Фокину, которого вы, лично, перевели в мою дивизию начальником штаба. То есть, кто-то попросил вас узнать о ходе и составе сил «малозначительной» разведывательной операции. Все это, в том числе мои подозрения, я изложил в своей докладной записке отделу СМЕРШ. Вот пусть они и разбираются. Операция, сама по себе, носила очень рутинный характер: требовалось снять пять человек и одного пленного. Для выполнения второго задания я направил в этот район другую лодку. Действовали норвежцы отлично, и массированное прочесывание местности немцам не помогло, не там искали. Отличительных знаков на рубке у «С-127» не было. «Девятка» и «девятка». Она и была выбрана мной именно поэтому, чтобы немцы тревоги не подняли. Отошли мои люди абсолютно чисто. Из района никаких радиограмм не давали. Однократно передали из района Анденеса условный сигнал, и скрытно вышли в район ожидания. Этот район постоянно патрулируется нашими самолетами. Там лодки всплыли, а через четыре часа их атаковали. Причем, американцы. А человек, которого вывозили мои люди, имеет отношение к тому самому «вундерваффе», «чудо-оружию», и действительно очень много знает об этом проекте. Для того, чтобы он не попал в наши руки, товарищ нарком, вас и использовали.

– Меня?

– Вас. А вы – Фокина, в темную. Я узнал о том, что поход двух моих лодок «пасут» из Москвы, только после случившегося. Еще раз повторяю: это – рутина, обычный разведывательный выход. По отлаженной схеме. Мы в Тромсё так ходили, и имели там отличные результаты. Активность немцев в этом районе околонулевая. Есть еще несколько вопросов к вам по части передачи сведений англо-американцам по нашим вооружениям: зачем вы притащили к нам на борт адмирала Фрейзера? Вы же в курсе, что все разработки, которые я веду, имеют высшую форму секретности. Ни у кого в мире нет таких бомбометов, таких боевых пловцов, никто не атакует торпедами с больших высот. Зачем давать подсказки их разработчикам? Времена, когда нам требовалась помощь англо-американцев, давно канули в лету. Они давно, уже два года, только мешают нам своим присутствием в высоких широтах. Это – наше море, и норвеги должны стать нашими союзниками, а не союзниками американцев. Я не стал говорить при американцах, что они готовят нам «подарок», большой подарок.

– Ви это хотели сделать, адмирал! Я вам не позволил этого. – последовала реплика вождя.

– Напрасно, товарищ Сталин. Далеко не все американцы считают «проект Манхеттен» своевременным и необходимым. Они не все ястребы. Итон – «ястреб». Вот пусть бы и поднял переполох, что русским известно о проекте. И теперь они не только название проекта знают, но и те сложности, которые его преследуют.

– Мы поговорим об этом позже, адмирал. Не в этом составе. Товарищи моряки, вы – свободны. И обсудите на Вашем совете то, что вы сейчас услышали. Но, без участия вице-адмирала Станкявичуса. Его действия, и действия его подчиненных, будут особо отмечены Ставкой. Присаживайтесь, товарищ адмирал. Остальные – свободны.

Я не скажу, что произошедшее мне очень понравилось, готовился я поднимать совершенно другие вопросы, но пришлось «наехать» на наркома, впрочем, он вполне заслуженно сейчас немного огребет, так как он и Головко несколько берега потеряли. Да, части морской пехоты, точнее, спешенные моряки, проявили себя в боях на всех участках фронта, а вот «флотская составляющая» далеко не блистала! Сказывалась общая техническая отсталость средств обнаружения: нехватка локаторов, гидролокаторов, эхопеленгаторы на всех кораблях были жутко устаревшими. О проблемах подводного флота я уже просто молчу. Хотя, на отдельных направлениях, советская наука была впереди планеты всей, я это о системах жизнеобеспечения говорю: в реальной истории к 1943-му году наши лодки имели самую большую подводную автономность, до 15 суток, тогда как противник мог продержаться под водой не более 3–5 суток. Они решили эти проблемы на полтора-два года позже. И высотное торпедометание родилось именно в Советском Союзе, но его зачем-то передали американцам. Передал тот самый легендарный нарком Кузнецов. Это мне сильно напоминает один неприятный эпизод 90-х годов, когда в Америку ушли наши военные разработки по сверхзвуковым самолетам с укороченным и вертикальным взлетом (Як-41М), БОРам и ПОРам, Бурану. Мы, к сожалению, ничему не учимся на ошибках прошлого! Кузнецов и Со так же верили в дружбу народов Америки и Великобритании с СССР, как и Ельцин, с компанией всяких путиных, верили в то, что их «примут в золотой миллиард», может быть не всех, только «избранных», так сказать, «илиту», но примут. Да вы им на фиг не нужны! Вот и приходится вспоминать наставления маршала Воронова, и перемалывать «мечтателей о кружевных трусиках» 6-тидюймовками.

Пока члены Военного совета флота собирали бумажки и выходили, я, честно говоря, думал об этом, глядя на их недовольные лица. Голос Сталина вернул меня в этот мир.

– Вы присутствовали на допросе Лейфа Тронстада?

– Да, присутствовал.

– Ваши впечатления? Он сейчас в Москве, пытаемся привлечь его к работе.

– Был очень сильно напуган, кстати, там, видимо, не все чисто по отношению к нашим военнопленным, основной рабочей силой на строительстве были они. Рекомендую давить на это, тем более, что завод и концлагерь наши войска, скорее всего, уже освободили. Пока не услышал русские голоса в лодке, считал, что его выкрали американцы или англичане. Много знает о немецком Uranprojekt Kernwaffenprojekt. Первого февраля прошлого года в Лейпциге закончилась сборка «урановой машины».

– Что это такое?

– Насколько я понял, это устройство для нагревания воды без использования внешней энергии, товарищ Сталин.

– Что это им даст?

– Как минимум, подводную лодку или надводный корабль неограниченного радиуса действий.

– Неплохая идея. Но речь, вроде, шла о создании оружия.

– Да, подобное устройство может быть использовано и в этих целях. Этим занимается в Германии некто доктор Тринкс. Второй завод по производству тяжелой воды потребовался для обеспечения работ по созданию «водородной бомбы». Они хотят реализовать какой-то сложный процесс, в котором слоями будут располагать высокообогащенный уран и тяжелую или сверхтяжелую воду. Доктор Тронстад утверждает, что расчеты показывают, что возможно извлечение энергии в виде взрыва, мощностью до миллиона тонн тротила^[2].

– Огромная мощность. Но вернемся к кораблям. Это Тронстад говорил о кораблях?

– Нет, это я подумал о том, что подобное устройство можно использовать для получения пара и электричества, в том числе, на кораблях и подводных лодках.

– Интересная идея! А что если вам этим и заняться, товарищ Станкявичус? У вас есть в дивизии человек, способный вас заменить в качестве командира единственной, пока, дивизии ПЛО.

– Специально я такого человека не готовил, хотя такие люди в дивизии есть. Единственное, мне бы хотелось немного потренировать нового командира. Есть сложности из-за разнородности сил.

– Мне бы хотелось, чтобы вы шире подошли к этому вопросу. Вы же прекрасно понимаете, насколько изменит мир идущая сейчас война! У нас есть несколько концепций развития военно-морского флота СССР, но все они обращены в прошлое, в довоенные времена. А в Германии с 1939-го года активно занимаются ураном, с недавних времен к этому вопросу подключились американцы и мы. Произошло это почти одновременно, так как к нам поступили сведения о том, что Америка начала эти разработки. Вашу позицию о том, что рано или поздно мы из союзников превратимся в противников, я поддерживаю абсолютно. Это исторически обусловлено, товарищ Станкявичус, и мы должны избавляться от тех, кто этого не понимает, особенно в руководстве страны. Много времени дать вам не могу, но в течение трех недель подготовьте себе замену и предоставьте мне подробную записку о вашем видении проблем флота и его развития. Поздравляю вас с присвоением звания вице-адмирал!

– Служу Советскому Союзу!

Глава 2. Три «сумасшедших» недели

На выходе меня попросил задержаться Александр Николаевич, который каким-то образом уже знал о принятых у него за спиной решениях или у них есть какой-то условный сигнал об этом. Через, буквально, 15 минут мне принесли подписанные приказы о присвоении нового звания и о переводе меня в распоряжение Государственного комитета обороны. Кроме того, мне было предоставлено право собственноручно внести звание, фамилию и инициалы моего преемника, правда, с «маленькой» поправкой: «и.о.», а утверждать будут три Военных совета: флотилии, флота и ГШФ. А «друзей» у меня там накопилось! Не пересчитать! Иосиф Виссарионович еще их подбросил: Указом Президиума Верховного Совета СССР, закрытым, наградил обоих командиров лодок и меня «полководческими» орденами Суворова второй и первой степени, сразу выполнив свое обещание «отметить». Все три штуки выдали мне, с поручением вручить от имени Верховного Совета.

На выходе из тех самых ворот меня поджидал капитан I ранга Кулаков, бывший дивизионный комиссар, бывший контр-адмирал, бывший начальник политического управления КЧФ, находящийся в распоряжении Главного политического управления РККФ за героическое утопление лидеров «Ташкент» и «Харьков», двух эсминцев: «Беспощадный» и «Способный» и части отряда торпедных катеров. Одновременно вышли из строя все крейсера, кроме одного. Именно из-за этого Кузнецов и «сватал» меня на крейсера ЧФ совсем недавно. Сталин поснимал с должностей там всех. ГПУ флота по этому поводу молчало, как партизан на допросе! А меня желает видеть и немедленно.

– К сожалению, не имею времени для пустых разговоров. Сдаю дела и имею поручение Верховного Совета. – я сунул под нос, оторопевшему от моей наглости, капразу удостоверение члена ГКО СССР, и сел в, предоставленный секретариатом Сталина, автомобиль. Через полчаса штабной самолет Ильи Котова уже начал набирать высоту. Ну его к черту этот Военный Совет! Теперь у меня несколько другое положение, я буду курировать весь военно-морской флот со стороны Комитета Обороны. Полномочий у меня – хоть отбавляй, крутись, как хочешь! В любом направлении! Шесть степеней свободы. Одно маленькое «но»: результатом должен быть «результат», иначе и до Колымы можешь не доехать.

– Куда так торопимся, тащ контр-адмирал? – спросил, вышедший из кабины после набора высоты, Илья.

– Домой, Спиридоныч, домой. Правда, ненадолго, и где будет этот дом пока неясно. А обращаться ко мне теперь надо «товарищ вице-адмирал».

– Не зря слетали! Поздравляю! Что, переводят? И куда?

– В Москву, говорят, что ходить в море теперь не для меня.

– Это плохо! Человек должен заниматься любимым делом.

– Так-то оно так, с флота меня не снимают, просто решили поручить мне заняться его дальнейшим развитием, убрать причины поражений сорок третьего.

– Так мы, вроде, наступали, и успешно, тащ адмирал.

– Наступали, успешно, Спиридоныч. Вот только не везде. Черноморский флот полностью отведен с линии соприкосновения, приказом Верховного. Запрещены любые операции из-за высокого уровня потерь. Противник перебросил в Крым 8-й авиакорпус, нанес серьезные потери и повреждения действующим кораблям, сумел остановить наступление на Тамани. Чуть не сбросил в воду десант под Новороссийском. В общем, Сталин рвет и мечет, а тут у нас потеря образовалась, вот Военный Совет флота и решил меня в качестве козла отпущения выставить, лодку-то нам утопить пришлось! Знаешь?

– Про «127-ю»? Знаю, конечно. Обидно получилось…

– Обидно! Не то слово. Мы ее захватили, из Белушьей губы через стамухи в Маточкином Шаре протащили, две лодки по пути утопили, но довели. Переоборудовали, холили-лелеяли, а американцы по ней бомбами прошлись, чисто из-за то, что мы их сразу сбивать не стали. «Союзнички», мать их за ногу! Такие друзья, что врагов иметь не надо!

– И куда вас направляют? На Черноморский?

– Нет, в Москву, в Государственный Комитет Обороны.

– Ого! Поздравляю, товарищ вице-адмирал! Очень высокая оценка ваших усилий!

– Наших, наших усилий. Вся дивизия старалась, каждый на своем месте.

– Но руководили нашими усилиями вы. Большинство придумок – ваши. Я, когда узнал, что вы начали подготовку людей к полетам в высоких широтах, специально слетал в Иокангу, заглянул в штурманский класс и понял, что мне самому требуется пройти через такой, хотя я к тому времени уже десять лет командиром корабля на Севере летал. Отличное оборудование и очень нужное в этих местах! И свою «Василису Петровну» – Илья любовно похлопал по переборке кабины, – сразу поставил на переоборудование, чтобы расположить все приемоиндикаторы, а в носовой обтекатель установили Гнейс-2. Говорят, точно не знаю, что это вы потребовали от промышленности их выпуска.

– Было такое. Приходилось и этим заниматься, Илья. У нас же ничего не было, с чем надо летать в этих широтах. Сам же помнишь, чем был оборудован «АНТ-35».

– Да, летали путем опроса местных жителей: медведей и моржей. – улыбнулся «старый» полярный летчик. – Теперь – красота! Я, вон, на автопилот машину поставил, второй только следит за приборами. А мы с вами бол… беседуем. Шипит, конечно, но курс и высоту держит!^[3] Чайку?

– Нет, спасибо. Пару часиков требуется придавить. Поспать в Архаре не удастся, слишком много дел.

– Тогда я пойду, отдыхайте, Сергей Иванович.

Но в Архангельске я приказал водителю отвезти меня «домой». Несмотря на мои попытки войти максимально тихо и не разбудить Елену, мне это не удалось. Едва я повернул ключ в замке, открылась внутренняя дверь и у меня на шее повисла подруга.

– Осторожно, упадем! – шепнул я ей, в перерывах между поцелуями.

– Я машину услышала. – Хотя я остановил ее в двух домах от дверей, – Потом калитка скрипнула, а затем ты вставил ключ в замок.

– Ты у меня разведчица! Тебя не проведешь! Сделай мне кофейку, я из Москвы привез. «Мокко», настоящий, в «Национале» в «ИнТорге» купил.

– Сереженька, я – мигом!

Я поднялся на второй этаж, снял с себя все, и в одних трусах вышел во двор в душ: деревянную постройку с большой черной бочкой на крыше. Пока я споласкивался, на дверях появился крючок вешалки. Лена принесла мой комбинезон.

Мы уселись на кухне, где под бутерброды и кофе я рассказал ей вкратце: что произошло в Москве. Неожиданно это вызвало слезы на ее лице.

– Ты чего ревешь?

– Ты только что сказал, что через три недели уезжаешь в Москву.

– Да, но уезжаем мы вместе.

– Правда?

– Правда. ЗАГСы когда открываются?

– В восемь.

– У нас есть два часа, мы еще успеем это отметить в другом месте, в спальне. Ты согласна стать моей женой?

Ответа не последовало, она просто перебралась ко мне на колени, и завтрак пришлось заканчивать. В 08.10 15 августа 1943 года отдел ЗАГС Ломоносовского района на улице Сталинских Ударников (набережной Северной Двины), напротив ресторана, в котором работала Лена, зарегистрировал наш брак.

– Подожди! – сказала супруга, выйдя из ЗАГСа, перебежала через улицу, постучалась в закрытую дверь ресторана, что-то сказала выглянувшему сторожу, чмокнула его в щеку, и побежала обратно.

– Я сказала, что не приду сегодня и заказала нам столик на восемь часов.

– Тебя уволят за прогул. – рассмеялся я.

– Не уволят, по закону не имеют права. Сегодня – мой день. – она подхватила меня под руку, и мы пошли в штаб, где сообщили о случившемся. Судя по всему, ресторан сегодня будет работать только на личный состав дивизии. Отправив супругу домой, я приступил к своим обязанностям. Мой выбор пал на капитана II ранга Сея, командира дивизиона эскадренных миноносцев. Именно ему я решил передать, пусть и в должности «И.О.», командование дивизией. Мне этот человек нравился своим серьезным отношением к подготовке личного состава. Плюс абсолютно уверенным командованием, как на переходах, так и в бою. На счету эсминцев дивизии 14 потопленных подводных лодок противника, четыре эсминца, и 18 «стотонников». Кроме того, они захватили 2 транспорта. На абордаж взяли. Я Сея выделил давно, еще во время второго похода в Маточкин Шар, да и во время проведения десанта в Коббхолмене его «Осмотрительный» действовал великолепно. Сразу после боя в квадрате 70–31, он и получил дивизион под свое командование. Так что руки вполне надежные, к тому же Герой Советского Союза, так что, скорее всего, сможет удержаться на должности.

– Виталий Алексеевич, зайдите ко мне, пожалуйста. – по телефону я приказал начальнику штаба.

– Разрешите, тащ вице-адмирал? – я уже успел сменить погоны, и принять кучу поздравлений из-за этого.

– Проходите, Виталий Алексеевич. Ознакомьтесь. – я протянул ему приказ, подписанный Сталиным, куда я вписал имя капитана 2-го ранга Сея Александра Борисовича. Фокин, прочитав это, несколько удивленно взглянул на меня, видимо считал, что дивизию передадут ему.

– А почему именно он? Мы же вместе с вами формировали дивизию.

– Именно поэтому, Виталий Алексеевич. Организационными вопросами вы владеете значительно лучше Сея, а в бою я вас не видел, вам же запрещены выходы в море по состоянию здоровья. Вы уже переросли должность командира дивизии. Ваш уровень – минимум эскадра или флотилия. А молодежь пусть растет. Вызовите его из Молотовска, и начнем передачу дел. Меня уже загрузили по линии ГКО, требуется подготовить довольно большой и серьезный документ за эти три недели. Времени у меня в обрез. Так что, сегодня отгуляем, отпразднуем свадьбу, звание и награды, и за работу! Кроме того, в обед состоится награждение командиров ПЛ «К-3» и «С-127», вызовите их, вместе с экипажами на построение у здания штаба флотилии. Вручать поручено мне, присутствовать будет адмирал Кучеров, наш штаб и штаб флотилии. Прошу Вас обеспечить это мероприятие.

– Есть! И куда Вас переводят?

– В Москву, в распоряжение Государственного Комитета Обороны.

– Надо же! Ничего себе: «шажок»! Тут из Москвы пришло сообщение, что к нам вылетает нарком. Именно к нам.

– Когда будет?

– В 15 часов.

– Черт возьми, как «вовремя».

– Что-нибудь не так?

– Есть маленько! Поругались мы с ним в кабинете Сталина.

– Это Вы напрасно сделали.

– Выхода не было. Нас с Вами обвинили в том, что мы провели операцию под Нарвиком без согласования со штабом флота и ГШФ.

– Они что, с дуба рухнули?

– Вот именно. Нам теперь каждый чих требуется предварительно согласовывать с ГШФ. Ну, а я задал вопрос о том: на каком основании Кузнецов привел на секретные корабли адмирала Фрейзера, и кто передал американцам данные о районе ожидания.

– Ой, что будет!

– А ничего не будет, мне поручили разработку концепции развития флота.

– Кто?

– Я, кроме Сталина, ни с кем в Москве не встречался. И отказался прибыть в Главный Штаб на заседание Военного Совета. Так Сталин приказал: разбираться без меня.

– Я Вас понял, Сергей Иванович, но документы по этой операции я все подготовлю, на всякий случай. Разрешите идти?

– Да, пожалуйста! И… – Виталий Алексеевич положил руку на сердце и указательный палец другой руки поперек губ. Он прекрасно понимал, во что мы вляпались.

В тот день события просто галопировали и мелькали, как в калейдоскопе. Едва успел немного поговорить с Сеем, его требовалось настроить на взаимодействие всех сил и самое серьезное обучение личного состава: все орудия на всех кораблях становились «универсальными», что значительно повышало плотность зенитного огня при атаках авиации противника, но повышало расход боезапаса, а, следовательно, требовались корабли снабжения и перегрузка его в море. Соответственно, требовалось упаковывать все для этой операции. А промышленность еще не готова к выпуску такой продукции, и кораблей такого типа корабелы СССР еще не строят. Жаль, конечно, все это передавать в другие руки, но с этим уже ничего не сделать. Мы еще не закончили, когда поступила команда выходить на построение. Весь личный состав штаба, за исключением вахты, на автомашинах направился к штабу флотилии. Не каждый день командиры лодок награждаются такими орденами! Вторая степень Суворова предназначалась для командиров корпусов, дивизий и бригад, то есть нас всех троих наградили на степень выше. Даже если считать обе субмарины кораблями I ранга, тогда как «С-127» крейсером не считалась. А мне так дали «армейского», «флотского» масштаба.^[4] Так что, ценного «гуся» доставили и сорвали строительство завода, и термоядерной «слойки». Интересно, как наградят разведчиков, Флейшера и Щербакова? Думаю, что не обидят!

После награждения контр-адмирал Кучеров и я, со своим преемником, начальниками штабов флотилии и дивизии переместились в Талаги, куда прилетал нарком флота. Он, кстати, местный, архангельский. Встречу организовали отлично! Оркестр, почетный караул, салютная пушка. Все четко по правилам, это – флотские традиции. Я, как назло, самый старший по званию. А нарком прилетел не один, село сразу три самолета, так что трясти будут дивизию, мама-не-горюй. Но Кучеров, как старший по должности, взял на себя встречу дорогого гостя. Протопала рота Почетного караула, 65 старших офицеров прибыло вместе с наркомом. Как только оркестр прошел вслед за караулом, нарком направился ко мне. Нас в шеренге не так много, всего семь человек, включая Малафеева и Столбова. Первым подошел ко мне, выслушал мой доклад, опустил руку и протянул ее для рукопожатия. Пришлось рывком стягивать белую перчатку с руки, слава богу, она не застряла на руке.