Слегка мистический роман
От автора:
События, описанные в романе, никогда не происходили. Персонажи никакого отношения к реальной жизни не имеют. Все совпадения случайны.
«Каждому по вере его и по делам его: законнику – по закону,
узнику совести – по совести, пальцовщику – по понятиям».
И. Х.
Часть первая
НАШ ЧЕЛОВЕК В ЛХАСЕ
МОСКВА, наши дни
Глава 1. УТРО ПРОСТИТУТКИ
Б л у м (выходя со Стивеном Дедалом
из публичного дома). Мейлахи говорил,
что вас поперли из башни за неуплату аренды.
С т и в е н. Бык Маллиган? Вот же трепло!
Б л у м. И где вы теперь обитаете?
Д е д а л. В Ясеневе.
Б л у м. Ни фуя себе!
Дж. Джойс (черновые наброски к роману «Улисс»).
…Небольшая комната, убого обставленная, наподобие той, где она когда-то жила с мамой в Казахстане, в городе Уральске. Лиза висела на стене в виде плоской плюшевой игрушки, изображавшей тигрёнка, и с этой точки обозревала комнату. Голову она повернуть не имела возможности, поэтому не могла видеть, что творилось за окном, и есть ли у комнаты выход. И существует ли вообще что-либо вне этого помещения. Кое-как все же осмотревшись боковым зрением, Лиза вдруг поняла, что это и есть ВЕЧНОСТЬ. Конечно, это жилище ничем не напоминало страшненькую загробную баньку Свидригайлова, с черными пауками по стенам; но перспектива висеть плюшевой игрушкой (да еще и плоской) на стене и созерцать убогий советский интерьер ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ! – вызывала такой ужас, такую смертную тоску, что… от страха она проснулась.
Приходя в себя, она с тихой радостью оглядела интерьер своей теперешней комнаты – современный, уютный, без лишнего хлама; только то, что нужно молодой энергичной девушке, срывающей из столичного сада первые плоды.
Лиза решительно отбросила одеяло. То есть, таковым был нейронный импульс намерения, но воплотился он в замедленное и болезненное движение. Плечо пронзала тупая боль, словно кто-то вчера выворачивал ей руку. Кто бы это мог быть? Неужто пьяной подралась с кем-то. Наверняка с кем-то из молоденьких писюшек, заполонивших «Night Flight», в котором они оказались под утро. После чего вышибла Дэн, или как его там… Сука. Давненько ей не выкручивали руки.
Наконец, она все же встала, нашарила свои пушистые розовые тапочки, чтобы босыми ногами не шлепать по холодному ламинату, направилась в ванную.
Невидимый палач, севший на плечи, зажал череп в тиски и закрутил винт до упора. Тут поможет только хорошая стопка, желательно покрепче. Лиза не была алкоголичкой, но по роду занятий приходилось изрядно выпивать с клиентами. Конечно, она блюла норму, а иногда попросту хитрила, тайком выливая спиртное из своего бокала или подменяла его пустым. Но вчерашние проводы «на пенсию» подругу Ленку – святое дело, так что пили от души. Теперь с этой души воротит…
Она достала из гудящего холодильника початую бутылку белой текилы, плеснула на треть стакана, залпом выпила. Закусила двумя ломтиками консервированного ананаса, которые оставались на дне банки.
Невидимый палач сразу стал откручивать тиски, сжимавшие голову.
Приняв контрастный душ (горячая вода шла с перебоями), Лиза закуталась в мохеровый халат якобы от «Хуго Босс», почистила зубы. Посвежевшая и ароматная, уселась за трельяж делать фейс и вообще наводить марафет. Ежедневный этот ритуал отнимает немало времени. Мужчины, например, не любят бриться, но ни одна женщина никогда не скажет, что время, проведенное перед зеркалом, – потерянное время. Кроме наведения красоты, это еще и некая инвентаризация и чуть ли не бухгалтерский учет новых вдруг появившихся морщинок, провисаний кожи, жировых складок или, прости господи, прыщей.
Критически разглядывая себя в зеркало, она не находила пока особо резких диссонансов в своей жизненной симфонии, в той её части, которая следует сразу после увертюры: чистый профиль, высокие скулы, таинственные раковины ушей, спирали которых уходят в некое внутреннее море. Карие глаза, слегка раскосые, беззащитный рот, приоткрытый для наслаждения и боли.
Постепенно, по мере того, как накладывался тональный крем, оттенялись веки, удлинялись и увеличивались в объеме ресницы, выделялись брови, красились и обводились губы, Лиза превращалась в Лайзу. Лайза Минелли – это её рабочий (панельный) псевдоним. Лайзе нравилось свое лицо, оно чем-то напоминало лицо её соотечественницы – певицы Алсу, только немного подкачали зубы. Нет, они ровные и белые, но улыбаться приходилось очень осторожно, так как передние зубы чуть-чуть выдавались, и Лайза спешила натянуть на них верхнюю губу.
Груди ее не отличались величиной, но зато обладали чудесной формой и упругостью. Свои густые блестящие темно-каштановые с рыжими искрами волосы (здесь мамины русские гены перебороли казахские гены отца) она гладко зачесывала назад и стягивала одной заколкой на затылке. Мало кому могло прийти в голову, что еще несколько лет назад она была дремучей провинциалкой, с отличием окончившей медицинский институт, и не многие верили, что ей двадцать шесть лет.
Разумеется, Лиза пыталась устроиться по специальности, но то, что ей предлагали, было до того убого и унизительно, как по зарплате, так и по статусу, что тут, собственно, и объяснять не стоит. Пыталась она взобраться и на подиум. Но современные тенденции демонстрации мод таковы, что не оставляли ей никаких шансов. Еще в конце прошлого века её могли принять на эту работу. Но с начала нового века предпочтение отдавалось девушкам, чей рост был не ниже 180 см. Лиза имела рост 169 см. Это льстило клиентам, но не устраивало всяких там продюсеров.
Были, были и другие попытки реализовать себя в иных сферах, но не сложилось, не срослось, как сейчас говорят. Короче, жизнь складывается так, как она складывается.
Приведя себя в порядок, Лайза убрала постель, свое ложе любви, сексодром, как любила говорить подруга Светка. Накрыла кровать – поперек себя шире – алым шелковым покрывалом с драконами. Драконы здесь не случайная деталь. Эти мифические существа, кроме всего прочего, символизируют сексуальную мощь.
На завтрак Лайза приготовила сандвич под названием «жизнь удалась». То есть, отрезала ломоть батона, намазала его обезжиренным маслом, сверху наложила слой красной икры, зигзагами полила все это майонезом, на этот слой нанесла порцию черной икры. Откусила. Продегустировала. Съедобно. Икра еще не испортилась. В большую фарфоровую чашку насыпала столовую ложку растворимого кофе в гранулах, две чайных ложки сахара, налила кипятку из пыхтевшего чайника…
Глава 2. БЫЛОЕ И ДУМЫ
С марихуаной и другими легкими наркотиками её познакомила Светка – первая и лучшая из учителей столичной жизни в наиболее трудный период, когда Лиза, приехавшая из провинции, еще не оправилась от культурологического шока. Это она, Светка, первым делом предложила сменить дореволюционное имя «Лиза», обещавшее вечную бедность, на голливудское – «Лайза», отчего рейтинг ученицы сразу поднялся на несколько пунктов, как в глазах товарок, так и у клиентов. Лайза звала подругу – сэнсэй. Той нравилось.
Светка почти закончила философский фак МГУ и быстро поняла, что к чему в этой жизни. Например, что хорошо оплачиваемый fuck – предпочтительней лекций по античной философии…
Подруга давала ей уроки, как обращаться со зверушками, учила её в полевых условиях, когда они шли по Тверской.
– Дэвушки, а дэвушки, – рычало лицо кавказской национальности, высовываясь по пояс из окна лимузина, как из Панкисского ущелья, – слюшай, айда, прокачу на хую, да?
– Извините, – вежливо отвечала подруга Светка, – мы торопимся на философский семинар.
– Нэ хатите паджариться на зажигалке? – удивился горец.
– Отвали, – огрызнулась Светка и потащила подругу в первый попавшийся женский бутик.
– Никогда, – внушала она Лизе, когда они шли вдоль витрин, заваленных бусами и зеркалами, – никогда не садись к ним в машину, сколько бы денег они тебе ни предлагали, поняла? НИКОГДА!
– Угу, – испуганно отвечала Лиза. Блеск хрустального лабиринта бутика, запах новой одежды её пьянил. Она видела отраженные в зеркалах свои азиатские скулы, скользящие вдоль хромированных прилавков с турецкой кожей.
– Можешь им хамить, но не груби. Не посылай их на хуй и не говори «ёб твою мать». Они понимают это слишком буквально. Могут замочить. Помни, что говорил Конфуций: «Три слова вызывают десять тысяч бед».
Лиза наматывала свисающий локон на палец, запоминала, как мужчина мотает на ус. Она, впрочем, имела некоторый (не сексуальный, к счастью) опыт общения с черными парнями и знала, что язычок с ними распускать не стоит.
Светка много чему научила Лайзу: как брать деньги с клиентов, чтобы не кинули; как быстро выбраться из машины, если клиент пьяный и пытается тебя изнасиловать; как вести себя, когда идешь покупать дозу…
Светка сама торчала в основном на снежке*: как она говорила, чтобы сбить депрессняк. Сначала она его разбавляла мятным зубным порошком, называя эту щадящую смесь – «Артек». Потом все чаще соскальзывала на чистый.
[*снежок или кокс – кокаин]
«Мне так лучше работается, – говорила Светка. – Рожи клиентов не так противны. Все как-то смазано, не в фокусе, будто во сне…»
Но Лиза уже заметила, что те, кто всерьез ныряют в кайф, большую часть времени КОРЧАТСЯ по углам, а не работают. Озабоченность Светки объяснялась её первым возрастным кризисом. В наш скоростной век тридцать лет для проститутки – преклонные лета. Многие уходят из бизнеса. С возрастом становится все труднее конкурировать с молодыми. Что ни месяц всплывают все новые шлюшки, еще более юные, сексапильные и наглые. Новые кадры заполняют рестораны, стриптиз-бары, гостиницы, вытесняя старожилок на улицу, в подворотни, на вокзалы…
Лиза тоже все чаще с ужасом думала о своей дальнейшей судьбе, содрогаясь от мысли, что придется пополнить ряды неудачниц.
Однажды Лиза спросила Светку, как она относится к гей-движению? Светка ответила довольно резко. Оказалось, что кого она однозначно не любила, так это педерастов. Лиза удивлялась. Обычно проститутки хорошо и даже снисходительно относятся к педикам, как люди относятся к своим братьям меньшим – собакам или кошкам. Но Светкина ненависть озадачивала. Поэтому Лиза уточнила: «Ты имеешь в виду геев узкого профиля или вообще?»
«И тех и других, – ответила подруга. – Потому что, когда пидарасы побеждают – тогда нет ни любви, ни философии, а есть только то, что чернь называет блаженством».
Вскоре Лиза заметила, что испытывает антипатию к мужчинам с косичками. Сказывалась Светкина шлифовка.
И так было день за днем, пока она жила у Светки на квартире, из вечера в вечер на Тверской, между Ямской и Калмыцкой – участок, где они работали, – когда вокруг неоновых ламп кружатся безумные мотыльки, а воздух пропитан запахами духов и жратвы из уличных забегаловок.
А хмурым утром, под влажным небом просыпающейся столицы, задремав на заднем сиденье такси, они ехали домой. Иногда таксист – рязанский или калужский мужик – просил разрешения у дам прихватить попутчика, припозднившегося ночного треш-тусовщика, бледного, с поднятым воротником, голосующего у обочины, – они миролюбиво соглашались. Таких мальчиков они жалели. Как правило, те были из малоимущих слоев. Они отчаянно мечтали приклеиться к сладкой жизни богемы. Но часто возвращались домой, не солоно стебавши.
Нравилась ли ей такая жизнь? На этот вопрос Лизе ответить было трудно. Другой жизни она не знала. Вернее, знала, но прежняя жизнь была еще гаже. Если не считать прекрасной поры студенчества.
Сложность не в том, чтобы ответить на вопрос, зачем мы живем, говорила Светка, зевая, а в том, чтобы не задавать его себе. Все мы шлюхи в мире наживы. «Lots of money? Love story. Got no money? I am sorry». «Много денег? Лав-стори. Нету денег? Сорри» – кредо московского «Night Flight».
– А как же Гегель? – слабо возражала Лиза. – С его звездным небом над головой и нравственным законом внутри?..
– Это сказал Кант.
– Ну пусть будет Кант… Дело в данном случае не в имени, а в принципе.
– Гегель-Мегель! Они не жили в эпоху гедонизма. Музыку сфер заглушила попса. Звездное небо надо мной не видно из-под крыши машины, в которой меня разложили. А внутри меня лишь безнравственный член…
* * *
…А какое-то время спустя Светка просто исчезла, никто ее больше не видел. Одни говорили, что она вышла замуж за какого-то шейха – то ли арабского, то ли сибирского; другие трепались про Америку. Более прозорливые и безжалостно-реалистичные предположили, что она откинулась от передозы. Толик это называл нырнуть всухую. Но вот уж об этом Лайзе думать совершенно не хотелось. И она поспешно свернула эксперименты с наркотиками, пока не поздно.
Ну, почти завязала – курица не птица, Белоруссия не заграница, марихуана не наркота.
* * *
Так новая сцена жизни развернулась перед Лайзой целиком, четко, резко и ясно высвеченная неоновыми огнями. На ней она была новичком, но уже считала своими все эти бесконечные километры прилавков, суету площадей, клубы и магазины. А еще у нее был благосклонный пастух по имени Толик, который так же мог рассказать дикарке обо всех хитроумных проволочках, на которых держится изнанка вещей. Про всех актеров на сцене, назвать их имена и спектакли, в которых они играют. Он дал ей почувствовать, что она среди них не чужая.
Вообще, на её, Лизин, скоропалительный взгляд, Толик Узбеков был хорошим человеком. Девчонок своих не бил, не тиранил, относился к ним почти с братской любовью. Не то, что другие звери сексуальной эксплуатации женщин. Узбеков был просвещенным патроном. Он знал, что рабов надо держать в строгости, но истязать и калечить курочек, несущих золотые яйца, считал не разумным. Девочки понимали это и не наглели, не разбегались и не работали на стороне. Поддерживали самодисциплину и пестовали внутреннего редактора. Потому что знали, если Толик потеряет свое стадо, то ведь свято место пусто не бывает. Появится новый пастух, который, возможно, будет использовать кнут гораздо чаще, чем пряник.
К Лизе Толик Узбеков почему-то сразу проявил особую благосклонность. Впрочем, может, и не сразу, но проявил. Даже, казалось, он ухаживает за ней. Конечно, это все выдумки панельной романтики, типа того – проститутка нашла свое счастье. Просто, по-видимому, Толику Лиза нравилась как человек. А может, как неотесанная болванка, в смысле заготовка, из которой умелый мастер (о, сладкий яд тщеславия!) может выточить утонченную фигуру, этакую светскую блядь. Ну, блядь – не блядь, но гетеру. Которую будет не зазорно выпустить в высший финансовый свет.
В отличие от утонченно-интеллектуальной Светки, которая любила духовную и телесную пищу, привозимую с Востока, Толик был человеком простецким, где-то даже примитивным, как американец или итальянец. Не даром же он и кухню их любил.
Ему нравилось по выходным дням подъезжать к Лизиному скромному дому на своем шикарном спортивном «Феррари» ярко-желтого цвета, где было места только для двоих. Он вез раскрасневшуюся от счастья простушку в кино или зоопарк, а потом – в какое-нибудь маленькое кафе и угощал её там. Он ставил перед ней гамбургер, жареную картошку и стакан колы или пепси и молча смотрел, как она смущенно ест всю эту дрянь. Но для него-то, с полуголодного детства, выросшего на картошке, это была первоклассная жратва.
Однажды он подарил своей любимице обалденные часы фирмы Порше. Лайза была в восторге, часики – первый сорт! Хотя и не новые.
(Вообще-то часы подарил ей один сумасшедший иностранец, которого она эскортировала два дня. Но Лиза честно сдала в кассу и часы тоже. Все по понятиям. Просто Толик в тот день расщедрился).
Внутренний голос подсказывал ей, что не следует принимать подарки от людей подобного сорта, без серьезного душевного отклика со своей стороны. Но Толик успокоил, сказав, что это премия за хорошую работу с валютным контингентом.
Глава 3 ОЛИГАРХ ПОЧТИ НЕ ВИДЕН
Моя прекрасная душа. Моя прекрасная душа.
Моя прекрасная душа.
(Бреду из редакции, 3-й час ночи.
Кругом проститутки.)
Василий Розанов.
Несмотря на критические дни, Лайза решила все-таки пойти сегодня на работу. Потому что допустила опасное накопление долгов, с которыми нужно срочно разделаться. Это подобно нарыву, если вовремя не предпримешь меры – исход может быть самым печальным. Во-первых, нужно было заплатить хозяйке за аренду. Иначе вылетишь из квартиры, как пробка, и прощай евроремонт. А во-вторых, она задолжала Толику Узбекову полторы штуки баксов. Конечно, можно вернуть долг из своего «Стабилизационного Фонда», но не хотелось делать этого из принципиальных соображений. Начнешь потакать себе – покатишься по наклонной плоскости. Запас он и есть Запас. Раз возьмешь, два возьмешь – глядь, а никакого запаса уже и нет. А ведь жить придется и тогда, когда состаришься. Поэтому, работай, пока молода.
Хотя Толик был не плохим парнем и справедливым пастухом, и не требовал немедленной уплаты, и даже делал некие туманные намеки на их с Лайзой совместное будущее, – тянуть с уплатой все же не следовало. Поскольку ритуальные слова с просьбой о брачном союзе еще не были произнесены, а стало быть, отношения у них оставались сугубо деловые. Профессиональные и личные дела несовместимы, как гений и злодейство, как меценат и спонсор. К тому же она понимала, что выходить замуж за своего сутенера – это дурной вкус. Все равно как соблазнять капустой козла, у которого свой огород.
Да, в сущности, что она о нем знает? И у Толика были замечены срывы. Подруги рассказывали – сейчас с тобой целуется, а минуту спустя, получив по трубе нагоняй от бригадира, может пустить провинившуюся по кругу на веревочке. Он это любит. Недаром девочки дали ему кличку Хорек. Всем известно – этот зверек является шокирующим примером безудержного сладострастия. И все-таки к чести Толика надо признать, и это опять вводило Лайзу в заблуждение, что он был нежадным парнем. Если надо, всегда одолжит денег. Вообще он мэн с широким кругозором, начитан. Часто повторяет слова Акутагавы: «Не тот пидарас, кто зад подставляет, а тот, кто, имея деньги, взаймы не дает».
Но даже когда у Лизы не было долгов, она иногда использовала свои критические дни (когда работникам панели даются законные отгулы), чтобы провернуть операцию под кодовым названием «Хата джапан» – «японский флаг». Помните, красное пятно на белом фоне? Ну вот. Попросту говоря – подать себя девственницей.
При Лизиной молодости строить из себя virgo intacta* [*нетронутая девственница (лат.)] труда не составляло. Трудность в другом. Нет, не в том, что это опасно. Многие думают, что женщинам в критические дни не рекомендуется вступать в половые сношения. Даже анекдот такой есть. Какая разница между женщиной, у которой месячные, и террористом? Ответ – с террористом можно договориться.
Это неправда. Как говорится: нельзя, но если очень хочется, то можно. Вообще, как сказал Карл Маркс своему другу Фридриху Энгельсу, когда тот писал научный труд под названием «Происхождение семьи, частной собственности и государства»: «…женщина – такая живучая тварь, что ей все нипочем».
Трудность в другом – найти клиента, который не заподозрил бы в тебе матерую проститутку. Тут надо умудриться преодолеть некий парадокс мужского сознания. Мужики ведь как? считают, что если целка, то не проститутка, значит, платить ей не надо. Стало быть, надо ловить это хорьковое племя на чем-то другом. Например, расплакаться и заставить возместить моральный ущерб. В этом смысле лучшие клиенты восточные люди. Западных фирмачей на менструации не проведешь, они парни ушлые. А восточный лох, чья родина к югу от <…>, всему верит, особенно в чудо девственности. Только частенько упертые они на презервативы. Не хотят ими пользоваться. И вот тогда вполне можно инфекцию подхватить. Здесь надо быть настойчивой. Хотя, в конце концов, его ведь можно заставить помыться. Главное, не нарваться на чечена. На его большой и острый. НОЖ. Бр-р-р-р.
Лизе припомнилось, как она, после очередного облома с престижной карьерой, сидела продавщицей в киоске одного чечена – Махмуда. И вот пришел в киоск хозяин Махмуд с каким-то поставщиком. Поставщик – мелкий спекулянт – приволок ящик сигарет. Чечен купил у него эти сигареты. Для проверки картонный ящик нужно было вскрыть. Чечен достал свой страшный нож. С жутким треском вспарывая толстую полиэтиленовую упаковку с тары, он осклабился нехорошей улыбкой и, глядя на Лизу, произнес: «Наташя, вот так с тэбя снять кожу, хорошё, а? Ха-ха-ха… Шутю…» У Лизы арктический циклон прошелся по лопаткам. Она даже не посмела обидеться, что хозяин опять забыл её имя, лишь вымученно улыбнулась. Ничего не ответила – язык присох к нёбу, склеилась гортань и судорожно сократилась еще никем доселе не потревоженная матка. А спекулянт тоже обмочился со страху: даже не пересчитав полученные деньги, бледной тенью испарился из киоска. На следующий день Лиза, сославшись на болезнь матери, попросила у хозяина расчет. А еще через месяц мучительных исканий – рванула в Москву.
Лайза надела куртку из серо-зеленой мшистой замши, толстой и мягкой. Подумала, что это лучший прикид для предстоящей операции.
Уже на улице она хватилась – забыла взять кошелек! В кармане обнаружились лишь Богом забытые две сотни, причем даже не долларов. Возвращаться, разумеется, нельзя – не будет удачи. Лиза была суеверной. Впрочем, проститутки, как и летчики и вообще люди, чьи профессии связанны со смертельным риском, истово верят в приметы. Придется ехать в метро. Заодно вспомним беспорочную юность. Сколько она накатала под землей…
Лиза храбрилась. Честно сказать, метро её пугало. Давненько, ох, давненько она не спускалась в подземное царство морлоков, с тех пор, как перешла в касту элоев.
Честное слово, если бы она не была немного поддатой после текилы, то ни за что не пошла бы на такую авантюру, как «хата джапан». Глупо все это, детские игры. Нет, чтобы со всей серьезностью искать жениха или состоятельного папика и покончить с позором панели… Но хмель толкал на какие-то дурацкие подвиги.
А может, и не только хмель. Женщины в критические дни ведут себя не совсем адекватно. Например, на острове Борнео (того самого, губернатором которого хотел стать Паниковский) девушки во время месячных три дня и три ночи проводят на крыше своего дома. (Прикиньте, что вытворяют!)
Прежде чем выйти на площадку Филёвской линии метро, Лайза остановилась возле книжной палатки. Красномордый книгопродавец пил походный чай с лимоном, не снимая с коротких рук шерстяных митенков.
Чтобы быть во всеоружии невинности, следовало купить какую-нибудь книгу. Она стала выбирать из пестрого хлама литературного хайпинга, не зная чему отдать предпочтение. Ей приглянулся Джозеф Конрад «Сердце тьмы», но может быть, для метро это слишком претенциозно и следовало бы взять что-нибудь из pulp fiction? Например, новый роман Мякининой… Или Серовой, или Черновой, или Улановой… Черт бы побрал эту проблему выбора.
Наконец ей приглянулся последний бестселлер Горемыкиной под названием «Как обмануть подруг и выйти замуж за олигарха».
– Вон ту, пожалуйста, дайте… – поднявшись на цыпочки, указала покупательница на верхний ряд.
– 40 рублей… – назвал цену книгопродавец, жуя лимон, оставшийся после чая.
Лиза поспешно сунула ему деньги, получила сдачу и пошла ко входу на филёвскую станцию.
Через два шага она длинно и жидко сплюнула на засранный собаками и бомжами газон. Сидевший в её желудке чертик поскреб коготками стенку. У нее была повышенная кислотность, и она даже вида не переносила ничего кислого.
Лиза вошла в застекленный павильон, через который проходят на станцию.
Обычно на станциях метро её охватывали юнгианские аллюзии коллективного бессознательного древних товарок – прошедшие через века воспоминания, передававшиеся чрез долгую череду поколений жриц любви.
Станции метро, а того хуже вокзалы, всегда напоминали собой знаменитые в Вавилоне ворота богини Иштар. Первыми вас встречают нищие – убогие всех мастей, или маскирующиеся под калек бесполые личности. Там и сям попадаются, оскорбляя глаз, грязные, как смертный грех, бомжи. Не менее жалкий вид имели так называемые беженцы. Казалось, представители всех рас и народностей собрались здесь, как черные вестники приближающейся всемирной катастрофы. А может быть, она уже наступила? В смысле – он. АПОКАЛИПСИС. Все лихорадочно делают деньги, кто как может. Кто нытьем, кто катанием, кто угрозами, обманом и очень немногие – честным трудом. Лайза по праву причисляла себя к последним. То есть к честным труженикам. Сказано ведь: последние станут первыми. А кто полагает, что проституция – дело легкое, тот просто гад, фарисей и лицемер, иди-ка сам попробуй…
Заплатив 22 рубля, (раньше вход в метро стоил 5 копеек) Лиза вышла на платформу. Станция Фили – открытая наземная площадка, похожая на обычную линию пригородных поездов, Ну почти обычную, и почти открытую, во всяком случае, небо еще можно было увидеть, если не над головой, то, по крайней мере, над рельсами. Это успокаивало и давало возможность подготовиться к «сошествию в ад».
Со стороны Багратионовской в сцило-харибдовскую щель филёвской станции с гулом ворвался поезд, современный дракон, с визгом затормозил, и сейчас же его стало тошнить толпой. Едва проблевавшись, железный монстр поспешно стал заглатывать новую порцию грешников, в том числе и бедную Лизу. Сегодня она действительно бедная. «Осторожно, двери закрываются, – объявил внутренний голос чудовища, – следующая станция Кутузовская». Его многочисленные ротовые отверстия со змеиным шипением захлопнулись, и монстр помчался дальше, завывая, как демон смерти, нырнул в черную дыру тоннеля, в свою привычную подземную среду обитания. На пассажиров сейчас же обрушился отраженный от стен грохот.
Поначалу в вагоне грешников было не так уж и много, даже имелись свободные места. Лиза села и раскрыла книгу. Стала читать где-то с середины листа. Горемыкина писала: «… некоторые наивные дурочки, в надежде поймать олигарха на крючок, посещают разные модные тусовки, всеми правдами и неправдами проникакают (так было напечатано) даже в VIP-клубы. Так знайте – олигархи там не водятся. Лучше поищите их возле себя, в своей среде обитания (эта Горемыкина, наверное, пришла в литературу из Минрыбхоза, подумала Лиза). Часто они, олигархи, переодевшись в простые платья, как известный принц, спускаются в гущу народа, чтобы там пошарить на дне, тем самым удовлетворить свои низменные инстинкты…»
Лиза посмотрела вокруг себя и, честное слово, не обнаружила ни одного олигарха. Уж его-то, попадись он только, она бы вычислила под любыми одеждами. Надо только поймать его взгляд и уловить «…сквозь опущенных ресниц / Угрюмый, тусклый огнь желанья».
Напротив уселся молодой парень, который только что вошёл на «Студенческой», – студент или начинающий бандит – и стал пялиться в её промежность. Лиза сдвинула ноги, подумала, что в его штанах, кроме взбудораженного члена, ничего нет. От таких, знала по опыту, хлопот получишь больше, чем прибыли. Скорее всего, просто отберет сумочку. И вообще, сидя в одиночестве на лавочке, богача не встретишь. Надо идти в гущу народа, в потную толпу…»
Сквозь окна тормозящего состава Лиза заметила толпу на перроне, поняла, что уже близится центр города. На кольцевой она встала и направилась к выходу. Но не с целью покинуть вагон, а чтобы быть в гуще событий.
И вот они нахлынули. Лизу закрутило людским водоворотом, её сдавили, дохнув перманентным перегаром в ухо, прижали к группе людей, которая напомнила ей толпы с картины Брейгеля. Сзади сейчас же кто-то прижался твердеющими гениталиями к её выпуклым ягодицам. Еще Лиза почувствовала, что стала объектом пристального тактильного изучения сразу нескольких особей мужского пола. Одна особь, не очень таясь, обшарила лизины карманы и забрала жертвенную десятку, специально для этого там оставленную Лизой, когда она получила сдачу от покупки билета на проезд. Остальные деньги (господи, жалкие гроши!) были в сумке, которую надо было держать обеими руками, прижав к животу. Да еще эта идиотская книга!
Другая более дерзкая рука залезла под юбку. Холодные пальцы скользнули по ногам, и Лиза пожалела, что не надела брюки, как и хотела, но почему-то в последний момент передумала, и вот теперь расплачивайся. Все эти мерзкие прикосновения казались Лизе некими желудочными щупальцами подземного чудовища. Скорее бы уж он пустил желудочный сок, чтобы растворить всю эту гадость без остатка.
Рука, перебирая пальцами, пробежала вверх по ноге, по самой чувствительной, внутренней её стороне. Лиза сомкнула бедра, придавила наглого паука. А тот настойчиво пыталась проникнуть в средоточие её женского естества. «А может, это клиент?» – подумала Лайза, которая никогда не работала кротихой, то есть, проституткой, промышляющей в метро. Ловить клиентов на чужой территории – крайне опасно. Запросто получишь нож в брюхо от бдительного чужого сутенера.
Вообще-то Лайза старалась не нарушать Проституционную конвенцию, но ей срочно нужны были деньги, которые следовало быстро отдать, пока у Толика не переменилось настроение. Лайза разжала ноги и повернулась лицом к мужчине, который, как она предполагала, её домогался.
Мужчина – безликий тип, имя которым легион, – отдернул руку и стал к ней спиной. Тогда она, со всей поддельной страстью прижалось к нему грудью. Мужчина занервничал и стал пробираться к выходу. Лайза не отставала, проскальзывала следом, заполняя вакуум, который образовывался за его спиной…
Мужчина поднимался по эскалатору, воровато озираясь. Лиза стояла двумя ступеньками ниже. «Никуда ты, гаденыш, от меня не денешься, – думала она. – Соблазнил бедную девушку, теперь расплачивайся. Я вас, хорьков, проучу, как лазить по чужим ногам, играть на чувствительных струнах.
Но, выйдя на улицу, Лайза словно очнулась. Что с тобой, сказала она себе, оставь ты этого недоноска в покое. Вспомнила свои первые недели в Москве, когда предлагала себя каждому встречному таксисту?.. неужели ты ляжешь в постель с человеком, который ездит в метро? Очнись! Ты же не такая чокнутая, как эта Горемыкина.
Между тем мужчина подошел к проезжей части, где его поджидала машина – «Линкольн-таункар», длиною с крейсер. У Лайзы потемнело в глазах и потяжелела прокладка. Надо же – такой облом случился, – беспомощно подумала она, глядя на удаляющуюся рояльную корму, зеркальный никелированный бампер и адское созвездие темно-красных огней, один из которых глумливо подмигивал. – Упустить такого клиента! Вот дура – где твое чутье, мымра? Где профессионализм? – я тебя спрашиваю. С подходцем надо к таким ублюдкам!.. Сволочь! Извращенец поганый, дрянь, сука! Тварь, кровопийца, олигарх твою мать!..