000
ОтложитьЧитал
Шаг 4. Увертюра для циркуляционных пил
Когда Макс заходил в квартиру, ларец больно ударил его в живот. Это бывшая жена тащила находку. Ни слова не говоря, она сделала шаг в сторону и попыталась обойти Максима.
Макс выхватил ларец.
– Тебе помочь? Тяжело же… – язвительно бросил Макс и пошел не оборачиваясь в комнату.
Макс спиной чувствовал взгляд полный ненависти, и представлял, как худенькая, маленькая женщина, принимает позу самодовольного самовара: утыкает руки в боки, растопырив локти, выставляет вперед изящную ножку. Черное каре увеличивало объем головы.
«Сейчас начнется, – подумал Макс. – Чего она приперлась? Ведь избегала прямого общения»…
Макс не ошибся – началось.
– Отдал быстро! – разговор занялся со злобного визга.
Правда, все их разговоры после женитьбы имели статус ссоры, на что Макс уже не обращал внимания – играл в добродушного слона.
Света появилась на пороге комнаты, как Макс и представлял – самоваром, тонкие руки в тощие боки. В начищенных боках самоварчика, когда-то горячо любимого, явно играл образ гарпии. Тонко-узкие черты лица бывшей жены напоминали это мифическое чудовище.
«Почему темненьких называют Светами?» – этим вопросом Макс всегда интересовался и в сотый раз вопросительный знак царапнул любопытство.
– Отдал быстро! – её голос напоминал циркуляционную пилу.
– Это не моё, – спокойно парировал Макс.
– Не держи меня за дуру! – звенела Светка. – Дыра в потолке, шкатулка набита деньгами! Ты нашёл клад!
– С чего ты взяла? – пожал плечами Макс и отметив: «Какая проницательность».
– Я не дура!
– Это не моё, – твёрдо повторил Макс.
– Когда ты будешь платить алименты?!
– Я же говорю. Сейчас нет работы. Мне предложили место… – устало оправдывался Макс.
– Давай, так, – Светка вдруг перешла на ласковый тон. – Ты мне отдаешь шкатулочку и я тебя… некоторое время не трогаю.
– До завтра? – поинтересовался Макс.
– Максимушка, – слёзы брызнули из глаз, как у клоуна.
Макса всегда поражала такая театральность в обычном бухгалтере.
– Максимушка, ты же любишь Пашку. Ради нас… – рыдала она взахлеб. Слёзы и всхлипывания сочились сквозь сомкнутые на лице пальцы.
Макс играл желваками, он действительно любил сына, но и знал расточительность и легкомысленность Светки.
– У тебя хорошая зарплата, – и повторил ещё раз, – шкатулка не моя.
Руки мигом улетели с лица жены, слёзы высохли, как на раскаленной печке.
– И это мне говорит взрослый мужик! Ручки есть, ножки есть, работай! Хоть кем! Хоть как! – прошипела она, но опять сменила тактику.
Макс следил за ее трансформациями, ему надоело говорить, что ищет он работу, что работы пока нет.
Раскачивая бедрами подошла, изобразив вожделенный взгляд, села рядом, прижалась, мягким, но уверенным движением положила руку на промежность.
– Максимушка… Хочешь? У тебя же давно не было…
– Какая тебе разница?
– Бабник! – и пальцы её сжались сильнее, Макс ощутил дискомфорт.
– Ё-моё! Это не моё!
Боль в паху. Блокировал ее руку, развернул, и за плечи повёл к выходу, она сопротивляясь мелко перебирала ногами впереди тела, громко, дробно стуча туфельками и вопила на границе ультразвука.
В коридоре показал огромную красную рожу заспанный сосед: «Потише там!» Он привык к семейным разборкам.
«Хорошо хоть мама на работе, – подумал Макс, – расстроилась бы».
Макс выставил Свету на лестничную площадку и захлопнул дверь.
Визг сразу смолк.
– Ты у меня получишь, сука! Сотню раз пожалеешь, что связался со мной! – послышалось из-за двери.
«Уже пожалел», – прошептал Макс.
Макс постоял перед комнатой мамы, но понял, что ларец и там не спрятать пока у Светки есть ключи.
Он уже много раз жалел, что не взял их у неё. Хотя вряд ли добровольная отдача ключей была возможна.
Мама благоволила Свете, не смотря на разрыв в отношениях и скандалы. Она считала, что брак навсегда, тем более, если завели ребёнка. Он же бестолочь и лентяй. Светка позволяла пока маме видеть Пашку.
Макс спустился в квартиру, где жил Барт. Тот сосредоточенно рылся в ноутбуке.
– Чего ищешь? – поинтересовался Макс, топчась на пороге в комнату, держа перед собой ларец.
– Информацию о всяческих ларцах, шкатулках, головах Гоголя и доме, в котором мы проживаем.
– М-м… Что нашёл?
– Пока мелочь какая-то. Информационное поле огромно. В Интернет свисает только куцый хвост, – разродился тирадой Барт, – а по хвосту не всегда поймешь, что за животное владелец этого хвоста, крыса или облезлый кот.
– Можно я у тебя ларец оставлю на хранение?.. А то ко мне жена приходила, сразу потащила к себе в гнездо… сорока.
Макс сомневался, как оставить такую вещь почти незнакомому человеку. Но так как Барт отмахнулся, решило его сомнения.
– А, туда поставь, – не поворачивая головы, погруженный в свет экрана, махнул Барт.
Макс потоптался, оглядывая, куда среди этого развала можно воткнуть шкатулку.
Аккуратностью Барт не отличался. Королевство хаоса. Хаос, правда, был подчинен увлечениям Барта. Развешенные, разложенные и разбросанные везде карты городов. Ни стопок, ни стаканов, кое-где бутылка, и стопки книг, то там, то сям. Пустой совершенно секретер, только ноут. Нигде нет чашек. Этот беспорядок можно было бы принять признаком сумасшествия.
Макс подумал о социуме, что было бы, если бы Макс не слушал маму и складывал брюки по стрелочкам, не вешал их в шкаф. Если бы он свои увлечения размещал по комнате некими маячками. А в одной из двух комнат, приходится прятать свои увлечения внутри. Прятать себя по шкафам. Прятать себя в себе.
Барт похоже, мог выносить свое внутреннее в пространство комнаты в пространство Мира.
Социум. Социум много значит в жизни.
Наконец, Макс выискал более-менее свободное место на книжной полке, там правда, уже лежали какие-то предметы. И поставил шкатулку.
Шаг 5. Клиент через «О»
Марлен появилась в офисе ближе к вечеру, у неё было назначено на сегодня несколько клиентов, которых она не могла отменить.
Она редко назначала встречи на утро. Сама больше любила жить по ночам, да и люди сейчас начинали день много позже. Многие ее клиенты – работающие в России иностранцы, которые утро и день проводили в офисах, и с психологом встречались по вечерам. Да и само утро в России сдвинулось к полудню. Хотя само слово говорило, что полдня прошло. Чтобы сказала бабушка (если бы была жива) узнав, что Марлен по будням поднимается ближе к одиннадцати, а в выходные три-четыре часа дня – утро бывает и не наступает. Когда люди обращали внимание Марлен, на то обстоятельство, что пять вечера – уже не рано, Марлен улыбалась: «У каждого своё рано». И добавляла с обворожительным прибалтийским акцентом: «И своё поздно. Только сейчас относительно одинаково».
Раньше действительно народ больше ценил утреннее время. Вернее его заставляли ценить. Марлен помнила те времена, когда Латвия еще входила в СССР, и родители уходили на работу около семи. Заводские цеха начинали работать в семь, конструкторские бюро в восемь. Страна просыпалась рано. Марлен провожала родителей, слушала радио и повторяла уроки, до девяти – начала занятий в школе – была уйма времени.
К середине дня Марлен окончательно оклемалась и подходя к работе чувствовала себя отлично.
«Тебе клиент уже звонил несколько раз», – встретила Катюша в приемной.
Катюша была миленькая, скромная девушка лет за сорок у которой всё хорошо, за что ее и любили.
– Здравствуй, Катюша! Что-нибудь новенькое или старенькое? – поинтересовалась Марлен.
Всегда, когда она видела эту девушку хор в голове заводил советскую песню «Расцветали яблони и груши!», дирижируя при этом и настроением.
– Фамилию не называет, называется ВиктОром, сыпет комплементами, говорит совершенно непонятно. Причем, именно ВиктОр! – делилась Катюша.
Зазвонил телефон. Катюша плавно, почти нежно взяла трубку и бархатным голосом произнесла: «Ало, клиника Альфамед!»
– Это он, – сказала Катюша, прикрыв микрофон, протянула трубку Марлен.
– Да, я вас слушаю, – произнесла Марлен.
В трубке отстаивалась тишина.
– Алло, я вся во внимании, – Марлен сделала голос, как можно мягче и привлекательнее.
Молчание.
Самым сексуальным голосом, на который была способна, Марлен произнесла, ее начала доставать эта игра в молчанку, ее явно проверяли.
– Если вы позвонили просто так, нажмите один, если вы позвонили помолчать, нажмите два, если вы позвонили по делу, нажмите три. Если у вас сел голос, ничего не нажимайте, просто повесьте трубку. Перезвоните, когда он встанет.
Она знала, что ее тембр голоса в купе с легким акцентом действует на мужчин неотразимо. В трубке послышался легкий смешок.
– Да-да, чудесно, ощущаю прогресс, – продолжила терапию Марлен. – Теперь прохихикайте свою проблему.
– Проблема-мраблема, – возникло в трубке. – Марлен, я хотел бы встретиться, сегодня в двенадцать, в ресторане… скажем, Мансарда, – он говорил столь значительно, будто передвигал горы, каждое слово было алмазом непомерной величины.
– Виктор, – она сделала лёгкий упор на «О», – уже третий час.
– Двенадцать ночи-шночи.
– Простите, приемы у нас проходят в основном в офисе, с 10 до 21. Если сеанс проходит на дому, то за доп оплату.
– Оплату-маплату. Договоримся.
Марлен промолчала.
– За тобой заедут.
Марлен анализировала разговор. Вот и названный Ангелом. Или это совпадение? Новые клиенты, появлялись нечасто, некоторые приходили на раз-два, исчезали. Так не появлялся еще никто. Ей, конечно, попадались чудаки пациенты, но в основном, процент чудаков был небольшой не более одного в неделю. На эту неделю лимит был исчерпан. Вчера уже был дурик. Кстати, процент загадочных, заинтересовавших ее по сетевому общению был гораздо ниже. И этих «загадочных» она отличала, как белка отличает полый орех от полного. Два совпадения для одних суток было многовато. Это больше походило на розыгрыш. Скорее всего, Ангел и ВиктОр – одно лицо. Мечтания Марлен об Алексе зазвенели битым стеклом. Но тут же вспомнилась фраза: «У тебя будут дети». Если это шутка, то очень жестокая. Шевельнулась в сердце игла неприятностей.
Шаг 6. Сменить русло
Этот дед напомнил Максу старика Хотабыча, но подумал, что портрет этот он вполне мог видеть на стене кабинета литературы или математики. Вообще это лицо было олицетворением древности… Точнее той эпохи, казалось, что дед даты изготовления даже не прошлого века, а позапрошлого. Только Макс сомневался, что найдет на этом человеке ярлычок с клеймом, говорящем о создании индивидуума. Невысокий, прямой пожилой человечек стоял в коридоре, опираясь на палочку светлого дерева, освещаемый тусклой лампочкой. Белый полотняный костюм – точно позапрошлого века, седые волосы, остроконечная аккуратная белая бородка.
– А Варфоломей Михайлович! – воскликнул старик, сверкнув круглыми очками. – Добро пожаловать, добро пожаловать! Вы сегодня с другом?
И старик вопросительно посмотрел на Макса, который неловко протянул руку для рукопожатия, хотя смотрел на Барта: «Михайлович? Вполне русское отчество, для Нью-Йркца». А старик жадно тряс руку Барта, дед безумно рад ему.
– Макс… – представился молодой человек и понял, что делает не то и добавил, – …им Владимирович Минин.
И тут же ощутил сухую прохладную руку старика.
– Им? – улыбнулся старик, – а нам Владимирович? – и тут же серьёзно представился, – Бояров Александр Леонидович. Проходите, проходите, гости дорогие.
Посередине кухни стоял круглый стол. Угол занимал огромный буфет. На стене тикали ходики. Из современности была сама кухня, холодильник, раковина и газовая плита. На которую тут же был водружен блестящий чайник с свистком.
Александр Леонидович извлекал из резного буфета чайный сервиз, а Барт из пакета купленные продукты: огромный кусок буженины, сыр, хлеб, булку, красную рыбу, какие-то морепродукты.
Макс считал, что этим можно питаться неделю.
– Вы знаете, Варфоломей Михайлович, мне кажется, что морепродукты не совсем уместны с чаем, – заметил старик, – уберите, уберите.
– А с этим уместны? – и Барт достал поллитровку хорошей водки.
– С этим, я думаю, уместны, – нагнул голову Александр Леонидович. – Что же вы сразу не предупредили? Здесь требуется другая сервировка.
И старик убрал чайные принадлежности, достал маленькие рюмочки и тарелки.
– Сейчас мы будем есть суп! – воскликнул он.
– Спа… – возник Макс, он не очень любил супы, и тут же получил весомый тычок в бок от Барта.
– Не отказывайся, – зашептал Барт, – обидится.
– Спасибо, – сказал Макс. – С удовольствием.
– Ой, – удивился старик. – пятьсот рублей, я вроде не клал сюда деньги.
Александр Леонидович вертел в руках купюру.
– Странно… Это какой-то волшебный дом. Я постоянно нахожу деньги. Это пять вы? – и старик подозрительно покосился на Барта.
– Что вы! Александр Леонидович! Я уже имел неприятный разговор с вами. Мне этого хватило. И мне неприятно, что вы обо мне так думаете.
Старик тут же смягчился и вынес как транспарантик из кухни купюру.
Барт тут же выхватил из кармана пятисотку, подмигнул Максу, и спрятал в буфет денежку. Сел, как ни в чем не бывало.
– Он очень бедный старик, – зашептал Барт. – И очень гордый. Один раз я прокололся. Положил пятитысячную. Потом понял, что у пенсионеров такие купюры встречаются крайне редко.
Супом оказался жидкий куриный бульон, сваренный на маленькой лапке, причём лапка оказалась поделенной между Максом и Бартом.
– С сухариками кушайте, – прихлебывал из тарелки Александр Леонидович.
Посередине стола стояла тарелка ощетинившаяся, как иголками, тонкими палочками сухарей. Барт зачерпнул горсть и кинул в тарелку. Макс последовал его примеру.
Это было действительно вкусно. Бульон с сухариками. Что-то из прошлого… Но не такого далёкого как старик – из детства.
Барт наполнил рюмочки водкой.
– За встречу! – произнес Барт и выпил.
Макс тоже пригубил. Водка оказалась на удивление вкусной. Она нисколько не напоминала дурнопахнущий керосин, нижней ценовой категории.
Никакого привкуса алкоголя. Лёгкий вкус сладости на языке. Будто сделал глоток родниковой воды. Макс взял бутылку. Прозрачное стекло, толстое дно. Черная пробка на стекле черным написано «BELUGA», на серебристой этикетке рыба переплывает чёрный круг.
«Эстетно», – подумал Макс, поставил бутылку.
– Вкусная водка.
– К сожалению, встречи редки, – произнес Александр Леонидович.
– Я бы заходил к вам чаще, но дела… дела, – произнес Барт. – И поиск интересных фактов, которые способны вас удивить занимают слишком много времени.
– Заходите просто… – грустно улыбнулся старик. – Неужели ваш Интернет не способен предоставить вам удивительную информацию?
Слово «Интернет» Александр Леонидович произносил, как многие старики с очень мягким «т».
– Люди удивляют больше, – улыбнулся Барт.
– А вы знаете, молодые люди, что казнили не только людей, животных, но и реки?
– Я же говорю! – засмеялся Барт, потирая руки. – Расскажите, очень интересно.
– В Ираке есть река Диала. Это единственная в мире река, приговоренная к смертной казни.
– Как это? – не понял Макс. – Такое возможно? Ей отрубили исток?
– Напрасно смеётесь, молодой человек, – заметил Александр Леонидович, – Персидский царь Кир…
– Кир… Кир? Это который якобы знал всех своих войнов поименно? – спросил Барт.
– Кир Великий. Так вот Кир переправляясь через Диалу, лишился коня. Царь так разгневался, что приказал прорыть 360 каналов, чтобы отвести воду из реки. Так Диала перестала существовать на тысячу лет.
– То есть она возродилась? – спросил Макс.
– Пески занесли каналы, и река вернулась в прежнее русло. Возродилась – какое верное слово, Максим Владимирович, – старик посмотрел на Макса.
Глаза старика были живыми и глубокими, как время.
– Не думаю, что это единственная казненная река, – сообщил Макс. – люди уничтожили многое. Вспомнить плотины, изменение ландшафта.
– Да, – возник Барт. – Но это не совсем то. Та река была специально казнена. А здесь мы убивает по прихоти, по незнанию. Мы похожи на ребенка, который испытывает умеет ли плавать цыплёнок и кидает его в бочку с водой. Убитые реки. Какая метафора.
– Мы и Землю казним. Кто-то подписал ей приговор, а мы всего лишь инструмент для казни, – высказал догадку Макс, поставив рюмку на стол.
– Да, – снова встрял Барт. – Я всегда думал о том, что мы призваны для некоторого максимального воздействия. Уничтожение Земли или Вселенной вполне подходит.
– Сейчас сложно сказать, для чего мы призваны. Я считаю, что для созидания всё-таки, для совершенствования, – дед поджал губы.
– Но разрушаем, – завёлся Макс.
– Но и разрушение может быть созиданием, – возразил Барт.
– Во всем этом есть положительный момент, – улыбнулся старик.
Все затихли.
– Река через тысячу лет вернулась в русло.
– О положительности этого момента тоже можно спорить, – раздухарился Барт, он налил всем водки.
– Это значит возродится вселенная, возродится Земля, и снова появится человечество, чтобы всё это уничтожить.
– Странный круг, – вздохнул Макс.
– Возрождение, – какое хорошее слово, – проговорил Александр Леонидович.
– За возрождение, – воскликнул Барт.
Затем Барт вытащил фотографии ларца и выложил на стол, распихав тарелки с едой по краям.
– Мы собственно, Александр Леонидович, пришли с интересностями… Что вы скажете по поводу этой шкатулки?
Старик вынул из кармана увеличительное стекло и стал вглядываться в фото.
Макс недоумевал, почему Барт вытащил только снимки шкатулки и не предъявил снимки украшения, ведь их интересовало именно оно. Было странно, чтобы делать такие огромные снимки на альбомный лист и тратиться. Сейчас все показывают на планшете или смартфоне. Но Барт пояснил просто: старик – ретроград. Для него важны привычние тактильные ощущения. Ритуал важен. И планшет не оставишь – откажется. И пользоваться надо научить. А старик поколдует, может еще информацию выдаст.
И Барт оказался прав, раз дед ещё и линзу достал. «Знает, что делает!» – кивнул Макс.
– Что я могу сказать про вашу шкатулку, задумчиво произнес Александр Леонидович. – Скорее всего ларец с секретом. Нужно нажать на дно и этот символ.
Макс с Бартом переглянулись.
– В ларце таится какая-то опасность, связанная с огнём. И мне здесь видятся шумерские символы неумело переданные. Скорее всего люди, которые делали этот ларец не совсем понимали, что передают. Отсюда и искажение. Что я могу сказать, очень интересная вещица. Не такая уж бесполезная штука ваш инть-ернет…
И старик оценивающе поглядел на Барта.
– Может, вы меня как-нибудь сводите на прогулку по инть-ернету?
Барт молча достал остальные фотографии. Старик снова погрузился в изучение. Он возбужденно и озабоченно хмыкал, протирал линзу, кусал усы, бормотал под нос.
– Это шумерская вещица, – наконец изрек Александр Леонидович.
– Вы уверены? – воскликнул Барт.
Старик поджал губы.
– Не ассирийская, не египетская, не греческая? Именно шумерская? В Интернете пишут, что греческая, – соврал Барт.
– Молодой человек, – свысока произнес старик, – вы же можете отличить запорожец от чайки?
Макс улыбнулся: «Какой раритет, в потоке иномарок запорожец сейчас и не встретишь, а уж Чайку тем более».
– Это шумерская вещь, – твёрдо произнес дед. – причем, часть вещи… Малая часть, судари мои. Может у вас есть остальные снимки?
– Нет. Пока нет, – замялся Барт.
– Это часть нагрудной повязки, м-м-м, – пожевал губами старик подыскивая слово, – лифчик… Причем, кто-то варварски разделил эту часть туалета на несколько деталей.
– Для чего? – спросил Макс.
– Чтобы хранить в разных местах, возможно, так. Но это всего лишь догадка.
– Соединив вместе, может дать ключ к разгадке? – выпучил глаза Барт.
– Может быть, может быть… Скажите это лежало в ларце?
– Да, – сознался Барт.
– Точно-точно шумерский, – засопел дед. – Только ларец более поздний. Намного более.
– Варфоломей Михайлович, можно я оставлю эти снимки у себя?
– Я бы просил вас об этом.
– Фантастический старик! – вещал Барт, когда они с Максом вышли. – Он знает больше, чем советская энциклопедия и мыслит свежо. Он написал десятки книг в разных областях, а живет бедно. Тем, что мы принесли, надеюсь, перебьется какое-то время, – Барт погрустнел. – Напрямую не берет – гордый. Деньги с пенсии на книги тратит. На еду жалеет. Побольше бы таких людей, которые думают не о том, как набить пузо, а о науке, творчестве. Которые думают.
– А кто такие шумеры? – задал мучивший его вопрос Макс.
– Древнейшая цивилизация междуречья. Твоя находка бесценна.
– Насколько бесценна в рублях? – Макс уже представлял не только квартиру, но и машину и дачу.
– Настолько бесценна, что я бы не советовал ее продавать, – сказал серьезно Барт, – во-первых, надо попытаться найти следы остальных частей.
Макс представил, насколько дорого сможет стоить весь этот древний лифчик.
– Если ты нуждаешься, я могу тебе помочь.
– Ты что самый богатый? – буркнул Макс.
– Достаточно, чтобы не думать о деньгах, – нахмурился Барт. – Но я имел ввиду работу. Будем искать этот артефакт, я проспонсирую это мероприятие. Прибыль поделим. Я согласен на сорок процентов. Ты будешь моей долгосрочной инвестицией.
Макс вздохнул. С квартирой придётся подождать. Но он понимал, что Барт прав. Очень даже прав.
– Кстати, а почему ты Михайлович? – поинтересовался Макс.
– Старик переиначил на свой манер. Моего отца зовут Майкл.