Цена её любви

Пролог

Она бежала из последних сил. Босые, разбитые в кровь ступни то и дело спотыкались о выступающие корни и камни. Остатки полотнища разорванной в клочья сорочки цеплялось за низкие ветки редкого кустарника. Из лифа, разодранного палачом, выглядывала белая, перепачканная кровью грудь с набухшими сосками.

В голове стоял гул от бьющего в виски пульса. Сердце бешено стучало, пытаясь вырваться наружу из тесной ловушки грудины. Пересохшее горло страшно саднило. Но даже крик не мог вырваться из растрескавшихся от жажды губ, только хрип и еле слышный шёпот:

– За что, Ричард, за что?

Собачий лай приближался; она чувствовала смрадное дыхание, вырывающееся из разгорячённых глоток лохматых преследователей. Ещё немного – и они нагонят её, довершат то, что не успел сделать палач. Может сдаться, упасть и принять смерть от острых клыков, позволить разодрать плоть на сотни кусков?

Если бы она была одна… но воспоминания о стуке сердца и шевеление под прижатыми к животу ладонями гнали дальше, заставляли искать спасение в глубине зеленеющего леса.

Где-то сейчас плачет рождённый два дня назад ребёнок – её малыш, – и она должна жить, чтоб найти и спасти его.

Она наконец-то достигла первых деревьев, слабая надежда шевельнулась в душе: даст Бог, псы не рванут за ней в лес, вдруг, им отдадут приказ возвращаться назад…

Может быть, Всевышний всё-таки вспомнит о ней, возможно, он пожалеет зачатое в любовном грехе дитя и не позволит лишить его матери…

Но видно Бог в тот вечер закрыл глаза на то, что происходило в графстве…

Горячая жгучая боль резанула ногу: собачья пасть сомкнулась, с хрустом ломая тонкую кость лодыжки.

«Ну, вот и всё… прости, малыш».

Несчастная согнулась, по привычке обхватив руками живот, и рухнула наземь, удерживаемая зубами крупного мастифа. Она закрыла глаза и приготовилась к смерти.

Вдруг пёс разжал пасть, выпуская перекушенную ногу и заскулил, в страхе прижимаясь к земле. Жертва погони почувствовала, как чья-то сильная рука схватила её поперёк талии. И в следующий миг беглянка взмыла вверх, очутившись среди густой кроны дуба. Не открывая глаз, она прошептала:

– Спасите, – но, услышав в ответ грозный рык, разомкнула веки, встретившись взглядом с парой красных светящихся глаз.

– Спасу! – и острые, как лезвие, клыки вцепились в горло поверх бьющейся голубой жилки, разрывая тонкую нежную кожу…

***

Изабель открыла глаза, не позволяя себе забыть то, что произошло несколько лет назад. Каждый день, методично прокручивая в голове события последнего месяца человеческой жизни. Она должна была помнить их до мельчайших деталей: голоса пытающих её людей, лица которых не могла видеть. Лица мучителей, чьи голоса так и не услышала, запах… Нельзя позволить стереться начисто кусочку человеческой памяти: не все ещё отомщены, не все заплатили по счёту, выставленному ею в день пробуждения, первого пробуждения в новой жизни…

– Снова мучаешь память? – Иза оглянулась на голос. Вампир подкрался с подветренной стороны; он был настолько стремителен, что она лишь в последний момент услышала шорох сухой листвы, примятой тяжёлыми ногами. – Дались тебе эти воспоминания! Живи и наслаждайся свежей кровью – она вкусна не только у врагов. – Дерик скинул с плеча на землю не подающую признаков жизни бледную молоденькую девушку.

«Агнесс! – промелькнуло в голове вампирши. Ещё одна оклеветавшая её, на кресте присягнувшая перед представителем инквизиции, что видела, как белошвейка колдует. Скоро тварь расстанется с этим миром. – Больше лживый язык никого не приговорит к смерти!»

Изабелла приподняла голову обездвиженной пленницы и заглянула в серые глаза, слегка потянув волосы на главе жертвы. Жизнь на мгновение осветила смыслом пустой взгляд клеветницы. Она в ужасе вращала белками глаз. Левая рука слегка дрогнула, но поднять её, чтоб перекреститься, у Агнесс не хватало сил.

– Здравствуй! Не ожидала увидеть меня живой? – Вампирша хохотнула, заметив новую попытку лжесвидетельницы поднять руку. – Ты права, я – покойник, но крестом от меня не отделаться. Встретимся в аду, – пообещала она, – куда я не тороплюсь, а ты отправишься через минуту! – Изабель отпустила голову жертвы, та с мягким стуком упала на пожухшую траву, прикрытую тонким слоем снега.

Дерик схватил Агнесс за шею и, подняв с земли, притянул к лицу, приготовившись впиться в белое горло. Он обернулся к напарнице.

– Хочешь присоединиться? В девке достаточно крови, – вампир коротко рыкнул и причмокнул языком, обнажая загнутые внутрь клыки. – Вкуснейшая: молодая, сладкая, без капли болезней.

У Изабеллы заурчало в желудке, горло полоснула жгучая жажда, но подбирать еду за кем-то – она не желала.

– Нет, сегодня поохочусь сама. Узнал, что я просила?

– Да! – Дерик кивнул в сторону добычи. – Несколько дней выслеживал, когда чёртова кукла выйдет за ворота, – тонкие губы растянулись в ледяной улыбке. – Ты права, в замок пришла чума.

Изабелла захохотала, кровавого цвета губы раскрылись, обнажая сверкающие белизной зубы. Тонкие ноздри раздулись, втягивая принесённый порывом ветра со стороны городка воздух.

– Я хорошо знаю её запах, помню, как воняли тела, сжигаемые на костре; среди покойников был и Фрез. – Она ухмыльнулась. – Маленькая девочка, оплакивающая отца, за год до этого потерявшая мать. – Бордового цвета глаза блестели холодом, словно замёрзшая на морозе кровь.

Повинную в гибели матери Изабелла знала в лицо, обвинить в смерти отца было некого…

Она грозно рыкнула, оскалившись словно зверь: яд каплями выступил на кончиках острых клыков.

– Жаклин, проклятая Жаклин, скоро ты заплатишь за всё!

Глава 1.1

Изабелле не нужно было дожидаться утра, чтобы отправиться в замок – вампирша прекрасно видела в темноте. Ей незачем было искать провожатого: она хорошо знала внутренние строения замка Бедфорд. Белошвейка не раз бывала и в двухэтажном дворце хозяев.

Её продержали больше месяца в темнице подвала центральной башни.

Вампиршу интересовали покои Ричарда и Жаклин. Один должен заплатить – и заплатит за предательство кровью. Вторая обязана рассказать о ребёнке прежде, чем умереть.

Почти год Изабель провела, скитаясь, в холодных горах Шотландии, привыкая к своей новой сущности, обучаясь искусству охоты. Она стала зверем в человечьем обличье, самым опасным из хищников на Земле – намного хитрее лисицы, сильнее медведя, проворнее волка.

Из Дерика получился отличный учитель. Он научил перерождённую белошвейку многому из того, что умел, и в первую очередь – самообладанию, искусству преодолевать жажду крови, которая мучила вампира всегда.

Ровно год она не видела никого из прежних знакомых, общаясь лишь с волками, которые почему-то признали в ней своего, приняв в стаю. Ночные хозяева леса и гор совершенно не боялись бывшего человека, позволяли следовать за собой, обучая собственным хитростям и уловкам.

Двенадцать месяцев Изабель взращивала в душе семена ненависти и строила планы мести, настолько продуманные и коварные, что позавидовал бы любой стратег.

Триста шестьдесят пять дней она тосковала по отобранному малышу, воя по ночам вместе с волками на яркие звёзды. Печаль разъедала мёртвое сердце, раздираемое муками неизвестности.

Разлучённая с младенцем мать не знала даже пола рожденного ею ребёнка. Одни и те же вопросы постоянно сверлили мозг, отвлекая от жажды. Каким он был, её малыш? Крепким и черноволосым – в маму – мальчиком? Или рыжей и зеленоглазой – в папу – девочкой?..

Только бы взглянуть на него… если бы услышать её запах… хоть раз прижать к груди, хоть раз… Она, закрывая глаза, снова и снова видела перепачканные кровью руки, протянутые к той, что забрала самое дорогое, самое ценное в жизни. Маленький шевелящийся комочек, девять месяцев росший под сердцем, навсегда переставшим биться…

Тишину ночного воздуха прорезал вой волчицы, оплакивающей гибель волчонка. Вой страшный, протяжный, с лаем и переливами, сотканный из отчаянья и надежды. Рвущий душу тягучий крик матери, никогда не кормившей грудью.

Хищная самка призывала самца, чтоб вместе отомстить убийцам…

Изабель выпрямилась и замолчала – не стоит кликать беду. Её ребёнок жив! Она была уверена в этом. Не настолько графиня кровожадна, чтоб уничтожить малыша – плоть от плоти её сына… Или настолько?

Вампирша снова завыла, но в этот раз вой был больше похож на долгий грозный рык, обещающий мучительную смерть обидчикам. Лай в конце походил на горький плач с истерическим хохотом… Самец не придёт на помощь – он предал её, оставив в руках матери. Позволив ненавидящей Блеров решать судьбу последней представительницы этого рода.

Определять, должен ли увидеть свет его первенец, родившийся вне брака, зачатый в любви бастард…

Ровно год она пряталась, чтобы вернуться…

И теперь готова восстать из мёртвых!

Стражник на главной башне протрубил в рог, возвещая наступление ночи. Мост через ров подняли при первых же громких звуках. Ворота закрылись, но для ночных визитёров это не станет препятствием.

Белошвейка знала, как попасть в замок незаметно. Друг детства заплатил жизнью за спасение названной сестры, воспользовавшись семейной тайной. Прадед Гиона лично рыл подземный ход, ведущий из башни к лесу.

Изабель с легкостью отодвинула огромный плоский камень, прикрывающий вход в подземелье. Она осторожно втянула ноздрями застоявшийся, спёртый воздух, отдающий сырыми стенами, плесенью и насекомыми, населяющими тайный проход.

В памяти всплыл день побега, первый день перехода в новую жизнь.

Вампирша обхватила живот, выгнула шею и зарычала, выставляя вперёд клыки.

Её время пришло.

День мести настал.

Она уверено шагнула в темноту; следом, не раздумывая ни секунды, вошёл Дерик.

Им понадобилось немного времени, чтобы достичь каменной лестницы, ведущей в центральную башню. Изабель толкнула толстую дубовую дверь, преграждавшую путь наверх, та натужно заскрипела, но не поддалась. Она со злостью ударила ногой по обитой железом преграде. Сорванное с проржавевших петель дерево пошатнулось и с грохотом упало внутрь.

Вампирша огляделась, пытаясь определить, в какую сторону двигаться? Она принюхалась.

Запах смерти витал в воздухе, пахло горелой человеческой плотью. В душе что-то шевельнулось. Она удивилась собственной реакции – уж не сострадание ли это? – но тут же откинула глупые мысли. Не может быть в ней никакой жалости – некого жалеть в этом замке. Все, кого когда-то любила, либо предали, либо ушли в небытие.

Изабель вспомнила прощальный взгляд Додсона-младшего. Кровь, тонкой струйкой брызнувшую из уголка открытого рта. Рванувшую наружу живительную жидкость из пробитой острым мечом груди. Его последние слова перед тем, как захлопнуть дверь изнутри:

– Беги…

Верный друг собственным телом преградил преследователям вход в подземелье.

Кровь, боль, смерть, жажда и снова кровь – вот то, что теперь главенствует в её жизни, и даже воспоминания сотканы смертельно-кровавыми нитями боли…

Вампирша почувствовала сладковатый запах, исходящий из подвала, где когда-то сама ожидала казни.

Она, спустившись на три ступеньки, заглянула в приоткрытую дверь, расслышав слабый шёпот и грубый смех в ответ, и вошла внутрь.

Мерцающий свет вставленного в железное крепление факела слегка освещал мрачное пространство помещения.

На протянутой через толстую балку верёвке, за связанные за спиной руки болталась подвешенной молодая женщина. Прикованный к сырой каменной стене мужчина умолял рослого палача пощадить жену, твердя, что та не крала ткань, предназначенную для платья хозяйки.

Перед глазами Изабеллы появилась красная пелена, принёсшая вместе с гневом воспоминания.

Точно так же когда-то она умоляла смилостивиться над собой. Божилась, что никогда не призывала дьявола, потому что не была ведьмой, но никто не хотел слушать. Одна за другой – бывшие подруги называли её колдуньей, присягая в том на кресте. Одна за другой…

Изабель вспомнила довольный взгляд Жаклин; коварный замысел графини удался – ненавистную девку ждал костёр. Только беременность спасала белошвейку от страшных пыток. Пытать женщину на сносях инквизитор не стал, ограничившись побоями с прижиганием, не позволив делать этого и палачу замка. Но после родов её ожидали дыба с костром. Достаточно многие подтвердили факт колдовства. Очень щедро пожертвовала леди Бедфорд на нужды церкви.

Молитвы клеветниц были приняты, мольбы невиновной никто слушать не стал…

* * *

Если бы кто-то сказал девочке Изе, в шесть лет впервые обратившей внимание на сказочно-красивого зеленоглазого мальчика, выряженного в одежду, сшитую из золотистой парчи, что именно он станет причиной её огромного счастья и невероятных страданий…

Она в числе других жителей замка и крестьян из близлежащих деревень давала присягу на верность молодому Ричарду Милтону, графу Бедфорд.

Крёстный Нед, взявший на себя воспитание оставшейся сиротой девочки, всего на год старше его сына – Гиона, крепко держал детей за руки, не позволяя удрать с площади. Нелегко мужчине одному растить двоих малышей, но он отлично справлялся. Мать Гиона умерла в родильной лихорадке, а верный сердцем кузнец так и не смог найти замену любимой. Воспитывать детей помогали сердобольные соседки.

Рыжие волосы маленького графа непокорными прядками торчали из-под большой, отделанной жемчугом и земляничными листьями короны. Столь громоздкое сооружение нелепо смотрелось на небольшой головке ребёнка. Изабель прыснула, заметив, что съехавший набок венец оттопырил и без того не маленькое ухо мальчика.

– Ушастик, – прошептала она, перед тем как прикоснуться губами к протянутой в величественном жесте руке напыщенного лорда.

За что тут же получила подзатыльник от Неда и гневный взгляд от графини.

Мальчик обиженно засопел и, заглянув в глаза острой на язычок девочки, ответил так же шёпотом:

– Грязнуля, нос оботри. – Он ехидно улыбнулся, одарив дерзкую простолюдинку презрительной усмешкой.

Иза, прикрыв рукой кончик розового носика, в смущении опустила голову, пообещав себе, что припомнит при случае обиду надменному врунишке. Верный Гион принял решение отомстить прямо сейчас, ткнувшись при поцелуе сопливым носом в тыльную сторону ладони маленького гордеца.

Через десять лет кареглазка принесла в хозяйский дворец рубахи, сшитые для молодого сюзерена, и присутствовала при их примерке.

В этот раз во взгляде графа презрения не было. Он с нескрываемым любопытством оглядел ладную фигурку и красивое личико юной белошвейки, и лишь затем заговорил о ничего не значащих пустяках. Во взгляде зелёных глаз, провожающем выходящую в дверь девицу, сквозило восхищение.

Изабель проворочалась в ту ночь в безнадёжной попытке заснуть. Сон не шёл, несмотря на усталость. А на утро в её глазах появилось что-то новое: мечтательность, печаль и неуловимо светлая искра надежды, что не укрылось от внимательного Гиона.

Он вспомнил, где была вчера вечером подруга, которую считал сестрой, и понял, о чём мечтает, на что надеется юная дурочка. Иза постепенно менялась. Додсон-младший удивился внезапному увлечению девушки прогулками в берёзовую рощу, куда она стала наведываться по нескольку раз в неделю. Белошвейка вдруг начала интересоваться лечебными травами, пучки которых развешивала для сушки по всему дому.

Кузнец не поверил в её внезапный интерес к врачеванию и выследил укромное место в лесу, где она встречалась с любовником. Его потрясло имя человека, сделавшего подругу детства наложницей…

Граф Бедфорд!

Надменный красавец, разбивший к тому времени не одно девичье сердце, был ещё мальчиком помолвлен с единственной дочерью, богатой наследницей графа Пембрука.

Глава 1.2

Изабель долго не могла забыть выражение гнева, ярости, обиды во взгляде брата, направленном в её подёрнутые поволокой страсти глаза.

Он сорвал графа с сестры и с размаха ударил в челюсть. Ричард упал, но тут же поднялся и ринулся на противника. Иза рыдала, натягивая дрожащими руками платье. Названная сестра уговаривала Додсона прекратить драку, объясняя, что граф не виновен – она сама согласилась на эту связь. Они любят друг друга. Но Гион не слушал, продолжая работать кулаками.

Молодой кузнец, обладавший не дюжей силой и ловкостью, с трудом одолел дворянина, выигравшего не один рыцарский турнир. Они долго приходили в себя, смывая кровь со ссадин в ручье. Сюзерен объявил, что прощает подданного за непозволительную дерзость ради любви к его сестре.

Гион, отрицающий подобное великодушие, потребовал от лорда дать слово, что тот прекратит встречи с Изой; в ответ на это молодой граф лишь рассмеялся. Никто и ничто не сможет разлучить его с девушкой, которой решил отдать своё сердце.

Додсона раздражало, что влюблённые совершенно не думали о последствиях тайной связи. Он снова сжал кулаки, наседая на будущего правителя.

– Вы готовы взять её в жёны?

Бедфорд молчал, опустив голову.

Связать себя браком с простолюдинкой он не мог, – и все трое прекрасно понимали это.

Гион за руку приволок Изабеллу домой, пообещав, что отныне станет следить за каждым шагом решившей погубить свою честь сестры. Но разве удержишь привыкшую к свободе птицу…

Младший Додсон первым заметил изменения в стройной фигуре белошвейки. Он не спал ночь, придумывая способы узаконить дитя, не допустить позорных родов. Выход видел один: жениться на Изабелле, назвать бастарда лорда своим ребёнком. Он принял решение добиться встречи и поговорить с графом на следующий день. Но разговор так и не состоялся…

Изабель помнила, в какое отчаяние впала, узнав о внезапном отъезде Ричарда. Не было прислано даже записки, объяснявшей куда, зачем и надолго ли уехал любимый.

Только ненависть, сквозившая во взгляде графини, призвавшей следующим утром белошвейку для снятия мерок на платье.

– Поможешь Жаку сшить синий наряд из бархата, – объявила она. – Я надену его на свадьбу сына. И поторопитесь: лорд уже отбыл с визитом к отцу невесты.

Комната вдруг поплыла перед глазами Изабеллы, сердце, пронзённое тысячей иголок, сжалось и остановилось. Голова закружилась, широко раскрытый рот безуспешно пытался втянуть воздух в лёгкие, пол покоев качнулся и больно ударил в лицо. Темнота проглотила ищущую забвения брошенку…

Очнулась она от невыносимой вони, бьющей в нос. Старая, сморщенная кормилица Жаклин одной рукой держала флакон со зловонной жидкостью у носа будущей матери, а второй ощупывала слегка округлившийся живот.

– Давно нет кровей? – поинтересовалась карга.

Изабель не понимала, почему рот против её желания открылся? Она не могла отвести взгляд от выцветших кошачьих глаз сгорбленной старухи, призывающей:

– Не лги, говори как есть. Я всё равно узнаю правду!

– Три месяца, – прошептала белошвейка.

– Он знает? – Старухе не было нужды называть имя – они обе понимали, о ком идёт речь.

– Нет!

– Вот и хорошо…

Старая женщина выпрямилась, отерев узловатые пальцы о шерсть чёрного платья.

– Я дам тебе жидкость. – Она проковыляла к небольшому столу, уставленному глиняными горшочками, и, взяв один из них, подала Изабелле. – Выпей – и к утру избавишься от плода.

– Я не стану делать этого! – Слабый голос простолюдинки дрожал от волнения.

– Ещё как сделаешь! И не смей нам перечить! – раздалось из темноты.

Только сейчас голова белошвейка обрела ясность; она оглядела полутёмную комнату, в которой непонятно как очутилась, и заметила замершую в стороне от маленького окошка леди Бедфорд.

– Не ты первая и не ты последняя понесла от Ричарда. Я не позволю родиться на свет ни одному ублюдку моих сыновей, – графиня с презрением смотрела на девушку. – У мальчиков не будет недостатка в законных наследниках.

Изабель с трудом проглотила ком, перекрывший горло, не желая верить словам хозяйки.

– Но Ричард обещал…

– Не смей называть графа по имени! Что мог тебе обещать молодой хозяин? – хозяйка замка не позволила договорить. – Красивое личико и наличие стройной фигуры не делает тебя ровней наследнику древнего рода. Ни один из Бедфордов никогда не женится на простолюдинке. – Она подошла к белошвейке и, схватив за руку, дёрнула на себя.

Изабель упала с лавки на каменный пол, но не осталась лежать, а с огромным усилием поднялась на ноги. Она стояла напротив разъярённой леди, уткнувшись взглядом в перекошенное злобой лицо.

– Но он любит меня…

Жаклин не собиралась слушать доводы понёсшей от её сына девки.

– Ричард «любит» с пятнадцати лет, с той ночи, когда я прислала к нему кухарку, – графиня фыркнула Изабелле в лицо. – И если пошёл в отца – «любить» будет до глубокой старости.

Она указала белошвейке рукой на дверь:

– Пошла вон, блудливая сучка, и чтоб завтра же твоя утроба была пуста! Иначе проклянёшь день, когда родилась на свет! – Леди Бедфорд злобно усмехнулась: – Мне не впервые устранять позабывших своё место грязных потаскушек!

Изабель не помнила, как добралась до дома. Она не знала, ответить ли правдой на вопрос Гиона – что случилось в хозяйском дворце? – или солгать. Белошвейка сжимала горшок, не в состоянии расцепить руки. Кузнец разжал ледяные пальцы подруги, освободив из их захвата глиняную посуду, и, понюхав густой травяной отвар, сразу всё понял. Он прижал худенькую, вздрагивающую в безмолвных рыданиях фигурку к широкой груди.

– Поплачь, после расскажешь всё, а сейчас облегчи душу.

Додсон подал сестре кусок чистой тряпки, чтоб та смогла высморкаться, и, выслушав сбивчивый рассказ, сжал кулаки.

– Пусть только попробует причинить тебе боль. Я не позволю сделать плохо кому-либо из моей семьи, не бойся…

Он долго молчал, нервно вышагивая по присыпанному соломой полу закопчённой комнаты, прежде чем предложить то, что надумал за прошедшую ночь:

– Мы должны обвенчаться.

Иза, прекратив плакать, с испугом заглянула в тёмные глаза друга, но перепугалась ещё больше, заметив в них твёрдую решимость, и разрыдалась с новой силой.

– Ты не сможешь заставить. Я не предам Ричарда, я обещала! Он сказал, что найдёт священника, который нас обвенчает. Мы станем супругами, даже если для этого придётся уехать в Шотландию. – Ей стало горько от неверия, читавшегося в чёрных очах. – Он любит меня так же сильно, как я его. Мы будем вместе, обязательно, слышишь!

– Если только к тому времени, как он вернётся, тебя не будут жрать могильные черви! – Гион встряхнул её за плечи. – Очнись! Кому ты веришь, какое венчание с лордом? Кто позволит ему развязать войну между графствами? Тебе угрожает сама леди Жаклин – и только это имеет значение! Она не бросает слов на ветер! Вспомни, как погибла Бетти, её убийцу так и не нашли! Ты хочешь умереть?

Иза в растерянности покачала головой. Оказаться во рву со сломанной шеей, как мама, она не хотела.

– Нет, но и замуж за тебя пойти не могу. Это грех – венчаться без любви.

– А прелюбодействовать – не грех? – Гион осёкся, увидев, как, словно от пощёчины, дёрнулась голова подруги. – Прости, но у нас нет другого выхода. Умереть я тебе не позволю!

А Изабель не позволила на себе жениться. Она отвергала все уговоры кузнеца и любые увещевания Неда. Белошвейка, раз в неделю расслабляя под грудью шнуровку платья, гордо, не боясь осуждающих взглядов, носила выпирающий живот. Во дворец её больше не звали. Она обшивала соседей, довольствуясь малым, благо кузница Неда могла прокормить небольшую семью.

Известий от Ричарда не было. Изабель продолжала ходить в лес. Она, благодаря дочке лесника, научилась различать травы и на самом деле стала варить припарки и мази, облегчая боль от порезов и ушибов детям, смазывая ожоги, полученные Додсонами в кузнице.

А по ночам белошвейка делала пояс для любимого. Он не был украшен золотом и серебром. Она попросила Гиона отлить металлические кругляши с фигурками волков – её всегда восхищали серые хищники, – и пришила их поверх синей шелковой ткани, укрепив с обратной стороны конским волосом. Иза мечтала, что наденет его поверх рубахи на крепкие бёдра Ричарда.

Она очень часто вспоминала их последнюю встречу, закрывая глаза, раз за разом переживала моменты сладостного свидания… видела любовь, светившуюся в полном желания взгляде зелёных глаз. Чувствовала мягкость губ, целующих её грудь. Ощущала запах сильного мужского тела, нежность рук, твёрдость плоти, входящей в лоно… слышала шёпот с придыханием, наслаждаясь его содержанием…

Слова о любви и верности, о том, что никто никогда не сможет их разлучить в этой жизни…

За её жизнью пришли всего за месяц до родов…

В замок Бедфорд прибыли два монаха-доминиканца, вызванные графиней из Оксфоршира, где правил её родной брат. Они появились под покровом темноты; и ночью же в дом Неда Додсона постучались четверо стражников…

Иза отказывалась верить своим ушам. Её обвиняли в колдовстве!

Одна за другой выступали те, кого она считала подругами. Лгуньи, одетые в сшитые её руками платья, рассказывали, что видели, как белошвейка разгуливала голышом по лесу. Что наблюдали, как она выбиралась за ворота замка верхом на козе, замечали, как…

Изабель Блер уже и не помнила всех обвинений, предъявленных судьёй. И каждый раз девушки клялись и целовали крест, обвиняя несчастную в колдовстве.

Инквизитор не позволил пытать беременную, но он не мог проследить за тем, что делали с ней ночью…

А ночью приходила Жаклин, каждый раз придумывая новые истязания, хотя больнее всего ранили слова.

– Ты думала, что я не исполню своих угроз? Надеялась, что забуду о шлюшке, заявившей, что беременна от моего сына? – Знатная дама с остервенением пинала простолюдинку, норовя попасть ногою в живот, или била палкой, опасаясь подойти слишком близко. – Думала, я позволю тебе уйти из замка и родить ублюдка?

Она не внимала словам, которые Изабель шептала растрескавшимися от жажды губами. Не желала слушать проклятий, посылаемых на головы всех клеветниц. Графиня вершила собственный суд, с нетерпением ожидая, когда священники отдадут ей подсудимую.

– Любит он тебя, как же! Ричард уже и думать забыл о нищей девке. Гвен Пембрук – редкая красавица и сумеет удержать возле себя мужчину.

На вопрос Изабеллы «где он сейчас?» надменная леди неизменно отвечала:

– Далеко! И не вернётся, пока тебя не сожгут на костре вместе с ненавистным выродком!

Графиня уходила под утро, ни разу не забыв на прощание плюнуть белошвейке в лицо. Та вытирала следы унижения рукавом грязного платья, каждый раз обещая небесам выжить и непременно отомстить леди Бедфорд.

Глава1.3

Изабель голодала. Кусок чёрного хлеба и кувшин с затхлой водой. Всё, что выдавали перед допросом. Постная еда не могла насытить женщину, питающуюся за двоих. Постепенно яркие воспоминания о любви Ричарда, заполнявшие мысли узницы, вытеснялись мечтами о свежеиспечённом куске хлеба, глотке парного молока. Она, слизывая влагу, сочащуюся с грязных каменных стен темницы, мечтала вдоволь напиться из родника.

Каждый день белошвейке задавали один и тот же вопрос:

– Признаёшь ли себя виновной?

На который она неизменно отвечала:

– Нет!

И тут же следовал другой:

– Отрекаешься ли ты от Сатаны?

После слов начинались побои.

И никому не было дела, что ответит узница, обвинённая в колдовстве и ереси графиней, сделавшей крупное пожертвование Оксфорширской епархии. Леди Бедфорд собственноручно одарила кошелем чистого серебра каждого из доминиканцев.

«Восхвалять, благословлять, проповедовать» – девиз ордена Псы Господни понимали по-своему. И служили мучители, и восхваляли, и благословляли в стенах замка не Бога, а серебро; и взяли за жизнь Изабеллы Блер намного больше тридцати сребреников. И не был уже давно никто из них нищим монахом, ушедшим в мир проповедовать заповеди …

Она продержалась двадцать дней. Избитая до черноты, с наполненными гноем ранами, оставленными раскалёнными щипцами на руках и ногах. Не трогали только живот, в котором росло чадо Господнее или «дьявольское отродье», нагулянное на ведьменском шабаше. Ровно двадцать отметин, по одной на каждый день.

Блер потёрла внезапно занемевшую руку. После обращения шрамы исчезли, но она по-прежнему чувствовала боль, стоило лишь закрыть глаза…

На двадцать первый она не выдержала и созналась, что собирала травы в лесу, но лишь для лекарства, тайно занимаясь врачеванием…

И всё!

Достаточно было признания в одном грехе, как тут же признали все обвинения, даже не пытаясь играть в правосудие. Уже через день инквизитор вынес вердикт.

– «Да будет наказан по заслугам», передавая решением несчастную в руки светской власти… в руки графини Бедфорд!

С пожеланием: «Пощадить жизнь и тело отпавшей от церкви».

Лицемерное всепрощение, которое никто не собирался выполнять.

– Ну что, готова принять смерть? – с такими словами обратилась к белошвейке леди Жаклин, как только инквизиторы вышли за дверь. – Сгоришь на костре не позднее, чем через неделю, жаль, что не смогу насладиться этим зрелищем! Я уезжаю сегодня, нужно успеть к свадьбе сына, которая состоится в то же время, что и казнь.

Она оглядела сжавшуюся в комок Изабеллу, прикрывающую руками опустившийся вниз живот. – И так слишком надолго задержалась в замке! – Графиня, довольная содеянным злом, захохотала: – Похоже, твой выродок готовится выйти на свет Божий! И это будет очень яркий свет! Пламя костра! – Жаклин плюнула в сторону осуждённой и, гордо выпрямив спину, вышла из темницы.

Иза отказывалась верить в происходящее. За что? Почему? Как может родная бабка желать смерти внуку? Родится в костре… погибнет в то время, когда его отец будет давать перед Христом клятву верности другой женщине…

Она, закрыла глаза, взвыв от отчаяния, вовсе не из жалости к себе; голод и боль сделали своё дело. Белошвейка больше не держалась за жизнь, ожидая смерти как избавления от страданий, но дитя…

Чем заслужил младенец смерти? Маленький живой комочек, зачатый в любви, от семени сына проклятой убийцы!

Резкая боль прорезала низ живота, выворачивая мышцы. Изабелла почувствовала, как что-то тёплое побежало по ногам. Ребёнок давно уже не шевелился, и её обуял страх. Неужели малыш умер? Погиб, чтоб избежать смерти от костра. Но боль снова полоснула, отвлекая от мрачных мыслей. Иза не смогла удержать вскрик, полный невыносимой боли. На вопль прибежал стражник, охраняющий двери темницы. Он смотрел на ладони узницы, зажатые между ног; по грязным пальцам сочилась алая кровь.

Она не видела испуганного лица охранника. Не чувствовала худые крепкие руки старухи, пытающиеся отвести ладони, прикрывающие окровавленную промежность.

Боль, беспрерывная, адская, туманила сознание.

Младенец не умер – он рвался наружу, пытаясь отвоевать право на жизнь, бился, разрывая всё внутри матери.

Роды были стремительными. Схватки накатывали одна за другой, не позволяя роженице отдышаться. Она рвала от боли волосы, кричала, выла нечеловеческим голосом, проклиная день и час, когда сама появилась на свет!