На ладожских ветрах

Автобиография

Я родился 9 декабря 1937 года в городе Керчь.

Война изгнала мою семью в эвакуацию, в Ташкент ‒ под крыло к бабке. В 1955 году закончил в Ташкенте среднюю школу c золотой медалью и поступил в Ленинградский институт точной механики и оптики на радиотехнический факультет, который закончил в 1961 году. Профессия уникальная: инженер-радиомеханик.

До 1995 года работал по специальности в научно-исследовательских и конструкторских организациях. Тогда же создал предприятие «Система» по разработке и изготовлению учебного оборудования для общеобразовательной, профессионально-технической и высшей школы по физике и радиоэлектронике.

В семидесятые годы некоторое время преподавал в техническом училище и одновременно писал учебник для училищ профтехобразования «Радиоэлектроника», заказанный издательством «Высшая школа». Учебник вышел в свет в 1988 году тиражом 150000 экз. в том же издательстве и был отмечен серебряной медалью ВДНХ. Позже был издан огромным тиражом «Практикум по радиоэлектронике», призванный методически оснастить разработанное с нуля оригинальное лабораторное оборудование.

В конце семидесятых в издательство «Советский писатель» была сдана рукопись первого моего романа «Люди как реки», которую достойно отрецензировали большие писатели, а издательство одобрило к печати и включило в план. Следом начались неприятности. Издание оттягивали три года под разными предлогами. Как я теперь понимаю, искали убийцу. Успешно нашли ‒ в те годы это было несложно сделать. Рецензия выглядела доносом. В результате отредактированный и сверстанный роман без каких-либо объяснений был выброшен из плана. Издать его удалось только в 1990 году в издательстве «Художественная литература».

В 2007 году вышел сборник «Пьесы», состоящий из трех полнометражных пьес.

В том же году приступил к эпопее «Хроники исступленных», две книги которой подготовлены к печати в питерском издательстве. Первая книга уже вышла и представлена в электронном виде в магазине «ЛитРес» и каких-то других. Качество издания, к сожалению, ничтожно, придется все начинать сначала. Третья, заключительная книга, пишется медленно, без надежды на завершение и издание.

Продолжаю с удовольствием работать в собственной лаборатории, уцелевшей после погрома моего довольно успешного предприятия. Усердно занимаюсь разработкой демонстрационных приборов и лабораторных комплектов по физике. Заодно приглядываюсь к современной поросли инженеров, надежд на энтузиазм которых не испытываю, и оттого временами становится грустно и даже тоскливо.

Готовится переиздание двух пьес из сборника 2007 года и одной новой пьесы. Ни малейших потуг к реализации пьес на сцене не предпринимал и уже не предприму, но издать их считаю своим долгом.

Только что вышел основательно переработанный мой первый роман «Люди как реки». Электронная версия уже в магазинах.

Основываясь на опыте, полученном при мытарствах с первым романом, никогда ни с кем ни бодаться, ни договариваться не буду. Эту охоту отбили у меня навсегда. Попробую также, если позволит жизнь, собрать сборник повестей и рассказов разных лет.

Если говорить по большому счету, я по-настоящему счастливый человек. Жаль только, что среди живущих совсем не осталось друзей. Словом перекинуться не с кем…

На ладожских ветрах

Драма в трех действиях

Действующие лица

Замятин Иван Егорович – начальник конструкторского бюро завода

Охлобыстин Иван Антонович – начальник первого отдела

Карякина Ольга Владимировна – заведующая конструкторским отделом

Леха Замятин – инженер-технолог, муж Карякиной

Дима – инженер-конструктор

Слава – инженер

Алик – инженер

Вересов Юрий Андреевич – представитель головного НИИ

Елена – жена Вересова

Жанна – секретарь Замятина

Егоров Николай Иванович – начальник главка

Соловьев Виктор Афанасьевич – директор серийного завода

Действие первое

Кабинет Замятина, начальника специального конструкторско-технологического бюро опытного завода. Просторная комната, стол самого начальника, поодаль – длинный стол для заседаний. Стулья вдоль стен и стола. Задняя стена кабинета – широкое, от пола до потолка окно. В окно видна территория опытного цеха – обширное пространство с редкими чахлыми деревцами. На отдалении – обвалованная мастерская, над валами возвышается только плоская ее крыша, по валам расставлены громоотводы. С наружной, видимой зрителю стороны вала бункер для наблюдателей – пультовая под бетонным козырьком – навесом.

За столом, сутулясь, сидит озабоченный хозяин кабинета Замятин Иван Егорович. Перебирает бумаги, раскладывая их в стопки – по важности.

На пороге возникает странная, пришибленная фигура. Это Охлобыстин, начальник первого отдела. Небольшого роста, щуплый, незаметный и довольно старый, но взгляд пристальный, цепляющийся, привыкший подмечать мелочи. Он неловок, потому что изрядно пьян. В руках у него стопка свежих газет и писем – утренняя почта. Молча подходит к столу Замятина, все это укладывает на свободный уголок стола. Одну газету разворачивает и помещает перед начальником, наводит на столе порядок, обходя его по кругу. Чувствуется, что он проделывает эту процедуру каждый день, и ему не нравится беспорядок, неизменно возникающий в подопечном хозяйстве. Он жует губами, бубнит самому себе что-то неразборчивое.

З а м я т и н (раздраженно). Ну чего ты мельтешишь? Не надоело? Уходи, без тебя тошно.

О х л о б ы с т и н (невозмутимо, продолжая бубнить). То-то и оно, что без меня тошно. Ты это правильно подметил, угодил, считай, в самую точку. Как ты без меня-то? Ты-то сам-один на что годен? Вот и теперь… Приехал, понимаешь, какой-то хрен с бугра, а у тебя уж и поджилки того… По идее у меня должны трястись эти самые поджилки, мать их за ногу… Так что сиди, не вякай. Не твоего это ума дело, умник, это дело дипломатическое, оно особенного подхода требует…

З а м я т и н (почти кричит, перебивает). Ну что ты несешь?

О х л о б ы с т и н (взрывается). Я несу? И это говоришь мне ты? Тля поганая! Тогда давай сызнова. Давненько не прочищал тебе мозги… Напоминаю по порядку. Когда я этого козла вязал и пускал в разделку, ты, дружок евонный, в каком образе предо мною стоял? Что говорил, что подписывал, помнишь ли, скотина? А я напомню тебе, не постесняюсь: ты натуральный поклеп подписывал – классический поклеп. Доносом называется. Теперь вдруг засвербела душа? Ясно же как божий день. Знаешь, разбойник, что в моем архиве все целехонько, ни одна бумажка не утрачена, уж я постарался… И ведь как далеко смотрел ‒ предвидел, теперь пригодилось. Ты на моих глазах закопал человека. Жевал сопли, мямлил о революционной бдительности… Сучий потрох… Ладно я. Мне по должности положено отлавливать всякую шелупень, и неважно, что я думал обо всем этом, но ты-то, красный специалист, можно сказать, ты-то – как же ты так промахнулся, пес? Заодно хапанул бабу, не побрезговал – с чужим-то брюхом. Это как называется? А? А что как захочется этому, который с бугра, ознакомиться, так сказать, с истоками?..

З а м я т и н . Ты же мне сам сказал, что она следом пойдет, если…

О х л о б ы с т и н . Нашел оправдание? Ничего такого я не говорил. Я дал понять, что лишний довод не помешает, чтобы ты посговорчивей был, а вот говорить не говорил. Сам придумал – себя успокоить. Теперь что же, из обоймы желаешь выскочить? Ничего у тебя не выйдет.

З а м я т и н . Ничего я не придумал. Ты меня сразу вызвал и сказал… Ты не помнишь…

О х л о б ы с т и н . Черта с два, я все помню. Дурак ты, дурак. Они же не расписанные жили, башка, так хороводились, по-скорому.... Вот ежели бы расписаться успели, тогда другое дело, тогда бы ни тебя, ни меня и спрашивать не стали, а взяли бы заодно, чтобы племя, значит… пресечь. Понял, нет? Ты же задолго до того глаз на нее положил, я не слепой – видел. Облизывался как кот на сметану… Немудрено, баба классная…

З а м я т и н . Что мне делать теперь, умник?

О х л о б ы с т и н . А ничего. Сиди на заднице как ни в чем не бывало, помалкивай. Главное – помалкивай. Мы с тобой не прохлаждались, тоже хватили лиха, пахали не за страх, а за совесть. А в войну? Немец по территории чуть ли не прямой наводкой шпарит, головы не поднять, сами – доходяги, а продукцию гоним, да еще какую продукцию – вся, почитай, под микитки этому самому немцу. Помнишь, как тебя контузило и засыпало? Едва откачали. Хорошо еще, этот раздолбай Рабинович вовремя подвернулся, мастак парень, мигом в чувство привел. Мы его позже разоблачили. Ничего, он и там не пропал, как ни крути, а Рабинович всюду Рабинович. Прошлый год явился, память, вишь, ожила, потянуло в знакомые места, все ходил, вынюхивал. Мне докладывали. Человеком стал, книжки писать натыркался. Меня увидал, аж в лице переменился, руки не протянул, скотина. Шкурой помнит мою обработку, медик хренов. Мы с тобой работали, и хорошо работали. Сколько одних диверсантов переловили – пропасть… Тебе орден за что дали? За пороха, за тол? Ничего подобного. Один я знаю, за что. А Николай, что ж, Николай действительно пострадал безвинно, соглашусь. Так не высовывался бы, сидел бы тихо, авось и пронесло бы. Куда там, невтерпеж ему, видишь ли, правду искать схотелось, правдоискатель долбаный. Ненавижу таких, им, оказывается, больше всех надо. Вот и поныне от них происходят все наши беды, от этих уродов с квадратными головами. Уж я ли не повидал недоумков… во всевозможных ракурсах, мать их, перемать…

З а м я т и н (тоскливо). Страшный ты человек, Охлобыстин. Страшнее человека не знаю.

О х л о б ы с т и н . Во мне ничего страшного нет, Ваня. Сказки все это, не слушай – бред. Я строг, этого не отнимешь. Я очень строг, ежели мне поперек стать… Жаль, что у тебя нет опыта общения со мной с глазу на глаз. Вот тогда ты сообразил бы, что я вовсе… не страшен…

З а м я т и н . Упаси бог. Ты… пальцы людям ломал… не страшно ли? Бодягин рассказывал, будто была у тебя приспособлена дверца такая. Туда пальцы совали, а ты как прижмешь неожиданно и… всмятку. Можно ли пальцы живому человеку ломать? Как же они кричали при этом…

О х л о б ы с т и н . А не упорствуй. Упорство до добра не доводит. Этот козел Бодягин у меня еще допрыгается. Мало ему, видать, перепало. Пускай благодарит, что живым ноги унес. Вот скажи на милость, какого черта он сюда притащился, ведь определили на жительство в Казахстане, вроде хорошо устроился, семьей обзавелся, детками, так нет, сюда потянуло… Романтик хренов. Дай срок, займусь этой персоной. Прописки не получит ни в жизнь, а уж комнату свою – тем более. Вишь, чего захотел. Дудки. Дураков нет, чтобы комнаты отнимать у заслуженных тружеников, у наших активистов и отдавать черт знает кому. Нам товарищ Игнатьев помогал безотказно. Мой, можно сказать, актив. И зачем Бодягина взяли на работу, не понимаю директора. Жалко стало? Он-то, приди его время, не пожалеет. До чего же упорный, гад. Представляешь, не углядели, как прописался временно, на той стороне Невы, каждый день на пароме – туда и обратно. Теперь вознамерился здесь прописаться и на постоянно. А хрена не хочешь?

З а м я т и н . Интересно, а ты теперь слышишь голоса тех… кого дверцей?..

О х л о б ы с т и н . Опять за рыбу гроши? В который раз говорю – нет, не слышу. Представь себе, ничего такого не слышу. Голоса, сновидения – сказки для слабаков. Мы руководствовались революционной законностью, остальное – по фигу. Как же свободно дышалось тогда. Руки были развязаны, все твои вины – прошлые, будущие ли – приняли на себя другие, у которых власть и ответственность. А ты всего-навсего винтик жалкий, крутишься, вертишься, ввинчиваешься, вывинчиваешься…

З а м я т и н . А что – как явятся те, которых ты… дверцей? Явятся и предъявят счет. Как будешь выкручиваться?

О х л о б ы с т и н . А выкручусь, Ваня, не боись, Иван – найду, что ответить. За мной не залежится… А вот ты как?

З а м я т и н . А что я? Я дверцей не заведовал.

О х л о б ы с т и н . Ты, хитрован, рядышком отирался. Ладно, Ваня, шутки в сторону. Ну и что, что начальник главка, подумаешь – птица… Было времечко мы таких… волоком по коридору, идти уж не могли, к стенке, бывало-че, прислонишь и… в затылок. Меня частенько на Литейный звали, когда запарка… Выручал товарищей. Да, когда волоком, орали здорово, чуяли паскуды, чем пахнет… И, что показательно, мочились. Все мочились, не веришь?.. Бабы – те мочились скоро, чуть надавишь, а эти – стойкие, но в конце ломались… герои хреновы.

З а м я т и н . Прекрати!

О х л о б ы с т и н . Не будь слабаком, Иван. Слабаки – они первые в очереди… Так что смело гляди в глаза… Мы не в детские игры играли, мы власть берегли. Без нас что было бы, представить страшно. Войну бы проиграли, уж это как пить дать…

З а м я т и н . Что-то ты сегодня разговорился. Молчишь, молчишь, а тут как из прорвы… Ладно, некогда предаваться воспоминаниям. Поеду встречать… А не хочется как, если б ты знал. Плюнул бы на все, закатился бы на охоту…

О х л о б ы с т и н . Так охота еще не открыта.

З а м я т и н . Это я так, к слову. В листья мне хочется закопаться, и чтобы до весны не нашли…

О х л о б ы с т и н . Ладно, пойду. Ты держись, Иван. Если что, информируй. Подключусь, пособлю.

З а м я т и н . Чур меня… Постой. Я тебе вот что хочу сказать, Ваня. Ты того… на глаза ему хотя бы не попадайся. Нам только рукопашной не хватает…

О х л о б ы с т и н . Не боись, тезка, я пока что стою на ногах крепко… Что касается рукопашной, очень даже пожалуйста, как говорится. Всегда готовы…

Охлобыстин плетется к двери, постепенно распрямляется до военной выправки, выходит. Одновременно слышны уверенные щелкающие шаги – в кабинет входит Ольга Владимировна Карякина – вся порыв, энергия, сжатая пружина.

К а р я к и н а (с энтузиазмом). Дорогой шеф, кажется, утряслось. Ребята готовы провести загрузку вручную.

З а м я т и н . Кто же такие смелые?

К а р я к и н а . Слава и Алик.

З а м я т и н . Они, помнится, из института по распределению?

К а р я к и н а . Да. Это важно?

З а м я т и н . Именно. У нас нет права предлагать им работу, связанную с риском для жизни.

К а р я к и н а . Да какой же здесь риск? Ведь только на стадии загрузки…

З а м я т и н (терпеливо объясняя). Несколько лет назад, ты еще не работала у нас, при зачистке пьяной бочки рабочий вместо медного взял стальной молоток. И где он, дубина стоеросовая, откопал этот поганый молоток? Мы тогда не досчитались сразу четырех ребят. Старшему, Павлику, было двадцать шесть. А ведь габарит уже отлили и вывезли. Регламентные работы всегда выполнялись вручную, экономили растворитель и время, конечно… Казалось бы, никакой опасности. А получили четыре полупустых гроба, четыре вдовы, трое ребятишек-сироток. Я не хочу брать ответственность на себя. Последняя авария, уже при тебе, слава Богу, без жертв.

К а р я к и н а (заметно волнуясь). Я была у директора. Он одобрил это решение.

З а м я т и н (внимательно разглядывает Карякину, точно видит впервые). А ты, смотрю, самостоятельная… расторопная, вот и к директору побежала… без моего ведома…

К а р я к и н а . Он сам вызвал меня.

З а м я т и н (сухо). У него есть такое право, а у тебя обязанность – доложить непосредственному начальнику, то есть мне, что идешь к директору. Напоминаю, потому что ты начинаешь об этом забывать. Я должен быть в курсе, о чем ты собираешься толковать, понятно?

К а р я к и н а . Понятно.

З а м я т и н . Вот и договорились. А ты знаешь, это же хорошо. Вот пускай он и подписывает временные инструкции. В них должны быть упомянуты люди.

К а р я к и н а . Зачем же упоминать людей, если только при загрузке?

З а м я т и н . А много ли остается после загрузки? Или людей на самом деле не будет? Ладно. Мне теперь некогда, я уже опаздываю. Начальник главка не должен ждать, еще успею встретить на границе. А вы готовьте испытания, готовьте. На всякий пожарный случай.

Час спустя. Вновь те же щелкающие шаги, в кабинет входит Карякина – та же уверенность и напор. Следом идет Юрий Андреевич, представитель Института и разработчик рецепта топлива.

К а р я к и н а (на ходу). Жанночка, шеф звонил?

Голос Жанны из приемной. Нет, Ольга Владимировна.

К а р я к и н а (возбужденно). Подождем. Садитесь, Юрий… простите, все никак не запомню вашего отчества…

Ю р и й А н д р е е в и ч . Андреевич.

К а р я к и н а . Так вот, Юрий Андреевич, сегодня все решится. В том числе быть нам или не быть. (Смотрит на часы). В эти именно минуты. Странно, никогда так не волновалась… Как перед экзаменом. Нам долго не везло…

Ю р и й А н д р е е в и ч . Наслышан.

К а р я к и н а . И что же говорят? Нет, вы не подумайте, будто мне не терпится вызнать… Просто интересно.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Я читал заключение комиссии.

К а р я к и н а (перебивает раздраженно). Бумажки я тоже читаю, а, бывает, составляю сама. Не в них суть, есть кое-что кроме.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Кроме – только слухи.

К а р я к и н а . Неважно. Иногда в них есть то, что необходимо знать…

Ю р и й А н д р е е в и ч . Ясно. Так вот, вкратце слухи сводятся к тому, что сначала вы напороли с проектом переоборудования старой мастерской, а уж затем благополучно подняли ее на воздух, чтобы, как говорится, концы в воду.

Дверь отворяется – в кабинет заглядывает Леха, муж Карякиной.

Л е х а . Мама… оказывается, ты здесь? Я вот заявление приволок. Как сказала. Подпиши. А папашки, что, нету?

К а р я к и н а . Подожди в приемной, он скоро будет, тогда и подпишем.

Л е х а . Мама…

Карякина. Иди!

Леха, кивнув, скрывается.

К а р я к и н а . Значит, так и болтают? Что ж… этого следовало ожидать. И все – Дима.

Ю р и й А н д р е е в и ч . При чем здесь Дима?

К а р я к и н а . А вы что, не знаете? Между нами война не на живот, а на смерть. Никаких сил не осталось…

Ю р и й А н д р е е в и ч . У Димы действительно зуб на вас, но болтать…

К а р я к и н а . Конечно, мужская солидарность, понимаю. Если бы еще дело не страдало от этой самой солидарности. Впрочем, плевать. Дима меня терпеть не может, но ведь это же не причина, чтобы работать спустя рукава. Так?

Ю р и й А н д р е е в и ч . На него не похоже.

К а р я к и н а . Еще как похоже. Дима не может согласиться с подчиненным положением – убежденный анархист, подчинение его угнетает. А уж подчиняться женщине, бабе, как он говорит, и вовсе позор. Между тем я сплю и вижу, как он избавляется, в первую очередь, от подчинения мне. Я даже проявила инициативу – предложила организовать отдел автоматики. Специально для него. А что? Почему бы нам всерьез не заняться автоматизированным управлением технологическими процессами? У вас в НИИ есть такой отдел?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Есть. Я его в меру сил возглавляю.

К а р я к и н а . Вот и у нас должен быть. Я согласна отдать ему десяток единиц для начала. Дальше так работать нельзя… Он на меня бочку катит… Заметили – я уже усвоила жаргон… Впрочем, я тоже не остаюсь в долгу. Так и существуем. Я ему выговор за невыполнение плана, он – в отместку – муженька со двора сведет, накачает до полусмерти, на ночь пристроит в милицию – вот и квиты. Но ведь кто-тo не выдержит… Жанночка!

Ж а н н а (заглядывает в кабинет). Слушаю, Ольга Владимировна.

К а р я к и н а . Вам не трудно пригласить Дмитрия Ивановича?

Ж а н н а . Не трудно.

К а р я к и н а . Если мы не проведем эти испытания, нам крышка. Разгонят к шутам.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Так уж и разгонят?

К а р я к и н а . У Замятина докторская горит, у меня… и не знаю, что, – но тоже горит. Райком на низком старте. Первый не удержался, доложил в обком, там поставили на контроль. Ребята с периферии на пятки наступают. Вы мне вот что скажите, Юрий Андреевич, вы ведь работали с этой рецептурой…

Ю р и й А н д р е е в и ч . Да, но с малыми объемами. У нас нет большой мешалки, к тому же, центр города – никто не позволит…

К а р я к и н а . При чем здесь объем?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Как при чем? Эта рецептура требует сверхинтенсивного перемешивания. Мы применили малую шнековую мешалку. У вас пьяные бочки, объем большой, но пьяные бочки для промышленных объемов едва ли годятся. Здесь нужно что-то другое…

К а р я к и н а . Вот это новости! А вы не шутите? И почему же, интересно знать?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Я же сказал: темп перемешивания должен быть на порядок выше.

К а р я к и н а . Ну, это еще не довод.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Что ж, как знаете.

К а р я к и н а . Мы никогда не работали на предельных скоростях, некоторый – и немалый – запас, я думаю, есть.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Вы никогда не работали с новыми рецептурами. Чем гарантируется промес? Что вы знаете о температуре и однородности объема при перемешивании и полимеризации? Врезали десяток датчиков и успокоились? На десять кубометров десять точек измерения температуры? А инерцию ваших датчиков учли? А температура охлаждающей воды на входе и выходе? На входе у вас обычный водопровод при температуре воды едва ли не десять градусов. Не годится. Нужна холодильная установка. Уж я не говорю о вязкости, вы даже косвенно ее не измеряете. Как видите, сплошные вопросы…

К а р я к и н а . Мы используем промышленное оборудование, другого нет.

Ю р и й А н д р е е в и ч . О новой рецептуре вы не вчера узнали, а мастерскую спроектировали под старую. Я говорил с Димой, он того же мнения.

К а р я к и н а . Ах, оставьте, оставьте. Опять этот Дима…

Ю р и й А н д р е е в и ч . Дима предлагает отложить испытания, и он прав.

К а р я к и н а . Не вздумайте занять подобную позицию.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Почему же? Я, правда, пока не выслушал всех доводов, но в том, что Дима рассуждает здраво, у меня нет ни малейших сомнений.

К а р я к и н а . Валяйте. Только потом пеняйте на себя.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Ольга Владимировна, одну мастерскую вы подняли на воздух, и вам сошло с рук. Теперь вы решили повторить? Наблюдается некая система. Что ж, в конце концов, вы хозяева в своем доме. Но меня-то зачем вызвали?

К а р я к и н а . Вы ведете эту тему у себя. К тому же ваша диссертация…

Ю р и й А н д р е е в и ч . Какая еще диссертация? Мы надеялись рано или поздно довести рецепт до ума. Если бы вы знали, какого труда стоило выбить испытания на опытном оборудовании. Серийное производство для таких целей не годится, да его и не остановишь…

К а р я к и н а . Но только что вы несли по кочкам наше оборудование…

Ю р и й А н д р е е в и ч . Объясняю. У меня на столе проект, подписанный вами. Рядом с ним техническое задание на проектирование, согласованное с нами. Судя по этим бумагам, оборудование разрабатывалось специально для испытаний новых рецептур. Теперь выясняется, что допущены настолько серьезные отступления от вашего же проекта, что ни о каких испытаниях не может быть и речи.

К а р я к и н а . Незначительные отступления есть всегда.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Незначительные – да. Но вы допустили принципиальные.

К а р я к и н а . Что же вы молчали?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Весной, когда все только начиналось, я пытался поговорить с вами. Вы пребывали в странной эйфории и не стали слушать, попросту отмахнулись. А ведь тогда еще была возможность откорректировать разработку.

К а р я к и н а . Хорошо, что все это вы говорите мне с глазу на глаз. Так проще найти общий язык.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Но я обязательно выскажу свои сомнения при заказчиках. Они уже приехали?

К а р я к и н а . Напоминаю еще раз – не вздумайте. Вы всего не знаете… Там не только нынешний заказчик, там новый начальник главка, который прежде был заказчиком. Он принимает дела.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Дима высказал соображение, не лишенное, как я теперь понимаю, смысла: в мастерской должны быть люди. Дистанционно этот процесс не провести.

К а р я к и н а (после заметного раздумья, решившись). А вы удивительно догадливы. Люди действительно будут. Мы введем наших людей.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Лучше бы не наших. Наших жаль.

К а р я к и н а . Ну и шуточки у вас. Мы не можем, не имеем права ждать. В понедельник позвонят из обкома, из Москвы, и ответ должен быть один: все в порядке.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Боюсь, что ответ будет иным…

К а р я к и н а . Иногда следует рисковать. Вам что, не приходилось?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Предпочитаю, уж если рисковать, то собственной головой.

К а р я к и н а . Вам проще. Итак, решено, внутри будут измерители. Ю р и й А н д р е е в и ч . Кто ж такие?

К а р я к и н а . Слава и этот… с таким странным именем… А л и к .

Ю р и й А н д р е е в и ч . Хорошие ребята. Я с ними так подружился…

К а р я к и н а . Плохих не держим.

Ю р и й А н д р е е в и ч . Мне не хотелось бы…

Из прихожей слышен голос Димы, возбужденный и громкий.

Д и м а . Ждешь, горемыка? Женушка твоя там?

Л е х а (уныло). Где ж ей быть – там.

Д и м а (входит). Звали, начальники? Что решили?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Обсуждаем с Ольгой Владимировной целесообразность риска.

Д и м а . Ну и как? Есть смысл?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Ольга Владимировна решила ввести внутрь людей. Ты был прав.

К а р я к и н а . С чего вы взяли, будто я решила?

Д и м а . Заставила решить, так будет точнее.

К а р я к и н а . Какой же вы демагог, Дмитрий Иванович!

Д и м а . Я демагог, страшный демагог Дима, все меня так и зовут теперь. Ладно, шутки в сторону. Итак, решено вести процесс при участии подопытных кроликов. Кто же эти энтузиасты? Или секрет?

Ю р и й А н д р е е в и ч . Славка с Аликом.

Д и м а . Ну и ну. То-то Славка спешит жениться… камикадзе чертов! Мне ни слова. Утро с ними просидел – молчат, гады. Ваша работа, Ольга Владимировна?

К а р я к и н а . Вы должны понять, Дмитрий Иванович, что это решение вынужденное. Мы очень подумали, прежде чем…

Д и м а . Новости – вы и подумали! Я им устрою!

Выходит, хлопнув за собой дверью.

К а р я к и н а . И всегда так…

Л е х а (просовывает голову в дверь). Мама… я пойду потихоньку, а?

К а р я к и н а (кричит, срываясь). Сиди! Я сказала тебе, сиди!

Л е х а . Мама, ты не расстраивайся, береги нервы, они не восстанавливаются. А я ни при чем…

К а р я к и н а . Закрой дверь, Алексей!

Л е х а . Мама, ты подпиши пропуск. Я пока за картошкой смотаюсь…

К а р я к и н а . Знаю я твою картошку.

Л е х а . Мама, ты не права, картошка – ценный продукт. Как раз сегодня самый подходящий день, чтобы, значит, запастись этим… продуктом.

К а р я к и н а . Ну-ка, поди сюда, поди…

Леха послушно подходит, старательно отворачивая лицо.

Л е х а . Мама, неудобно как-то… При постороннем… У Охлобыстина день варения… а я не виноват.

К а р я к и н а . Дыхни, говорю! Охлобыстин свое получит… Л е х а . А, пошла ты!

Поворачивается, идет к двери – теперь это решительный человек.

К а р я к и н а . Уже принял, негодяй, и когда успел?.. Ведь глаз не спускала… Неужели Охлобыстин?..

Звенит телефон.

Голос Жанны. Да, я слушаю. Пришли, ждут. Передать? Чтобы ждали? Они ждут. Хорошо, скажу. Дмитрий Иванович? У себя. Позвать? Минуточку.

К а р я к и н а (идет к двери). Жанна, кто это?

Голос Жанны. З а м я т и н . Просит Диму.

Голос Карякиной (берет трубку). Иван Егорович? Здравствуйте. Ждем, конечно. Юрий Андреевич? Уже здесь. Я с ним поговорила, он такого наплел… Держаться? Я держусь. Дима несет свое. На словах у него получается замечательно, вы ведь знаете Диму. Ну, конечно, конечно. Идет. Передаю трубку.

Голос Димы. Да. Да. Нет. Нет. Ну что вы! Нет. Да. Кричать не нужно. На меня кричать не нужно. Вот именно. Я все понимаю. Вам позарез нужна точка на графике, единственная и последняя… Опять кричите? А они внутрь полезут?.. Нет, вы не кретин. Нет, не кретин, вы хуже. Вас загнали в угол и заставили лгать. Хорошо, я дождусь. Обязательно, я давно не был в цирке. Что? При чем здесь цирк?

Ну хорошо, хорошо, фольклор иной раз уместен, особенно наш, национальный. Только ведь и я так могу, не посмотрю, что Карякина рядом. Впрочем, ей не привыкать, у нее под боком Леха – знатный специалист… Пока.

К а р я к и н а (кричит). Это низко, низко…

Д и м а (входит). Что именно?

К а р я к и н а . Ваше поведение.

Д и м а . Не нравится? Мне тоже. Разойдемся по-хорошему. Я исчерпал себя, не могу больше… Жанна! Листок бумаги высшего качества!

Входит Жанна с листком бумаги.

Спасибо, девочка. (Идет к столу, садится, пишет). Вы меня достали, Ольга Владимировна, сдаюсь. Итак, в заголовке… Уважаемому Ивану Егоровичу Замятину, кандидату и кавалеру, лауреату и бюрократу, ударнику и прочая, прочая… Заявление. Жанна!

Голос Жанны: «Слушаю».

Д и м а . Ты согласна выйти замуж за Славку?

Голос Жанны: «Согласна!»

Д и м а . Молодец. И Славка молодец. Мы все молодцы. Ольга Владимировна молодец. И Леха, и, конечно же, товарищ Охлобыстин… особенно товарищ Охлобыстин… Ввиду полной профессиональной непригодности, упомянутой Карякиной. Подпись, дата. Точка. Как любит говорить один мой знакомый: нормальный ход! (Протягивает листок Карякиной). Нормальный ход! Это же не шутка на такое решиться, это же детки мои малые могут оказаться в убытке. Но… я сказал себе пару-тройку периодов суровой прозы, и вот оно – полное признание собственной беспомощности. Получайте, Ольга Владимировна, пока не передумал. И не откажите в любезности, проставьте автограф по всей форме.

На пороге возникает Охлобыстин. Он заметно пьян. Подходит молча к столу Замятина, укладывает очередную стопку свежих газет, обходит стол по кругу. Жует губами, бубнит.

О х л о б ы с т и н (сипло, напористо). Кто-то здесь упомянул мое имя всуе. Опрометчивый поступок, доложу я вам…

Д и м а . Это я посмел, Иван Антонович.

О х л о б ы с т и н (усмехнувшись криво и зловеще). А не боишься?

Д и м а (вызывающе). А чего мне вас бояться? Ваше времечко кончилось и, надеюсь, навсегда.

О х л о б ы с т и н . Не скажи, Димка, не скажи… А что, как вернутся благословенные времена, когда народ ходил… по струнке? Не зарекайся… драгоценнейший, не зарекайся…

Д и м а . Во дает! Что, Иван Антонович, первые симптомы уже просматриваются?

О х л о б ы с т и н . Какие еще такие симптомы? Ты мне мозги не пудри… учеными словечками, ты мне по-русски, по-простому…

Д и м а . А по-простому… шлепал бы ты, недоумок, в свою конуру и не путался бы под ногами. Надоел…

О х л о б ы с т и н . Хорошо, я пошлепаю. Но смотри у меня, как бы самому не пошлепать… кое-куда… Еще не вечер…

Идет к двери. У двери останавливается. Ждет ответа. Не дождавшись, выходит, понурившись.

К а р я к и н а (читает заявление). Ничего не понимаю, это же бред какой-то…

Д и м а . Возможно, я сумасшедший, вы намекаете именно на это обстоятельство. Но ведь не исключено и другое: вокруг меня сплошное, повальное сумасшествие… Одно из двух, не иначе. Так что вы тут разбирайтесь, а уж я – к себе, потихоньку…