Праздничные рюмки
Десять лет я пил не просыхая. Конечно, не столько, как старина Чинаски. Поменьше извергающейся мочи и блевотины. Хотя какие мои годы. Только не подумайте, что я поставил задачу переплюнуть Хэнка. Однако, как ни крути, а я дышал ему в самый затылок. Мне не было тритдцати, я поглощал выпивку словно бегун последнее расстояние к финишу. На этой дистанции у каждого свой финиш, и не ты к нему приближаешься, он сам набрасывается на тебя, как на жертву.
Мои собутыльники были лузеры, подонки и разгильдяи. Каждый пил из-за разногласий с реальностью. Один сосал вино, как воду из крана, и твердил:
– Они называют это жизнью. В аду я видал такую жизнь. Я не буду участвовать в людских разборках за пригоршню говна и пепла. Лучше буду пить.
Он бухал и под руку с белой горячкой кочевал по жизни, как сатир по деревенским площадям. Но он ничего не видел вокруг себя, этот мир ничего для него не значил.
Другой говорил:
– Я раскрыл тайну огня, поэтому пью много. Мои отношениях с жидкостью, обладающей внутренним огнём, непредсказумо опасны. Теперь мир забивает этот огонь мне в глотку. А стоит перестать пить, внутри заводится саламандра, это в тысячу раз мучительнее любого похмелья.
Еще один знакомый пьяница пил исключительно ради женщин. Он становился чертовски неотразимым, как только пропускал несколько рюмок. В трезвом виде он был блекл и неприметен. Теряя трезвость, он блистал дьявольским обаянием. Женщины сдавались без боя, ложились быстрее чем перед Калигулой. Он не задумывался о причинах, а просто пользовался алкоголем, как волшебной палочкой.
Со временем собутыльники начали исчезать. Сначала тот, который раскрыл тайну огня. Потом имевший что-то против говна и пепла. Последним сгинул любитель женщин.
Знаете, многие исчезновения мира происходят между дном последнего стакана и самым темным заброшенным уголком души. Поверьте, именно в этом пространстве, сотканном из вина и одиночества, находится большинство дверей, ведущих никуда. Тот, кто прошел через десяток таких дверей, знает, что за каждой из них безжизненное зазеркалье. Главные двери мира в другом месте.
Впрочем, если вы решили всерьёз затаиться от суеты и убить время, проще способа не придумать. В год тысяча-другая бутылок и будьте уверены, вас не скоро найдут. Никто даже и не принюхается к вашему следу, любой выбросит из головы мысль, что вы где-то рядом. Я не боялся обманывать судьбу таким способом, но и не спешил.
В первый вечер нового 2003 года я навестил Барина. Так его прозвали потому, что он любил бухать в домашнем халате. Барин открыл дверь и сурово поглядел на меня, как на пакостливое кентерберийское привидение. Я вошел и увидел, что весь дом перевернут, окно на кухне разбито.
– Ты что же это, старик, окна колотишь? – первым делом ткнул я пальцем в красный сатиновый лоскут, лежавший большой заплаткой вместо стекла.
Поморщившись, Барин досадно махнул рукой.
– Принёс выпить?
Я выставил на стол две литровых бутылки вина и усмехнулся:
– Черт возьми, не смотри на меня так, будто я тоже в этом участвовал. Я начинаю тебе завидовать. Что ты здесь делал двенадцать часов назад? Чем выставил стекло?
– Стулом.
– Хорошее начало года. Надо полагать, в этом году скучать тебе не придется. Такая примета.
– Не придется, – согласился Барин. – Верная примета.
Я открыл бутылку и наполнил стаканы.
– С Новым годом!
– С Новым годом!
Мы выпили. Барин потребовал еще.
– За что выпьем? – налил я.
– За удачу, – сказал Барин.
– Хорошо, за удачу!
В голове зашумело. Пьяно улыбаясь, я пощупал красную тряпку в окне, а Барин опять наполнил стаканы.
– Теперь за что? – Улыбка не сходила с моего лица.
– Давай еще за удачу, – Барин помрачнел, как кардинал Беллармино перед Коперником, не желавшим публично отречься от круглой Земли.
Видимо, он засомневался в том, что ему повезет. Но я решил стоять на своём:
– Нет. Пьем по третей, значит, за любовь. Где твоя жена?
– Спит, – первый раз Барин улыбнулся.
– Может, разбудим?
– Не, пусть спит. Но я согласен – за любовь.
Мы с чувством чокнулись. Выпили и закурили.
– Ты зачем окно разбил? – спросил я.
Барин мечтательно улыбнулся, но ответить не успел. Зазвонил телефон. У метро стояли друзья Барина. Они не знали, как к нему дойти.
Мы вышли на улицу встречать, выкинули битые стекла.
– Ну расскажи, зачем разбил окно, Барин? – не отступал я.
– В знак удавшейся вечеринке. Мне было так весело, что это еще пустяки по сравнению с тем, что я собирался сделать. Хорошо жена остановила, – выложил Барин. – Поэтому я просто разбил окно. Понимаешь? Выпустил пар. Могло быть и хуже.
– Понимаю. Умеешь ты провести праздничный вечер не как все.
– Послезавтра приезжает хозяйка квартиры. Ей не понравится, что на кухне вместо окна кусок дедморозовой шубы. – Барин остановился и посмотрел на меня. – Как думаешь?
– Хозяева редко ценят поступки своих квартиросъемщиков. Тем более, если те выставляют окна зимой. Придумай что-нибудь. Скажи, от соседей выпал пьяный Дед Мороз. У вас первый этаж, похоже на правду, – предложил я. – Может, это её расмешит немного.
– Ага, вариант. Еще я покрасил ванную в зелёный цвет, – вспомнил Барин.
– Тоже неплохо, – подмигнул я. – Тут главное, чтобы колер запал хозяйке в душу.
– Новая ванная ей может понравиться, – явно сомневаясь, произнес Барин.
– Кто знает, – пожал я плечами.
Барин посмотрел на вечернее московское небо без звезд и проговорил уверенно:
– А, вообще, будь, что будет, я ничего не боюсь.
Вернулись мы уже вчетвером. С нами пришла парочка – не из тех, кто грустит за рюмкой. Парикмахер Касьян и его подружка бурятка были легки и беззаботны, как бабочки в летнем саду или вернее как снежинки в новогоднем небе. Они выставили на стол еще две литровых бутылки вина. Мир закружил в веселом танце.
Проснулась жена Барина. Под глазом у неё был небольшой синячок, от которого Барин стыдливо отводил взгляд. Жена вздохнула, увидев на столе бутылки. Она старалась быть милой и гостеприимной, ничего дурного не сказала, но глядела на нас подозрительно, словно мы пришли спалить дом.
– Милая, я куплю нам новую жизнь, – пьяно улыбался Барин. – Я знаю, как это сделать. Я ничего не боюсь.
– Ты ничего не боишься, – согласилась жена. – Я знаю.
Она качала головой и заваривала чай.
От наших бутылок отлетали пробки, точно мы отстреливались.
– Трезвый я замыкаюсь, как в панцире краб! Напиваясь, делаюсь разумом слаб! – распахнув халат, орал Барин. – Есть мгновения меж трезвостью и опьянением. Это высшая правда, и я её раб!
– Это кто сказал? – висла на руке Барина бурятка, подруга Касьяна.
– Так сказал Омар Хаям! – вопил Барин. – Но я послал его к х*ям!
Мои прежние позабытые собутыльники мало походили на приверженцев высшей правды. Они пили без устали до беспамятства, поджидая безумие, как конечную станцию, где можно порезвиться без тормозов. В нынешней компании я чувствовал себя увереннее.
На четвертой бутылке Барин лег на пол и больше не вставал. Мы оттащили его в постель, после чего жена вежливо попросила нас убраться. Я зашел в ванную и поразился вызывающему зеленому цвету стен, Барин раскрасил их вдоль и поперек. Даже на потолке и унитазе были намечены неровные полосы, давая понять, что покраска в разгаре. Помочившись в раковину, я вышел.
Касьян и бурятка одевались.
– Идём с нами, – предложил Касьян.
– Куда?
– К хорошим людям.
Я часто покупался на предложение выпить с хорошим человеком и попадал в компанию, которую с удовольствием взял бы на борт разбойничий корабль. Впрочем, было наплевать, у меня не было ключей от собственного дома, вместо головы привинчен глобус, а вместо сердца навигационная карта. Я шёл туда, куда дул ветер.
Я точно знал, мы нарвёмся на пьяниц. Пусть не самых обычных, а с оригинальной придурью. От них некуда деваться. Они-то знают, что высшая правда, между трезвостью и опьянением, похожа на океан, который нужно переплыть, чтобы он навсегда остался при тебе. Но мало кто добирался дальше середины.
Кто мы, когда опускаемся на дно своего стакана? Космические бродяги? Обычные бухари? Клоуны с опухшими масками на лице? Дети, испуганные взрослением? Мы сидим и пьём, пьём и смеёмся над жизнью, смеёмся и дохнём. Смеёмся в ожидании, пока вселенная лопнет от нашего смеха. И лопаемся первыми.
Как я и предполагал, хороший человек оказался непоседливым безобразником. Стол у него ломился от новогодних угощений. Звали безобразника Тим, он носил очки с толстенными стеклами и смеялся уголками рта, как Джокер. Подруга его тоже была буряткой.
– Может, и мне на бурятке поджениться? – спросил я у Касьяна.
– Не советую. Гусарская рулетка. Не угадаешь – свалит намертво.
– В Бурятии колдунов и духов больше чем людей, – сказал Тим. – Я прожил там месяц в дацане. Вернулся с ней, а как сошелся, не помню.
Он ткнул пальцем в свою подругу. Та грозно посмотрела на него. Джокер приподнял уголки рта.
– Дерется? – шепотом спросил я.
Тим чуть кивнул.
– Такие стекла, наверное, трудно разбить? – спросил я, когда мы выпили за знакомство.
– Просто нереально, – указал он на искореженные дужки.
– Как ты с ней справляешься.
Уголки рта приподнялись и сразу опустились.
За столом сидели еще гости. Самым неугомонным был сосед сверху – рослый детина, глотавший водку, чуть выпучивая глаза. Он затеял шашечный турнир и лез с разговорами, выясняя, кто больше знает о жизни, пока его не угомонили шахматной доской по голове. А он как-будто этого и ждал, больше и не шолохнулся.
Пьянка была примечательна только тем, что была первой в новом году. Это наводило на мысль, что если весь год дела будут идти также, то у меня есть шанс обойти в ближайшее время Чинаски по количеству выпитых бутылок.
Под утро за столом остались Тим и я. Запивая водку красным вином и к чему-то прислушиваясь, мой собутыльник только и повторял:
– Бухать с тобой одно удовольствие. Ты молчишь и говоришь, когда нужно. Где же ты пропадал всё это время, старик? Как тебя сюда занесло?
Трудно сказать… Похожий вопрос я задал, открыв глаза и обнаружив себя под буфетом на кухне. Я лежал и слушал то ли раскаты грома, то ли подземные толчки. И не сразу понял, что это моё сердце стучит в пол. На четвереньках я добрался до праздничного стола, под ним, завернувшись в скатерть, лежали Касьян и бурятка, а рядом, как бездомная собачонка, пристроился шашист-неудачник.
– Вставайте, уже день, давайте похмелимся. – Растолкал их я.
Они с ужасом переглянулись. Касьян спрятался за бурятку.
– Как ты так долго продержался, Хэнк? – обратился я к потолку, в одиночестве закидывая в нутро стопку.
Шашист вздохнул и попросил порцию под стол. Почувствовав прилив сил, он выбрался и сел напротив. Мы быстро допили бутылку, нахваливая хозяев и гостей.
– Пить с тобой одно удовольствие. Ты говоришь и молчишь, когда нужно. Оставайся до Рождества, – предложил сосед-шашист.
– У меня же поезд вечером! – вспомнил я.
– Эх, – сложил голову на стол сосед.
Тим так и не вышел из комнаты, очки валялись в коридоре.
– Прощайте, хорошие люди, – бормотал я, кое-как одеваясь. – Мне будет вас не хватать.
– Ты вернёшься? – спрашивал сосед-шашист уже из-под стола.
– Возможно, года через три-четыре.
Пошатываясь, я вышел из подъезда. Остановился и чихнул. От свежести нового года свербело в носу. Я чихнул еще и почему-то вспомнил про художника Мориса Утрилло. Я слышал, что парень выпивал каждый божий день и рисовал ту часть Парижа, которая была под рукой.
Приближались сумерки. Дали бы мне кисть и краски, я бы тоже запечатлел нереально призрачной воздух и розовое небо за новостройками. Там витал дух безумной ясности хронического алкоголизма.
Мир слезился по моим глазам. И чтобы продолжить пить, надо было стать живым. Да, нужно быть полным жизни, если хочешь как следует напиться. Что хорошего в отутюженной рубашке, если она одета на мертвеца? Она тоже мертва и холодна. Что таит вино, которое вливается в безжизненное горло? Это просто машинное масло, дешевая смазка. Никакой души, одна механика. Хочешь плыть по морю Бахуса и выйти сухим, выбирай праздничные рюмки.
Пиво и сигареты
Открыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. Мерзкий вкус во рту и тяжелая голова. Я осмотрелся. Стол и пол вокруг завалены пивными бутылками и окурками. Я брезгливо поморщился. Ну да, это же моя квартирка.
Открыв форточку, проветривая, я начал прибираться к приходу учителя. В одной из бутылок булькнула мутная жидкость. Меня мучила жажда. Выругавшись, я хлебнул выдохшееся пойло. Пошарил в куче мусора, нашел крепкий бычок и закурил.
К приходу учителя в доме, на мой взгляд, было относительно чисто. Только он вошел, как стразу скептически меня осмотрел и сказал:
– Я же говорил тебе, никаких пива и сигарет. Говорил?
– Конечно, говорили, учитель, – я уныло кивнул, опустив голову, не выдержав прямого смеющегося взгляда.
– А ты?
Я пожал плечами. Учитель тоже пожал плечами и развернулся, чтобы уйти.
– Учитель, – позвал я,
Он остановился.
– Что мне делать теперь?
– То же самое. Никакого пива и сигарет. Я приду через месяц.
– И я смогу сваливать отсюда? Сразу?
– Посмотрим. Ты сам-то веришь, что это возможно?
– Верю. Я продержался почти месяц. А вчера было недоразумение, встретил друга, не виделись пять лет.
Учитель никак не отреагировал и ушел, словно его и не было. Настроение испортилось. Теперь еще месяц ждать. А так надоело здесь. Вчера как наваждение – увидел товарища и обо всем позабыл.
Я вышел во двор выкинуть мусор, заглянул в соседнюю продуктовую лавку. Вспомнил, что пиво и сигареты не нужны. Но хозяин уже увидел меня и выставил привычные четыре бутылки пива и пачку сигарет.
– Я забыл деньги дома, – соврал я и развернулся уйти.
– Постоянным клиентам отпускаем в долг. Тебе после вчерашнего без этого никак.
– Сколько раз мы вчера приходили?
– Раз пять точно. Бери.
Сказано было так дружелюбно, что я не удержался, взял пиво и сигареты. Дома я убрал бутылки с глаз подальше в холодильник и стал искать, чего бы поесть. Попадалась только какая-то дрянь, сплошная закуска к пиву: сушеная рыбка, кальмары, сухарики, чипсы.
– Где в моем доме настоящая жратва? – спрашивал я у них, складывая в кучу.
Нашлось немного чечевицы. Пока она готовилась, меня мучила жажда. Когда похлебка сварилась, я сказал:
– Он придет через месяц, а у меня куча дурацкой закуски. Выбрасывать жалко. А что он скажет, увидев её. Начну отсчет с завтра.
И открыл пиво. На третьей бутылке я почувствовал облегчение и закурил.
– Вот и отлично, – подмигнул я пустым посудинам, – теперь всё едино.
Допив четвертую, я швырнул её в угол, крикнув вдогонку:
– Мне всё нипочем! Так и передай остальным!
На следующий вечер я сидел в окружении двух подружек, нескольких упаковок пива и игриво рассуждал:
– Это мир пива и сигарет и всего такого на них похожего. Мне хорошо знаком этот вкус добровольной смерти. Если вам нечего делать в лучшей жизни, то хлебайте больше и затягивайтесь глубже.
– Ты умеешь сказать, – глотнув из банки, произнесла одна из подружек.
– К чему эта болтовня, – закурив, недовольно проговорила другая.
Через неделю я шел по делам. Организм отдыхал от никотиновых смол и дешевой дрожжевой жижи. Мне было легко и весело, хотелось петь. Что я и делал – поблизости никого не было.
– Хватит базлать. – Услышал я добродушный голос, когда, напевая, пересекал безлюдный двор.
– Учитель? – Остановился я.
– Ха-ха, узнаю брата Колю, – засмеялся голос откуда-то сверху. – Вот он хомо дельфинус, человек будущего!
– Учитель! – обрадовался я.
Поднял голову и увидел знакомого гитариста Антонова. Он стоял у открытого окна второго этажа и меланхолично дымил сигаретой. Равнодушный к морали и принципам Антонов проводил дни за терзанием гитары и интересовался только ей, пользуясь, как женщиной, которая влюблена и отдаётся без остатка.
– Заходи, – сказал Антонов.
– У тебя там, наверное, пиво и сигареты? – спросил я.
– Не до того. Я клею обои.
– С чего это?
– Заходи, узнаешь.
– И ты не предложишь мне пива?
– Нет.
Я направился к подъезду.
– Случайно попал в строительную лавку, – с порога начал Антонов. – Купил новые струны, пошел за пивом, задумался и ошибся дверью. Мне сразу приглянулись обои в китайском стиле. Хватило на три рулона.
– И где ты их клеишь?
– Проходи на кухню.
Кухня была обклеена наполовину, но смотрелось неплохо.
– Отлично, – подбодрил я. – Лодки, плывущие по Хуанхэ, как раз то, чего здесь не хватало.
– Может, и коридор обклеить?
– Конечно.
– А чем?
– Есть обои под струганное дереве, будет как забор, а сверху подсолнухи, – предложил я. – Получится свой дворик, засаженный подсолнухами.
– Хорошая идея, – согласился Антонов.
Мы помолчали. Посмотрели в окно.
– Как будто чего-то не хватает? – заметил Антонов.
– Пива и сигарет, – пошутил я.
– Возможно.
– Но нам этого не нужно, – покачал я головой.
– Да уж.
Антонов закурил.
– А все-таки ты молодец, обклеил кухню, – устав от молчания, произнёс я. – Дальше пойдет веселее.
– Хватит об этом.
– Почему? Новые обои – новая жизнь.
– Перестань.
– Не сомневайся.
– Иди ты, – расстроился Антонов.
– Правильный выбор, – гнул я свою линию.
– Причем здесь выбор? Я просто ошибся дверью.
– Удача на твоей стороне. Вместо пива обои взял. Повезло.
– Какая чушь, – поморщился Антонов. – После такой болтовни кому угодно захочется пива.
– Ты прав, мне уже захотелось.
Через полчаса мы сидели в скверике за домом, дули из пластиковых стаканов разливное пиво и дымили сигаретами.
– Неплохо вот так иногда проводить время за кружкой пива и сигаретой со старыми друзьями, – подбодрил я задумавшегося Антонова.
– Неплохо, – согласился он.
– Но новые обои лучше.
– Тьфу ты, – плюнул Антонов. – Дались тебе эти обои. Заткнись, а.
Я прикрыл ладошкой рот. Потом убрал её и глотнул пива.
Антонов нахмурился. Неожиданно он резко встал и уверенно сказал:
– Знаю я, где взять деньги на подсолнухи.
И ушел.
Следующим вечером я лежал в полумраке у открытого окна. Летом легко поджидать утро. Вечер незаметно нагоняет ночь, и вскоре наступает рассвет. Я лежал долго и никак не мог уснуть, всё думал об учителе. Как ему удавалось быть всюду, я не знал. Я бы тоже хотел посидеть утром на набережной Пондичерри у Бенгальского залива, найти выброшенные на берег деньги, а вечером мотнуть в горы Алтая.
Под окном кто-то зашептался:
– Вон, видишь, открытое окно? Может, залезем туда?
– Там живет бухарь. Всё, что мы найдем там, это кучу пустых бутылок.
– Может, он в завязке и купил себе телевизор.
Я пошарил рукой возле кровати, нащупал бутылку и бросил её в окно. Она разбилась, и кто-то испуганно выругался:
– Я же тебе говорил!
В полдень я вышел из дома с твердым намерением навсегда отказаться от пива и сигарет. Я не хотел ни того, ни другого. Я обошел пол города, сделал всё задуманное, моё намерение не пить было таким твердым, что к вечеру сделалось скучно. Борясь со скукой, я напился кефира и до утра мучился слабостью в желудке.
Спускаясь в ночной клуб, я помнил, что продержался без пива девять дней. Меня пригласили друзья музыканты, они готовились к выступлению. Стол был уставлен пивом и пепельницами. Я брезгливо поморщился. Все кругом накачивались и курили. Разговор с друзьями не клеился, я нервно закурил. Потом, задумавшись, хлебнул пива.
– Блин! – выругался я, заметив, что сижу с пивом и сигаретой. – Что здесь происходит? Я курю и пью пиво!
– Давай, давай. Не стесняйся, – поддержали друзья, расчехляя инструменты. – Мы сейчас дадим жару.
Через два дня я вернулся домой желтый от пива и сигарет. Несколько дней я не высовывался из дома, пил зеленый чай, квас и молоко. Потом пошел за продуктами и встретил старого дружка.
– Чем занимаешься? – спросил он.
– Ничем. А ты?
– Поставил звуковую карту на комп. Сижу дома, пишу песни.
– Круто, молодец, делом занят. Не пьешь?
– Нет. Мешает. Хочешь записаться? Ты, вроде, раньше что-то там пел, сочинял.
– Да, хотелось бы попробовать. Помню, в юности мечтал о карьере рок-звезды. В пятницу был на концерте в клубе. Я тоже так могу на сцене чудить.
– Пошли ко мне, попробуем на что ты способен.
– Только никакого пива.
– К чему оно нам.
Мы пришли к другу. Я спел по-английски о прогулке вниз по улице в легком подпитии.
– Как песня называется? – спросил друг.
– Даун зе стрит сонг. Посвящается моей никчемной жизни.
– Давай еще разок.
Сделали с десяток дублей. Голос у меня подсел.
– Без выпивки не идет, – проговорил приятель и закурил.
– Ты же обещал, – взмолился я.
– Да, да, я обещал, – кивнул приятель и достал из холодильника початую бутылку водки. – Водка не пиво, давай для куража.
После третьей рюмки процесс пошел бодрее, к утру песня была готова.
– Неплохо, – сказал приятель, прослушав материал.
Он еще пару раз одобрительно качнул головой, глядя на меня, и уснул с недокуренной сигаретой. Выспавшись, мы похмелились, выкурили по сигарете и разошлись. Два дня у меня болело сердце, я был сам не свой.
Когда в дверь постучал учитель, дом был вылизан, как корабль во время штиля.
– Здравствуй, учитель, – жизнерадостно улыбался я.
Чувствовал я себя хорошо.
– Привет. Сколько ты без пива и сигарет? – сразу перешел к делу учитель.
– Неделя и четыре дня.
– Неплохо, – сказал учитель и крепко пожал мне руку.
– В чем дело? – не понял я. – Теперь можно пить пиво и курить сигареты?
– Теперь тебе нужно, по меньшей мере, полгода торчать здесь без пива и сигарет.
– Полгода?! – расстроился я.
– Да, полгода, не меньше. А если опять нахлебаешься, то и больше.
– Нет, только не это! – испугался я.
– Ты сам делаешь выбор. Пиво и сигареты или…
– Никакого или! – перебил я. – Я так больше не могу! Забери меня отсюда! Иначе я сойду с ума! Я ненавижу пиво и сигареты! Они сами в меня лезут, как к себе домой!
– Выбор делаешь ты, – учитель повернулся к выходу.
– Э, нет, постой, – схватил я его за руку, – это не я делаю выбор, это они меня выбирают.
Учитель поморщился от моих слов, как будто я схватил его не за руку, а за яйца.
– Если ты будешь и дальше так думать, мы не скоро увидимся.
– Стоять! – я преградил выход. – Мне терять нечего!
– Чего ты хочешь? – спокойно спросил учитель.
– Пойдем, выпьем пивка, а.
Мы сидели в моем дворе на перекошенной лавочке и пили пиво. Учитель делал большие глотки и пускал дым колечками.
– И чем тебе здесь не нравится? – спрашивал он. – Пей себе пиво, кури сигареты. В чем проблема?
– Я хотел бы делать это в другом месте. Здесь всё как-то бессмысленно. Тем более без пива и сигарет. Еще надо работу искать, я много задолжал за квартиру.
– В другом месте может и не быть пива и сигарет.
– Что же делать? У меня такое ощущение, что я закончу свои дни, сжимая недопитую бутылку пива и тлеющую сигарету.
– Всяко может быть.
– А как же ты? Как ты держался без пива и сигарет?
– Я не люблю пиво и сигареты.
– И я не люблю! – заорал я. – Мне больше нравится вино и шишки!
Учитель с интересом посмотрел на меня и засмеялся:
– Кажется, ты не в себе. Тебе, и правда, надо отсюда сваливать.
– Но как?
– Не пей пиво и не кури сигарет, – посоветовал учитель.
– О! – завопил я. – Зачем ты издеваешься надо мной?
– И нервы у тебя ни к черту, – посочувствовал учитель. – Видишь, до чего тебя довели пиво и сигареты.
Я сжал кулаки, но сдержался. Допил пиво.
– Пойдем, отольем, – предложил я.
– Ты иди, а тебя здесь подожду, – улыбнулся учитель.
Когда я вернулся, на лавочке никого не было. Со всей дури я пнул пустую бутылку, и она разлетелась вдребезги, врезавшись в стену дома.
Из окна выглянула соседка:
– Опять нажрался, козёл! Иди домой проспись, а то милицию вызову!
Я вышел со двора. Летний выходной день был в разгаре. Мимо прошли подростки, они курили и пили пиво на ходу. Недалеко на лавочке сидели две молодые женщины, они жеманно затягивались тонкими сигаретами и делали осторожные глотки из маленьких пивных бутылочек. Из магазина выполз потрепанный старикан с трехлитровой пластиковой баклахой дешевого пива, он довольный дул в папиросу.
