Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену…
Джейн Остен. Гордость и предубеждение
Все знают, что девушка, располагающая красотой, должна подыскивать себе мужа…
Я, Лиза
В тридцать лет кто замужем, тот замужем, а кто не замужем, тот не замужем.
Моя мама
Глава 1
Дома считается, что у меня легкий характер, и если есть недостатки, то обаятельные: я эгоистка, слишком чувствительная, очень обидчивая, и у меня излишне развито воображение. Мама говорит, что я отчего-то возомнила, что все должно происходить по-моему, и даже в ее жизни все должно происходить по-моему. Иногда я чувствую себя самым незначительным человеком на свете, а иногда мне действительно кажется, что я обладаю особой силой, могу влиять на события, двигать людьми, как шахматными фигурами, как будто все вокруг – персонажи романа, а я одна настоящая. Мама говорит, что в юности люди часто думают, что они управляют миром, но скоро я пойму – не я управляю миром, а мир управляет мной. Не знаю, что она имеет в виду, я не позволю никому мною управлять!..
Вне дома считается, что у меня тяжелый характер: упрямая, с большим самомнением, с перепадами настроения, то чересчур общительная, то замкнутая.
Меня очень волнует, как все эти черты могут сочетаться в одном человеке и какая же я на самом деле? Мама говорит, что я слишком интересуюсь собой. Иногда я очень себя люблю, иногда ненавижу, а иногда люблю и одновременно ненавижу. Мама говорит, что в этом нет ничего страшного, что каждый человек в юности любит себя страстно, но неразделенной любовью. Не знаю, что она имеет в виду, но я – не каждый человек!..
Деление на тяжелый и легкий характер неправильно, упрощенно. Каждый человек представляет собой не одну застывшую монолитную личность, а несколько личностей, и чем ярче выражен каждый тип личности, тем человек ярче и интересней. И если посмотреть результаты моего теста – это не глупый тест из глянцевого журнала, а научно выверенный при помощи математической статистики, – во мне много разных типов личности!
Я люблю быть одна, я очень люблю быть одна – в одиночестве можно думать без помех и делать все, что хочется. Но… что, собственно говоря, может помешать мне думать и чего я могу захотеть, что я непременно должна делать наедине с собой – есть варенье из банки руками или танцевать в маминой длинной юбке перед зеркалом?.. Я ненавижу быть одна.
Но люблю я одиночество или ненавижу – это факт моей личной жизни, а не биографии, потому что на самом деле мне совершенно невозможно побыть одной. В семье главное – любовь и внимание друг к другу, и у меня… у нас все это есть, и даже в избытке.
Говорят, что большие семьи ушли в прошлое. В прошлом остались милые семейные традиции: вечернее чаепитие на веранде под абажуром, чтение вслух, домашние спектакли, непритязательное музицирование – одна сестра играет, другая поет, третья переворачивает ноты, четвертая мечтательно смотрит вдаль… Прелестная картинка!
Но мы в нашей семье стараемся сохранить эту трогательную патриархальность – а что же нам еще остается, если наша семья еще не ушла в прошлое, если нас четверо, четыре сестры?..
Теплым майским вечером мы сидели на веранде и наслаждались кто чем: Женя любовалась цветущими в саду яблонями, Мария, как обычно, что-то читала, я… чуть не сказала «вышивала»… я читала книгу «Математический анализ и линейная алгебра».
А вот и домашний спектакль!
На веранду влетела Лидочка, прижимая к груди голубую кофту, и тут же вскочила Мария с возмущенным, но уже готовым к отступлению криком:
– Отдай, отдай, это моя кофта! Это мама мне купила!
– Нет, моя! – Лидочка спряталась за кресло и показала язык: – Бе-е, ме-е, рева-корова!
– Я не рева-корова. Дело не в кофте, а в принципе. Тебе, Лидочка, всегда достается все лучшее… Это несправедливо и прежде всего идет во вред тебе самой, – поучительно произнесла Мария.
Лидочка, не выходя из-за кресла, натянула на себя измятую в боях кофту, удовлетворенно улыбаясь, повертелась перед нами:
– Красиво? По-моему, супер!
Женя послушно кивнула, любуясь Лидочкой, притянула Марию к себе, прошептала:
– Я подарю тебе свои серьги, те, что тебе нравились, хочешь?
Мария заплаканно вздохнула – хочет. Уселась в кресло и принялась читать, но тут же подняла голову от книги, значительно сказала:
– Сенека говорил, что доказательства свойств характера можно извлекать из мелочей. Так вот, Лидочка всегда выбирает из вазы самое большое яблоко, всегда отнимает у меня новые вещи… Вывод: Лидочка – нахальная эгоистка.
Вот уж открытие. Если бы Сенека был знаком с Лидочкой, ему не нужно было бы извлекать доказательства свойств ее характера из мелочей, он мог бы просто сразу же признать: Лидочка – нахальная эгоистка.
Лидочка – нахальная эгоистка, обаятельная даже в своем эгоизме, а бедная Мария – необаятельная неэгоистка. Мария с детства отличница по всем предметам – ей были одинаково интересны математика, история, физкультура, пение, и она всегда как будто с поднятой рукой и снисходительно смотрит на всех со стороны, как отличница на прогульщиков. Неужели стремление к знаниям делает людей необаятельными?
– Зато я добьюсь в жизни всего… – убежденно сказала Мария.
– Чего? – смешливо спросила Лидочка. – Чего ты добьешься, ботаничка?
Ботаник – это подвид Homo Sapiens, любит учиться, встречается в библиотеках, музеях, часто носит очки.
– Что ты там изучаешь? Кому нужна эта твоя онто… чего?
Мария учится на философском факультете, и ее будущая специальность – «онтология и теория познания». Для постороннего уха это звучит немного странно и неконкретно, как будто Мария – средневековый ученый-схоласт. Отец говорит, что для ученых-схоластов было характерно доскональное изучение вопроса со скрупулезным рассмотрением всех возможных случаев и высокая культура цитирования, – это характерно и для нашей Марии. Она постоянно цитирует и досконально изучает мир вокруг себя – у нее есть все энциклопедии, которые можно найти в книжных магазинах, включая энциклопедию вин и энциклопедию секса. Зачем ей энциклопедия секса – загадка, но уж такая она, наша Мария, – хочет все узнать и систематизировать.
– Онтология нужна всем! – возразила Мария. – Онтология – это эксплицитная спецификация концептуализации, где в качестве концептуализации выступает описание множества объектов и связей между ними. Формально онтология состоит из понятий, терминов, организованных в таксономию, их описаний и правил вывода… Аристотель считает, что…
– А-а! – зажав уши, завизжала в ответ Лидочка. – Замолчи, замолчи!.. – Лидочка вертелась, улыбалась и корчила смешные рожицы. – Я и без учебы добьюсь побольше твоего…
– Добьешься того, что станешь проституткой, – пробурчала Мария, и Лидочка юлой бросилась к ней, выхватила учебник философии и, запрыгнув на кресло, весело заверещала:
– Я – проституткой?! А ты даже еще не целовалась! Тебе больше ничего не остается, только учиться! Тебе уже восемнадцать, тебе уже надо иметь целую кучу любовников, а ты еще даже не целовалась, ха-ха-ха!
– Не нужна мне твоя куча!.. И целоваться мне не надо…
– Врешь, целоваться всем надо!..
– Сама ты врешь, идиотка!
– Зануда, очкарик, а ну-ка попробуй отними свою дурацкую философию… Ой, мамочки! – вскричала Лидочка. – Женя! Эта дура Мария меня ущипнула!..
– Девочки, не ссорьтесь… – тревожно сказала Женя.
Мы стараемся поддерживать милые семейные традиции, потому что нас четверо, четыре сестры. Отчего же четверо, так несовременно много?.. Нас четверо не по родительской беспечности, не по религиозным соображениям, но потому, что родителям очень хотелось мальчика (как будто мы аристократическая семья и нам требуется наследник родовых земель), они все ждали и ждали мальчика, а у них рождались мы.
Зато они могут утешаться тем, что мы, девочки, настолько разные, что некоторых из нас можно было бы считать мальчиками, например меня, – по выбранной мною профессии, а не по сексуальной ориентации. Если бы мама слышала, как я шучу, она была бы недовольна, – она считает, что я слишком много смеюсь, говорит «смешно дураку, что нос на боку», говорит, что я глупо шучу. Но у меня бывают в среднем три смешные мысли в минуту, а одна-две глупости на три смешные мысли не так уж много.
В нашей семье, как положено во всякой большой семье, имеется одна настоящая красавица – старшая, Женя. Она красавица не только по семейным меркам – быть красавицей по семейным меркам немногого стоит, – наша Женя действительно красавица.
Как описать красоту? Глаза, нос, рот – это ни о чем не говорит… Женя – золотая и розовая. Золотоволосая, с нежным розовым лицом, голубыми глазами, прозрачной кожей и такая аккуратная, что к ней можно приклеить надпись «стерильно». Но при всем этом кукольном антураже Женя не похожа на Барби, а похожа на ангела. У нее на лице проступает душа, и впечатление стерильности создается не от ее нечеловеческой аккуратности, а от чистоты ее души.
Тогда вопрос: почему Женины фотографии не украшают страницы модных журналов, почему она не модель, не актриса, не светская львица, не жена какого-нибудь олигарха и вообще ничья не жена? Да просто потому, что у каждого своя судьба. Женя не модель, не актриса, не светская львица и вообще не львица, Женя – застенчивый ангел.
Считается, что если девушка красива, то счастье или хотя бы личная жизнь у нее в кармане. Как бы не так! Женя – красавица, ее красоту и духовное совершенство оценит любой, но где он все это оценит?
Советы глянцевых журналов Жене не подходят: Женя слишком взрослая и сонная, чтобы ходить в ночные клубы (даже если считать, что именно в ночной клуб молодой человек отправится в поисках серьезных отношений), она не посещает дорогой фитнес-клуб, где могла бы встретить свою любовь на беговой дорожке, у нее нет машины, чтобы сделать вид, что она сломалась, и чтобы какой-нибудь прекрасный принц ее починил… Остается только знакомиться на улице, но есть девушки, с которыми знакомятся на улице, а есть Женя. Ею можно любоваться издали, к ней никто не подойдет.
К тому же она работает в максимально неинтересном в смысле женихов месте – медсестрой в детской поликлинике. И даже там, в поликлинике, она не на людях, а в закрытой от взглядов лаборатории, делает клинический анализ крови и другие анализы. Так что даже если какой-нибудь олигарх или светский лев случайно принесет на анализ свою баночку в детскую районную поликлинику на Петроградской, он все равно не увидит розово-золотую красавицу, которая занимается его баночкой.
Почему у Жени такая ненарядная профессия? «Но ведь без анализов врачи не могут правильно поставить диагноз», – говорит Женя.
Не то чтобы Женя была тупицей, которой ничего не оставалось в жизни, кроме баночек. Она примерно училась в школе, но как ни заставляла ее мама поступать на престижный факультет менеджмента, обещая ей, что в этом случае она выйдет замуж за всех директоров иностранных компаний сразу, наша нежно-улыбчивая тихоня вдруг обернулась непослушницей и тайком отправилась учиться на медсестру. Это было странно – чтобы Женя перечила маме?! Она была так тиха и упряма, как будто знала что-то важное, но что? Что без анализов врачи не могут правильно поставить диагноз?..
Женя слишком романтичная. Я люблю Женю больше всех на свете, но когда она взволнованно лепечет что-то о духовной близости, о любви-единственной-на-всю-жизнь и тому подобной сентиментальной чепухе, я готова ее укусить! Наивность, робость, восторженность – весь этот прелестный набор барышни девятнадцатого века сейчас не пригоден и даже опасен… Хотя, если что, у этого глупого романтического зайца всегда есть я.
Ох, чуть не забыла – Жене двадцать четыре года, Женя у нас на выданье.
Следом за Женей я – мне двадцать один. Женя – красавица, а я, я кто?.. Не знаю, как определить мое амплуа. Не красавица, тогда, может быть, умница?.. Я учусь в университете на прикладной математике, на кафедре «Теория вероятности и математическая статистика», мой диплом называется «Специальная теория относительности и релятивистская астрофизика»…Нет, все-таки умница у нас Мария.
Лидочка уверяет, что Марии только и остается быть умной, потому что она «очкастая занудливая уродка». До трех лет Мария была Машей, но в три года она надела очки и потребовала называть ее Марией. Мария действительно классическая дурнушка: маленькие глазки, толстенькие щечки, носик картошечкой. Но она обязательно похорошеет с годами, ведь с годами на лице отражаются личностные качества человека – на ее лице отразится ум, а также Сенека, Шопенгауэр и другие философы.
У нас никогда не было репетиторов, домашних учителей и даже возможности заниматься в кружках – мы ведь живем за городом, но на чердаке нашего дома огромная библиотека из семьи отца, так что те из нас, у кого было желание развиваться, имели эту возможность. «Те из нас» – это Мария. Мария читает как дышит, она читает всегда, не книгу, так учебник.
Ну, а те из нас, кто хотел бездельничать, имели полную возможность вырасти совершенно невежественными девчонками, – Лидочка, к примеру, считает, что Сингапур находится в Индии, а сказку про Буратино написал Лев Толстой.
– Вы еще не знаете, а я иду в ночной клуб, – торжественно заявила Лидочка. – Меня пригласил один человек.
– Один человек – некрасивый, лопоухий, ниже Лидочки ростом… – мстительно отозвалась Мария и с надеждой добавила: – Мама тебя не пустит в клуб…
Лидочке пятнадцать лет, она учится в престижной гимназии на Петроградской, маме стоило больших трудов отдать ее туда, но она считает, что самое важное – с самого начала иметь «приличные знакомства», а не прозябать в обычной школе среди обычных детей, как когда-то мы с Женей и Марией.
– Ничего не лопоухий!.. – надулась Лидочка.
Лидочка… Отец говорит, что в Лидочке виден пылкий темперамент и умение во всем найти собственную выгоду. Лидочка… нет, лучше я пока не стану окончательно определять ее амплуа, она ведь еще ребенок, а ребенку можно извинить легкомыслие, эгоизм, стремление к развлечениям и страстную любовь к платьям, кофточкам, белью, туфелькам, сумочкам… Трудно сказать, к чему Лидочка не испытывает страстной любви… возможно, к мужским фетровым шляпам. Да, пожалуй, к мужским шляпам она равнодушна. Так что у Лидочки есть шанс перемениться к лучшему.
Лидочка учится в девятом классе, но мы уже обсуждаем ее выпускное платье, а также выпускные туфли, выпускное белье – все выпускное, кроме выпускных экзаменов. Ну, а где Лидочка будет учиться дальше – об этом мы, как говорила Скарлетт, подумаем завтра. Пока что семейные амбиции по поводу Лидочкиного образования сводятся к тому, чтобы ребенок получил аттестат зрелости.
– Лидочка, хочешь, я расскажу тебе, что мужчины ценят во внешности женщин? – вкрадчиво сказала Мария. – А ты мне за это…
– Что ценят мужчины, что? – жадно спросила Лидочка. – Ну скажи, ну пожалуйста… Хочешь, я за это дам тебе надеть твою голубую кофту?.. Хотя тебе все равно не идет голубое, ты брюнетка, а я блондинка!
– За это ты сегодня ночью не будешь орать, чтобы я выключила свет, и дашь мне спокойно почитать хотя бы до утра…
– Хорошо, но тогда ты поможешь мне накрутить бигуди перед сном, а утром накрасишь мне губы, а то у меня не получается ровно, – торговалась Лидочка.
Я не знаю, как эта странная парочка – Мария с книжкой и Лидочка с помадой и бигуди – существует в одной комнате, разве что Мария по ночам привязывает Лидочку к кровати и читает ей из древнегреческих авторов, а Лидочка накручивает Марии тайком волосы на бигуди и мажет губы помадой.
– Так вот. В Америке был проведен опрос с целью определить, что мужчины ценят во внешности женщин, – важно сказала Мария. – Было опрошено десять тысяч человек, и вопреки распространенному заблуждению выяснилось, что мужчины предпочитают брюнеток.
– Брюнеток? Не может быть! – разволновалась Лидочка.
– Также были развенчаны и некоторые другие мифы. – Мария демонстративно оглядела Лидочку. – Например, значительная часть мужчин не одобряет косметику. Ногти ярко-красного цвета, как у тебя, Лидочка, также несут отрицательный заряд. Опрошенные считают, что накрашенные девушки поверхностные или тупые и не способны составить счастье приличного молодого человека.
– Мне и самой такие мужчины не нужны. Так могут считать только ботаники, – уверенно ответила Лидочка.
– А мне не нужны другие. Я хочу, чтобы мужчина мог поговорить со мной о… например, о Шопенгауэре, – упрямо сказала Мария. – Ну, и чтобы он был красивей, чем у тебя.
Чаще всего наши разговоры клонились к мужчинам, и мы уже давно выяснили: для Жени главное в мужчине – доброта, для Лидочки – чтобы было весело, для Марии – ум и чтобы было как у Лидочки. У Марии сложное отношение к Лидочке – она постоянно учит Лидочку и делает ей замечания, но одновременно соперничает и пытается подражать.
– У меня будет красивый муж, а у тебя некрасивый, потому я красивая, как мама, а ты очкарик, – по-родственному откровенно заявила Лидочка.
Наши родители оба красивые. На молодых фотографиях видно, что мама была хорошенькая, как кукла, но про взрослую женщину не говорят «хорошенькая», с возрастом у кукол миловидность облетает и остается лицо. Мама с возрастом стала хуже, на ее лице выступила простоватость, а отец – высокий лоб, умные печальные глаза – становится лучше и лучше.
Странная игра природы в нашей семье: Женя взяла от родителей самое лучшее, золотистой красотой удалась в мать, а тонкостью черт – в отца. Женя – красавица, мне выпал утешительный приз – «видна порода», Мария – откровенная дурнушка, а к Лидочке перешли мамины цветущая миловидность и простоватость.
И еще – в Лидочкиных чертах лица проступает что-то… Если бы Лидочка не была моя младшая сестра, я бы сказала, что у нее порочный рот. У мамы бывает такой рот, когда она чего-то очень хочет и знает, как это получить. Но у мамы это проявляется лишь иногда, а у Лидочки всегда.
– Мне все говорят, что я красивая, – настаивала Лидочка.
Лидочка очень озабочена своей внешностью, но ее нельзя за это ругать – она еще ребенок. Когда я была младше, я тоже тщательно перебирала все отзывы о себе.
Ангел Женя говорит, что я о-очень красивая, но я не дура, чтобы поверить ей. Лидочка повсюду болтает, что все ее сестры, кроме Жени, чучела, значит, я все-таки чучело…
Учителя в школе говорили – «в этой девочке видна порода», но что это – порода? Длинноватый нос с горбинкой, высокий лоб, круто вырезанные губы, зеленые глаза и темно-рыжие волосы, не того цвета, за который дразнят «рыжий-рыжий-конопатый», а лисьего, – это порода? Я так долго рассматривала себя в зеркало, что мне начинало казаться, что девочка в зеркале – не я. И я мысленно описывала эту чужую девочку как будто другого человека: треугольное личико, глаза на пол-лица, немного слишком большой яркий рот, в общем, очаровательное лицо с неправильными чертами… Но все это было, когда я была подростком, и я уже давно не создаю пленительный образ себя, а просто смотрю в зеркало и вижу – мило, но ничего особенного.
– Девочки, вы не представляете, что у нас случилось! – Мамин голос звучал откуда-то сверху, словно ее дух парил в воздухе, и это был очень взволнованный дух. – Девочки, вы не представляете, что у нас случилось! Лидочка, солнышко, как тебе идет кофта Марии! – Честное слово, мама произнесла эти слова, еще не появившись на веранде, – как она могла увидеть?
Впрочем, даже если мамы нет с нами в комнате, то она все равно есть, потому что мама у нас везде. Каждое слово, сказанное нами, становится ей известно, и каждый шепот, и каждая мысль… Это можно объяснить специальными свойствами пространства и времени, акустическими эффектами, а также маминым прекрасным слухом. Возможно, все еще проще: каждая из нас, кроме меня, секретничает с ней о своем и вольно или невольно выдает остальных. Или совсем просто: у мамы имеются шпионы, внедренные ею в наши головы.
На веранду вошла запыхавшаяся мама.
– Ох, мои дорогие, и еще раз ох. Лидочка, деточка, иди, я тебя поцелую.
Лидочка – мамина любимица, но мы почти не ревнуем, за пятнадцать лет привыкли.
– Сейчас вы все узнаете. Мы должны прямо сейчас все обсудить на семейном совете и выработать план. Где ваш отец?
Мама – бывшая хорошенькая куколка с печатью простоватости на лице. Мама – крупная женщина с властным лицом и тяжелой гривой волос. Мама – пышная легкомысленная красавица, из тех женщин, что никогда не перестают ощущать себя красавицами. Мама – располневшая растрепа домохозяйского типа в застиранном халате. Мама – женщина-подросток с волосами, завязанными в хвост, в джинсах и черном свитере.
Да-да, мама – хамелеон. У нее удивительная способность менять имидж в зависимости от обстановки. Затянутая в строгий костюм мама выглядит как руководитель завода или депутат, глядя на нее в кофточке с кружевными оборками, все говорят «а-ах!» – так жарко она пышет зрелой красотой, а в джинсах мама каким-то чудом кажется худенькой и меньше ростом и приобретает богемно-интеллигентный вид.
Сегодня мама выглядела властной и хлопотливой – это ее домашний имидж, в этом имидже она обычно выходит из дома по мелким надобностям – навестить соседей или в магазин.
– Где ваш отец?! – требовательно повторила мама.
Мама всегда так искренне возмущенно спрашивает «где ваш отец?!», словно не знает, что мы всегда внизу, а отец наверху. Наша жизнь протекает внизу – на первом этаже у нас кухня, гостиная, веранда и маленькие комнатки неизвестного назначения, в одной из них кладовка для овощей, в другой кладовка для лыж, в третьей кладовка для секретов – там стоит диванчик и можно протиснуться боком, упасть на диванчик прямо от двери и посекретничать. На втором этаже спальни – звучит, как будто речь идет об английском загородном доме, а на самом деле это три крошечные комнатки, – моя с Женей, Марии с Лидочкой и мамина. Мы – на первом этаже и на втором, а отец на третьем, в голубятне. Отец проводит весь день и весь вечер, а иногда и всю ночь у себя наверху, в кабинетике – крошечной каморке, до потолка заполненной книгами и бумагами.
Наш отец – знаменитый ученый, один из лучших византинистов в мире. Правда, знаменит он только среди ученых-византинистов, а это очень узкий мир, – отец говорит, что византинисты малочисленны, как дальневосточные лесные коты. Отец – единственный ученый в мире, который специализируется на периоде от начала крестовых походов до падения Константинополя.
Интерес к истории и культуре Византии очень большой – я могу судить об этом по тому, что каждый год за отца борются несколько европейских и американских университетов – предлагают прочесть курс лекций. Также я могу судить об этом по огромной переписке – отцу приходят письма со всех концов мира. Отец отвечает на все письма, не только коллег и студентов, но даже маленьких любопытных мальчиков. Ну, и наконец, я могу судить об интересе к Византии по грантам, которые получает отец. Гранты идут на Лидочкины кофточки и остальные нужды; к примеру, недавний грант на изучение истории Никеи и Трапезунда был использован на ремонт крыши, мамину нутриевую шубу и новый диван… Гранты – это как бы зарплата отца за то, что он всегда сидит наверху, в своем кабинетике.
Я поднялась к отцу и попросила его спуститься вниз.
– Мама хочет сообщить всем нам что-то очень важное. Она сказала, твое присутствие обязательно.
– Передай своей матери привет, – вежливо ответил отец, глядя на меня.
Этот его подчеркнуто внимательный взгляд на собеседника означает, что отец находится между 395 и 1453 годами – временем существования Романии. Романией называли Византию сами византийцы, и так называют ее многие историки.
– Ты подумай, Лиза, в этой статье одной из главных причин поразительных военных успехов арабов в борьбе с Романией и Персией в седьмом веке называют религиозный энтузиазм, и это после всех споров и достоверных доказательств обратного!
– Мама… – настойчиво растолковывала я, – мама, мама, мама…
Отец кивнул:
– Да-да. Совершенно не учитывают того, что Аравия находилась в безвыходном экономическом положении, и арабам необходимы были новые территории! Пусть это не единственная причина военных успехов арабов, нужно принять во внимание условия жизни византийских восточных и южных провинций – прежде всего то, что они были монофизитскими, но…
Я понимала, как это важно для отца, ведь после арабских завоеваний Византийская империя занимала всего лишь территорию Греции и Малой Азии, тогда как до этого – все провинции Римской империи, Египет в Африке, а в Европе Фракию, Дакию, Эпир… Но мама хотела сообщить свою новость максимально торжественно, поэтому я еще несколько раз ходила парламентарием наверх и обратно.
– Передай своему отцу, что я требую его присутствия на семейном совете!.. Скажи, что это касается девочек, их жизни… и смерти!..
– Передай своей матери, что я не собираюсь спускаться вниз по пустякам.
– Передай своему отцу, что он у меня узнает, как не являться на семейные советы… Скажи, что я сейчас поднимусь и выкурю его оттуда, как старую хитрую лису!.. Кстати, у лис очень развит материнский инстинкт. И отцовский, думаю, тоже. Даже лисы, казалось бы, совершенно дикие звери, и то не так равнодушны к своим девочкам, как он! Так и скажи – ему не удастся увильнуть от моей новости, я сейчас сама за ним приду!
Это была пустая угроза – отец чувствовал себя в полной безопасности. Единственная власть, которую он имеет в семье, это решительный запрет для всех заходить в кабинетик, для всех, кроме меня, – отец выбрал меня как связь с внешним миром. По понедельникам заходить в кабинетик разрешено маме, а девочкам, моим сестрам, – никогда. Отец держится со всеми нами ровно, никого не выделяя, и посторонний человек ни за что не догадается, что к Марии и Лидочке он относится иронически, к Жене ласково, но снисходительно. Только со мной отец разговаривает на равных, как со своим другом, я всегда была папиной дочкой, с детства обожала слушать его рассказы – гонки на колесницах, императоры, Цистерна Базилика… Цистерна Базилика звучит волшебно, это одно из самых крупных сохранившихся с древности водохранилищ, в нем нашли сорок цистерн.
– Мама очень просит, на одну минутку, и обещает больше никогда не беспокоить…
– Лиза, мне только что показалось, что твоя мать оставила меня в покое. И тут я обнаружил, что это опять ты с ее поручением. Однако я не имею права полностью отвергнуть и предыдущую версию, что тебя здесь нет и твоя мать позволила мне заниматься своими делами, – закрывшись от меня рукой, произнес отец.
Отец похож на классического ученого из старого кино, рассеянного чудака, чрезвычайно далекого от происходящего. Изредка я замечаю у него короткий острый взгляд, и тогда мне кажется, что отец все видит и понимает, но за этим тут же следует беззащитный нервный жест – отец выставляет ладонь у лица как защиту, как будто закрывается от всех.
– Скажи ей, что я заснул, умер, придумай сама, что хочешь, – бессильно сказал отец и внезапно изменившимся нежным соблазняющим тоном продолжил: – Хочешь, поговорим об аваро-славянском нападении на Балканские владения? В шестьсот шестнадцатом году при Ираклии?
Я спустилась вниз и доложила:
– Папа передал, что он обязательно спустится попозже, и просил начинать семейный совет без него.
– Ваш отец!.. Я больше не в состоянии жить в таком страшном одиночестве! – вскричала мама. – Я все сама, все одна…
– Но, мамочка, он же работает, – нежно возразила Женя. – Не сердись на него.
– Не сердись, – поддержала Мария. – Шопенгауэр утверждает, что умственный труд делает человека непригодным к заботам действительной жизни, особенно в обстоятельствах, требующих энергичной практической деятельности.
– Ну… если уж даже Шопенгауэр… – нерешительно протянула мама. – Ну, хорошо. Раз вашему отцу нет до вас дела и Шопенгауэр его поддерживает, я опять возьму все на себя.
Ангел Женя удивляется, как я могу подмечать смешные черточки в отце и маме. Говорит, что любовь к родителям немыслима без уважения, почтения и так далее. Глупый ангел! Любовь без почтения ничуть не меньше!.. Хорошо, что нас четверо, и маме с отцом достается от всех нас разная любовь – и с почтением, и без!
– Вот что я вам скажу, мои дорогие: мы на пороге новой жизни, – возбужденно сказала мама, она любит говорить красиво. – Вы ни за что не угадаете, что мне сказала Ирка!.. Ну, приготовьтесь – раз, два, три – ку-пи-ли Дом.
Ирка – это тетя Ира, наша соседка и мамина подруга, она первая узнает обо всем, что происходит вокруг, а Дом…
Здесь нужно кое-что объяснить. Мы живем не в Петербурге, а в Лисьем Носу, ближайшем пригороде Петербурга, поселке на берегу Финского залива. Лисий Нос старше Петербурга, ему пятьсот лет.
Лисий Нос – это почти город, от Лисьего Носа до метро «Петроградская», то есть до центра Петербурга, всего двадцать минут на машине или маршрутке, если без пробок. И вся наша жизнь протекает в Петербурге. Лидочка учится в гимназии на Петроградской, Женя работает в поликлинике на Петроградской, Мария и я учимся на Васильевском острове. Правда, первые два курса я училась в Петергофе – математический факультет частично находится в Петергофе, по другую сторону города, и страшно вспомнить – на дорогу в университет у меня уходило три часа, но чего не сделаешь из любви к теории относительности.
Теперь самое важное. Дело в том, что Лисий Нос – особенное место. Этот ближайший к Петербургу поселок у Финского залива – очень престижное место, как московская Рублевка. Земля здесь очень дорогая, и цену на землю знает каждый местный мальчишка, бегающий по лужам в резиновых сапогах, – не так давно жители поселка изумлялись тому, что сотка стоит пять тысяч долларов, потом сотка стала стоить десять, а теперь пятьдесят тысяч долларов.
Самую большую ценность представляют участки у залива. От залива пахнет плесенью, купаться в заливе нельзя, осенью и зимой такие страшные ветры, что кажется, наш дом вот-вот унесет в Волшебную страну, но земля у залива самая дорогая, а мы живем у самого залива.
Это означает, что наш огороженный покосившимся забором участок в двенадцать соток – две сосны, пять яблонь, куст красной смородины и клумба с нарциссами – стоит полмиллиона долларов. Маму это очень занимает, она, как все старые жители поселка, пристально следит за ценами на рынке недвижимости и удовлетворенно оглядывает свои сотки земли, словно пересчитывает деньги в кармане.
Мама любит обсудить, как мы распорядимся нашим виртуальным полумиллионом долларов, прикинуть, какую недвижимость в мире она может приобрести за наши двенадцать соток – две сосны, пять яблонь, куст смородины и клумба. Любит прийти с газетой и, деловито прищурившись, усталым голосом сказать: «Не знаю, что нам лучше купить – виллу в Чехии или апартаменты в Испании?..» В общем, мама, как и все жители Лисьего Носа, чувствует себя властелином мира.