Глава 1. Начало
Летний вечер в небольшом приморском городе выдался вопреки ожиданиям не таким душным и тяжелым, как обычно. После полудня с моря потянул свежий бриз, неся с собой прохладу и надежду на лучшие времена. Все жители и гости города от мала до велика как один высыпали гулять на набережную, чтобы охладить свои иссушенные тяжелым зноем тела под свежим ветром. Море слегка штормило. Небольшая волна ритмично накатывалась на прибрежную гальку. Разномастная публика, не спеша прогуливаясь у моря, оседала в прибрежных кафе, чтобы выпить между прочим стаканчик холодного лимонада или кружку янтарного пива…
Среди пестрой толпы отдыхающих ярким пятном выделялась одна женщина. Ступала уверенно, спина была ровной, как у балерины. Она целеустремленно несла свое пышное тело решительной походкой. Явно по какому-то важному и неотложному делу. Высокая прическа из ярко-рыжих волос делала ее похожей на хризантему, а дымчатые очки придавали образу загадочность.
Наконец она оказалась перед витриной книжного магазина, полностью уставленной печатными изданиями самых различных форматов и жанров. Женщина взялась изящной рукой с аккуратным французским маникюром за ручку неприметной двери. Немного постояла, собирая себя, как хорошая актриса перед сценой, и вошла.
Сидевшая до этого за прилавком девушка, резво поднялась и вышла поприветствовать вошедшую:
– Здравствуйте, Элеонора Валентиновна. Вы сегодня припозднились, скоро заседание клуба, даже кофе выпить не успеете.
Дама, которая оказалась обладательницей такого колоритного имени, смерила ее презрительным взглядом:
– Машенька, только не надо мне указывать, что мне делать. И если я пришла попозже, значит так надо. Ничего страшного, если подождут. Без меня же не начнут.
Она немного смягчила тон, увидев испуганные и несчастные глаза собеседницы:
– Уже пришел кто-нибудь?
Элеонора Валентиновна Сикорская была умна и страдала от этого. Прекрасное образование и множество прочитанных книг отточили ее интеллект до уровня самурайского меча, который негде было применить. Свою профессию переводчика она освоила прекрасно, знакомых изучила вдоль и поперек, и испытывала невероятную жизненную скуку и разочарование, из-за отсутствия достойного оппонента, или, на худой конец, врага, с кем можно было бы померяться силой своего интеллекта и умением решать сложные логические задачи.
Маша с облегчением вздохнула и ответила:
– Да, пришла Саша, она уже там сидит. Борис тут тоже.
Помедлив, добавила тоном заговорщицы:
– И Павел, который «никогданеслужилвправоохранительныхорганах», как всегда, за полчаса пришел.
Потом обернулась к вошедшей в двери девушке и сказала искренним тоном, полным радости:
– А вот и Женя!
Женя улыбнулась, входя, и остальным показалось, что в помещении прибыло света и тепла. Элеонора Валентиновна обернулась и доброжелательно обратилась к вошедшей:
– А, Женечка. Ты сегодня смогла прийти?
Женя ответила просто:
– Да. В такую жару цветы плохо берут. Я отпросилась до вечера.
Сикорская пустилась в рассуждения:
– Жаль мне тебя, разрываешься… Но ведь это лишь в народной пословице учение – только свет. На самом деле ученье – это еще и свобода. Ничто так не освобождает человека, как развитое диалектическое мышление. Вот отучишься…
Тон ее снова приобрел стальные нотки. Она обратилась к продавцу:
– Маша, я еще жду кофе. Через пять минут пора будет начинать.
Женя бесхитростно ответила, распахнув свои детские глаза:
– Как здорово вы сказали про ученье! Я бы никогда не догадалась…
– Это – не я. Это – Тургенев. Он еще «Му-му» написал. Надо тебе чаще бывать у нас, Женечка. Ну, проходи, проходи. Я тоже иду…
Глава 2. Заседание клуба
Элеонора Сикорская, являющаяся председателем книжного клуба, производила самое благонадежное впечатление. Не молода и не стара, средних лет, с роскошной прической из рыжих волос. Перед ней испускала заманчивый запах чашечка дорогого кофе, несомненно, прекрасной обжарки, ибо весь облик этой эффектной женщины говорил, что она не приемлет полумер и ценит свои жизненные привычки и требования превыше всего.
Небольшие, прекрасной формы, серые ее глаза обычно скрывались за дымчатыми стеклами изящных очков, и лишь изредка на окружающих бросался цепкий и оценивающий взгляд, которого, конечно, ей хватало для того, чтобы составить полное впечатление о человеке или предмете.
Пышные формы ее облегало прекрасно сшитое по фигуре платье, неброское, с изящной вышивкой у ворота, на ногах были надеты туфли на танкетке. В руках она держала длинный позолоченный мундштук, на конце которого искрилась небольшая дамская сигарета.
Вокруг ее столика были неравномерно расставлены легкие кресла. Одно из них занимала Александра Твердохлебова. Стройная девушка двадцати четырех лет, в ярком ассиметричном платье, в туфлях на высоком каблуке. Она смотрела сквозь стекло витрины вдаль, задумавшись.
Другое кресло заняла Женя Деревянко, белокурая и задумчивая, но всегда готовая к улыбке, листала роскошно иллюстрированное издание.
Самое дальнее место в углу занимал крупный бритоголовый мужчина Борис Степанович Твердохлебов, сорока шести лет от роду. Он явно чувствовал себя здесь не к месту. Делая вид, что читает книгу, иногда искоса бросал взгляд на Александру.
Справа от Бориса, немного за книжными полками, расположился Павел Иванов. В белой рубашке, при галстуке, с идеальными стрелками на брюках. Он частенько посматривал на Бориса и что-то усердно вносил в свою маленькую записную книжку.
Сикорская уперла свой взгляд опытного охотника в Александру и произнесла:
– Ye scenes of my childhood, whose lov’d recollection
Embitters the present, compar’d with the past.
Александра мгновенно парировала этот выпад, ответив:
– Where science first dawn’d on the powers of reflection,
And friendships were form’d, too romantic to last.
Ее произношение радовало слух своим прекрасным придыханием и таким мягким, округлым R.
Элеонора Валентиновна задохнулась от восторга:
– Александра, ты, как всегда, меня поражаешь. Ты должна быть благодарна родителям за такое образование!
Александра бросила быстрый взгляд на Бориса, скромно сидевшего в углу, и снова перевела его на Сикорскую:
– Элеонора Валентиновна, я же вас просила…
Та ответила:
– Не понимаю, зачем ты их скрываешь. Мне было бы интересно узнать про них…
Внезапно раздался мягкий голос сзади:
– О детства картины! С любовью и мукой
Вас вижу, и с нынешним горько сравнить
Былое! Здесь ум озарился наукой,
Здесь дружба зажглась, чтоб недолгою быть…
Все в изумлении обернулись и уставились на вошедшего.
Глава 3. Йосик. Явление первое
Вошедший в дверь клуба молодой человек был замечательно красив, одет элегантно и скромно, сдержан, но ловок в своих движениях и вообще производил самое приятное впечатление на собравшихся.
Иосиф Виссарионович Либерман, или, как заботливая маменька называла его в детстве, Йосик или Йосечка, рос мальчиком премилым и весьма сообразительным. Он рано понял цену деньгам и тому, какие жизненные преимущества они дарят своему обладателю.
Сегодня это был мужчина двадцати семи лет от роду. Узкое и гармоничное лицо которого притягивало и давало отдохновение взгляду, улыбался он часто и с удовольствием, и каждая его улыбка носила сотни различных оттенков: от задорно-мальчишеской до иронично-грустной… Большие карие глаза взирали на мир спокойно, без страха и суеты. Изредка бросал он цепкий взгляд на симпатичную женщину, и сразу в этих выпуклых глазах, подчеркнутых тяжелыми веками, начинала светиться вековая скорбь народа Сиона…
Одет он был весьма примечательно: белоснежная сорочка с галстуком и бежевый пиджак весьма приличной английской марки, классические брюки и элегантные остроносые туфли. Завершающим штрихом являлись несколько старомодные очки в широкой коричневой оправе, которые придавали его облику некоторую академичность и немного скрывали выразительность этих больших глаз с тяжелыми веками.
Он произнес, слегка картавя:
– Добгый день. Извините, если помешал…
Сикорская ответила заинтересованно:
– А я думаю, что это за явление…
Указала рукой на свободное кресло:
– Прошу, э… – вопросительно посмотрела на мужчину.
Тот понял и быстро ответил:
– Иосиф. Можно Йосик.
Он подошел к креслу, стоящему напротив Александры, намереваясь его занять. Но, когда садился, выронил на пол из кармана своего пиджака бумажник. Возникла неловкая пауза. Все присутствующие увидели, как плотно он набит банкнотами иностранного производства. Павел даже привстал со своего места в изумлении. Не отрывая своего цепкого взгляда от кошелька.
Элеонора Валентиновна попыталась разрядить обстановку:
– Рада приветствовать вас, дорогой Иосиф. Меня зовут Элеонора Валентиновна, можно Элеонора. Это – Александра, художник. Работает в галерее современного искусства.
Это – Борис Степанович…
Иосиф торопливо убрал бумажник и ловко сел в кресло, переводя взгляд с одного лица за другим.
Александра лукаво улыбнулась и сказала:
– Здравствуйте!
Борис Степанович, когда председатель указала на него, запротестовал:
– Да, это. Борис я. Не надо этого, вот.
– А тут что-то пишет Павел. Который никогда… Павел, что вы никогда не делали?
Тот угрюмо ответил:
– Вы про то, что я никогда не служил в правоохранительных органах? Ну и что? Я как-то сказал, чтобы все вопросы отпали. Зачем же теперь меня укорять?
Сикорская парировала:
– Просто вы раз десять это нам уже говорили.
Павел не успокаивался:
– Не десять, а только три раза. Вы же наговариваете на меня.
Обстановка начала накаляться.
Борис снова подал голос из угла:
– Слушай, чувачок, какой же ты все-таки педа… нт.
Он намеренно сделал в слове паузу, чтобы придать ему двойственное значение.
Павел взвился:
– Вы так произносите это слово, будто что-то плохое.
Борис пошел на попятную:
– Успокойся уже.
Но Павел уже завелся:
– Не надо говорить мне «успокойся». Я разве веду себя неадекватно?!
Борис нахмурился, и Павел вдруг внезапно захлебнулся своим гневом буквально. Он поперхнулся, закашлялся и вдруг сразу как-то сник…
Борис Степанович Твердохлебов был мужчиной простым и основательным. Крупное тело его увенчивалось большой головой, начисто лишенной волос. Шея была, пожалуй, коротковата, но ее вполне компенсировала широта и мощь его плеч. Руки его, сильные и крепкие, с короткими пальцами и широкими запястьями, говорили сами за себя.
То, как уверенно и спокойно лежали на его коленях или крепко держали руль дорогого внедорожника, поднимали рюмку хорошего коньяка, сразу давало понять, что Борис – человек серьезный. А иногда даже и опасный. В чем вполне смогли убедиться его сокамерники, когда в девяностых он оказался в местах не столь отдаленных, взяв на себя вину своего друга и бригадира, с которым они в сопровождении пары быков занимались отжатием бизнеса у несознательных коммерсантов. Именно там к нему намертво прилепилось прозвище Сухарь, которым он втайне гордился и старался соответствовать….
Однако никто из завсегдатаев книжного клуба и подумать бы не мог, с кем они имеют дело. Так как на еженедельных заседаниях он был тих и растерян, как первоклассник, потерявший свой портфель. Робко сидел в углу, поджав свои большие ноги. На вопросы отвечал односложно. В дискуссиях участия не принимал, предпочитая молчание всему остальному.
Он и сам бы не дал вразумительного ответа, как неожиданно для себя стал постоянным участником этих собраний. Ведь это была совершенно не его стихия…
Дочь свою, Александру, он обожал больше всего на свете. Когда семь лет назад заболела и умерла его жена, он продолжил воспитывать ее сам, стараясь вложить в свою принцессу все самое лучшее. Девочка росла красивой и бойкой. Прекрасно училась в школе с углубленным изучением иностранных языков, хорошо рисовала, играла в театральном кружке. Крутила отцом как хотела. А он готов был отдать все на свете, чтобы эти маленькие ручки и дальше обнимали его могучую шею. А сияющие радостью глаза смотрели на него с гордостью и восхищением…
Однако,Саша быстро выросла, и восхищение в ее глазах погасло и сменилось раздражением… «Ты чурбан неотесанный, – говорила она отцу. – Нам не о чем с тобой поговорить. Мне стыдно привести домой своих друзей, зная, что дома ты с бутылкой пива смотришь свои бесконечные сериалы про ментов!»
Что он мог сказать на эти упреки? Да, это правда, Сартра и Достоевского он отродясь не читал. Стихи наводили на него уныние. Серьезная музыка мгновенно вгоняла в сон. Образованных людей в его окружении никогда не было и быть не могло.
Но позорить дочку тоже не хотелось… Поэтому, уступив ее настояниям, он согласился разок, только разок посетить это кефирное заведение. Борис отправился в книжный клуб с неохотой, рассчитывая потом компенсировать это тяжелое испытание хорошим ужином со спиртным в своем любимом ресторанчике с выразительным названием «Медвежий угол».
Конечно, это сборище болтливых очкариков, не могло бы его заинтересовать, если бы не одно «НО». Это «НО» звали Элеонора Валентиновна Сикорская.
Первый раз увидев ее в клубе, он просто обалдел. Статная, с высокой грудью и копной рыжих волос, похожих на корону, она сияла и манила, как полярная звезда манит уставшего моряка. «Королева!» – полыхнуло у него в мозгу. «Настоящая. Не дешевка. Знает себе цену. Умная, не чета мне», – автоматной очередью выстреливали мысли одна за другой.
Она сидела боком к нему, совершенно не обращая внимания на затененный угол, где обитал Борис, и вела содержательную беседу с унылым бородачом о какой-то литературной муре.
А он пожирал глазами каждый поворот и наклон ее красивой головы.
Любовался на то, как притопывает ее нога в элегантной туфле во время спора на какую-то возвышенную тему и страдал, зная, что такая женщина никогда не обратит внимание на такого болвана, как он. Права была дочка… Чурбан неотесанный…
Элеонора Валентиновна воспользовалась своими полномочиями председателя клуба:
– Господа, брэк! Что о нас подумает Иосиф. Я уже забыла, о чем я… – замедлилась она. Но быстро вспомнила и с улыбкой сказала: – Ах, да, это – наша Женечка.
Когда вы, гуляя по лесу, вдруг внезапно набрели на маленькую полянку маргариток и, присев на корточки, встретились взглядом с этими чистыми, лазурными глазками, вам понятно чувство, которое каждый присутствующий испытывал, находясь рядом с Женей.
Женя Деревянко, девушка двадцати трех лет, работала флористом в небольшом магазинчике на городском вокзале и сама была похожа на лесной, не бросающийся в глаза, но милый цветок. Она не выделялась ни внешностью, ни напором, не обладала высоко развитым интеллектом, но было в ней что-то детское, почти ребяческое, какая-то жизненная легкость и свежесть. И каждому человеку было рядом с ней тепло и покойно....
– Какие замечательные стихи вы прочитали, – сказала она Иосифу.
– Как это точно про детство, а потом про… студентов, да?
Вгляд ее стал задумчивым:
– Почему вы решили их прочитать?»
Иосиф слегка смутился:
– Да я… собственно…
Сикорская пояснила с видом эксперта:
– Женечка, это же – Байрон!
Женя вопросительно посмотрела на Иосифа. Тот кивнул в знак согласия.
– Стихи написал Байрон. Мы с Александрой прочли в оригинале, а Йосиф напомнил нам перевод этих замечательных строк.
Элеонора Валентиновна обратилась к Либерману:
– Вы знаете, мы тут уже все знакомы. В клубе традиция: кто приходит первый раз, рассказывает о себе. Знаете, такой блиц-опрос.
Йосик бросил цепкий взгляд на Александру и ответил, слегка растягивая гласные:
– Ну что ж… Это интегесно.
Вопросы посыпались как из пулемета:
– Бумага или электрон?
– Время – деньги, а электрон позволяет сэкономить и то и другое.
– Фэнтези или классика?
– В искусстве я предпочитаю реализм.
Потом добавил, снова бросив взгляд на Александру:
– Хотя мне не чужды и некоторые направления авангарда, например, кубизм, или даже я как-то купил картину, написанную в стиле лучизма…
Александра была явно удивлена. Она первый раз с интересом посмотрела на Либермана.
Элеонора поправила:
– Я про книги.
– Ах, да. Тут я, боюсь, всеяден…
– Чай или кофе?
Йосик бросил взгляд на стоящую на столике чашку и ответил уверенно.
– Только кофе!
Сикорская продолжала с напором:
– Три главных слова для вас?
Тот ответил без лишних раздумий:
– Преданность. Бескорыстие. И, скажем, сюрприз.
– Любите сюрпризы?
– Люблю их делать. Думаю, что в этом деле меня уже можно назвать профессионалом.
Сикорская сказала с уважением:
– Спасибо за ответы, Йосиф. Вы очень интересный человек.
Она обратилась к остальной группе, которая уже немного заскучала:
– Предлагаю начать обсуждать книгу. Вопрос на засыпку: что нужно было прочитать?
Женя ответила с готовностью:
– Баллады о Робин Гуде.
– Замечательно.
– Иосиф, вы знали, что мы будет обсуждать это произведение?
Иосиф ответил, немного помедлив:
– Я, честно говоря, пришел именно потому, что увидел, какую книгу решили обсуждать. Мое любимое литературное произведение детства. Понимаю, что нет исторических подтверждений, что такой человек жил на самом деле, но мне нравилась сама идея, которой он был предан: отбирал деньги и богатых и отдавал их бедным.
Борис крякнул саркастически и подал реплику из угла:
– …А жил на проценты.
Все засмеялись.
Иосиф ответил Борису с укором:
– Вот, вы шутите, но Робин Гуд же должен же был на что-то жить, содержать свою… компанию, скажем так.
Борис ответил примирительно:
– Мне Робин Гуд тоже нравится. Но я же знаю правду жизни. Такой не будет честно награбленное раздавать бедным. В лучшем случае изобразит благотворительность…
Либерману этот ответ не понравился. Но он благоразумно решил не развивать эту тему.
Павел Иванов в это время что-то записывал в блокнот.
Александра немного отодвинулась вместе с креслом дальше от Бориса в направлении Иосифа и сказала, глядя тому прямо в глаза:
– А я верю, что настоящие Робин Гуды были и есть! Просто это сейчас не в тренде и про них не пишут в газетах и книгах.
Йосик обрадовался такой поддержке, и с радостью сказал:
– Полностью с вами согласен!
Глава 4. Александра
«Весь мир против меня» – такая мысль часто посещала тревожную Сашину голову.
Ее мятущаяся душа не знала покоя. Ее противоречивый характер часто ввергал ее в какие-нибудь неприятные приключения. Всю свою недолгую жизнь она прожила наперекор судьбе. Все обыденное вызывало в ней отторжение, все обывательское – презрение.
После смерти мамы они остались с отцом одни. Сначала было гнетущее чувство пустоты. Как будто с ней из жизни ушла опорная часть. Стены перестали держать, и вся конструкция рухнула. Только через пару лет из этих развалин начало вырастать новое здание. Но почему-то по какой-то причине оно больше напоминало оборонительное сооружение. А в душе вместо растерянности появилась какая-то злость.
Именно с того момента Саша стала жить наперекор. Все ее поступки шли от обратного. Родители хотели, чтобы она стала учителем иностранных языков, ан нет.
Она поступила на худграф. И стала свободным художником, причем и здесь пошла наперекор традициям, работала в жанре современного авангарда. Организовывала презентации и перформансы. Принимала участие во всех возможных акциях протеста, начиная от экологических, заканчивая протестами против неприятия современного искусства простым обывателем.
Мама любила ее пышные, красивые волосы. Она их обрезала и выкрасила в яркие цвета. В детстве она носила элегантные блузки и юбочки до колен. Теперь им на смену пришли яркие ассиметричные платья и туфли хищных форм.
В деньгах она бы не нуждалась. Ее отец, Борис Твердохлебов, любил свою единственную дочь до беспамятства и ни в чем ей не отказывал. Однако Саша считала унизительным для себя просить у него деньги, заработанные каким-то мещанским, нетривиальным способом.
Да и вообще отец совершенно не соответствовал ее культурно-интеллектуальным требованиям. Он как будто застыл в прошлом. Привычки и манеры его мало изменились со времен девяностых. Интеллектуальное развитие не входило в список его интересов.
Вечера он проводил «культурно», с пивком и рыбой, под какой-нибудь дешевый сериал.
Поэтому Александра настояла на его посещениях книжного клуба, чтобы хоть немного его «образовать». Однако держала родство с ним под страшной тайной. Никто не знал в клубе, что Борис Твердохлебов ее отец.
Как-то раз, незадолго до нынешней встречи клуба, сидя в городской галерее современного искусства, где она работала администратором, Саша изнывала от скуки… Она обвела взглядом уютное помещение, стены с работами местных авторов, литографии и самобытные полотна известных художников…
«Нет, – сказала она себе. – Я не раскисну. Нужно работать!»
Она достала из своей папки чистый лист, художественные мелки и начала сосредоточенно рисовать очередную работу. Этот процесс всегда увлекал ее сознание настолько, что казалось временами, будто она погружается во время работы в другое измерение.
Саша сидела спиной ко входу и так увлеклась, что не заметила, как в галерею вошла пара. Мужчина около сорока лет и женщина лет на десять его помоложе. Оба были одеты ярко и дорого, но с отсутствием вкуса в одежде и чрезмерным увлечением украшениями…
Они огляделись вокруг и подошли к сидящей за столом Александре.
Мужчина прокашлялся:
– Девушка.
Саша вздрогнула от неожиданности и уронила мелок.
Он повторил настойчивей:
– Девушка!
– Да, – Александра поднялась со своего места и приветливо посмотрела на посетителей.
Он покрутил пальцем в направлении картин:
– А это все, что у вас есть?
На слово «все» было сделано особое ударение.
Сашин взгляд потерял приветливость. Она нахмурилась. Смерила собеседника внимательным взглядом и, гордо закинув голову, ответила:
– Это картинная галерея. Туалет дальше по коридору.
Мужчина оторопел от такой дерзости. Он ответил, растягивая гласные:
– Грамоте обучены, вывески читать умеем…
Потом вполне миролюбиво:
– Нам бы картиночку подобрать, для ресторана.
Саша кивнула и с достоинством ответила:
– Хорошо. Что-нибудь подберем.
Глава 5. Галерея
Но подобрать им ничего не удалось. После долгого и бесплодного хождения по галерее придирчивый клиент начал злиться на все авангардное искусство и иже с ним…
– Девушка. Я же вам говорил, что у меня открывается ресторан. А вы мне что предлагаете?»
– Я вам показала работы лучших современных художников, – с нарастающей усталостью ответила Саша. – Пикассо, Малевич, Кандинский… и кое-что из местных работ.
– Пикассо – это где тетка разрезана на куски? Кто же это купит? Блевотина какая-то…
– Может, что-нибудь из сюрреалистических работ вам приглянулось?»
– Еще чего! Наркоманский бред какой-то.
– А вот репродукция Бэнкси. Это одна из его лучших работ.
– Здесь вообще крыса нарисована. Что мои клиенты подумают?
Терпение Александры лопнуло. Она вздохнула:
– Ну что же. Повторюсь. Туалет дальше по коридору. Там висит отличный портрет Пугачевой в молодости. Уверена, что он отлично впишется в интерьер вашего заведения… Только нужно договориться с уборщицей, это ее кумир.
Мужчина оторопел и впал в ступор. Его спутница, до сих пор хранившая недоуменное молчание, вступилась за него:
– Слышь, ты, овца драная. Ты че нас, совсем за быдло держишь?
Ситуация начала попахивать большим скандалом. Из своего кабинета появился директор галереи Валентин Аркадьевич, элегантный пожилой мужчина.
Он ловко ввинтился между оппонентами и произнес задушевным голосом:
– Господа… Дамы… Не нужно ссориться. Культура должна быть доступна каждому.
Саша попыталась отстоять свою позицию:
– Валентин Аркадьевич… – начала она.
Но руководитель прервал ее стальным тоном:
– Саша! Быстро в мой кабинет!
Она кивнула и исчезла из зала.
Валентин Аркадьевич обратил к мужчине свое лицо, на котором светилось смирение и доброта:
– Вы извините ее. Молодость…
– Да нам все равно ничего не понравилось, – ответил тот примирительно…
Маска смирения мгновенно слетела с лица пожилого джентльмена:
– Да? Это неудивительно…
Мужчина заинтересовался:
– Почему?
Валентин Аркадьевич оскалился и ответил голосом сказочного злодея, четко произнося слова по слогам:
– Потому-что-туа-лет-даль-ше-по-кор-ид-ор-у!
Возникла пауза. Мужчина решительно взял свою спутницу под руку. И они вышли из помещения.
Через несколько минут в небольшом уютном кабинете своего руководителя Саша эмоционально объяснялась:
– Я, конечно, все понимаю, у нас маленький город, с культурой здесь плохо. Но должен же быть какой-то предел, Валентин Аркадьевич?
В порыве эмоций она начала расхаживать по кабинету и взмахивать руками.
– Они сами напросились, я полчаса перед ними распиналась! И ладно бы у людей денег не было, ну видно же по ним! Только вы не подумайте, что я себя оправдываю.
Она посмотрела на начальника глазами тонущего котенка:
– Вспылила, да, но что я могу поделать? Тут через одного такие. Никаких нервов не хватает…
Все это время Валентин Аркадьевич молча слушал ее, сидя за своим столом, не прерывая. Он пристально посмотрел на свою молодую сотрудницу и сказал:
– Александра, сядьте.
Она присела на стул.
Директор вздохнул и начал неприятный разговор, который он так долго откладывал. Тон его был спокойным и отеческим:
– Саша, я хочу, чтобы вы меня выслушали очень внимательно и поняли. Дело не в вас и даже не во мне. Но есть объективные обстоятельства. Вы уже взрослая девушка, женщина… Уверен, что вас ждет свой собственный путь…
Саша вскочила и в отчаянии затараторила:
– Валентин Аркадьевич! Давайте я штраф заплачу?! Ну хотите – бесплатно на выходных выйду?!
Валентин Аркадьевич рявкнул, чтобы прервать этот поток страданий:
– Перестань! Ты и так тут почти бесплатно работаешь! – потом подумал немного, может ли он это себе позволить, и добавил: – Дура!
Александра разинула рот в изумлении. Она никогда не слышала от него ни одного плохого слова.
Теперь шеф заволновался и начал расхаживать по своему кабинету:
– Штаны просиживаешь ты здесь. У тебя талант, образование, что ты здесь забыла?
Он посмотрел на нее:
– Мне тебя за ручку на вокзал отвести?
Саша отвела глаза и пробормотала:
– Да не могу я отсюда уехать, Валентин Аркадьевич!
Он ответил резко:
– Я знаю! Забей ты на своего батю и живи своей жизнью.
– Дело не в нем… Ну, не только в нем. Долго объяснять. Не увольняйте меня, пожалуйста!
Тот выдохнул еще раз:
– Дура. Ну не могу я все это больше тянуть. Ни морально, ни физически. Понимаешь ты меня?
Саша отрицательно замотала головой.
Валентин Аркадьевич остановился и сложил руки на груди. Взял паузу. Набрал в легкие воздуха:
– Я закрываю галерею.
Саша простонала:
– Нет.
– Да, Саша, да, это последний месяц. Надо было сделать это еще полгода назад… Теперь до конца своих дней я буду отдавать всю пенсию банку. Слава Богу, осталась квартира…
Повисла пауза.
– И что же будет дальше? – робко спросила она.
Валентина Аркадьевич ответил:
– Тут будет обувной магазин. Я сдам квартиру и уеду на дачу писать картины. А ты станешь великим художником.»
– Валентин Аркадьевич… – начала она плаксиво.
Директор прервал ее:
– Но напоследок мы организуем великолепный вернисаж. С аукционом, музыкантами и буфетом. Как в старые добрые времена…
Он улыбнулся доброй и грустной улыбкой:
– И без тебя я не справлюсь. Поможешь?
Саша молча кивнула.
Глава 6. Первое свидание
Заседание клуба закончилось. И все участники вышли на улицу.
Первым, не прощаясь, ушел Борис, посмотрев на часы. За ним сразу, также быстро, последовал Павел. У входа остались Иосиф, Женя и Александра.
Женя распахнула свои детские глаза и доверчиво сказала Иосифу:
– Вы так хорошо знаете литературу, и в живописи разбираетесь, и в кино…
Иосиф ответил ей прохладно, но скромно:
– Тут ничего особенного нет. Когда у тебя папа в Израиле занимается ювелирным бизнесом, хорошее образование получить гораздо проще.
Женя впечатлилась ответом, но решилась высказать свою точку зрения:
– А мне кажется, что богатство мешает человеку быть… человечным, что ли. Вон, сколько в стране богатых стало, а сколько из них интересуются искусством? А если из них кто и интересуется, то только потому что это модно. Мне кажется, раньше у людей больше было интересов, а сейчас всем просто нужны деньги.
Йосик прервал этот бесконечный монолог раздраженно:
– У вас, как я посмотрю, целая теория. Но ненаучная, – и добавил, почти отвернувшись: – Я не соглашусь с ней.
Александра с достоинством сказала:
– Я тоже не соглашусь. Драгоценному камню нужна и огранка, и достойная оправа, –и процитировала стихотворные строки:
Хоть мудрец – не скупец и не копит добра,
Плохо в мире мудрому без серебра.
Под забором фиалка от нищенства никнет,
А богатая роза красна и щедра!
Она пристально посмотрела Иосифу в глаза и призналась со вздохом:
– Знали бы вы, как тяжело нашей картинной галерее без Робин Гуда, точнее, без мецената. Да просто без состоятельных клиентов, которые разбираются в искусстве.
Женя снова влезла в разговор:
– Стихи – это тоже Байрон?
Саша усмехнулась ее дремучести:
– Нет, Женечка, это – Омар Хайям.
Иосиф заинтересованно выдал:
– Обожаю стихи Омара Хайяма, – и еще, ненавязчиво: – Александра, позвольте узнать, вам в какую сторону?
Саша с готовностью ответила:
– Мне в сторону южного.
Иосиф неискренне удивился:
– Какое совпадение! Мне тоже в ту сторону… – и выдал тоном истинного джентельмена: – Позвольте проводить вас?
И не успела Женя открыть рот, чтобы сказать, что им всем по пути, как Йосик ловко оттер ее от Александры и предложил той свою руку.
На прощание он торопливо сказал:
– Очень рад был с вами познакомиться, Женечка. Прошу простить, что не могу вас проводить. Мне с Александрой нужно обсудить вопрос покупки картин в галерее.
Потом добавил, чтобы скрасить неловкость ситуации:
– Я уверен, что мы еще встретимся на других заседаниях клуба.
Элегантная пара удалилась, оставив Женю в растерянности стоять у дверей клуба.
Александра и Йосик гуляли по набережной, с наслаждением подставляя свои лица под порывы свежего ветерка. Глаза их щурились от лучей заходящего солнца.
Александра первой прервала неловкое молчание:
– А зачем вы соврали про лучизм, Иосиф? Вы же не покупали подобной картины и не имеете представление об этом направлении.
Тот был удивлен ее проницательностью:
– Как вы догадались?
Саша не хотела раскрывать свои секреты:
– Поняла – и все. Так зачем?
Тот ответил искренне:
– Честно говоря, я понял, что вы имеете отношение к живописи, может, даже картины пишете, и хотел вам понравиться.
– А как вы догадались?
Иосиф не остался в долгу:
– Понял – и все.
Саша на время примолкла. Но потом женское любопытство взяло верх:
– А про покупку картин в галерее вы серьезно сказали или для того, чтобы Женю отшить?