В поиске истины

© Владимир Колабухин, 2019

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2019

Об авторе

Владимир Колабухин

Родился 5 июля 1937 года в России, в подмосковном городе Коломна. По образованию – юрист, по профессии – журналист. Автор нескольких книг прозы и стихов. Дипломант ряда отечественных и международных литературных конкурсов, в том числе – Золотой лауреат Германского Международного литературного конкурса «Лучшая книга года» (2015, 2017 гг.) Член Союза российских писателей. Живёт в городе Ярославле.

Кто стрелял в «Бирюзе»?
^{Повесть}

Глава 1

Говорят, понедельник – день тяжёлый. Не знаю, не знаю… Может быть. Но утро того памятного мне понедельника выдалось солнечным. Небо ясное-ясное! Майский воздух, освежённый коротким ночным дождём, был удивительно душист от расцветающей сирени…

Я жил тогда неподалёку от городского отдела милиции, где работал следователем. И до чего же хорошо было у меня на душе в то чудесное утро! Мог не спеша пройтись по затенённому большими старыми липами городскому бульвару, посидеть в укромном уголке на скамейке и помечтать о чём-нибудь заветном, пусть, может, и несбыточном…

Да, утро есть утро! И думается лучше. Недаром говорится, что утро вечера мудренее. Вот и ко мне в то утро пришла мысль, что не настолько уж я закоснел на своей следственной работе, как полагала моя соседка по квартире Леночка – гибкая девушка с мягким овалом лица и большими зелёными глазами. Она учительница русского языка и литературы в школе. Голос у неё мягкий, приятный. К тому же она очень красива. Вместе с её приветливой мамашей Екатериной Ивановной, весьма пожилой, располневшей седовласой женщиной, они занимала две смежные комнаты. Я – третью. Так уж получилось, что однокомнатных квартир нашему отделу не выделили, и меня, выпускника юридического института, просто-напросто «подселили». Елена, судя по всему, была не прочь завести со мной роман. А у меня он уже был, но лишь оставил в сердце боль. И, конечно, я уже стал не настолько наивен, чтобы таять от улыбок хорошеньких девушек, поэтому в обращении с Еленой, наверное, и впрямь был суховат.

«Только что-то вдруг сегодня, – думал я, – её образ словно застыл перед глазами?..»

Я поднялся со скамейки и не спеша направился к выходу. Время в запасе ещё было. Да и служба моя такая, что излишней торопливости не терпит, требует внутреннего спокойствия и уверенности. А то утро было такое замечательное! «Может, – подумал, – и весь день будет таким же?»

Так же не спеша я покинул бульвар, пересёк по белым полоскам перехода залитую солнцем площадь и через минуту был уже в вестибюле отдела. Заглянул в комнату дежурного, а там, кроме его помощника – молодого широкоплечего сержанта Кандаурова, – никого больше не увидел, хотя обычно в это время здесь можно было встретить кого-нибудь из работников уголовного розыска. Значит, ничего существенного за воскресенье не произошло.

Я подошёл к столу Кандаурова, поздоровался и спросил:

– Как дела? Где дежурный?

Сержант устало поднял на меня припухшие от бессонной ночи глаза:

– Здравия желаю, товарищ капитан. Пока всё в норме. Если до девяти не поступит заявлений, то вам сегодня лафа… А дежурный к руководству ушёл – докладывать.

– Твоими бы устами – да мёд пить! – сказал я, улыбнувшись ему. Широкое лицо сержанта наполнилось простодушной улыбкой. И в этот момент на пульте вспыхнул жёлтый огонёк «02».

Кандауров схватил телефонную трубку.

– Милиция!.. Что? А кто говорит?

Я спросил сержанта:

– Ну что?

Он прикрыл ладонью трубку.

– Муж у одной буянит…

И опять в телефон:

– Да-да… Успокойтесь, пожалуйста. Мы немедленно выезжаем.

«Вот так-то, – подумал я, – ничего себе начался денёк!» Вышел в коридор, привычно поднялся по крутой лестнице на третий этаж и зашагал в свой кабинет. Там в открытую форточку вливался всё тот же густой запах расцветающей сирени. Он снова возвратил меня к мыслям о Елене. Как любит она выискивать в её гроздьях «счастливые» соцветья!.. Вот придёт вечер, и я опять пройдусь по бульвару, накуплю для неё сирени. Пусть порадуется!

Улыбаясь своим мыслям, принялся за работу: изучал справки и протоколы, писал запросы, опрашивал свидетелей, проходивших по текущему в моём производстве уголовному делу. Ждал вечера. И дождался – телефонного звонка дежурного:

– Демичевский?.. Срочно с опергруппой на выезд!

Оказалось, сработала сигнализация ювелирного магазина «Бирюза».

Не прошло и трёх минут, а наш «УАЗик», включив сирену, уже мчался по улице. Сидели и гадали: что там, в «Бирюзе»? И самое худшее предположение оправдалось – разбойное нападение.

«Как же такое случилось?» – спросили мы в магазине. И вот что выяснилось.

За пять минут до закрытия «Бирюзы» кто-то позвонил со двора у служебного входа. Думая, что приехали инкассаторы, директор магазина Шляпникова, пожилая дородная женщина, собирающаяся через месяц уйти на пенсию, спокойно открыла дверь и… отшатнулась. Высокий молодой черноволосый мужчина с пистолетом в руке подтолкнул Шляпникову к её кабинету, рванул там со стола одну из инкассаторских сумок с дневной выручкой и перебросил сообщнице, такой же молодой смуглолицей особе, появившейся на мгновение за его спиной.

Ещё до того, как налётчик потянулся за второй сумкой, Шляпникова успела нажать потайную кнопку сигнала тревоги. Завыл «ревун». Преступник отпрянул, выстрелил не целясь и выскочил во двор. Громко хлопнула дверца машины, заурчал мотор, и через несколько секунд всё стихло…

Шляпникова выглядела испуганной, но невредимой. Только губы белые тряслись не переставая.

– Да вы не волнуйтесь, не переживайте так, – попытался я успокоить её и коротко передал в райотдел по телефону первые сведения о случившемся.

Шляпникова расстроенно всплеснула руками:

– Как не переживать?! Ведь чуть не всю выручку унесли!

Она потянулась к графину с водой. Я опередил, подал полный стакан. Пока Шляпникова пила, вместе с экспертом Губиным осмотрел и сфотографировал место происшествия. Собственно, осматривать было почти нечего. Её кабинет, где вёлся наш разговор, находился напротив служебного входа. Налётчик действительно мог за секунды осуществить задуманное.

Над столом, за которым сидела моя собеседница, ярко светила красивая хрустальная люстра. В кабинете ещё лишь один небольшой сейф да несколько стульев. Без особых затруднений нашёл на полу у окна пулю, которая попала в стенку и сколола кусочек бетона, а за косяком двери – гильзу. Следов обуви – много, но все затёртые, и разобраться в них было практически невозможно. Лишь в коридорчике у порога кабинета Губину удалось зафиксировать слабые отпечатки подошвы и каблучка женской туфельки.

Я присел к столу Шляпниковой:

– Так вы говорите, преступников было двое?

– Может, и больше, – не сразу отозвалась она. – Ко мне ворвались двое – мужчина и женщина.

– Как они выглядели?

Но Шляпникова, как и в начале разговора, не смогла описать их подробно: высокий молодой смуглолицый мужчина да такая же молодая его напарница-блондинка – вот и всё. И она расстроенно стала оправдываться:

– Испугалась очень. Какие уж тут подробности, особые приметы. Спросите, во что были одеты, – и то, наверное, не скажу.

– И всё же?

– Мужчина, по-моему, в тёмном костюме, а женщина… в синем платье как будто бы… – смущённо пыталась вспомнить Шляпникова, комкая в дрожащей руке мятый цветастый платочек, которым то и дело обтирала потное лицо. – Кабы не струсила так!..

Я поспешил успокоить:

– Не казните себя напрасно. В ситуации, что случилась с вами, кто не испугался бы. А вы действовали решительно, не дрогнули.

Мне и впрямь было приятно похвалить эту пожилую мужественную женщину. Но она тут же отмахнулась:

– Да какое там решительно! Мне бы после звонка в глазок посмотреть, а не дверь сразу открывать.

– Действительно, а почему вы поторопились открыть дверь?

– Думала, инкассаторы за выручкой приехали. Они всегда в это время появляются у нас.

– Погодите, погодите. Давайте уточним. Во сколько к вам позвонили?

– Я уже говорила – без пяти семь.

– А инкассаторы приезжают?

– В семь. Иногда на минуту-две раньше или позже. Вот что и подвело меня. Ведь звонок был почти в это же время.

Да, видел я этих инкассаторов. Нас дожидались. Даже говорил с ними, поохали они, посочувствовали директорше и уехали.

Я задумался. Интересная вырисовывалась картина: рискованно действовали налётчики! Рискованно, но рассчитано, словно всё по секундочкам выверили.

– Значит, вы считаете, что у преступников была машина? – спросил Шляпникову.

– Но ведь кто-то сразу выехал со двора, кто же ещё?

«Конечно, – мысленно согласился я. – Без транспорта им в таком деле не обойтись. Выстрел могли услышать на улице. Следовательно, кто-нибудь мог заприметить и машину. Теперь только бы найти очевидцев!»

Я был уверен, что и другие члены опергруппы зря времени не теряют. Зевак на улице, когда мы подъехали к магазину, было немало, да и подворный обход ближайших домов, опрос их жителей мог выявить ценных свидетелей. Кто-то из них, к примеру, в момент происшествия выходил из магазина или разглядывал его витрины, кто-то отдыхал на балконе своего дома или сажал там цветы… Короче, должны быть свидетели!

Поблагодарив Шляпникову, я вышел в коридор.

Как и ожидал, мне уже нашли свидетелей: узкоплечего веснушчатого паренька в линялых джинсах и пёстрой рубашке с отложным воротничком и тощую, как жердь, старомодно одетую старушку. Оба сказали, что видели желтое такси, выскочившее со двора почти сразу после выстрелов. Номера машины старушка не приметила. Зато парню, учащемуся художественного училища, запали в память цифры: «37-38».

Я незамедлительно сообщил эти данные дежурному по отделу. Если в машине преступники, и они попытаются выехать из города, им это теперь вряд ли удастся: дежурный передаст мою информацию всем патрульным нарядам и инспекторам ГАИ.

Мы работали до глубокой ночи, делали всё, чтобы раскрыть дерзкое преступление, как говорится, по горячим следам, но… тщетно. Налётчики как в воду канули.

Домой возвратился за полночь. Попытался неслышно пробраться в свою комнату, но Елена тут как тут. На ходу застегнув халатик, поспешила из своей комнаты на кухню.

– Я тебе чаю подогрею.

Отговаривать было бесполезно, и я молча кивнул.

На кухне Лена села рядом со мной за столик и, пока я чаёвничал, не отрываясь молча смотрела на меня зелёными, как виноградины, глазами. Только на этот раз они казались мне чуть погрустневшими.

– У тебя что-то случилось? – спросил.

– Что у меня может случиться. Пей чай, Демичевский, пей, – ответила Лена. Поспешно отвела взгляд и пыталась улыбнуться.

«Господи! – чуть не воскликнул я с горечью в душе. – Так ведь хотел принести ей цветы. Надо же, как всё нескладно получилось».

Глава 2

Утром я проснулся раньше обычного времени. Прошёл на кухню, а Лена уже сидела у окна, задумчивая и чем-то озабоченная.

– С добрым утром! – заговорил я, улыбаясь. – Что нос повесила?

– Здравствуй! – приветливо ответила она. На лице её тоже появилась улыбка. – И всё-то замечаешь ты, Демичевский!

– Профессия такая! – засмеялся я и подошёл к плите. Осторожно потрогал чайник, а он уже горячий-прегорячий. Положил в чашку ложечку растворимого кофе, сахар, залил кипятком.

– Сегодня опять поздно вернёшься? – спросила Лена.

– Пока не знаю, – ответил, отпивая из чашки маленькими глотками дымящийся душистый напиток. Взглянул на часы. Ещё четверть восьмого. Но дома делать нечего, так что лучше немного прогуляться. Я допил кофе, поднялся из-за стола.

– Ну, пока.

Лена рассеянно кивнула, думая о чём-то своём.

В прихожей я поправил перед зеркалом форму, галстук и вышел на улицу.

Этим утром у меня было не столь радужное настроение, как накануне. В девять часов мне предстояло присутствовать на оперативке у начальника уголовного розыска Белова, и вчерашнее событие в «Бирюзе» не выходило у меня из головы. Расследование предстояло трудное, а с чего начинать? Держал, конечно, в голове несколько соображений, да и был уверен, что в уголовном розыске тоже подкинут мне что-нибудь существенное. Ребята там толковые, оперативники классные. И ниточки у нас есть! Хотя бы тот же след протектора с щербинкой, зафиксированный во дворе магазина, описание нападавших и машины, на которой они приехали.

Без пяти девять вошёл в кабинет Белова. Все оперативники уже в сборе. Опустив седеющую голову, Белов медленно расхаживал из угла в угол. Заметив меня, он остановился и, кивком ответив на приветствие, сухо произнёс:

– Что ж, начнём, пожалуй. У кого какие версии по «Бирюзе»?

Я присел на единственный свободный стул у окна. Оглядел собравшихся. Лица у всех озабоченные, глаза хмурые. Многие, наверное, не спали.

– Значит, неизвестные подъехали к магазину на такси? Чьё оно? Кто шофёр? – снова спросил Белов, ни к кому конкретно не обращаясь.

Первым вызвался ответить старший оперуполномоченный Сергей Наумов. Ему недавно исполнилось тридцать, он лишь тремя годами моложе меня, а уже был одним из опытнейших розыскников.

– Такси принадлежит второму автопарку, – заговорил Наумов, легко поднявшись с дивана. – За машиной закреплены два водителя – Власов Николай Григорьевич, старый кадровый работник, и его молодой сменщик Водолазкин Владимир Константинович, выпускник автошколы. Вчера вечером работал Власов. По его словам, такси просто-напросто угнали, когда он отлучился в столовую поужинать. Машину его мы пока не нашли.

Густые, нависшие над глазами брови Белова опустились ещё ниже:

– А не может он быть соучастником этого преступления?

Наумов задумчиво пригладил свои русые волосы и, чуть помедлив, возразил:

– Маловероятно. Власов – человек пожилой, передовик труда, вырастил двоих детей, имеет внуков. Маловероятно, Александр Петрович… Маловероятно.

Белов подошёл к окну, стал разглядывать улицу. С каждой минутой солнце всё ярче заливало лучами кабинет, всё громче нарастал шум города. Где-то там, в его необъятных недрах, скрывались те, кого нам надо было найти во что бы то ни стало.

– А что говорят свидетели? – опять спросил Белов.

Наумов сел, а с дивана поднялся рослый и плечистый, как всегда щеголевато одетый оперуполномоченный Громов, мой хороший товарищ и ровесник.

– Свидетелей, паренька и старушку, мы установили следующим образом…

Белов резко обернулся к нему:

– Я не спрашивал, как вы разыскали студента Бубнова и пенсионерку Малинину. Что они рассказали? У нас есть фотография Власова?

Я поспешил на выручку Громову. Ведь опрашивать свидетелей пришлось мне, а не ему.

– И фотография есть, и показывали её, – заверил я, поднявшись. – За рулём такси сидела женщина. Разглядеть её свидетели не сумели, а вот мужчину, что находился в салоне машины, запомнили: молодой брюнет. Словом, не Власов. Поскольку Бубнов учится в художественном училище, я попросил его набросать хотя бы приблизительный портрет этого человека. Бубнов согласился и вот-вот должен его принести.

Я сел, а Белов возвратился к столу, грузно опустился в кресло, задумался. К нему я всегда испытывал настоящую симпатию: волевой, аккуратный, деловитый. За ним мы все были как за каменной стеной. То, что он вдруг повысил голос, было совсем не характерно для него. Да и Громов, несмотря на его щегольство и многословие, отнюдь не пустозвон, зарекомендовал себя умелым и знающим работником.

Белов поднял голову.

– У вас всё? – спросил он Громова.

– Нет, – торопливо отозвался тот, – разрешите высказать свои соображения.

– Ну-ну… – смягчился Белов. – Выкладывайте.

– Полагаю, что преступники вели многодневное тщательное наблюдение за магазином, – оживился Громов, и сеточка мелких морщинок на его загорелом лице сразу исчезла.

– Почему вы так думаете?

– Уж очень чисто сработали, вернее – дерзко. Надо бы выяснить, кто в последнее время крутился у «Бирюзы».

«Ай да молодец Громов! С языка у меня сорвал», – в душе похвалил я товарища.

– Резонно, – согласился и Белов. – Вот вы с Наумовым и отработайте эту версию. Может, кто-нибудь из наших «крестников» отличился.

«Да!.. – подумал я. – Представляю, каково придётся моим друзьям. В городе проживает не один десяток человек, уже на практике познакомившихся с Уголовным кодексом. Кто из них, где и как проводил вчерашний вечер? Выяснить это – задача не из лёгких. Очень даже не из лёгких!»

Однако Громова она ничуть не смутила. Он переглянулся с Наумовым, слегка подобрал, чтобы не помять, светлые, хорошо отутюженные брюки, сел на своё место и тут же быстро стал писать что-то в блокноте.

– Та-ак… – продолжил Белов. – А теперь ещё раз послушаем товарища Демичевского.

Он устремил на меня пытливый взгляд и после короткой паузы спросил:

– В чём нужна помощь? Зацепок-то почти нет.

Я опять встал, снова оглядел всех и сказал:

– Почему нет? Взять хотя бы пропавшее такси. Это как раз такое звено, за которое мы можем ухватиться. Надо подключить патрульно-постовую службу и участковых инспекторов. Следует осмотреть все дворы, гаражи, тупики и переулки… Ведь где-то оставлена эта машина!

Белов кивнул. Я был уверен, эта мысль пришла и к нему.

– Теперь второе… Насчёт предположения Громова о том, что за «Бирюзой» велось наблюдение… В первую очередь нужно ещё раз опросить работников магазина и жителей прилегающих домов. Может, действительно, в последние дни кто-то мозолил им глаза.

Белов снова молча кивает и делает в еженедельнике пометку.

– И третье… Не мешало бы посмотреть дела о преступлениях, совершённых в городе с применением огнестрельного оружия. Сегодня я направлю для исследования пулю и гильзу, что нашли в магазине. Как знать, может, сопоставление данных проверок с материалами этих дел и выведет нас на след преступников.

Обговорив с оперативниками ещё ряд вопросов, я покинул кабинет Белова, с нетерпением стал ждать Бубнова. Он обещал прийти в десять, а на моих часах было уже двадцать минут одиннадцатого.

И тут же услышал негромкий стук в дверь. Поспешно откликнулся:

– Войдите!

В узкую щель двери сначала осторожно просунулась широколобая голова Бубнова, и наконец он сам объявился на пороге. Смущённо улыбаясь, подошёл к столу и показал мне небольшой конверт.

– Вот. Принёс… Как просили.

Он аккуратно вскрыл конверт, бережно достал из него листок бумаги, расцвеченный акварелью.

Первое впечатление было – меня обманывают. Это не могло быть рисунком. Это цветная, мастерски выполненная фотография. Но шероховатость бумаги и некоторая расплывчатость красок на ней убеждали: портрет рисованный.

Но до чего запоминающееся лицо!.. Плотно сомкнуты тонкие губы, сжаты крылья такого же тонкого носа, тревожно прищурены миндалевидные тёмные глаза, нахмурены чёрные брови. Невысокий чистый лоб и густые, красиво уложенные волосы.

Моё долгое молчание, вызванное изучением портрета, Бубнов воспринял как недоверие к его работе. Он смущённо пробормотал:

– Может, не совсем точно изобразил… Вечер был, да и видел-то человека мельком… Если бы он не в машине сидел, а в студии позировал, да при хорошем освещении…

В том-то и дело, а он ещё оправдывался! Если ничего не сочинил, то – завидная зоркость у парня. Я дружески обнял его.

– Всё хорошо. Этот портрет мы сегодня размножим, и… словом, спасибо!

Он покраснел, как девушка, вскинул на меня повеселевшие глаза:

– Тогда пойду? У меня скоро занятия.

Попрощались, и он ушёл. Мне тоже не сиделось в кабинете, хотелось немедленно показать портрет оперативникам Белова: вдруг опознают в нём кого-нибудь из «крестников»?

Но… Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Все восхищались мастерством художника, крутили портрет так и сяк, однако признать в нём кого-либо не смогли.

– И всё-таки кого-то он мне напоминает, – мучительно соображал Наумов. – Кто это? Кто?..

«Ничего, выясним! – подумал я. – И выведем на чистую воду. Никуда теперь он от нас не денется. Для начала покажу-ка этот портрет Шляпниковой».

Я вернулся в свой кабинет, достал из сейфа специально приготовленные для подобных случаев два портрета других лиц, вызвал служебную машину и поехал в «Бирюзу».

Шляпникова, в присутствии понятых, долго вглядывалась в портреты, затем указала на тот из них, что рисовал Бубнов, и чуть дрогнувшим голосом подтвердила: «Он! Очень похож на того бандита».