Забытые психоаналитические труды

Малис Г., Гербстман А., Вульф М. В., Коган Я. М., Перепель И. А.
Забытые психоаналитические труды

© В. Лейбин, 2021

© Когито-Центр, 2021

* * *

Предисловие составителя

Будучи аспирантом и младшим научным сотрудником Академии наук СССР, в 1970-е годы я большую часть времени проводил в библиотеках, читал работы зарубежных и отечественных психоаналитиков. В то время доступ к психоаналитической литературе, особенно в спецхранах, могли иметь только философы и медики. Причем, если в Ленинской библиотеке читатель мог не только знакомиться с психоаналитическими работами, включая труды З. Фрейда, но и делать записи в свои тетради, унося эти заметки домой, то в медицинской библиотеке для конспектов выдавались специальные листы бумаги со штампом, они оставались в спецхране, и читатель не мог брать их с собой. Удивительно, но данный факт в советской истории соответствовал замечанию З. Фрейда, что именно медики были против первоначального распространения психоанализа и что в дальнейшем именно они стали преобладать в психоаналитическом движении многих стран мира, в результате чего психоанализ стал, как считал его основатель, придатком психиатрии.

Надо сказать, что в России психоаналитические идеи распространились гораздо раньше, чем в зарубежных странах. Почти все работы З. Фрейда, начиная с 1904 по 1930 год, переводились на русский язык. Причем ими интересовались не только медики, но и философы, психологи, воспитатели, литературоведы и другие специалисты, которых привлекали новые подходы к исследованию тех или иных проблем. И если в зарубежных странах главным образом интересовались клиническим психоанализом, то в России большое место занимал прикладной психоанализ, связанный с исследованиями в области гуманитарных наук.

Занимаясь в различных библиотеках Москвы, я интересовался теми психоаналитическими работами, которые выходили в печати до 1930-х годов, после в СССР возобладала тенденция, связанная с осуждением психоанализа и фрейдизма, что отождествлялось с «троцкистской пропагандой». В 1970-е годы я делал ксерокопии тех работ, которые читал, в результате у меня образовался личный архив, к которому время от времени я обращался. В 1990-е годы я опубликовал первую хрестоматию по психоанализу в России, где содержались работы, изданные до Первой мировой войны и после Октябрьской революции. В хрестоматию «Зигмунд Фрейд, психоанализ и русская мысль» (М., 1994) входили произведения Н. Осипова, В. Лихницкого, В. Рахманова, И. Вырубова, А. Залкинда, А. Лурии, А. Деборина, И. Григорьева, Б. Быховского, Л. Выготского, В. Волошина, М. Ширвиндта, П. Блон-ского.

Затем я познакомился с философом В. И. Овчаренко, который тоже интересовался историей психоанализа в России. Мы подружились и в течение нескольких лет подготовили два фундаментальных тома «Антологии российского психоанализа» (М., 1999. Т. 1–2), в которые вошли статьи, книги, архивные документы, связанные с распространением психоаналитических идей в России.

Позднее я подготовил хрестоматию «Отечественный психоанализ» (М., 2001), в которую вошли работы 1910–1920-х годов и произведения, связанные с психоанализом в 1960–1980-е годы, когда некоторых ученых вновь стали привлекать психоаналитические идеи и методы. Надеюсь, что данные публикации способствовали тому, что в конце 1980–начале 1990-х годов психоанализ в России стал возрождаться. Появились психоаналитические институты, общества и группы, где люди профессионально стали заниматься клиническим и прикладным психоанализом.

Время от времени я перебирал личный архив с психоаналитическими материалами. К сожалению, работа и семейные хлопоты не позволяли сосредоточиться на публикации того, что находилось в личном архиве.

Но в начале 2020 года во время пандемии коронавируса в результате самоизоляции образовалось свободное время, и я использовал его для подготовки к публикации тех материалов, которые хранились в моем личном архиве. Это касалось шести редкостных работ, опубликованных в 1920-е годы в России, но так и не изданных впоследствии в нашей стране. Правда, некоторое время назад при встрече с редактором издательства «Ergo», специализировавшегося на психоаналитической литературе прошлых лет, я показал ей ксерокопию работы И. Перепеля. С моего разрешения она скопировала и позднее опубликовала этот труд (Перепель И. Анализ одного убийства из ревности. Научно-популярный криминалистический психоаналитический этюд. Ижевск, 2011). Работа вышла небольшим тиражом, поэтому я счет возможным включить этюд И. Перепеля в данный сборник.

Все остальные работы публиковались только в 1920-е годы. Они не были включены ни в «Антологию российского психоанализа», ни в хрестоматии отечественного психоанализа и не были известны современным психоаналитикам. Работа Г. Малиса «Психоанализ коммунизма» (1924) вскоре оказалась под запретом. В Ленинской библиотека я нашел только библиографическое описание этой работы, в 1940-е годы она была изъята. Позднее все-таки мне удалось найти эту книгу, она сохранилась у одного из моих сотрудников, видимо, была приобретена его родителями. Так у меня оказалась копия работы Г. Малиса, запрет которой, как я понимаю, был связан только с тем, что автор с самого начала в качестве эпиграфа привел высказывание Л. Троцкого и несколько раз сослался на его труды.

Работы А. Гербстмана «Психоанализ шахматной игры (опыт толкования)» и М. Вульфа «Психология детских капризов» вышли в 1925 году. Насколько я знаю, никто из современных психоаналитиков не ссылался на работу А. Гербстмана, и об авторе нет никаких упоминаний. Что касается М. Вульфа, то З. Фрейд считал, что этот автор плодотворно развивал психоаналитические идеи в Одессе до Первой мировой войны и даже однажды сослался на него, но нет каких-либо высказываний о его работе «Психология детских капризов», написанной в Москве на материале дневников воспитанников детского дома, работники которого интересовались психоаналитическими идеями (Россия была одной из первых стран, в которых существовал детский психоанализ).

И наконец, в данное издание включена работа Я. Когана «Отождествление и его роль в художественном творчестве» (1926), посвященная психоаналитическому пониманию субъектной и объектной идентификации, сублимированию, идентификации в сновидениях, творчестве, художественной литературе и в системе воспитания.

Мне представляется, что все пять работ, написанных в 1924–1927 годы и имеющих дело с прикладным психоанализом, являются не только уникальными, важными, но и способствующими пониманию того, как и в каком направлении развивались психоаналитические идеи в нашей стране. Думается, что современные психоаналитики и те специалисты, которые занимаются историей интеллектуальной мысли в России, найдут для себя в данной публикации много полезного, способствующего творческому мышлению и исследованию различных областей человеческой жизни.

В. Лейбин

Сентябрь 2020 г., Москва

Психоанализ коммунизма^[1]

Георгий Малис

Что же такое наша революция, если не бешеное восстание против стихийного бессмысленного биологического автоматизма жизни… во имя сознательного, целесообразного, волевого и динамического начала жизни?

Л. Троцкий

Одна из самых изящных сказок Андерсона – его маленький рассказ, напоминающий рисунки севрского фарфора, – рассказ о сером утенке.

Утка высидела из яйца молодого лебедя. Весь скотный двор разгневан. Такой птицы ни разу не видал еще курятник. Петух колотит неуклюжего птенца. О всеобщем падении нравов верещат индейки. Из темных луж несется возмущенное кваканье лягушек.

Прошел год. Свежий зеленью покрылись деревья. Первые весенние лучи, прыгнув в озеро, плещутся веселым каскадом. Лебедь видит в воде свои белые, созданные для полетов крылья, слышит призывные крики товарищей и плавно поднимается ввысь.

Психоанализ тоже был в науке долгое время серым утенком. Когда теория д-ра Зигмунда Фрейда впервые появилась на свет, точно так же возмутились ученые петухи и индейки, а также злобно заквакали лягушки. Весна психоанализа пришла не скоро. Двадцать пять лет понадобилось Фрейду для того, чтобы подняться на почти недосягаемую для его противников высоту. Миновало то время, когда психоаналитикам в Германии не подавали руки, когда их доклады в медицинских обществах в лучшем случае оставались без разбора. Сейчас Фрейд – профессор Венского университета. Многие его ученики и товарищи стоят во главе кафедр. Серый утенок становится лебедем.

Не случайность, что у нас психоанализу предоставлены такие возможности для развития. Не случайность, что в Швейцарии в свое время был уволен директор учебного заведения за то, что он был сторонником Фрейда, а у нас Психоаналитический институт существует на государственные средства.

И именно сейчас, когда фрейдизм становится признанным научным течением, когда началась общая переоценка ценностей, определяющих интеллектуальное развитие человечества, – сейчас настало время вынести психоаналитическую работу за стены медицинских и педологических лабораторий – и, если не детально изложить, то познакомить с новым научным методом широкую публику.

I. Теория Бессознательного

Ни во что потустороннее, сверхъестественное мы сейчас не верим. Крупному общественному или личному несчастию, самым непонятным явлениям психики нашей мы всегда найдем реальное, вполне возможное обоснование. Зато непосредственно вблизи себя, в обыденной жизни человека, мы могли бы заметить ряд факторов, выходящих за пределы этого нормального объяснения. В течение дня каждый из нас совершает так называемые «случайные действия». Вместо одного слова мы произносим другое (обмолвка). Зачастую от бесплодной борьбы с лежащим вне сознания прошлым и совершаем свой великий прыжок, забываем какой-либо предмет – карандаш, ручку. Наконец, самое обычное – это собственно «случайные действия». Вы никак не соберетесь отправить важное письмо;

куда-то заложили необходимую вам книгу, так что не можете ее найти; забываете купить самый нужный предмет, хотя проходите мимо магазина.

Все эти мелочи объяснения обычно не находят. В крайнем случае говорят, что «случайные действия» бывают с нами тогда, когда мы устали, рассеянны. Другими словами, все наши обмолвки, описки, забывания есть результат только временного расстройства нашей психики.

Более внимательное наблюдение поставит это объяснение под вопрос. Прежде всего, обмолвки и забывания бывают у нас при самом спокойном, нормальном состоянии. Далее, какими бы мы ни были усталыми или взволнованными, существует целый ряд автоматических действий, которые мы исполняем с механической точностью. Музыкант, у которого дома большое горе, на сцене методически исполняет свою пьесу. Волнение мы можем рассматривать лишь как подсобный фактор, помогающий чему-то проявиться, нарушить правильный ход психической жизни, вызвав случайное действие.

Со странным пренебрежением относимся мы к нашей психике. Когда мы гуляем по лесу и видим, как падает срубленное дерево, мы ведь не скажем, что это – «случайность», что дровосеки могли рубить сосну, а упал дуб. А между тем, когда вы вместо одного слова произносите другое, забываете свой карандаш, именно карандаш, а не ручку или часы, вы говорите, что это произошло случайно!

Основным фактором, который должен был бы заставить нас относиться более внимательно к «случайным действиям», является их навязчивость. Если вы чувствуете, что забудете что-либо – никакие ухищрения вам не помогут. Вы запишете нужный факт на листке бумаги и затеряете листок. Положите свою запись на самое видное место письменного стола – и все же не заметите ее.

Итак, два основных момента – логическая необходимость детерминирования психической жизни вообще, навязчивость случайных действий в частности – заставляют нас предположить, что все эти действия являются следствием определенных причин, нам неизвестных.

Анализ наиболее типичных случайных действий подтверждает нашу мысль.

Половина учеников класса забыла (я говорю об искреннем забывании) свои ручки дома. Школьное расписание покажет, что им предстоит неприятная письменная работа. «Случайная» забывчивость так или иначе избавляет их от этой неприятности.

Один из моих знакомых получил письмо из дома – крайне огорчившее его, так как родители жаловались на бедность и просили помощи. Письмо это он немедленно затерял. Все поиски были совершенно безрезультатны. Когда через некоторое время пришло другое известие, из которого видно было, что дела дома поправились (помощи уже не просили), – немедленно нашлось и затерянное письмо. Лежало оно на весьма видном месте в середине ящика рабочего стола.

Здесь также «случайное действие», случайная потеря письма устраняла целый ряд неприятных ассоциаций^[2].

Особенно интересными для нас будут характерные случаи забывания названий, иностранных слов. Искомое слово вертится у нас на языке, но что-то мешает его вспомнить, произнести. Опять-таки остается то впечатление, которое дает нам внимательный анализ любой обмолвки или забывчивости. Каждое случайное действие является случайным, непонятным только для посторонних, иногда при поверхностном подходе и для самого автора. На самом же деле ошибочное действие всегда вытекает из определенной, как раз для него данной причины, причины, нам неизвестной. Первобытный человек, встречаясь в процессе познания с неизвестным явлением, приписывал это явление действию другого человека, только больших размеров – бога. Молнию он объяснял влиянием бога грома, болезнь – влиянием злого бога, врага. Придется и нам, вступая в новую, неведомую область, уподобиться первобытному человеку. Мы вынуждены предположить, что каждый из нас носит с собой другого человека, другое сознание. Это второе сознание, второе наше Я мешает нам работать, вызывая ошибочные действия, заставляет забыть определенный факт, вместо одного слова подсказывает другое.

Картина довольно фантастическая. Зато, если бы нам удалось показать эту двойственность человеческого сознания, существование бессознательных, нам совершенно неизвестных сил – всю нашу психическую жизнь мы уяснили бы целиком. Вместе с этим был бы перекинут мост к пониманию того, что сейчас объединяется под общим названием сверхъестественного, невозможного и что взятое вне плоскости нашего сознания станет и естественным, и возможным.

Отойдем немного от темы. Гипнотический сон, «гипноидные состояния» сейчас общеизвестны. Для нас интересны случаи так называемого постгипнотического внушения. Если во время гипнотического сна мальчику прикажут после пробуждения уронить карманные часы, – приказание будет в точности исполнено. Проснувшийся, находящийся в полном сознании мальчик, подержит в руках часы, неожиданно уронит их и разобьет. На вопрос, зачем он это сделал, он ответит: «Так… нечаянно».

И тот же самый мальчик, когда разобьет какую-либо вещь в нормальном состоянии, забудет исполнить весьма важное дело, тоже скажет, что он это сделал «так… нечаянно…».

Мы, таким образом, можем установить вполне отчетливую аналогию между «случайным действием» и гипноидным состоянием. В гипноидном состоянии человеком руководит извне помещенная тенденция, находящаяся вне сферы его сознания и потому бессознательная. Остается сделать вывод о наличии у вполне здорового человека таких бессознательных сил. Через «случайные действия» эти бессознательные силы и оказывают то или другое влияние на нашу психику, то есть на всю нашу жизнь^[3].

Вспомним факт, отмеченный нами раньше. Случайные действия совершаются нами главным образом тогда, когда мы взволнованны, рассеянны. Наиболее яркие примеры ошибочных действий, а, следовательно, и действия бессознательных сил, мы найдем у невротиков (нервнобольные всегда взволнованны, всегда рассеянны). Вот почему психоанализ вырос из терапевтической практики врача-психиатра. Именно психотерапия, где правильный подход дает соответствующий положительный эффект в здоровье больного, смогла практически обосновать молодое научное течение.

Около 30 лет назад тогда еще молодой врач, ученик Шарко, а сейчас профессор Зигмунд Фрейд, лечил одну истеричку. Среди симптомов^[4]один «забытый факт» появился совершенно недавно. Больная однажды увидела, как из ее стакана пила грязная собачонка. Стакан можно, конечно, вымыть. Больная постаралась воспоминание вытеснить из своего сознания; но надломленная психика не выдержала, вытесненное всплыло, только в другой форме, поддающейся объяснению. Больная не могла ничего пить. Жажду ей приходилось утолять фруктами. После долгой психоаналитической работы, то есть, систематически проводя психологический анализ всех имеющихся данных, Фрейду удалось установить следующее. Пациентка не могла ничего пить, и тем самым ей не приходилось обращаться к запачканному стакану^[5].

Недостаток места заставляет меня ограничиться одним примером. Мы видим, что ошибки, обмолвки, забывания здоровых, симптомы больных – есть результат действия подавленного, вытесненного из сознания неприятного психического материала.

Самый феномен «вытеснения» психоанализ понимает как конфликт между биологическими запросами личности и объективно-социальными условиями. Представление, которое не может быть принято сознанием, определяемым современной объективной обстановкой, удаляется в бессознательное. Взаимодействие этих двух частей нашей психики и дает динамику психической жизни. Построив теорию бессознательного, выйдя за пределы сознания, Фрейд не перешел границ науки. Наоборот, эти границы были расширены им. В материал, который подлежал обработке человеческой мысли, он включил все переживания этого человека. Тем самым была исправлена основная ошибка Канта. Ноумены, лежащие вне плоскости нашего времени и пространства, подлежат нашему изучению уже по одному тому, что у нас есть представление о них.

Во всяком случае, если бессознательное и зависит от сознания (даже противоположно ему), то появиться оно может легче всего при ослабленной деятельности сознания. А у каждого из нас бывают состояния, когда сознание его абсолютно не работает, и, следовательно, для действия бессознательных тенденций открывается полный простор. Это – сон. Нарождается вопрос. Если вы объясните все наши обмолвки и забывания, если вы сводите их к каким-то определенным бессознательным тенденциям, то попробуйте-ка объяснить, не впадая в черную и белую магию, ту массу нелепостей, которая ежедневно нам снится в виде так называемых «снов».

Вопрос поставлен правильно. Сновидения предоставляют психоанализу новую область работы, и именно здесь, на столь скользкой почве, психоанализ развивается в точную и стройную систему.

С точки зрения биологической сон представляет собой полнейший отдых от окружающей жизненной борьбы. Спящий уходит в себя. Работа психики понижается до минимума. Даже по внешней форме (свернувшись под одеялом в клубок) мы во сне напоминаем существо, еще не тронутое жизнью – ребенка в утробе матери. Ясно отсюда, что всякое психическое переживание, как мешающее нашему отдыху, является во время сна лишним. Вот почему сновидения должны всегда вызываться чем-нибудь посторонним, каким-либо раздражениями – внутренними или внешними.

У меня есть интересная запись, из которой видно, как шум мотора, заводимого под окном, вызвал у спящего несколько разрозненных снов:

1) он занимает очень важный пост и едет по городу в автомобиле;

2) город взят неприятелем, и дом его обстреливается пулеметами;

3) он с некоторыми из своих знакомых катается в Крыму на моторной лодке.

Можно было бы привести еще ряд подобных снов, вызванных плохим положением тела, давлением одеяла и пр. Путем анализа собственных сновидений легко выяснить, что часть их довольно успешно может быть сведена к внешним раздражениям. Правда, тут возникает целый ряд сомнений. Во-первых, почему одно и то же раздражение (в вышеприведенном примере шум автомобиля) у одного и того же спящего вызывает совершенно различные сны. И, во-вторых, чем объяснить те всевозможные сновидения, которые снятся без всяких вешних раздражений.

Ответ ясен. Кроме внешних раздражителей, имеются еще и внутренние. Поскольку, как мы видели, во время сна сознание наше не работает, мы опять приходим к действию тех же сил Бессознательного, которые мы нащупали раньше.

Вспомним гипноидные состояния. Когда мальчик исполнил приказание, полученное им во время гипнотического сна, он не мог рассказать, что с ним было во время этого сна. Но мы уверены, что это знание у него где-то есть, – загипнотизирован был именно он, – но воспоминание лежит вне его сознания. Точно так же и у спящего можно обнаружить те тенденции, которые проявились в его сне. Поскольку тенденции эти бессознательны, проникнуть к ним мы сможем лишь с помощью особого метода.

Механизм образования сновидения в общих чертах представляется таким образом. Подавленное и бессознательное переживание прорывается в сознание. Покой спящего нарушен. С помощью «дневных остатков», то есть драпируясь в воспоминания ближайших дней, бессознательное переживание претворятся в сновидение.

Мне недавно была прислана схема сна, строение которого может быть названо типичным.

Молодой человек ложится спать после бурной ссоры со своей знакомой. Желание его завершить научный спор, обозвав ее при прощании «дурой», вытесняется, конечно, в Бессознательное. Заранее можно сказать, что этот комплекс «дура», объединяющий ряд аффективных бессознательных переживаний, попытается во время сна проникнуть в сознание^[6].

Около 5–6 снов, которые приснились ему в описываемую ночь, все вертелись вокруг образов «каменный». Ему предлагают читать лекцию о каменном веке; он сотрудничает в «Каменном журнале»; читает объявление «Каменное И-во Каменная Новь». Попытки после пробуждения объяснить навязчивость образа «каменный» успеха не имели. При анализе удалось установить следующий ход ассоциаций.

Каменный:

– остатки каменных орудий, которые он видел в Крыму;

– груды камней, которые он видел, возвращаясь из Крыма;

– латинское слово lapis (камень);

– рассказ Чирикова, в котором фигурирует фраза «lapis dura est» (камень тверд).

Комплекс «дура» сам по себе всплыть не мог; он ассоциировался с давно забытой фразой «lapis dura est». И в этом виде сознание его не приняло. Каждый раз, когда бессознательный комплекс стучался в сознание, туда проникал лишь lapis и образовывал новое «каменное» сновидение. Подавленный психический феномен дал о себе знать, но кружным и довольно длинным путем^[7].

Вышеприведенный анализ вплотную подвел нас к проблеме толкования сновидений. Предположите, что какой-то хищный зверь был у вас во дворе и исчез. Либо вы по последствиям его пребывания догадаетесь, с кем имели дело, либо же пойдете по следам. Точно так же приходится поступать, когда мы имеем дело со снами. Спящий обычно не может объяснить ни значения всего сна в целом, ни смысла его отдельных элементов. Пациенту предлагается принять за отправную точку определенный элемент сна (в разобранном случае слово «каменный») и сообщать все, что будет приходить ему в голову по этому поводу. Здесь, правда, мы встретимся со странным явлением. Когда будет найден ряд незначительных ассоциаций, и мы подойдем вплотную к комплексу – бессознательному комплексу – психических переживаний, которые обусловили данный сон, мы испытаем странное сопротивление. Что-то мешает больному разобраться в основной причине его сна. Это сопротивление и есть сила Бессознательного, лежащего вне контроля нашего сознания и обусловливающего как «случайные действия», так и сны. Иначе говоря, психоаналитический подход устанавливает в каждом сне две его части: явное содержание сна, которое мы понимаем, в котором разбираемся, и содержание скрытое, бессознательное, вызвавшее появление этой явной части сна, но смысл которого станет ясен лишь после описанной работы.

Я приведу несколько примеров психоаналитического «Толкования снов».

Наиболее отчетливо проскальзывает подавленное желание в детских сновидениях. Если ребенку снится, что наступили его именины, к празднованию которых мать приготовила очень вкусное угощение; если он во сне «сколько угодно» катается на лодке, то происхождение сна нам понятно и анализа не требует.

Сновидение взрослых сложнее.

Молодая девушка едет в автомобиле. Рядом с ней мужчина, лицо которого в тумане. Цепь ассоциаций, вызванных автомобилем, приводит к воспоминанию о поездке старшей сестры с мужем в таком же точно автомобиле.

Сон выражает желание быть на месте старшей сестры.

В техническом отношении интересен следующий сон, приснившийся подростку лет 16–17. В первой половине сна он символически занимается онанизмом. А во второй – хочет заняться воровством. Впрочем, ранее он должен был вообще разрешить вопрос – можно ли воровать?

Сон зрительными образами выражает мысль подростка, что заниматься онанизмом так же плохо, как и воровать.

Вместе с тем обнаруживается желание ближе познакомиться с половой проблемой.

Из сновидений, разобранных самим Фрейдом, характерно следующее: больному немцу снится, что его скупой брат застрял в ящике. По поводу ящика ему приходит в голову слово «шкаф» («Schrank»). Во сне проявилось его мнение, что брат слишком ограничивает себя («Schranksich sein»). Литература укажет нам еще неограниченное количество проанализированных снов. Поскольку задачи моей статьи состоит не в изложении всей теории психоанализа, а лишь в том, чтобы отметить основные его положения, будем считать установленным, что в сновидении претворяются наши определенные бессознательные тенденции. Поскольку эти тенденции бессознательны, проникнуть к ним обычным путем невозможно. Только прекращение контроля сознания и наблюдение за потоком «свободно приходящих» нам в голову мыслей даст нам возможность установить силы, которые проявились в данном случае^[8].

Коль скоро Бессознательное входит в общую динамику психической жизни, бессознательные силы имеют возможность в значительной степени влиять на нашу жизнь. Далее, Бессознательное несравненно шире сознания, узкое поле которого тесно замкнуто в непосредственной объективной обстановке; оно в состоянии фиксировать и учитывать неограниченное количество отдельных элементов. Следовательно, знакомство с ним, хотя бы с помощью толкования снов, может предохранить нас от очень больших жизненных ошибок и неудач^[9].

Здесь необходимо провести резкую границу между научным подходом к делу и простым суеверием. Поскольку мы анализируем наши собственные случайные действия, мы вправе делать любые выводы. Если, собираясь на какое-либо важное мероприятие, вы сначала затеряете необходимые документы, потом будете долго и безуспешно искать куда-то положенную шляпу, наконец забудете название улицы, куда нужно идти, – можете смело оставаться дома. У вас есть что-то, что мешает вам выйти из дома. Это желание не участвовать в предприятии, вами подавлено, не сознается как бессознательное. Все же оно сможет прорваться во время самой работы и пагубно отразиться на исходе задуманного дела^[10].

В этом смысле отчасти прав был древний римлянин, который отказался от задуманного похода, споткнувшись у порога или нечаянно уронив меч, когда садился на коня. Прав был и тот жрец, который, растолковывая сон Александра Македонского, предсказал ему взятие Тира, прав был постольку, поскольку во сне Александра он разобрал непреклонное, хотя и бессознательное желание не отходить от стен города, пока он не падет.

Ошибка суеверных людей в том, что они вместо анализа своих собственных психических переживаний анализируют переживания существ, которые ни в каком психическом контакте с людьми не состоят. Перебежала ли кошка вам дорогу, встретили вы похороны – всё это объективные факты, с которыми отнюдь не сталкивается ваша судьба. Само собой разумеется, мнение наше о противоречивости бессознательных желаний спящего вызовет много возражений.

Дама, видевшая во сне умирающего мужа, скажет: «Неужели можно предположить, что я хочу смерти моему мужу?».

«Как могли вы сказать, что я желаю гибели своей семье?» – спросит человек, который, действительно, всю свою жизнь посвятил этой семье.

Абстрактный теоретик-рационалист просто скажет: не может быть, чтобы в душе человека заложено было столько отрицательных побуждений.

И все же возражения эти отнюдь не опровергают положения психоанализа. Достаточно обратиться к любому общественному процессу, выбрасывающему сознание человека из наезженной колеи, хотя бы к последней империалистической войне. Неужели тысячи зверств и жестокостей, зафиксированных в 1914–1916 годах, были бы совершены, если бы в глубине души каждый солдат не был бы к ним предрасположен?

Тут нам станет понятным, почему сновидения зачастую принимают такой нелепый характер; почему для выражения наших желаний, хотя бы подавленных, приходится пользоваться такими неясными путаными образами.

Мы видели уже, что сознание человека зависит от идеологии всего общества, от современных ему производственных отношений. Всё, что не соответствует этим производственным отношениям, в сознании пройти не может; если же и проходит («каменное» сновидение), то в измененном, замаскированном виде. Психическую инстанцию, которая проводит эту защиту сознания от бессознательных желаний, мы называем «цензурой сновидений». Роль ее, таким образом, сводится к задержанию или маскированию тех наших желаний, которые с точки зрения общества являются недопустимыми.

Я приведу пример этой работы цензуры. Мальчику снится сон. Скрытое содержание его – «мать у хлебной печи» («Хлебная печь» является резким сексуальным символом). Явная часть сновидения после обработки его цензурой: «Мать на столе, около нее вода, огонь, мука». Недопустимый образ «хлебная печь», был, таким образом, изменен почти до неузнаваемости.

Завершая обсуждение сновидений (выводы из психоаналитического изучения его выходят за пределы этой статьи), я остановлюсь еще на одном моменте. В снах проявляются наши бессознательные желания. Поскольку человек представляет собой определенную биологическую единицу, можно предположить, что основные бессознательные тенденции у людей одни и те же, и, кроме того, что для выражения этих тенденций цензура будет пользоваться одними и теми же образами. В действительности мы и видим ряд образов, имеющих определенное, раз навсегда установленное, символическое значение. Смысл того или иного символа устанавливается путем сравнения данных, взятых из снов же, разговорного языка (многие символы прочно укрепились в обыденной речи), из мифов. Миф, народная сказка в точности соответствуют по своему строению сну. Если сон – фантазия человека, то миф – фантазия народа. Когда данный образ имеет в древних мифах свое определенное значение, когда это же значение он сохранил в языке некоторых народов, когда, наконец, анализ снов открывает за ним такое же значение, только тогда мы рассматриваем его как символ. Понятно, что встреча в сновидении символа – образа, имеющего определенный скрытый смысл, – значительно облегчает задачу толкования. Каждый психоаналитик знаком со значением наиболее часто встречающихся символов – дома, комнаты, оружия, движения вверх по лестнице, преследования, полетов по воздуху, падения и т. д. Достижениям психоанализа в этой области посвящена обширная специальная литература, и излагать их здесь нет смысла.