Борода
Сашка не был на Родине почти два месяца. Это его не угнетало, да и не печалило особо. Двадцати лет отроду, сильный, коренастый, крепко сбитый деревенский парень. Время, что выпало на его молодость, было «лихими девяностыми», как принято говорить нынче, прошлого столетия.
Ему бы самое время науки в вузе грызть, но времена гнусные да корявые по своей сути. Видно, звёзды выстроились так, что после 11 классов Александр пошёл работать на местную пилораму, а уж после прибился к «шабашникам», что гоняли «за длинным рублём» в Москву и Подмосковье. Брали подряды на строительство коттеджей, ремонт квартир.
«Копеечку трудовую заработать нужно, пот проливая!» – таков наказ был от деда, и с этим наказом Сашка вступил во взрослую, самостоятельную жизнь.
– Бородушка моя! – Сашка приглаживал уже мягкую щетину первой в своей жизни бороды. – Домой вернусь, сразу к девчонкам! Бородой буду их нежную кожу на щёчках ласкать! – зажмурил глаза и предался лёгким грёзам Александр.
– Так-то оно так. Только домой завтра, а до отъезда всё может случиться! – загадочно улыбаясь, буркнул Димон и уткнулся в новомодный журнал с оголёнными девицами.
Бригада строителей работала в ближнем Подмосковье на строительстве коттеджного посёлка. Времена «лихих девяностых» широкой поступью шагали по стране. Страна, в которой жили Сашка и Димон, в один день распалась на определённые составляющие. Это уже после станут спорить политологи и директора «институтов глобализации», «проблем интеграции», «социальных потрясений» и т. д. и т. п., а вот на тот момент миллионы Сашек и Димонов стояли на распутье. Либо в строители на «шабашку», либо в пехоту для бандитов. Хотя можно и оспорить.
Лидеры новообразованных стран были заняты постройкой базиса под новообразования, а уж что там с народом, это уж после разберёмся. Короче, естественный отбор в жизнь! Выживает сильнейший!
Строительной специальностью ни Сашка, ни Димон не владели, и посему трудились «на подхвате» у мастеров-строителей. Сашка рассматривал свою бороду в осколок зеркала и не скрывал своего удовлетворения. Димон также не пользовался бритвой и имел на лице растительность из редких рыжеватых волос.
Работы окончены, сборы коротки. Утром приходит микроавтобус – и на Киевский вокзал, прямо к поезду. Девять часов перестука железнодорожной песни колёс, и ты уже в родных пенатах. Непривычна процедура прохождения таможенного и пограничного досмотра, но что поделать. Веяние нового времени.
– Димон! – обратился Сашка к товарищу. – Я в душ пойду!
– Иди! – не отрываясь от глянца, ответил тот.
– У меня борода лучше, чем у тебя! – с довольным видом подытожил осмотр растительной гущи на лице Сашка.
– Это чем же? – посмотрел на друга Димон.
– Она густая и чёрная, не то что у тебя, реденькая, рыжая! – засмеялся Сашка.
– И что с того? Всё одно сбривать придётся.
– Как сбривать? – округлил глаза Сашка.
– Конечно, сбривать! – удовлетворённо вздохнул Димон.
– Вот тут не понял?
– Ну а как ты паспортный контроль на границе пройдёшь?
– А при чём тут граница? – в полном замешательстве Сашка присел на скамью.
– Ну, у тебя фотография в паспорте с бородой?
– Нет.
– Так вот в этом-то и дело! Это же как на удостоверении водительском.
– Чего? – не понимая сути происходящего, вопрошал Сашка, пребывая в полной растерянности от надвигающейся на него опасности расставания с бурной растительностью на лице.
– Ну, вот если ты носишь очки, по состоянию зрения, и водишь автомобиль в очках. У тебя в удостоверении фотография должна быть, где ты в очках.
– Да ладно! – охнул Сашка, и сердце его оборвалось от убийственного аргумента. – И что? Сбривать?
– Можешь не сбривать! Из страны не выпустят, да и только.
– А ты тоже побреешься?
– У меня тоже фотография в паспорте без бороды.
Димон уткнулся в журнал, всем видом показывая окончание разговора.
– Блин! – в полном разочаровании Сашка ушёл в душевую, прихватив с собою бритвенный прибор.
В душевой Сашка приступил к брадобрейству. Ножниц не было, и посему Санёк с остервенением рвал щетину бритвенным станком.
Зрелище было не для слабонервных. Из душевой то и дело неслось убийственное сквернословие. Похоже, что упоминание падшей женщины и сам процесс, ввиду которого это падение происходило, облегчали адские муки Александра.
Через полчаса Александр вышел из душевой. Сияющим от отсутствия растительности на лице и покрасневшим от воздействия отупевшего лезвия на кожу того же лица. Похлопывая себя ладошками по выбритым наголо щекам, Сашка прошёл мимо Димона.
– Если бы я знал, что это так больно, то брился бы каждый день.
– Да уж… – вздохнул Димон, и, взяв полотенце с предметами для мытья, пошёл в душевую.
Через пятнадцать минут он вышел из душевой в приподнятом настроении и с улыбкой на лице. Поглаживая нетронутую лезвием бритвы бороду, он посмотрел на Сашку.
– А сейчас-то у меня борода намного лучше твоей!
– А ты чего не побрился? – в недоумении смотрел на товарища Александр.
– А зачем? Борода мне идёт! Как-то брутальнее выгляжу. Да и девчонок удивлю!
– Так… Ты же… Про фотографию в паспорте… Что на границе…
– Да я пошутил. Нет такой функции у пограничников. Я думал, ты понял.
– Козёл ты! Это нечестно! Иди брейся!
Сашка метал громы и молнии, а Димон смотрел на него, как взрослый смотрит на неразумное дитя, пытающееся быть на уровне взрослого, но не владеющее для этого уровня ни необходимыми знаниями, ни опытом.
Из сельского жития
Утро выдавалось мрачным. Головная боль от мутного самогона, что пили за баней, выдавливала темя и рвалась наружу. Возвращаться к жизни не было сил. Юрка выполз из постели и прошёлся по прохладному деревянному полу горницы. В передней возилась тёща, громыхая посудой да кастрюлями.
– Здрасте, мама! – прогундосил зять и зачерпнул ковшом воды из стоявшего на скамейке ведра.
– Проснулся, поганец! Когда же ты нажрёшься так, штоб сдохнул! Скотина!
Под тёщину ругань ещё не совсем трезвый Юрок пил студёную воду мелкими, короткими глотками. Зыркнув на старенькие ходики, отметил, что жена уже на работе.
«Хорошо, хоть не на дежурство сегодня, а то совсем беда…» – успел подумать Юрок.
– Хоть бы портки надел! Бесстыжий! – всё ворчала тёща.
Баба Маня – семидесятилетняя крестьянка. Всю свою жизнь трудилась в колхозе, а когда тот прекратил своё существование, то уж на своём подворье.
Утро в деревне начинается с трудов праведных, а завтрак – это уже после. Юрка переставал быть крестьянином, как и все односельчане его возраста. После окончания средней школы молодость стремительно рвалась в пролетарии. Пусть это общежитие ПТУ, пусть желудок забывает парное молоко, сметану, масло да бабкины пироги. Всё это ерунда. Главное – просыпаться в тепле. Не кормить поутру скотину. Забыть запах навоза да хрюканье свиней в хлеву. Не таскать пятнадцатилитровыми вёдрами воду из колодца да зимою не чистить снег во дворе.
Так Юрка стал пролетарием. Только задул «ветер перемен», страна вздрогнула, но устояла. А после…
В городе жить стало совсем невмоготу. Предприятие, где трудились Юрок с женой, сокращало производство. Зарплату урезали, да и ту выплачивали крайне неаккуратно. Вчерашний рубль к рассвету нового дня превращался в копейки. Пришлось с женою перебираться к тёще. Детям в городе оставили жильё, а сами в деревню.
Юрка устроился недурно. Работал охранником на испытательном полигоне. То было чудное место на берегу реки. Сосновый бор скрывал в себе двухэтажный особняк. Это был объект Министерства обороны, ещё советского, а после и новоиспечённого государства. Местные жители прекрасно знали, что не полигон это, а так, генеральские угодья. Вот туда Юрка и попал в охрану. А что! Сутки на дежурстве, после – трое дома. Очень удобно для ведения домашнего хозяйства.
Выйдя в холодный коридор, Юрка надел резиновые галоши и пошёл в сторону нужника лыжным шагом. Галоши были размера на три больше.
«Опохмелиться бы…» – с тоскою забилась синицей оголтелая мысль в мозгу, но денег только на чекушку, да и то… Тёща цербером будет на калитке стоять. Галка, Юркина жена, точно объявила «комендантский день» для мужа.
Горестно вздыхая, побрёл тем же маршрутом к крыльцу. Уныние Юрку было неведомо. Он был мастер на всякие штуки. Улыбка на его лице блеснула эдаким бесом в муторном утре ноября.
– Мама, может, вам подсобить чем по хозяйству? – ласково и с виноватым видом спросил Юрок спину тёщи.
– И не проси! Опохмелиться не дам! Галина велела!
– Вот же! Ещё чего! На опохмел у меня деньги водятся! – с горделивой обидой ощетинился Юрок.
– Да иди ты! «В кармане блоха, да и та плоха!» – в сердцах отмахнулась тёща.
Юрок порылся в кармане форменного бушлата, что ему выдали, как охраннику, на службе. Выудил из недр несколько купюр и монетки. Демонстративно их подсчитал и с видом Гарун-аль-Рашида молвил:
– Пойду четвертинку себе возьму!
Тёща молча взирала на это действо, и было видно по ней, что внутренняя борьба за денежные знаки в её подсознании, вопреки просьбе дочери, склонялась в пользу денежки.
– Тебе бы только деньги из дому вынести. Давай я тебе продам! – тёща, сама того не желая, ступила на тонкий лёд сговора, предавая интересы дочери. Но что тут скажешь, коли самогонные реки лились по деревне.
Гнали самогон, в основном на продажу, практически в каждом дворе. Спаивали соседских мужиков, пришлых работяг, молодёжь. Морально-нравственные аспекты уходят на второй, а то и третий план, коли самогонная нажива является единственным источником дохода.
Зять мельком взглянул на тёщу и молча положил две купюры на стол.
– Тут же больше чем на четвертинку, а сдачи у меня нету! – развела руками тёща.
– Мама! Что за разговор? Пусть, то вам за сервис, так сказать.
Тёща молча смахнула купюры и подошла к настенному шкафу. Молча открыла дверку и сунула деньги под жестяную коробку с лекарствами. Там лежали карбованцы «с горелки», так тёща называла выручку с продажи самогона. Деньги эти она пускала в оборот бюджета лишь на неправедные дела. Заплатить за свет, дрова, уголь. Так как считала, что праведное дело – это внуки, дочь, здоровье, одежда, корм для скота и сама скотина.
– Жди! – коротко бросила она в сторону зятя и пошла из дома в сторону погреба, что исполином стоял в углу подворья.
Юрок посмотрел в окно и, удостоверившись, что тёща, открыв навесной замок, скрылась за массивной дверью, опрометью метнулся к настенному шкафу. Вынув из-под банки свои купюры, он аккуратно поставил жестянку на место, сохранив «пейзаж» нетронутым. После прошёл в горницу и натянул на себя спортивные брюки, что служили ему домашней одёжкой. Свитер, что достался от сына, с броской надписью по животу "BOYS".
Тёща уже входила в переднюю. Юрок пошёл на звон стекла. То тёща доставала ему рюмку и нехитрую снедь из холодных деревенских закусок. Сало с проростью, солёные огурцы, хлеб, репчатый лук, варёный картофель в чугунке.
Юрок вышел в переднюю и приступил к трапезе. Тёща заметно подобрела к зятю на фоне свершившейся финансовой сделки.
Нерадивый зять махнул рюмку и захрумкал маринованным огурчиком.
– Что в деревне? Новости какие, а, мам?
– Да ничего особого нету. Бабу Параску схоронили, так ты это знаешь.
Юрка молча кивнул головою и махнул вторую рюмку.
Продолжая утреннюю трапезу, он слушал тёщу, а сам крутил в голове мысли.
Оглядевшись, он почувствовал, что муторное утро отступило и мыслям в голове уже стало свободно.
Вылив в рюмку остатки самогона, он отставил её в сторону.
– Пойду на двор. Гляну, что там в хлеву, да почищу у свиней, – твёрдо сказал он и встал из-за стола.
– О! То дело! – удовлетворённо кивнула головою тёща и стала прибирать посуду со стола.
Уборкой это вряд ли можно было назвать. Тарелки с продуктом просто накрывались другими тарелками и выносились в холодную веранду, где и покоились на столе до следующего потребления снеди.
Пока Юрок надевал сапоги, тёща выносила посуду. Надев обувку, он потопал сапогами об пол, чтобы те хорошо сели по ноге. Взял рюмку с водкой и опрокинул ту в рот.
Юрок вышел во двор и пошёл к хлеву. Он честно трудился в течение часа.
Грузил свиное дерьмо в тележку и свозил в огород, что начинался прямо за хозяйственными постройками. Там была навозная куча, накрытая полиэтиленом. По углам прижатая кирпичом да досками. Это удобрение для следующей посевной. Картофель – основная сельскохозяйственная культура, с неё и жили. Ею питались, кормили скотину, продавали, обменивали на растительное масло и т. д.
Сделав работу, Юрок вошёл в переднюю и обратился к тёще:
– Ну что, мама, я там всё сделал. У меня ещё есть четыре гривны. Может, продадите четвертинку.
Маму долго уговаривать не пришлось. Транзакция деньги-товар происходила с задержкой доставки товара. Юрок отдал деньги, те переместились в настенный шкаф, под жестяную банку. Выдача бутылки через пять минут, но снова всё на доверии. Бутылка на столе, деньги у Юрки в кармане. Тёща вносит снедь. Юрка выпивает, закусывает. Тёща молчит, но ещё в «союзнических» отношениях с зятем.
Допив самогон, Юрок выходит за калитку. Смотрит на прохудившийся штакетник у палисадника: «Столб заменить или постоит ещё?»
Раздумий на минуту, и вот уже штакетник отделён от прохудившегося столба. Через два часа работы Юрок заваливается в переднюю и предлагает тёще сделку.
Та уж и не рада, но, видя результаты проделанной работы, отметает все сомнения, да и будем честны – алчность берёт верх над здравым смыслом! Сценарий тот же, но отличие в том, что после третьей четвертинки Юрка уже чуть пьян. Тёща возится с чугунами в печи, так как готовит варево свиньям. Запах варёной картошки «в мундире» – это обычно для крестьянского дома.
– Так! – Юрка уже хмельной, но хочется ещё. – Давайте, мама, мне ещё одну, и я спать! Потрудился сегодня на славу!
– Оно-то, конечно, да! – подала голос тёща. – Только вот напился снова. Галя придёт с работы, ругаться на меня станет. Ты уж не говори ей, что я тебе продавала.
– Могила! – утвердительно кивнул головою Юрок.
Сложно поверить, но всё повторилось в том же порядке.
После очередной выпитой рюмки Юрок смотрел в окно осоловелым взглядом.
Тёща присела на табурет и сложила руки на льняном переднике.
– Ох и дурак же ты, Юрка!
– Чегой-та? – перевёл взгляд на тёщу наш герой. Образ женщины чуть расплывался в затуманенном алкоголем подсознании.
– Шестнадцать гривен пропил сегодня. Разве ж не дурак?
Юрка молчал. Пауза затягивалась. Тёща ликовала! Крыть зятю нечем, а она и гешефт соблюла, да и поработать зятя заставила.
– Сама ты дура! – заплетающимся языком выдавил из себя Юрка и налил себе в рюмку остатки горелки.
– Отчего же я дура? – оторопела тёща.
Под вопрос тёщи Юрка опрокинул обжигающую жидкость в рот. Гримаса на лице от выпитого. Шумный выдох. Сдавленным голосом Юрка припечатал тёщу.
– Потому что я за четыре гривны напился. Кому сказать, не поверят! – уронив голову на руки, он шумно захрапел прямо за столом.
Женщина метнулась к настенному шкафу. Пересчитав купюры, она грязно выругалась в адрес зятя, но тот почивал сном пьяного индивида.
Жажда наживы
Сосновый бор раскинулся на многие сотни гектаров. Лес был высажен практически вручную. Чудесное место! Восхитительный вид с Петровского редута! С Петром Первым ли связано название, не стану утверждать. Легенд по сему поводу великое множество, но нет подтверждений. На том и остановимся.
Юрка работал охранником на этом «полигоне». Название его мудрёное. На стенде у входа надпись: ИССО. Испытательная станция стрелкового оружия. Как мне говорили, из оружия – ружья и установка по запуску спортивных тарелок. Что сказать, знают толк в отдыхе генералы.
Сутки в охране – трое дома. Чем не график? Мечта! Да и от дома не так и далеко. А самое-то главное, охранять – не в поле работать. В структуре ИССО всякие штатные единицы. Плотники-столяры, кастелянша, уборщица, дворник, оператор котельной и т. д. Коллектив местный, колоритный. На работу устраивались по рекомендации. Вот и бегут трудовые будни.
Юрка сидел в курилке, что рядом с административным корпусом. Попыхивая самокруткой, явно бездельничал, хотя делал вид задумчивый, абсолютно занятой мыслительной деятельностью. Поглядывая на трубу котельной, что высилась над деревьями, по всем функциональным параметрам истопнического дела.
В курилку заглянул ещё охранник. Коллега Юрки по работе, а по деревенско-родственной ипостаси кум. Юрка был крёстным старшего сына Мыколы.
– Сидишь! Дурака валяешь…
– Та нет.
– Ну, а что?
– Смотрю. Считаю…
Мыкола проследил за взглядом кума. Наткнувшись глазами на трубу котельной, ещё раз посмотрел на коллегу.
– И что там?
– Да вот думаю, сколько краски на трубу пойдёт.
– А какой дурак её красить будет? Да и зачем?
– Ну не знаю… – неопределённо протянул Юрка, не отрываясь взглядом от трубы.
Полминуты меж ними гостило молчание. Глубокие затяжки самосадного табака, да шумные выдохи от кисло-горького дыма.
– Ну и сколько нужно краски?
– Та бес его знает! Начальник сказал посчитать.
– В смысле? Михалыч тебе поручил считать? – Мыкола был в лёгком недоумении. То, что Мыкола был патологически жаден, это не сказать ничего. Зависть свою к чужим успехам не скрывал и беда как любил свежую копейку.
– Трубу велел красить. Оплата сдельная. За всю работу предложил двести долларов. (В 1994 году это было жутко много! – Д. Г.)
Мыкола открыл рот от удивления. В его глазах была видна калькуляция иностранной валюты к национальной. Итогом было – до хрена!
– Слушай, кум! Это… Ну там… Тебе ж самому никак! Помощник нужен, – наконец справился с волнением Мыкола.
– Логично!
– Так это…
– Вот я и подумал, что ты мне сгодишься.
Мыкола шумно выдохнул, не без удовольствия и откровенной радости. Он готов был броситься на тщедушного Юрка и задушить его в признательных объятиях.
– Вот сижу, – продолжил Юрок, – считаю, думаю. Закавыка есть одна.
– Какая? – напрягся Мыкола.
– Да моя жена, Галка, выписала в колхозе лошадь на завтра, чтобы огород вспахать. А начальник говорит, что уже сегодня нужно приступать к работе. Пойду сейчас Галке звонить в контору. Она должна была переписать лошадь на другой день.
– Ну да! Дело! Конечно, переписывать нужно! Это такое дело! Такие деньги не всякий раз перепадает заработать! Это ж как его, – Мыкола задумался, – Пол Пот!
– Чего? – изумлённо уставился на кума Юрок.
– Это когда много денег и сразу! – сумничал Мыкола.
– Может, джек-пот?
– Да какая, на хрен, разница?
– Лады! Пойду в контору Галке звонить.
– Кум! Это! Мы же договорились! Я напарник твой! – горячо заверил Мыкола.
– Ну так! Кум, конечно!
Юрок встал со скамьи и, не торопясь, направился в административный корпус.
Конец сентября радовал солнечной погодой. Посему окна в корпусе были открыты настежь. Мыколу немного знобило от возбуждения. Он вышел из курилки и подошёл к открытым окнам. Он видел спину напарника. К уху прижата трубка телефонного аппарата, он громко говорил в микрофон:
– Ну и что! Вот как ты, дурёха, не понимаешь! Да и хрен с конём. Ну, в ноябре пахать будем. Ещё заморозков не будет! Ну, может, слегка… Вот же! Ну, если тебе пахота нужнее, чем живые деньги, значит, так и сделаем! Всё! – Юрка положил трубку на аппарат.
Спина исчезла из проёма окна, и тут Мыкола услышал, как Юрок громко сказал:
«Конечно, Иван Михалыч! У меня не получается, но Мыкола согласен! Ну да!»
«Вот же кум! Ну молодец! Племянника возьму в помощники. Ему тридцать долларов дам. Хватит ему! А там…»
– Слушай! Мыкола! – голос кума вырвал его из цепких лап размышлений о предстоящей концессии, несомненно, сулящей толковый барыш.
– А! Да! Ну что?
– Да ничего! Моя дурында криком кричит – пахать, и всё тут! Так я Иван Михалычу сказал, что ты справишься!
– Ой! Кум! Это да! Я Лёшку, племянника, в подручные возьму! Он у меня мальчонка смышлёный!
– То хорошее дело! Правильно, кум! Только это! Иван Михалыч сказал, что, если ещё и растяжки тросовые покрасите, так ещё сто долларов даст.
Мыкола аж просиял.
– Оно-то так! И растяжки можно!
– Так ты давай иди к Михалычу. Он ждёт. Краску надо получать и кисти.
– Кум! Спасибо! С меня магарыч добрый и закуска царская! Я тогда к Михалычу!
– Давай, кум!
Юрка шагнул в сторону центральной аллеи и, отойдя шагов на сто, остановился и стал ждать.
Через пять минут из дверей административного корпуса вылетел метеором разъярённый Мыкола. Через кусты ломанулся к курилке, где сидел плотник Геннадьевич, со спины сильно смахивающий на Юрку.
За Мыколой из дверей вывалился хохочущий начальник Михалыч. Он кричал вслед Мыколе:
«Ну ладно трубу! А растяжки красить зачем? Да и как?»
Стиль Юрка
На испытательной станции работали сложившимся коллективом. Между собою знакомы были не год и даже не два. Пришлых людей, со стороны, брали неохотно, но всё же брали. Кого по рекомендации, а кого и по родственным узам. Складывались правила поведения в коллективе из функциональных обязанностей, но ментальность накладывала определённую печать на нормы сосуществования. Особенно это было заметно среди равных по штатному расписанию. Охранники, плотники, дворники, техники и т. д. обедали самостоятельно. Распределив очерёдность приготовления пищи, мужики, тем самым, выравнивались в своих служебных обязанностях, хотя бы на время обеденного перерыва.
В тот день готовил пищу Юрок. Собрав на стол «тормозки», приступил к готовке. Мерно помешивая варево в кастрюле, Юрок поглядывал на часы. Трудяги стали подходить к флигелю охраны, предвкушая сытную обеденную трапезу.
Плотниками работали двое. Анатолий был высок и крепко сложен. Рассудителен, аккуратен в работе. Прежде чем приступить к делу, мог несколько часов готовить рабочее место, изучать чертёж, подгонять материал. Мишка – тот был сух и невысок. В его руках работа бесновалась и горела. Скорость принятия решений была феноменальна. От этого частенько страдал результат, но в целом получалось. Два таких человека были как лёд и пламень. До конфликтов не доходило, но подшутить, или «подкузьмить», друг друга – это было всегда. Было ещё одно обстоятельство, объединявшее Толика и Мишку: они были односельчанами и дальними родственниками. Толик когда-то работал в НИИ, младшим научным сотрудником, снискав себе прозвище от товарищей – Доцент. Мишка по прошлому месту работы был замначальника цеха. Уж какого, не скажу, но на должности состоял. Оба вышли на пенсион с «вредного производства». Крупное химическое объединение в городе позволяло такую опцию. Многие и близко к «вредному производству» не подходили, но по штатному расписанию опция проходила, вот и пользовались ею.
Первыми на обед пришли охранники. По неписаному закону ждали всех участников «обеденной коммуны», если не опоздание ввиду обстоятельств.
Разговоры, смешки, да прибаутки перед обеденным перерывом – обычное дело. Юрка на всё это не обращал внимания и только поглядывал на балагурящих. Появился в двери Толик и, оглядев присутствующих, поинтересовался, мол, где же Мишка. Все как-то разом замолчали, только шипение газовой конфорки да мерное постукивание половника о стенки кастрюли с ароматным варевом.
– К речке он пошёл, – без интереса, просто констатируя, изрёк Юрок.
– Зачем? – спросил Толик.
– Лозу резать! – так же безучастно отвечал Юрка.
– Зачем? – округлил глаза Толик.
– Корзинки плести! – Юрок был невозмутим, и, подув на ложку с варевом, снял пробу на соль.
– Зачем? – снова спросил Толик.
– На рынке продавать! По пятнадцать гривен корзинка, – совершенно не меняя тона, изрёк Юрок.
Зарплата в то время была около сотни гривен в месяц.
– Ничего себе! – присвистнул Анатолий, – так и я умею корзинки плести! Вот же Мишка! И мне ни слова!
Толик, схватив со стола добротной стали нож, моментально испарился из флигеля, успев крикнуть, чтобы ему оставили тарелку супа.
Свидетели произошедшего только и переглядывались меж собою, ещё толком не осознав произошедшего.
Минуты через три на пороге возник Мишка. Все молча смотрели на него, переваривая в мозгу всё то, что имело место быть за три минуты до прихода Михаила. Но ему-то что, он в неведении.
– А Толик где? – вопрошал общество, особо не обращаясь к кому-либо.
Паузы не было. Юрок, словно метроном, выдал в эфир:
– К речке он пошёл.
– Зачем? – удивлённо вскинул брови Мишка.
– Лозу резать.
– Зачем?
– Корзинки плести.
– Зачем?
– На рынке продавать! По пятнадцать гривен корзинка, – Юрок смотрел в кастрюлю.
Зрители созерцали молча и с восторгом.
– Вот же жук! Я же тоже умею плести корзинки! – ловким движением Мишка извлёк из кармана спецовки «зоновский» нож-«выкидуху», щёлкнул лезвием и в момент выбежал из флигеля, крикнув на ходу, чтобы ему оставили тарелку супа.
– Вот вместе и пообедаете! Друзья-товарищи! – произнёс Юрка, и его слова потонули в дружеском ржании дежурной смены охраны.
Храмовый праздник
Когда в коллективе появляется новичок, все с интересом его разглядывают. Оно и верно. Что за счастье ты нам принёс? А может, беду? В любом случае интерес неподдельный, самый что ни на есть интерес!
На испытательную станцию взяли молодого парня из города, на должность водителя автомобиля «ГАЗ-66Т». Высокая такая машина-вездеход, с кунгом-«вахтовкой».
Парнишка совсем молодой. Двадцать один год. Закончил среднюю школу, школу ДОСААФ. Отдал долг Родине в два года воинской срочной службы. Вернулся домой, а страны-то уж и нет. Есть новое государство. Суверенное и независимое.
Родной дядя подсобил в трудоустройстве на испытательную станцию водителем. Мол, пока поучись автомобиль водить, а уж после в автопредприятие на «дальнобой». Биография проста и неказиста, впрочем, как и сам отпрыск.
Юрок был на смене и первым узрел нового члена коллектива.
– Здорово! – по-приятельски и запанибрата протянул руку первым.
– Здравствуйте! – смутившись, привстал со скамьи, что в курилке, новенький.
– Меня Юрок зовут! – представился охранник.
– Вадим.
– Ты к нам водителем! – уважительно и с напускной завистью повёл беседу Юрок.
– Ну да! – всё ещё не в силах преодолеть смущение, односложно отвечал парнишка.
– Водитель – это здорово! И машина – зверь! И бензин всегда списать можно!
Вадим понимал, что вхождение в коллектив требует определённого времени на осмотреться. Новые знакомства – неотъемлемая часть того, что называется «влиться в коллектив».
– Слушай! Ты на обед к нам во флигель приходи. Да не тушуйся! Я тебя со всеми мужиками нашими познакомлю! У нас тут всё тихо-мирно! По-семейному, так сказать.
Вадим слушал нового знакомого и понимал, что Юрок ему безумно симпатичен.
В обеденный перерыв Юрок представил Вадима обществу охраны и других работников станции. Коллектив Вадиму понравился.
Когда курили с Юрком на скамейке у флигеля, тот вдруг предложил Вадиму наведаться во вторник к Юрке в деревню.
– У нас в деревне храмовый праздник.
Вадим удивлённо посмотрел на собеседника, мол, как это.
– Вот вы, городские! – с укоризной и нотками обиды молвил Юрок.– В деревне есть храм. Ну, церковь, по-вашему. И если храм, как у нас, Святого Покрова, то и праздник церковный является для деревни большим событием. Приезжают родственники, друзья. В общем, гостем у меня будешь. Жену с собою привози.
– Так не женат ещё.
– Тогда сам приезжай! Всё! Замётано! Жду тебя в гости!
– Так, это…– начал Вадим.
– Без возражений! Коли тебя на храмовый праздник зовут, грех большой не поехать.
– Так я же на работе завтра! – опомнился Вадим.
– Так ты после работы и приезжай! Покушаешь, поглядишь, как живу. Спиртное пить тебе не дам, так как ты за рулём. Но если заночуешь у меня, тогда можно и по три рюмки пропустить за святой праздник! – Юрок осенил себя крестным знамением.
Вадим смотрел на этого чудаковатого дядечку с неподдельным интересом.
– Только это… – Юрок заговорщицки перешёл на шёпот, – брательник у меня есть. Мы с ним как две капли воды похожи. Мамка, и та нас всю дорогу путает. Два различия у нас с ним. Он у меня молчун и такой нелюдимый. А я вот общительный. У меня волосы пробором направо, а у него налево. Так и живём. Я в деревне, а он в городе. Завтра приедет! Увидишь!
Вадим до вечера был на станции. К вечеру вернулся в город. Помня о приглашении в гости, предупредил мать, что задержится завтра. Причин не объяснял, к чему?
Когда он приехал утром на станцию, то вчерашняя смена охраны уже разъехалась по домам. Один Юрок ждал Вадима у флигеля.
– Вадька! Дружаня ты мой сердешный! Я же тебе дорогу не рассказал!
– Ну да…
– Вот смотри! Когда с дороги в деревню въедешь, то по улице прямо. После к колодцу, а там до конца налево. Доедешь до огромного дуба, и слева дом с шиферной крышей. Вот там я и живу! – не давая Вадиму опомниться, тараторил Юрок.
– Я не заблужусь, – заверил Вадим Юрка.
– Ну! До вечера! Поеду, а то брат уже приехал, а я всё на работе.
***
День для Вадима прошёл в поездках между станцией и соседними деревнями. Возил бригаду лесорубов на участок порубки. В общем, рутина.
После работы он ехал к Юрку в гости. Дом нашёл практически сразу. Юрок настолько точно описал маршрут, что Вадиму особо и плутать не пришлось. Остановившись у ворот дома под шиферной крышей, он вышел из автомобиля и направился к высокой глухой калитке из дерева.
Юрок, завидев автомобиль Вадима в окошко, бросился к стулу и натянул на себя серые, видавшие лучшие времена, шерстяные брюки. Накинув на себя рубаху с широким воротом, он тщательно перечесал пробор волос на голове, на другую сторону. Выскочив в холодную веранду, он опустил вперёд плечи и двинулся медленным шагом к калитке. Открыв массивную дверь, увидел Вадима.
– Здравствуйте! – важно и медленно поздоровался он с гостем. – Вам кого?
Вадим опешил. Перед ним стоял Юрок, но вроде и не он.
– Я к Юре! – опомнился он после короткого замешательства.
– А… – протянул звук Юрок и, покашляв для солидности, через паузу добавив, – сейчас позову! – закрыл калитку перед гостем.
«Юрок! Юрок!» – услышал Вадим из-за глухого забора. «Там хлопец к тебе!»
Сам же Юрка прожогом влетел в горницу, где на ходу стаскивал с себя рубаху и брюки.
Быстро одевшись в иные одежды, перечесав пробор на другую, свою, сторону, он схватил в охапку одежду «брата», выбежал на веранду и сунул свёртком за стол с холодными закусками. Выскочив на крыльцо, Юрка бегом подбежал к калитке и рванул её на себя.
– О! Какой гость пожаловал! Заходи, дружаня! Ты с ночёвкой или так? – затаскивал он во двор оторопевшего от неожиданности Вадима.
– Пойдём скорее за стол! А то жена с тёщей у соседей, так мы с тобою и вдвоём посидим!
– А брат как же? – спросил Вадим.
– Я же тебе говорил! Он людей стесняется. Не любит он эти посиделки. Пошёл пахоту на огороде смотреть.
Стол с закусками в горнице был богат крестьянской снедью. Тарелки с нарезанными кусочками буженины, сала, маринованными огурцами и помидорами. Холодец в огромной миске радовал глаз белёсым застывшим жиром. Варёный картофель был щедро полит шкварками. Колечками покоилась на блюде свиная жареная колбаска, рядом блюдо с кровяной колбасой. В отдельной глубокой тарелке – куски варёной говядины.