Глава первая
Цветовое пятно
Люба сидела на скамейке и задумчиво делала прутиком волны в луже: туда-сюда, туда-сюда…
Утром в будний день в городском сквере было пусто, а после дождя еще и мокро. Ни стариков, ни детей – никого. За деревьями, покрытыми первыми листочками, мелькал лишь ярко-синий свитер художника.
Иногда Люба поднимала голову и смотрела, как он смешно прыгает возле своего мольберта. То с одной стороны к нему подскочет, то с другой.
Как петух – только синий.
В детстве она тоже как-то покрасила своего котенка синькой, чтобы сделать его красивым, голубеньким, но он после этого убежал. Или кто-нибудь украл, польстившись на редкую породу? Интересно было бы посмотреть, как новые хозяева его потом купали-полоскали…
В голову, как назло, лезла всякая белиберда. Люба уже заметила, что, как только она настраивалась подумать о серьезных жизненных вещах, у нее сразу что-то случалось с головой, наступало полное отупение.
А ведь она нарочно с самого утра пришла в сквер, чтобы принять важное решение. И мысленно дала себе слово, что ни за что не сойдет с этой скамейки, пока что-нибудь не придумает.
Но вместо этого гоняла в луже волны и вспоминала о голубом котенке.
Признаться, Люба даже не заметила, в какой момент художник развернул мольберт в ее сторону и начал, как бешеный, приплясывать на месте, размахивая своей кисточкой.
Люба сразу же поправила распущенные волосы, перекинув их на плечи, и сделала отрешенное, глубокомысленное лицо. Пусть она получится для вечности красивой и загадочной. Желательно – в профиль.
Но думать после этого стало еще труднее. С одной стороны, Любе было приятно быть моделью и представлять себя загадочной, прекрасной незнакомкой. Но художник явно мешал ей сосредоточиться. Если бы он хотя бы не прыгал, а спокойно стоял на одном месте!
К тому же на небе снова собрались дождевые тучи, становилось холодно.
Ему-то хорошо плясать, а она запретила себе вставать с места, прежде чем…
«Разомну немного ноги, а потом опять буду думать, – решила Люба, поднимаясь со скамейки. – Надо же посмотреть, как я там получаюсь».
Она подошла к художнику и заглянула к нему через плечо: на холсте была какая-то сплошная мазня. Среди разноцветных пятен с трудом можно было угадать деревья и скамейку, а на том месте, где сидела Люба, стояла большая красная клякса.
Стоило ей тогда так стараться?
К тому же вблизи оказалось, что свитер у художника дырявый, весь словно пробит бандитскими пулями, и сильно перепачкан в краске. А сам он – вовсе не так молод и хорош собой, как показался издалека: в рыжеватой всклоченной бороде художника уже поблескивала седина, лоб прочерчивали две глубокие морщины.
Но самое главное, что он даже не взглянул в сторону Любы, а продолжал с довольным видом ставить на холсте свои цветные кляксы.
– Алло! – позвала его Люба. – Эй, у вас спички есть?
– Нет, – односложно отозвался художник, по-прежнему не поворачивая в ее сторону головы.
– А я-то думала, вы мой портрет рисуете…
– Что? Портрет? Да нет, я сейчас вообще не рисую портреты.
– Только эти… пейзажи, да? – с трудом припомнила Люба нужное слово.
– Ну, если можно так выразиться…
– А чего же тогда ничего не похоже? Не поймешь, где у вас тут деревья, где кусты…
– Пейзажи, но только… в метафизическом смысле. А спичек у меня нет, нет… Не курю я, девушка, нет, правда не курю.
Люба почувствовала, что он кочет поскорее от нее отделаться, но мстительно продолжала стоять на прежнем месте.
Художник быстро на нее взглянул и сказал:
– Вам скучно, да? Знаете, давайте вот как сделаем: я сейчас закончу и подойду к вам, тогда мы обо всем поговорим. Но я, девушка, был бы вам очень благодарен, если бы вы еще несколько минут посидели на той же скамейке. Как, кстати, вас зовут?
– Кстати, Любовь! – сказала Люба с некоторым вызовом. – Имя у меня такое – Любовь.
Как раз с этого имени когда-то у них с Денисом и завязалось знакомство. Сначала начались всякие шуточки, намеки… Типа любовь бывает разной и все в таком же духе. А потом оказалось, что и на самом деле – любовь.
– Любовь… Да, это концептуально, – пробормотал художник, с прищуром разглядывая свой холст. – Так вот, Любочка, мне хотелось бы все же сохранить это цветовое пятно.
Цветовое пятно! В другое время после таких слов Люба развернулась бы и вообще ушла из сквера. Но сейчас она вспомнила, что дала себе слово не уходить со скамейки до тех пор, пока не придумает, куда, собственно, ей дальше идти.
Вопрос по-прежнему оставался открытым.
Но все-таки ей сильно не понравилось, как разговаривал с ней этот драный художник. Снисходительно и без всякого интереса. Как будто перед ним стояла не молодая цветущая девушка, а какое-то непонятное существо.
Одернув на ходу свою красную модную курточку, Люба вернулась на скамейку. Но даже этот короткий путь она постаралась пройти вызывающей походкой фотомодели – от бедра.
Пусть никто не думает, что она раздавлена и уничтожена.
Впрочем, никто ничего такого и не думал. Когда Люба приземлилась на скамейку, она увидела, что художник даже не глядел в ее сторону. Он стоял, задрав голову, и внимательно изучал гнездо на дереве. Ворон, что ли, считал?
Люба положила ногу на ногу (для его цветового пятна это не имело никакого значения!), достала из сумки сигареты и зажигалку.
Вообще-то она не хотела курить, тем более с утра ее почему-то слегка мутило. Но сейчас Люба нарочно вставила себе в рот дамскую сигарету с ментолом и прикурила, слегка морщась от дыма.
Денис всегда говорил, что сигареты помогают сосредоточиться, а именно этого ей как раз и не хватало.
Если вспомнить, Денис многому старался ее научить. Например, однажды он целый вечер старательно объяснял, что от проблем нужно не отворачиваться (они от этого никуда не исчезают), а уметь разбирать «по позициям» и разыгрывать из своей жизни что-то наподобие шахматной партии.
Жаль, что Люба тогда плохо вникала в его рассуждения, почти что не слушала, а просто любовалась его лицом. Денис сидел на диване, и свет от ночника падал на его щеку, высвечивая черный, какой-то бездонный глаз…
Она тогда сидела и думала: интересно, а каким Денис будет в старости? А она сама? Неужели теперь ничего этого не будет?
Итак, позиция первая. Месяц назад (а точнее – тридцать шесть дней!) Денис уехал в какую-то срочную командировку и с тех пор ни разу не дал о себе знать, даже не позвонил.
Позиция вторая. Недавно один из лучших друзей Дениса (знаем мы таких товарищей!) посоветовал Любе как можно скорее навсегда о нем забыть и уж тем более не поднимать никакого шума. Он намекнул, что Денис сам об этом просил, уехав далеко и навсегда, и вообще, его друг говорил какие-то странные вещи, но Люба была так расстроена, что ничего толком не поняла.
Позиция третья. Одна из бывших сотрудниц Дениса (знаем мы таких сотрудниц!) прозрачно намекнула в разговоре, что Денис накануне отъезда собирался жениться и что-то такое говорил о свадебных кольцах.
«Не исключено, что он с молодой женой как раз отправился в свадебное путешествие за границу, – сказала она, притворно вздыхая. А потом прибавила: – Хотя – кто знает? Может, у него давно где-нибудь были жена и дети? Нам-то ведь они не докладывают».
Позиция четвертая. Три дня назад ее вежливо попросили уволиться из фирмы, в которой работал Денис и где она несколько последних месяцев числилась не поймешь толком кем. При этом ей ненавязчиво предложили освободить так называемую ведомственную квартиру, которую фирма держала для своих ценных сотрудников, к числу которых, разумеется, принадлежал и Денис.
Позиция пятая. Оказалось, что Любе ничего не принадлежало в этой шикарной квартире, кроме сумки с пожитками. Молодой человек, который следил за тем, как она собиралась, не разрешил взять с собой даже шампунь из ванной, а снова бережно поставил пузырек на полочку. Для следующих ценных сотрудников и, так сказать, их верных подруг.
Позиция шестая. Катюшка, у которой Люба сегодня ночевала (под крики ее маленького сынишки), утром сообщила, что с заработков возвращается муж. Она, конечно, не сказала прямым текстом, что Любе надо выметаться, но это и так было ясно по ее смущенному лицу.
Денег взаймы у Катюшки, к сожалению, тоже не было. Она и так Любу три дня кормила и всячески утешала, несколько раз выслушав от начала до конца историю исчезновения Дениса.
Позиция седьмая и последняя. Пока Люба жила в городе, полгода назад мать неожиданно для всех вышла замуж (а говорила – никогда, никогда, никогда в жизни!), и теперь они вдвоем со своим усатым полковником в отставке жили в однокомнатной квартире в Петровске.
На Новый год мать прислала на адрес фирмы поздравительную открытку с блестками, на которой были изображены два ангелочка под елкой, и у одного из них были для юмора подрисованы черные усы. Это Любу почему-то особенно впечатлило. Вернуться домой, чтобы на корню разрушить их семейную идиллию?
Итак, по всем позициям получалось, что – мат: ни Дениса, ни жилья, ни работы, ни даже крыши над головой на ближайшую ночь. Самая реальная перспектива – двигаться на вокзал и все-таки брать билет на автобус до Петровска.
Здравствуйте, усатый папочка! Неужели вы мне не рады?
– Да не грустите вы так! Все образуется, да? Кстати, зачем вам нужны спички, если и так есть, чем прикурить?
Люба вздрогнула от неожиданности. Она не заметила, когда к ней на скамейку подсел художник. На коленях он держал сложенный мольберт и теперь был одет в какой-то балахон, похожий на плащ-палатку.
– Спички? Чтобы кораблики в луже пускать, – ответила Люба, невесело усмехнувшись.
– А, понятно… Я, когда маленький был, тоже любил так делать, – почему-то нисколько не удивился художник.
Люба промолчала. После «разбора по позициям» у нее окончательно испортилось настроение. Интересно, хватит ли ей денег на билет? В крайнем случае на автобус Катюшка наскребет, добавит, лишь бы уехала.
– Мы ведь до конца не познакомились. Меня зовут Павел Владимирович, – зачем-то сообщил художник. – А тебя – Любовь.
– А фамилия у вас какая? Вы – как, известный художник? Скажу матери: повезло мне, с великим художником познакомилась, – вздохнула Люба.
– Да нет, я не очень великий.
– Мой парень говорил, у нас в городе вообще нет хороших художников. Так, не поймешь что. Картины нужно в Москве покупать, – сказала Люба.
Сказала – и сразу увидела перед глазами лицо Дениса: красивое, немного надменное, с черными блестящими глазами.
– Может, он и прав, – спокойно согласился Павел Владимирович. – А ты хотела, чтобы я твой портрет написал, да? А то я что-то прослушал…
– Да ведь вы все равно не сумеете, – усмехнулась Люба, покосившись на картонку, на которой блестела неровно наляпанная, еще неподсохшая краска. – Меня как-то на Арбате в Москве один художник уже нарисовал. Между прочим, хорошо получилось. Похоже.
– Тогда ладно, – сказал художник, поднимаясь со скамейки. – Смотри-ка, снова дождик начинается. Передавали, сегодня снова может на весь день зарядить.
– Куда это вы? – почему-то испугалась и вскочила вслед за ним Люба.
Ей совсем не хотелось оставаться в сквере одной, да к тому же – под дождем.
– В мастерскую, куда же еще? – пожал плечами художник. – Я с утра даже чаю толком не выпил, торопился погоду ухватить.
И зачем ему, спрашивается, погода, если он все равно рисует всякую отсебятину?
– А можно я тоже с вами пойду в мастерскую? – спросила Люба. – В смысле… картины ваши хочу посмотреть. Я, может, потом что-нибудь куплю.
Павел Владимирович внимательно на нее посмотрел и почему-то вздохнул.
– А-а-а… ну что же, пойдем, – ответил он без особого энтузиазма, – Только тебе неинтересно будет. А чай у меня хороший, цейлонский. И печенье есть. Только скорее, а то снова польет, как вчера…
И тут ливанул дождь!
Художник подхватил свою картонку, мольберт и бегом припустил из сквера, Люба – за ним следом. На ходу он только один раз оглянулся и чуть-чуть задержался, забегая в какую-то подворотню.
Люба натянула куртку на голову и, пробегая мимо витрины, успела подумать, что теперь она на самом деле похожа на цветовое пятно. Красное, блестящее, самое яркое на залитой дождем улице.
Все вокруг сразу перемешалось, пузырилось под ногами, сверкало солнечными бликами – как мокрые краски на картонке у художника.
А сам он стоял в дверях подъезда и нетерпеливо махал рукой.
…Они уже выпили по три чашки чая, и Люба подробно рассказала, какие картины на стенах ей нравятся больше, а какие – нисколько не нравятся.
Давно надо было уходить, но она упорно сидела и делала вид, что не замечает тихих вздохов Павла Владимировича, которого она про себя назвала Павлушей.
В деревне у бабушки, где Люба в детские годы проводила почти каждое лето, так звали одного деревенского дурачка. Он был безобидным и застенчивым, поэтому все дети, от мала до велика, чувствовали над Павлушей собственное превосходство и упражнялись в своем красноречии.
Впрочем, в мастерской, среди картин, Павлуша смотрелся все-таки гораздо лучше. Он переоделся в толстый свитер ручной вязки, расшитый узорами, и сразу стал казаться гораздо симпатичнее и даже моложе. Особенно когда вдруг улыбался детской, какой-то сияющей улыбкой или задумчиво качал головой.
Пока они пили чай, Люба мысленно нарядила Павлушу в джинсовый костюм, модную рубашку, подстригла ему бороду. Потом побрызгала его сверху дорогой туалетной водой и осталась вполне довольна своей виртуальной примеркой. Любой мужчина, попадая в заботливые женские руки, может преобразиться до неузнаваемости.
Но до Дениса ему в любом случае было далеко.
К тому же в том, как Павлуша бережно откусывал печенье и насыпал в чашку сахар, все равно проглядывало что-то старомодное, выдающее человека из другого поколения.
– Сколько же вам лет? – поинтересовалась Люба.
– Сорок восемь. А тебе?
– А мне двадцать… четыре. Вы меня ровно в два раза старше. Хорошая разница в возрасте.
Обычно Люба всем стандартно отвечала, что ей – восемнадцать, но сейчас не стала уменьшать свой возраст. Зачем? С Павлушей можно было обо всем говорить запросто, без всяких церемоний, и он тоже уже называл ее на ты.
Люба снова взяла печенье и стала жевать без всякой охоты – про запас.
– Ну что, немного согрелась? – снова с надеждой спросил Павлуша и посмотрел в окно. – Жаль, что у меня в мастерской отопление отключили. А то бы ты еще быстрее высохла.
Дождь капал уже редкими каплями, и по-хорошему давно нужно было уходить. Вот только вопрос – куда?
Павлуша тоже допил свой чай и уже что-то подправлял на своей картонке. Люба даже не заметила, когда он успел взять в руки кисточку и снова принялся за работу.
И тут ее осенила блестящая идея.
– Послушайте, а хотите, я вам буду позировать? – сказала Люба, удивляясь, почему ей раньше не пришла в голову такая замечательная мысль. – Я видела в кино, это больших денег стоит, а я могу недорого. Все равно я пока сейчас нигде не работаю, у меня как раз времени свободного полно. Ведь я не стеснительная, я и голой запросто могу.
– Лично мне сейчас для работы не нужна обнаженная натура, – отвел глаза Павлуша. – Может, кому-то еще? Нужно у наших ребят спросить.
– Да вы не сомневайтесь, у меня красивое тело, – по-своему поняла его замешательство Люба. – Все так говорят. Хотите, покажу?
– Не надо, я и так вижу, – кивнул Павлуша, скользнув по ней быстрым взглядом. – В принципе если ты хочешь натурщицей поработать, то у нас в «художке» они всегда требуются. Вот только платят за это копейки.
Люба посмотрела на него изумленно, округлив глаза, но вовсе не из-за последних слов.
Надо же, отказался задаром на красивую девушку посмотреть! Нормальные мужики за стриптиз сумасшедшие деньги платят, а ему предлагают, можно сказать, с доставкой на дом. Денис своего точно бы никогда не упустил.
– …да и стоять с непривычки трудно, – продолжал терпеливо, учительским тоном объяснять Павлуша.
– Мне хоть бы сколько заплатили! – перебила его Люба. – Я сейчас на любую работу согласна. Может, у вас за это еще общежитие дают? Раз говорите, что с натурщицами дефицит…
– Нет, общежитие не дают. У нас и своих студентов расселить проблема.
– Все равно – мне такая непыльная работенка подходит. А вы меня туда сможете устроить?
Только вчера вечером Люба размышляла о том, где найти такую работу, чтобы не слишком надрываться, но хоть какие-то деньги получать. А тут как раз подворачивался такой случай. Разделась – и стой себе спокойно, думай, сколько хочешь, о жизни и любви.
– Проще простого, – пожал плечами Павлуша. – А все-таки, какая у тебя основная специальность?
Люба опустила глаза и зачем-то многозначительно вздохнула.
Но почему, собственно, она должна говорить Павлуше правду? Разве ему интересно будет слушать о том, как она училась в кулинарном училище? Может, рассказать ему еще о заводской столовке в Петровске, где она начинала работать поваром? Кошмар, ад наяву…
Он снова кивнет равнодушно и с тоской посмотрит в окно.
– Последние полгода я была содержанкой, – помолчав, ответила Люба.
– Это что же, работа такая? – удивился Павлуша.
Нет, все-таки он явно принадлежал к другому поколению или на самом деле был наивным дурачком.
– А почему нет? Между прочим, не из легких. Не так-то просто богатому мужику угодить.
– Надо же – содержанка… Звучит почти как служанка, – покачал головой художник.
– Ничего подобного! – возмутилась Люба. – Денис меня любил, баловал, всегда самую дорогую косметику покупал и вообще… Он говорил, что я для него – все равно что ребенок. Вот так.
– Старый, наверное?
– Ну да… Сами вы – старый! Всего на семь лет меня старше. А знаете, как мой Денис стильно одевается? Он бы в таких грязных ботинках под расстрелом на улицу не вышел.
Художник спрятал под стул свои ноги и смущенно улыбнулся.
– А теперь что же? – спросил он.
– Да так… сложная история. Нам все вокруг дико завидовали. Слишком хорошо долго не бывает. Всемирный закон подлости.
– Неужели выгнал? – ахнул Павлуша.
Люба помотала головой, отвернулась к окну и изо всех сил сощурила глаза, пытаясь сосчитать дождевые капли на стекле. Если вовремя отвлечь внимание или сильно сощуриться, можно суметь не расплакаться. Раз – капля, два – капля, три…
Дождь ведь тоже похож на слезы – из чьих-то огромных невидимых глаз. Лучше бы сейчас светило солнце или хотя бы не капало с неба.
– А я сразу догадался, что тебе идти некуда, – помолчав, вдруг спокойно сказал Павлуша.
– Что, на бомжиху похожа? – огрызнулась Люба. Знал бы, какое он сам произвел на нее впечатление своими дырками на локтях!
– Да нет, не на бомжиху, – ответил художник. – Но все равно – жалко тебя стало. Гляжу, такая молодая – и уже такие глаза… Как будто тебе ночевать негде. Или обидел кто-то.
Люба еще сильнее вытянула шею: капельки на стекле стали подозрительно дрожать и сливаться в одну большую каплю. Еще немного – и у нее тоже из глаз начнет переливаться, и тогда ее трудно будет остановить.
– …Но у меня здесь тоже приютиться негде. Я сам сейчас не дома, а в мастерской временно живу. Вдвоем нам здесь никак не уместиться.
И Павлуша растерянно оглядел свою комнатку, сплошь заставленную картинами, книгами, какими-то длинными палками. Из мебели в уголке еле-еле приткнулся низкий топчан, на котором свободно мог уместиться разве что ребенок, а возле окна стоял маленький стол для чаепитий, где как раз сидела Люба.
– Что, тоже выгнали? – спросила она мстительно.
– Близко к тому, – вздохнул Павлуша. – Сложная история. Я пока и сам ничего не понимаю. Сижу в мастерской, как в окопе.
В другое время Люба сказала бы: «Да я к вам, между прочим, и не напрашиваюсь!» Или еще что-нибудь в этом роде. Но вместо этого она молча пялилась в окно и тяжело, подавленно молчала.
Неужели все-таки придется идти за билетом на автобус? К ночи она как раз доберется… Не ждали, молодые?
– Вот что я подумал, – прервал мрачное молчание Павлуша. – У Сережи Маркелова в мастерской часто всякий приезжий народ останавливается. Кто на конференцию в город приезжает, кто по своим делам. Вообще-то он обычно разрешает. Но неделя – это максимум.
– Неделя? Это же очень много… – пробормотала Люба, и у нее от неожиданности сразу прояснилось в голове, и даже в глазах щипать перестало. – Целая неделя! А дальше я что-нибудь придумаю.
– Я так и понял, – кивнул Павлуша. – Пойду Сергею позвоню, предупрежу. Ключ запасной от его мастерской у меня есть. Ничего, если я скажу, что ты тоже на конференцию приехала из…
– Из Петровска, – подсказала Люба.
Она вспомнила, что в сумочке у нее лежит сотовый телефон, по которому тоже вполне можно было бы позвонить хозяину мастерской, но испугалась, как бы Павлуша в последний момент не передумал ей помогать.
Решит еще, что она и так богатая, и передумает. А Любе просто в последнее время звонить было некому, вот деньги и остались на счету.
Да и зачем нужен этот дурацкий мобильник, если в трудную минуту по нему некому позвонить?
Как только Павлуша вышел за дверь, она едва не издала громкий победный клич.
Позиция первая. На целую неделю у нее есть крыша над головой.
Позиция вторая. Можно хоть с завтрашнего дня начинать непыльную работу натурщицы – на кофе с бутербродом в любом случае хватит.
Позиция третья. Не перевелись еще добрые люди на земле русской. Не зря бабушка любила говорить, что бедняк бедняка видит издалека. Виват! Виват! Виват! Или она говорила: дурак – дурака? Но в любом случае сейчас это не важно.
Мастерские художников располагались в старой коммуналке и на самом деле были приблизительно похожи на человеческое жилье.
В полутемном коридоре в углах громоздились какие-то пеньки.
– Тут кто-то дровами печку топит? – спросила Люба, пробираясь по коммунальному лабиринту вслед за Павлушей. – Вот бы погреться! Люблю печку топить.
– Да нет, тут у нас еще скульпторы, – отозвался он. – Из дерева режут.
Здесь все было так таинственно и необычно, что Люба поневоле почувствовала приятное возбуждение.
Так бывает перед тем, как прыгнуть в незнакомую воду. Сначала вроде бы холодно, зябко, но потом – ныряешь в набежавшую морскую волну и плывешь, наслаждаясь собственной силой. Но в долгие минуты перед прыжком всегда почему-то дрожь берет.
Что-то похожее Люба испытала, когда познакомилась с Денисом. И страх, и удивление, и счастье… Не верилось, что все это происходит именно с ней, на самом деле.
А вначале тоже было похожее ощущение, как будто Денис крепко взял ее за руку и подвел к обрыву над морем.
И Люба, зажмурившись, прыгнула в его жизнь, забыв обо всем, что было до этой встречи…
А очнулась уже на берегу, у разбитого корыта.
Да и корыта, честно говоря, никакого не было, и кусочка мыла тоже.
Здесь, в этой обшарпанной коммуналке, было странно и даже как-то дико вспоминать об их романтических ужинах при свечах, шикарной двуспальной кровати в «ведомственной квартире», о домашнем кинотеатре с экраном на полстены, по которому они с Денисом вечерами смотрели фильмы, в том числе – эротические.
Сон какой-то… Другая вода.
Павлуша пошевелил ключом в замке и впустил Любу в скромно обставленную, но вполне уютную комнату, чем-то напоминающую гостиничный номер.
Диван, стол, маленький телевизор, холодильник – почти как в сельской гостинице. С той только разницей, что повсюду на стенах здесь висели картины разных размеров, в красивых, аккуратных рамочках.
По крайней мере они не занимали все жизненное пространство, как в мастерской у Павлуши. За занавеской угадывалась еще одна небольшая комнатка.
Люба огляделась: очень даже пригодное место для жизни.
– Ой, спасибо… – сказала она и в порыве благодарности схватила Павлушу за руку. – Я вот что хочу сказать… Можно было бы нам отметить новоселье, расслабиться, вина выпить.
– Что? – уставился на нее Павлуша. – Главное условие – не вздумай сюда никого приводить. Ни друзей, ни подруг. Сразу отберу ключ.
– Вы меня не поняли. Я хотела сказать, чтобы вы сами зашли ко мне вечером, когда стемнеет, и мне будет не так страшно. А то я даже не знаю даже, как мне вас…
– Даже и не думай об этом!
И Павлуша в ужасе отпрыгнул от нее в коридор. Прямо-таки шарахнулся в темноту.
Люба пожала плечами и молча закрыла за ним дверь.
Чего он так испугался? Она ведь хотела с ним просто вина вместе выпить.
А он там что себе подумал?
…Трам-там-там! И тут неожиданно заиграл «Марш славянки». От этой мелодии, приспособленной под звонок мобильного телефона, у Любы чуть сердце не выскочило.
– Алло, ты где? Еще в городе? – спросил какой-то мужчина, и Люба не сразу узнала хрипловатый и почему-то всегда насмешливый мужской голос. – Учти, наш разговор пока еще остается в силе.
– Что? Какой разговор? Послушай, там Денис, случайно, не объявился?
– Я же тебе сказал – забудь. Со мной тебе будет ничем не хуже, не ломайся. Дурой будешь, если упустишь такой шанс.
Только теперь Люба начала смутно припоминать последний разговор с Антоном – компаньоном и лучшим другом Дениса. Он все время на что-то намекал, подкалывал, издевался над Любой – в своей привычной манере. Но она была тогда, как в тумане.
– Так это… ты? – задохнулась Люба от ужаса. – Это ты из-за меня… Дениса, да?
В трубке послышался смешок, похожий на тихое похрюкиванье.
– Я всегда говорил, что с мозгами у тебя беда, – проговорил наконец Антон. – Неужели я похож на человека, который путает бизнес и баб? Там совсем другая история, не для женского ума. Не волнуйся, с твоим Денисом все в порядке, просто в этом городе ему больше делать нечего.
– Но где же он? Где?
Люба хотела спросить «С кем?», но вовремя прикусила язык.
– Тебе повезло, что я не люблю умных баб, – сказал Антон совсем о другом. – На таких стерв насмотрелся, которые из себя корчат бизнес-леди, с души воротит. Больные истерички. Надеюсь, тебе хватило времени, чтобы свой характер показать и заодно поднять цену? Жду вечером по тому же адресу, где-то после девяти…
– Нет, – сказала Люба.
– Смотрите-ка, какие мы гордые, – снова хрюкнул в трубку Антон. – Ты еще скажи, что можешь только по любви. Вот смеху-то будет.
Люба молчала, до боли прикусив губу. В принципе у нее был выбор, Антон предлагал ей хоть какой-то выход. А что, если и правда, у нее по жизни такая профессия – содержанка? Какая ей разница, что у него есть жена, трехлетняя дочка? Ее-то он тоже не обидит…
– Может, ты, Любаша, назад в свой колхоз собралась, навоз лопатами месить? Ты меня знаешь, я два раза одно и то же не предлагаю…
– Лопатами – не месят, ими, к твоему сведению, копают, – сказала Люба и нажала на кнопку «сброс».
Некоторое время она в оцепенении смотрела на телефон, понимая, что упустила свой шанс на спасение. Так смотрят утопающие на шлюпку, в которой не осталось ни одного свободного места.
Или все-таки постараться самостоятельно доплыть до берега?