Путешествие в страну мужчин

* * *

Этот вечно недовольный, скрипучий, едкий, как столетняя ржавчина, голос всегда вызывал у Степана приступ колючего страха и клаустрофобию. Степан вжимал лопоухую голову в плечи, морщился, опасливо поглядывал то на окно, то на дверь, а иногда даже жалобно шмыгал носом, точно проверял: пахнет обыкновенными проблемами или надвигается свирепая буря? В данный момент явно надвигалась буря, и оставалось всего несколько минут на бесполезную панику и вопрос: «А сегодня-то за что?» Вроде за предыдущие пролеты он уже схлопотал сначала по самые уши, а уж затем и по рыжую макушку и наивно полагал, что недельку будет тихо-спокойно…

Кому рассказать, он, тридцативосьмилетний мужчина, чуть ли не до смерти боится свою тетку! От одного ее взгляда подскакивает давление, отнимаются ноги, сохнет во рту и бледнеет и без того светлая кожа. Кому рассказать?

– А сегодня-то за что? – по привычке жалобно выдохнул Степан и нервно заерзал на потертом диване.

Ответа долго ждать не пришлось – дверь распахнулась с особым грохотом, причины которого пока были не ясны, и в комнате запахло порохом.

«Может, она того… головой ее открыла… голова-то у нее железобетонная…» – вспыхнула и пропала мысль. Степан бы и сам с радостью превратился в пыль, но, увы, это было не в его силах.

На пороге стояла Раиса Антоновна. Бывший муж наградил ее фамилией Горячева, а мама с папой – длинным острым носом, маленькими серыми глазками, тонкими губами, жесткими волосами пепельного цвета, узкими плечами, широкими бедрами и ростом чуть ли не метр девяносто. Выражение лица Раисы Антоновны всегда напоминало сводку Гидрометцентра в дни затяжных осенних дождей, первых заморозков и слякоти, а ее резкий хрипловатый голос наводил ужас не только на соседей по лестничной площадке, но и на глуховатую консьержку, молоденького участкового и даже на тараканов. Именно поэтому в доме, где проживала гражданка Горячева, тараканов не водилось.

– Степан!

– Я! – подпрыгнул он.

– Уж не сомневайся, я знаю, что это ты. – Раиса Антоновна вытянула правую руку и ткнула пальцем в своего великовозрастного племянника. – Мое терпение лопнуло!

– Я помыл посуду, – проблеял Степан, надеясь на снисхождение. – Вынес мусор и… проветрил кухню.

– Круг, – с победной ухмылкой произнесла Раиса Антоновна.

– Какой круг? – Степан от удивления позабыл об элементарных правилах безопасности и, вместо того чтобы вжаться в диван, подался вперед.

– Коричневый! Коричневый круг от чашки… – Глаза Раисы Антоновны хищно сверкнули. – Сколько раз я говорила, что чай нужно размешивать медленно, не торопясь, тогда никаких коричневых кругов на столе не останется. Ты же плюешь на мои слова и размешиваешь чай слишком быстро. Нетерпеливо размешиваешь! – Голос Раисы Антоновны взметнулся к потолку, и стекляшки люстры, купленной еще в далекие советские времена, дрогнули. – А твои носки? Они лежат в корзине для белого белья, а должны лежать в корзине для цветного белья! Но это еще не все…

Степан втянул в легкие побольше воздуха и на миг замер. Пока ситуация не превратилась в критическую: следы чая на столе, носки не там, где нужно… Ничего нового, ничего серьезного. Он и сам не понимал, почему его оплошности имеют столь затяжной и хронический характер. Вроде мешает медленно, вроде кладет, куда нужно, вроде не шаркает, не роняет, не просыпает мимо, но каждый раз одно и то же! Хоть ты тресни!

– Я терпеливо размешивал, – выдохнул Степан и уныло посмотрел на тетку.

За восемь лет совместного проживания он так и не научился говорить ей «ты», твердо возражать или толково отстаивать свою точку зрения. А главное, ну чего она от него хочет? Чего пристает? Ему же немного нужно: поесть, попить, почитать медицинскую энциклопедию, опять поесть и попить, принять витамины и еще что-нибудь по мелочи. И как его угораздило оказаться бок о бок с этой вреднейшей, ужаснейшей Раисой Антоновной?! Хотя давным-давно он сам по доброй воле переступил порог ее квартиры.

«Может, обойдется…» – подумал Степан, мечтая о валериановых каплях и маленькой рюмочке коньяка, однако страшная фраза «Но это еще не все…» и свинцовый взгляд теткиных глаз говорили совсем о другом. «Не надо было к ней переезжать, не надо», – дежурно попричитал он и шумно вздохнул.

Восемь лет назад Степан проживал в Мытищах – в однокомнатной квартире на пятом этаже. Работал где придется, изредка встречался с одинокими девушками из категории «за тридцать», лечил несуществующую язву и несуществующий хронический ларингит, питался кашами и макаронами, совершал вечерние прогулки и полагал, что его спокойствию ничего не угрожает и жизнь всегда будет протекать однообразно и тихо.

Правда, водились за ним и темные делишки, но о них Степан предпочитал не вспоминать – по молодости да по глупости с кем не бывает?

Родителей нет, друзей тоже, зато пара-тройка приятелей имеется – и тетка в Москве…

Тетка.

Ох уж эта тетка…

Созванивались они редко – на праздники, дни рождения и в случае мировых катаклизмов. Инициатором контактов в основном была Раиса Антоновна. Но вот случилось так, что звонки стали чаще, продолжительность разговоров увеличилась с пяти минут до получаса, и через некоторое время Степан уже не мог заснуть без ровного уверенного голоса единственной родственницы, которая вдруг на пятидесятом году жизни заскучала и почувствовала стойкую тягу к материнству. «Что ты сидишь в своих Мытищах? Переезжай ко мне, устроишься здесь, в Москве, на хорошую должность, рядом со мной будешь, все ж мы не чужие. А квартиру сдай, чего добру пропадать. Детей у меня нет, так о тебе заботиться буду, ты небось и носки толком постирать не в состоянии». Напор Раисы Антоновны сделал свое дело, и Степан, мечтая о домашнем уюте, наваристом борще (а вдруг нет у него никакой язвы?), сдал квартиру и переехал к тетке. Кто ж знал, кто ж знал!

И поначалу вроде все шло гладко: Раиса Антоновна стирала, убирала, готовила и не слишком докучала, но потом ее материнский настрой пошел на убыль, и она превратилась в классическую мачеху из сказок, с той лишь разницей, что домашние обязанности так и остались лежать на ее узких плечах. И это был особый, всегда беспроигрышный повод запилить племянника до полусмерти. Удовольствие, не сравнимое ни с чем.

Кошмар с каждым днем становился все мучительнее. Но Степан уже не мог отказаться от комнатки с видом на унылый двор, от потертого дивана, плюшевого и мягкого, от ковра с ромбами по углам и оленями в центре, от люстры из прозрачных стекляшек, от подоконника, заставленного вонючей геранью, и от многого, многого другого… Он привык и к Москве, и к борщам, и к вареникам, и к чистым носкам, и к тому, что можно не работать, и даже к кобре-тетке привык! Поругает, попилит острыми зубищами, да и оставит в покое на пару дней, и ничего страшного вроде не произошло – обошлось, и ладно.

– Но это еще не все… – повторила Раиса Антоновна и скривила губы. – Что ты можешь сказать о моем любимом махровом полотенце? О полотенце желтого цвета с белыми полосками по краю?

Только сейчас Степан обратил внимание на то, что тетка прячет левую руку за спиной, и, скорее всего, в данный момент ее цепкие узловатые пальцы сжимают это треклятое полотенце!

– Я его не брал… и не видел…

– Неужели?

– Точно.

– А я вот думаю иначе!

Раиса Антоновна вытащила из-за спины полотенце, быстро расправила его и продемонстрировала поникшему племяннику четкие бордово-фиолетовые пятна, украшающие середину и края мягкой ткани.

– М-м… – жалко протянул Степан.

– Что это? Что это, я спрашиваю?!

Молчание вряд ли бы спасло. Ничего не оставалось, кроме как покаяться.

– Вино. Красное, полусладкое.

– Я так и знала! – Раиса Антоновна от негодования и ликования топнула ногой. – Опять с Нинкой развратничал!

Покраснев, Степан резко замотал головой:

– Нет, она просто зашла… мы расстались…

Это была полуправда, а о горькой правде он предпочитал не думать, оберегая сердце от инфаркта, желудок – от все той же язвы, а нервную систему – от вялотекущей депрессии.

Да, крепкая, яркая, пахнущая жасмином Нина-Нинель его бросила (а кому нужен ленивый неработающий мужчина, живущий на небольшой доход от квартиры в Мытищах?), но перед сокрушительным «Я слишком хороша для тебя, прощай!» она подарила ему последний эротический эпизод, столь великолепный, что теперь, мысленно перебирая утраченные удовольствия, Степан готов был плакать. Горько, горько плакать… «Надеюсь, ты меня не скоро забудешь», – хохотнула Нина напоследок и ушла, хлопнув дверью. Ушла, а разлитое вино, обида и пустая надежда впитались в любимое банное полотенце Раисы Антоновны, на котором Нинель возлежала столь трепетно, столь живописно…

И как тетка его нашла? Он же хорошо его спрятал: запихнул под ванну, хотел позже отнести в химчистку…

– Значит, твоя потаскунья шарила в моем шкафу, трогала мои вещи и… и… Я даже не могу представить, что она делала с моим любимым полотенцем! – В голосе Раисы Антоновны зазвучали не только гневные, но и трагические ноты. – И это после того, как я застукала ее голой на столе собственной кухни!

– Вы тогда все неправильно поняли, – заплетающимся языком выдал Степан, – у нас была важная дата, год знакомства… и Нинель, то есть Нина… хотела сделать мне сюрприз. Ну… хм… ей казалось, что так… хм… получится… торжественно.

– Торжественно? – брови Раисы Антоновны от искреннего удивления подскочили на лоб.

– Я не то слово подобрал… не то…

История с «аморалкой на кухне», а именно так тетка именовала события месячной давности, Степан с удовольствием вычеркнул бы из памяти и из жизни. Он до сих пор не мог забыть визг Раисы Антоновны и пронзительные звуки бьющейся посуды. Его встречи с Ниной не были такими уж частыми, и домой он ее приглашал лишь в исключительных случаях. А разве год знакомства – не исключительный случай? Тетка на работе – ничто не предвещало беды! Степан побежал в магазин за коробкой конфет, потому что заранее не подготовился, забыл о важной дате, а Нинель, томимая страстью, разделась и устроилась на столе: вот, мол, я какая – лучший десерт, какой только может быть!

Но тетка пришла с работы значительно раньше. Видимо, чутье сработало! И, конечно, на кухонном столе она обнаружила не салат из помидоров и огурцов, не банку шпрот и не тарелку с супом – она обнаружила совершенно голую и абсолютно бесстыжую Нинку, которая при виде родственницы любимого мужчины не потупила застенчиво взор, не залилась краской стыда, не прикрылась краем шторы, а искренне и громко захохотала, обмахиваясь от избытка чувств мятой бумажной салфеткой.

Степан влетел в квартиру пять минут спустя, но Раиса Антоновна была так занята битьем посуды и выдворением «порочной шалавы» из кухни, что племянника не заметила. А он метался из угла в угол, ойкал, охал, собирал с пола одежду подруги и невнятно и тщетно пытался успокоить разбушевавшуюся тетку.

Нина-Нинель позвонила на следующее утро и сказала, что подобного удовольствия она уже давно не испытывала и им нужно обязательно повторить такой фейерверк эмоций, но уже без Раисы Антоновны.

– Не то слово подобрал? Да ты предавался утехам на моем столе! Утехам с этой шалавой! А теперь? – Тетка взмахнула злосчастным полотенцем. – А теперь оказывается, она имела наглость прийти еще раз!

– Ну, каким утехам… – Степан сморщился. – Это же так… общение…

– Убирайся из моего дома! – вскричала Раиса Антоновна, швырнула на пол полотенце, демонстративно потопталась по нему и вылетела из комнаты.

Дальнейшее Степан воспринимал в полубессознательном состоянии: уши заложило, картинка поплыла, а сердце, казалось, остановилось.

Тетка вернулась через несколько секунд с большим коричневым чемоданом, некогда прибывшим вместе с хозяином из Мытищ, и быстро и ладно стала паковать вещи, изредка бросая недовольные фразы и гневно потрясая то кулаком, то указательным пальцем. Все ее движения были настолько четкими и точными, трусы, носки и майки она так идеально складывала ровными стопками, оставляя достаточно места для брюк и рубашек, что в голове Степана задребезжала мысль: сколько же раз в мечтах она уже прогоняла его из квартиры?

– Убирайся! – в который раз выкрикнула Раиса Антоновна и напоследок больно ужалила: – К шалаве своей убирайся! Раз она тебя любит, то и приютить не откажется!

Вытолкав племянника на лестницу, она многозначительно громыхнула чемоданом и хлопнула дверью.

– Я-я… – попытался вставить хоть что-то Степан, но тут же замолчал и крепче прижал к груди любимую медицинскую энциклопедию. Оправдания уже никого не интересовали, привычная жизнь рухнула, и реальность происходящего холодом пробрала до самых костей.

– Одни мы с тобой остались, – шмыгнул он носом, теребя замусоленный угол книги. – И куда идти?

Степан немного потоптался около мусоропровода, надеясь, что тетка остынет и позовет обратно, затем застегнул молнию ветровки, вяло пнул ногой чемодан, тяжело вздохнул и нажал кнопку лифта. Где найти временное жилье, куда податься?

– Поеду к Павлу, – решил он и, бросив последний взгляд на дверь теткиной квартиры, с чувством произнес: – Грымза проклятая! Самая настоящая грымза!

До Ярославской улицы он добрался за полчаса – расстроенный, подавленный и раздраженный. Он уже отвык от таких марш-бросков, от толчеи в общественном транспорте и поэтому безмерно жалел себя и настойчиво винил во всем Нинку. Ей лишь бы поиграть, а ему? Ей лишь бы ногами подрыгать, а ему? Семью захотела! А где взять здоровья на эту семью?! Какая работа, когда в трамвае его укачивает, а в метро начинаются приступ кашля и расстройство желудка одновременно?! Степан поджимал губы, шмыгал носом и тащил тяжелый чемодан от автобусной остановки к бело-желтой башне (с передышками через каждые десять метров). Одна дура, вторая дура, а ему-то как жить?..

Дверь Павел открыл сразу, будто только и ждал момента, когда к нему кто-нибудь заглянет. С последней встречи он ничуть не изменился. Это порадовало и несколько успокоило: все по-прежнему смазлив, волосы все так же обесцвечены «под блондина», все те же прыщи на носу.

Сунув руки в карманы спортивных штанов, Павел оглядел гостя с головы до ног и, не задавая вопросов, пропустил в квартиру.

– А я от тетки ушел, – отчитался Степан, с облегчением пристраивая чемодан около кресла. – Вернее, она меня выгнала… Мегера – она и есть мегера. Я, конечно, понимаю, что тебе постояльцы не нужны. – Он жалобно приподнял рыжие брови. – Но мне бы дней пять перекантоваться, а дальше… В Мытищи, наверное, вернусь, вот квартиру освободят, и вернусь.

– Ага, я от тетки ушел, я от дядьки ушел, я от зайца ушел, я от волка ушел, – усмехнулся Павел и, подхватив со стола пачку сигарет, добавил: – А от меня не уйдешь.

– Чего? – не понял Степан.

– Очень ты вовремя, мне напарник нужен.

– Какой еще напарник?

– Бездомный, безработный и с простой неприметной внешностью. Правда, ты рыжий… – Павел закурил и почесал небритую щеку.

– Я не ярко-рыжий, – на всякий случай заступился за себя Степан и аккуратно присел на подлокотник кресла. – И я кушать хочу.

– Есть дело.

– Какое? У меня хронический ларингит… и подозрение на язву.

Павел ответил не сразу – с минуту смотрел на приятеля, хмурился и барабанил пальцами по столу.

– Мне нужен напарник. Как в старые добрые времена. Помнишь или уже позабыл?

Таких намеков Степан очень боялся: последнее время ему казалось, что «лихая молодость» – это сон или выдумка, ну, в крайнем случае, затертое до дыр прошлое – далекое-далекое, а значит, ненастоящее. Но Павел, видимо, относился к былым «подвигам» иначе.

– О чем это ты?

– О том самом. Ладно, ладно, не дергайся, дельце ерундовское, и всего-то один разок помочь нужно… Я, знаешь ли, решил быстро разбогатеть – с риском, но по-умному.

– Но… как именно? – осторожно поинтересовался Степан, уже терзаемый дурными предчувствиями.

– Легко и просто, – Павел дернул плечом и добавил: – На свете так много толстосумов, у которых есть избалованные дочки…

– Что? Не понял…

– Я тебе сейчас все объясню.

Последующие пятнадцать минут Степан просидел с открытым ртом и округлившимися глазами, его уши оттопырились еще больше и покраснели, а живот урчал не то от голода, не то от нервов. Оказывается, Павел замыслил не что иное, как похищение дочки какого-нибудь богатея. Ничего себе ерундовское дельце!

– Все будет нормально, не боись, я же не дурак какой-нибудь. Главное, не завышать выкуп и отдать девчонку в целости и сохранности. А нам-то она все равно на фиг не нужна.

– Но тюрьма… – напомнил Степан, облизывая пересохшие губы.

– Риск не больше, чем раньше, и твое дело обычное – на шухере постоять. Не заладится, так топай спокойно домой. Я же тебе сказал, нужно сделать все по-умному и не зарываться. Вот, например, шоу-бизнес лучше не трогать, раструбят во всех газетах – не отмажешься, а владельца какого-нибудь ювелирного магазина, банка или страховой компании пощипать – самое милое дело.

– Так, может, ты уже и выбрал кого?.. – тихо поинтересовался Степан, надеясь, что происходящее – лишь дурной сон.

– Может, и выбрал, – загадочно улыбнулся Павел, отправляя недокуренную сигарету в пепельницу.

Он подошел к шкафу, взял с книжной полки фотографию и протянул ее Степану. Тот с волнением, страхом и любопытством уставился на не слишком четкий портрет. Девушка, волосы цвета лесного ореха, глаза темные, большой капризный рот и вроде не костлявая…

– А кто это? – поднимая голову, шмыгая носом, спросил Степан.

– Екатерина Шурыгина. Двадцать один год. Учится в институте, – быстро ответил Павел и с ухмылкой добавил: – И она – дочь Короля Алкоголя.

Глава 1

В пятьдесят один год он уже не мечтал о любви. Какая любовь, когда волосы поседели, работа заняла все свободное время, а дочери выросли и шагнули в самостоятельную взрослую жизнь?

Три дочери – это много. Очень много. Не каждый выдержит.

Полина, Ольга, Катюшка.

И воспитывать их пришлось самостоятельно, без бабушек и дедушек и, к горькому сожалению, без жены…

Главное, они абсолютно разные! И сюрпризы преподносят такие, что голова кругом и год за два считать можно! Петр Петрович нахмурился, бросил взгляд на часы и припарковал машину около подъезда своего дома.

Полина… Вот кто особенно потрепал ему нервы! Вот благодаря кому журналисты последнее время с удовольствием склоняли фамилию Шурыгина в своих газетенках, подкрепляя сочные истории не менее сочными фотографиями. То его старшей дочери захотелось поучаствовать в непотребном конкурсе… хм… «Лучшая попка сезона» – и, конечно же, она победила, то на банкете оказалось слишком много алкоголя, и желание раздеться и устроить стриптиз одержало победу над разумом, то еще что-то в этом роде! Полина с детства творила что хотела, и никто не мог ее остановить. И в юности она была самой задиристой, самой своевольной и самой непредсказуемой особой, обладающей насмешливым взглядом и ослепительной улыбкой. Училась, правда, хорошо, но поведение и поступки сводили с ума и заставляли хвататься то за сигарету, то за сердце! Уж слишком легко Полина относилась к важным вещам, и эта черта характера лишь закрепилась с годами. Красива, дерзка, умна. А скольких мужчин она лишила покоя, скольких кавалеров без особых размышлений отодвинула в сторону – всем спасибо, все свободны! А ему так хотелось внука, шебутного любознательного паренька, с которым можно поиграть в морской бой или футбол…

И собственным салоном «Анни» Полина совершенно не интересовалась – по ночам пропадала в клубах, а днем безмятежно спала. И сил бороться с этой избалованной девчонкой уже не оставалось… Но в феврале Полина скоропалительно вышла замуж за Андрея Стрельцова, и, кажется, брак весьма благотворно повлиял на ее характер, хотя муж оказался ей под стать!

– От этой парочки можно ожидать чего угодно, – буркнул Шурыгин, поднимаясь по лестнице к лифту. Еще немного – и он дома. Крепкий чай, ровный шум телевизора и, пожалуй, простенький бутерброд с колбасой или сыром будут очень кстати, день выдался тяжелый, хотелось отдохнуть, расслабиться. – Девочки, мои девочки, – нараспев произнес Петр Петрович и устало расстегнул пуговицы пиджака.

Ольга… Его помощница, опора, правая рука. Профессионал! Как хорошо, что она решила работать с ним бок о бок в «Форт-Экст» – холдинге, президентом и владельцем которого он является долгие годы. И все у нее правильно и по полочкам, четко, продуманно, никакой суеты, лени или праздности. Два высших образования, знание английского, немецкого и французского языков, школа сомелье, должность директора департамента закупок… Он мечтал, что со временем одна из дочерей возьмет на себя ответственность за «Форт-Экст», и Оля, безусловно, справится.

Но личная жизнь средней дочери всегда была поводом для волнений и грусти. Трехлетний брак с пустозвоном Константином Белкиным закончился разводом, и начался длительный период затворничества. Оля не посещала светские вечеринки, не общалась с подругами, отдавала предпочтение строгим деловым костюмам и слишком уж увлеклась работой. Встречи, совещания, командировки, опять встречи, совещания, командировки… Душа за нее болела, а бывшего муженька хотелось найти и пристрелить! Найти и пристрелить! Но Судьба знает, в какой момент вильнуть в сторону, и Оля встретила мужчину, который перевернул ее устоявшийся и слишком правильный мир вверх тормашками. Никита Замятин, сын давнего друга и наследник ресторанной империи «Пино Гроз», вернулся из Лондона в Москву и растопил лед в сердце Оли. Вчера она собрала вещи и ушла к нему – влюбленная, сияющая, счастливая.

– Все будет хорошо, все получится, – тихо произнес Шурыгин, вынимая ключи из кармана.

Может, средняя дочь подарит ему долгожданного внука? Внук – это мечта! Еще какая мечта! Может быть, может быть, почему бы и нет?..

Катюшка… Его любимица, его малышка. И неважно, что ей двадцать один год – она по-прежнему для него кареглазая крошка, внешне очень похожая на покойную мать, она по-прежнему нуждается в заботе, внимании и контроле. И вот уж кому точно пока не следует думать о мужчинах, так это ей. Никаких мужчин! Она еще мала, слишком ранима, мечтательна и наивна. Сначала – институт, затем – работа в «Форт-Экст», несколько лет на приобретение опыта, а там видно будет. Хм, но разве можно доверить Катюшку кому-нибудь? Хотел бы он посмотреть на героя, который осмелится просить ее руки и сердца. Хм, уж лучше пусть этот фрукт не попадается на его пути. Никаких мужчин – и точка! Даже через десять лет ему будет тяжело расстаться со своей любимицей, со своей малышкой…

– Контроль, абсолютный контроль, – серьезно произнес Петр Петрович и открыл дверь.

Но в квартире было тихо и темно: не шумел телевизор, не журчала вода в ванной, не звучала телефонная болтовня, не горел свет в коридоре. Загуляла где-то Катюшка, загуляла…

Шурыгин нахмурился, посмотрел на часы – половина десятого, сменил ботинки на тапочки, вынул из кармана мобильник, прошел в кухню, повесил пиджак на спинку стула, нажал кнопку чайника, еще раз посмотрел на часы, сел за стол и набрал номер младшей дочери. Но безликий женский голос сообщил, что она недоступна – позвоните позже, дорогой товарищ.

– И где ее черти носят! – сердито бросил Петр Петрович, но тут же замер, неотрывно глядя на телефон. Тишина и особое волнение, к которому за последние дни он стал привыкать, осторожно коснулись души, и мысли потекли совсем в другом направлении.

А может, сейчас позвонить Ей?.. Прямо сейчас взять и позвонить…

Шурыгин тяжело вздохнул и на миг закрыл глаза.

В пятьдесят один год Петр Петрович уже не мечтал о любви. Но никогда не знаешь, что тебя ждет за поворотом, чей взгляд встретится с твоим, и сердце вспыхнет… Он оказался не готов. Он не поверил! Он даже пытался улизнуть от этого невероятного чувства, он спасался бегством! Но брякнули серебряные браслеты, мяукнула кошка, ухнул филин – и его судьба оказалась решена.

Он познакомился с Любой при невероятных обстоятельствах – в магическом салоне. Пыльные книги, мерцающие свечи, круглый стол, скатерть до пола, стеклянный шар на тяжелой мраморной подставке, запах сушеных трав… и жгучий взгляд темных глаз. Длинные кудрявые черные волосы, цветастая юбка… Цыганка. Тонкая, как тростинка, желанная, как мечта, терпкая, как черемуха…

И как его, серьезного, солидного бизнесмена, занесло в такое место? О чем он думал?! О чем? Об Ольге и Никите. Да, именно о средней дочери и ее молодом человеке. В тот момент невозможно было понять, какие отношения их связывают, вместе они или нет?

Дочери, дочери… сумасшедший дом какой-то! Умеют девочки преподносить сюрпризы!

Шурыгин переступил порог магического салона с наивным и отчаянным желанием узнать правду, но так и не смог задать вопросы, потому что сердце уж слишком громко стучало, сбивая с мыслей, потому что стеклянный шар переливался то синим, то бордовым светом, потому что свечи дрожали, а голова кружилась… И он сбежал («Извините, я нарушил ваш покой… я здесь случайно… извините») и уже на следующий день горько пожалел об этом. Душа ныла и не находила покоя, повсюду мерещились черные кошки, работа не клеилась, мелкие неудачи подстерегали на каждом шагу. Он должен был вернуться и еще раз увидеть Ее – просто так… Но Любы в салоне не оказалось, и прошли еще долгие часы и дни, прежде чем он смог ее увидеть. Но и вторую встречу он тоже вряд ли когда-нибудь забудет, особенно потому, что на этот раз сбежала уже Люба.

– Спасибо, – тихо произнес Петр Петрович.

Кому спасибо? Судьбе, которая скрестила дороги именно в этой точке, старой Раде – бабушке Любы, хозяйке магического салона, которая чуть-чуть вмешалась и чуть-чуть помогла, и самой Любе, подарившей ему робкую надежду на счастье. Она оказалась школьной учительницей, а не гадалкой или дипломированным магом… И еще спасибо одному человеку, имя которого Шурыгин из вредности не хотел называть.

Егор Кречетов. Но это отдельная история.

– Люба, Любовь… – Петр Петрович вновь дотронулся до телефона и улыбнулся. Он осмелился позвонить лишь один раз. Вчера. И пока список романтических подвигов на этом заканчивался.

– Здравствуйте, Люба…

– Здравствуйте, Петр Петрович…

Они сказали друг другу всего несколько слов, будто шли по тонкому льду и боялись ошибиться. Он спросил: почему она исчезла так неожиданно, она смущенно ответила: не знаю, так получилось, непривычная обстановка, много людей…

– Но мы еще встретимся? – с надеждой спрашивал он.

– Да, конечно, – отвечала она.

– Я все объясню… у меня три дочери – это так много… – путался он.

– Ну что вы, – мягко упрекала она, – это замечательно.

Вот из-за старшей дочери он чуть не потерял Любу. А кто еще мог во время танца рухнуть на пирамиду из бокалов? Только Андрей и Полина! Петр Петрович устало потер ладонью лоб. Та еще парочка… На презентациях, банкетах, фуршетах всегда приходится нервничать и оглядываться по сторонам – отчебучат они что-нибудь или обойдется? Честно говоря, редко когда обходится – не одно, так другое…

Не прекращая думать о вечной проблеме отцов и детей, Шурыгин вновь посмотрел на часы и нахмурился.

Где Катя?

Но все тот же безликий женский голос сообщил, что она, увы, по-прежнему недоступна.

– Контроль, нужен абсолютный контроль, – сердито буркнул Петр Петрович и нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.

* * *

Оторвать взгляд от его крепких обнаженных рук было невозможно. И от обнаженных ног – тоже. Вот это мощь, вот это сила! А как он двигается, как злится, как улыбается… Катюшка мечтательно вздохнула и закусила нижнюю губу. Полина вышла замуж и укатила к Андрею. Ольга за считаные минуты собрала вещи и отправилась к Никите. Пора бы и ей уже начать с кем-нибудь серьезные отношения. Прошлые мимолетные увлечения не в счет. Так, ничего особенного – любовью и не пахло. А хочется именно любви! Самой настоящей!

Как у Полины.

Как у Оли.

И все же какие у него руки, какие ноги – как у голливудского актера! И длинная светлая челка волшебно подпрыгивает в такт движениям, а острый нос роднит его со Штирлицем. Ага. Ему бы пошла военная форма…

Катюшка чуть съехала с пластикового кресла вперед и деловито скрестила руки на груди. Бамц-бамц-бамц! Мяч стучал по раскрашенному полу в такт мыслям, а теплый ветерок невинного возбуждения уже щекотал шею. Бросок – пара метров полета – и мяч аккуратно вошел в корзину.

– Серега лучший, правда?! – радостно выпалила Светка, торопливо вынимая из сумочки косметичку. – Не то что наши молокососы-однокурсники. А баскетбол – его страсть! Я сюда два раза в неделю прихожу – поболеть, да и вообще…

– А сколько ему лет?

– Точно не знаю, двадцать девять, кажется. Я слышала, как препод по истории хлопал его по плечу и говорил, что скоро тридцать и все такое, мол, молодец, многого добился. Он раньше в сборной института числился, а теперь просто приезжает пару раз в неделю и играет с друзьями и нашими малолетками. По нему, кстати, и Оксанка с Маринкой сохнут. – Света наклонила голову набок и приподняла брови. – Только он их не замечает. Перекинулся парой слов, и все. А они-то, дурехи, почти месяц в спортзале дежурили, чуть не разругались вдрызг.

Катюшка села ровно, вынула мобильник из кармана джинсовой куртки и отправила его в сумочку – все равно разрядился и толку от него нет. Затем застегнула молнию и накрутила на палец рыжеватый локон.

– А как его фамилия?

– Романенко. А что, понравился?

Раздался свисток, редкие аплодисменты и едкие замечания победителей, а также короткие обещания отыграться в следующий раз.

– Не-а, – из вредности ответила Катюшка, резко встала и направилась к выходу. – Я домой.

Но взгляд настойчиво устремлялся в сторону баскетболистов. Сергей – хорошее имя, в книжках так обычно называют положительных героев. Вот бы представить его Полине (наверняка ахнет и поздравит с удачным выбором) и Оле (не придет в восторг, укажет на разницу в возрасте и вообще запретит думать о «мальчиках» на ближайшую пятилетку). В любом случае это было бы здорово! Интересно, как он целуется? Ладно… Глупые мысли… «И все бы мне завидовали», – коротко улыбнулась Катюшка и поправила на плече сумку.

– Эй! – раздался мужской голос, и она обернулась.

Пигалица и первая факультетская сплетница Светка стояла рядом с Сергеем, и ее лицо светилось приторным самодовольством.

– Давай знакомиться, – предложил красавец баскетболист и в три шага преодолел приличное расстояние.

Катя автоматически выпрямила спину, убрала за ухо волосы и мило улыбнулась. В такие моменты она всегда вспоминала Полину и изо всех сил старалась походить на нее. А Полина какая? Смелая, решительная, красивая, уверенная в себе и сексуальная!