Пролог
Красная комета расчертила небо, привлекая внимание всех тех, кто по ночам не мнет простыни, проверяя на прочность труды столяров. Среди таких оказалась и старая Гвел. Приложив ладонь к морщинистому пергаментному лбу, она сильнее оперлась на посох и постаралась ускорить шаги немощных ног.
В миг, когда вестник богов затмил красавицу Миристаль, Гвел уже знала, что грядет. Безымянную планету ждали события, которые пошатнут бездну демонов, мир людей, королевство Фейри и даже Седьмое Небо, заставив Яшмового Императора вспомнить о своих обязанностях.
Красная комета – послание самой судьбы, стоящей над всеми богами, бессмертными и смертными. Она сделала свой ход, уверенной недрогнувшей рукой двинув пешку на клетку вперед. И лишь одного этого хватит, чтобы мир сгорел в сиянии предначертанного.
Гвел шла по тракту, глядя, как среди звезд исчезает красный след, оставленный хозяйкой самих богов.
– Я поняла тебя, моя королева, – шептали иссохшие губы, на миг обнажившие кривые зеленые зубы. – Я поняла тебя.
Комета исчезла, и Миристаль, словно фыркнув вслед промелькнувшей вертихвостке, вновь залила луга серебряным сиянием. Она пыталась сгладить тот алый отблеск, заполнивший долину неощущаемой кровью, оставившей на языке медный привкус.
История, изменившая мир, начиналась.
Глава 1
Полукровка
292-й год эпохи Пьяного Монаха, Срединное царство
Гвел облегченно вздохнула, увидев, как над пролеском поднимается черный столб дыма. До ее чуткого носа, не в пример полуслепым глазам, донеслись запахи гари и жженых тел. В воздухе еще играла песнь сытой стали, вдоволь напившейся теплой крови.
Нормальный человек, почувствовав, как спина покрывается гусиной кожей, а древние инстинкты велят бежать, задумался бы о своих действиях. Но только не Гвел. Она уверенно шла по следу кометы. Кто знает, что судьба уготовила ей, но королева четко дала понять своей жрице – ты избрана. Неизвестно для чего и почему, впрочем, так оно всегда и бывает. Лишь боги любят разглагольствовать, судьба же молчалива в своем всеведении.
Босые ноги, покрытые черными струпьями, слегка утопали в дорожной пыли, но шаг Гвел был тверд… Насколько это позволял старый посох, выточенный из чардрева. Не слишком дорогой, но иной тернит-магик позавидовал бы такому.
Трава вокруг шелестела, говоря на языке, который Гвел выучила так давно, что порой путала с человеческим. Облака в небе плыли столь величаво, что можно было подумать, будто они коронованные особы. Но и они говорили со жрицей судьбы и та им внимала.
Ночью, когда вестник пустился в путь по черному покрывалу небес, здесь произошла жаркая битва. Караван из дюжины путешественников натолкнулся на Орден Когтистого Крыла. Очередное сборище отверженных некромантов и малефиков.
Безусые юнцы, пьяные от собственных сил и чувства всемогущества. Ну и, понятное дело, любители продать свои нежные, молодые тела демонам. Поколение извращенцев… Именно из-за таких вот отбросов жители Тринадцати Королевств так яро ненавидят всех тернитов.
Пробравшись по тропинке, разделявшей пролесок на две части, Гвел остановилась перед опушкой.
Облака всегда любят приукрашивать – они ходят высоко, им там плохо видно, что происходит в мире. Здесь была вовсе не бойня, а кровавая резня. На земле цвета мокрого купороса лежали истерзанные тела защитников каравана. Молодые парни, рискнувшие взять в руки клинки.
Они жаждали славы и приключений, а вместо этого их матери будут долго плакать у окна, всматриваясь в очередную вереницу купцов. А вдруг там идет их родненький?
Гвел сплюнула.
Больше дворян и королей она ненавидела таких вот простолюдинов, решивших, что у них есть сила, чтобы выйти за городские стены.
Перешагнув через тело бойца, чей начавший распухать язык вывалился из рассеченной глотки, старая жрица подошла к опаленному дилижансу. Именно там – в недрах некогда богатой повозки – чувствовался пульс Терны.
– Подвинься, нелюдь! – И с виду сухая и немощная старуха толкнула высокого красавца, заслонившего вход внутрь.
Пронзенный десятком стрел, разворотивших его кожаный доспех, он отлетел на пару метров в сторону. Первое правило безымянной планеты – ни в коем случае не гневи старух в рваных хламидах. Никогда не знаешь, какой магией они владеют и с кем говорят в своих зачарованных рощах.
– Ну зачем же так… – вздохнула Гвел, когда поняла, что попытки пробраться внутрь принесут лишь ломоту в костях.
Еретики не скупились на средства, разнеся дилижанс в щепы. Снаружи он еще хоть немного походил на средство передвижения кочевников, а вот внутри… Обгоревшие балки упали на пробитый пол, наконечники стрел утыкали обе стены. Небось нападали скопом – со всех сторон. Безвкусно, но действенно.
Вещи разграблены, разбитые сундуки распотрошены, и все перевернуто вверх дном.
– Стара я уже для такого, моя королева, – прокряхтела Гвел.
Она выпрямилась и ударила посохом о землю. Ее губы задвигались, но с губ так и не сорвалось звука, который мог бы разобрать простой человек. Гвел говорила на языке, доступном лишь немногим отважившимся погрузиться в глубины магических таинств.
Через мгновение балки в дилижансе задрожали, гарь с них начала осыпаться, а развороченные колеса – склеиваться обратно. С земли поднимались лоскуты тканевого навеса, вновь собираясь в единое полотно. Раскуроченные сундуки с радостью воссоединялись с потерянными частями, а осколки стекла со звоном взлетали в воздух, чтобы слиться в склянки и даже пару ваз.
– И кто тут у нас?
Гвел поднялась по скрипучей лесенке и, отодвинув портьеру, вошла в уютное помещение. Видимо, кочевники шли долго – может, около года, перебираясь из одной части материка в другую. Успели обзавестись достаточным количеством добра, чтобы привлечь внимание еретиков, прикрывающих грабеж своей убогой верой.
На полу в луже засохшей крови лежала некогда красивая женщина. Только такую и может охранять огненный фейри, заслонивший собой вход. Теперь хотя бы понятно, откуда повсюду следы гари и почему тлеют угли наспех сооруженных баррикад.
Разметались жгуче-черные волосы, под неестественным углом изогнулись конечности, а дешевое, но красивое платье больше походило на бедняцкую половую тряпку.
– Деточка-деточка, – покачала головой Гвел, с трудом усаживаясь на радостно подскочившую табуретку. Та перебежала из одного конца помещения в другой, вовремя приняв на себя вес жрицы. – Разве мать тебе в детстве не говорила, что пойдешь с фейри – обратно уже не вернешься.
Жрица краем посоха откинула лохмотья с живота некогда неописуемо красивой кочевницы. Этого не могли скрыть ни порезы, ни множественные синяки, разорванные губы и прочие мерзости, от которых у любой женщины начинает дрожать сердце. Видимо, фейри не справился со своей задачей. Кто-то из еретиков проник в дилижанс, а потом и в саму несчастную…
Гвел не понимала, как может вызывать возбуждение беременная на последних месяцах. Пусть даже она была столь очаровательна. Этот надутый живот, больше похожий на бурдюк с водой, вызывал отвращение.
– Что же с тобой сделали, – выдохнула жрица.
Внутренним взором она видела яркую искру внутри обтянутого кожей холма. Мать была уже несколько часов как мертва, но ребенок жил в утробе вопреки законам природы и, видимо, против воли богов.
– Плохая у тебя судьба, дите. – Гвел вытащила из складок одежды кривой кинжал. – Во всяком случае, у твоего предшественника, рожденного мертвой, жизнь как-то не задалась.
Лезвие скользнуло по животу, легко вспарывая кожу. Кровь лениво потянулась на пол, заливая доски и капая на и без того багряную землю. Гвел, даже не сморщившись, засунула руки в разрез и вытащила на свет младенца. Маленького, сморщенного, больше похожего на гумункула из пробирки, нежели на богоугодное существо.
Разрезав пуповину, Гвел стащила с головы платок и укутала дите. Ее густые серебряные волосы упали на плечи, открывая выжженный когда-то знак на лбу. Знак рабыни.
– Сдох, что ли? – протянула жрица.
Мальчик не кричал, и Гвел уже собиралась бросить его и уйти, как заметила тонкую дорожку слез на щеках. Дите дышало и плакало от неизвестной боли, но не кричало.
– Не находишь забавным, что первое чувство новорожденного – боль? – спросила Гвел, поднимаясь и выходя из дилижанса. Посох, будто оживший, скакал за ней, пока жрица твердо шагала, держа на руках младенца. – Мир сразу предупреждает – я поганое и опасное место, но такие вот молодцы никогда не слушают.
Жрица в очередной раз перешагнула через молодого воина в рассеченной кольчуге. Стальные кольца впились в грудь, а к обнаженным ребрам уже присматривалось скопившееся на ветках воронье. Совсем скоро они спустятся на кровавый пир, пока же их останавливало присутствие жрицы и приближающийся топот копыт.
Видимо, кто-то, заметив дым над пролеском, позвал патруль и тот спустился с тракта. Надо отдать должное, служивые в Срединном царстве работали на совесть.
– Ну и чего тебе, личинка человека? – процедила Гвел, заметив, как дите тянет ручки, ну или пытается это сделать.
Как выяснилось, жрица остановилась непосредственно рядом с телом высокого фейри. Черные глаза нелюдя остекленели, а из тела сочилась мерцающая алая кровь. Поганое отродье из древних легенд. Большая часть людей даже не верит в их существование. Впрочем, люди вообще мало во что верят, что не мешает им разбивать лбы о мраморные плиты храмов.
– И чего ты так…
Старуха не успела договорить. В глазах ребенка она прочитала судьбу не только новорожденного, но и всего мира. Дите сверкало разноцветными радужками. Одна – темно-каряя, почти черная, другая – ярко-голубая, почти синяя.
– Полукровка, – прошипела Гвел и чуть было не разжала руки от омерзения. – Ну, королевна, ну, спасибо – наградила на старости лет.
Младенец еще тянулся руками, как жрица, скривившись, взмахнула полой плаща. Посох, замерший за спиной, подлетел к хозяйке, и троица растворилась в черной дымке, разогнанной ветром.
Когда на место бойни прискакал отряд всадников во главе с рыцарем, то все, что они нашли, – караван кочевников, уничтоженный обезумевшим фейри.
299-й год эры Пьяного Монаха, где-то на границе Срединного царства
– Эш, бестолковая твоя голова!
Мальчик сидел в сенях столь маленького дома, что тот больше походил на слишком большой сарай. Пепельные волосы ребенка были собраны в тугой хвост, подвязанный кожаным ремешком.
Гвел кричала что-то еще, но Эш ее не слышал. Поглаживая пальцами воздух, красивый мальчик с разноцветными глазами смотрел на то, как величественно по небу плывут облака. Почему-то ему казалось, что белые гиганты пытаются с ним поговорить. Что-то рассказать или даже посоветовать. Глупости, конечно, ведь облака не разговаривают.
– Эш, плод демонской похоти, я тебя выдеру!
В отличие от Гвел. Она говорить умела, хоть Эш иногда и желал, чтобы она разучилась. Впрочем, желать – немного не подходящее для него слово. Он, скорее, предпочел бы, чтобы она замолчала. Быть может, один из кухонных ножей в ее горле утихомирил бы крикливую старуху?
Мальчик поднялся и вошел в помещение, пропахшее травами и старостью. Гвел покачивалась на стуле, полуслепо глядя на котел, висевший над подобием камина. За эти годы женщина постарела настолько, что даже не могла подняться с места и до постели Эш тащил ее на себе. Кстати, кровать в доме была только одна (как и комната), так что ребенок предпочитал спать на улице.
– Мерзкое отродье, – шипела старуха, – надо было оставить тебя в чреве той потаскухи, что додумалась лечь под нелюдя.
– Да, хозяйка, – кивнул Эш.
Он не понимал смысла слов Гвел, но предпочитал не вызывать ее недовольства. Впрочем, он не понимал и что такое недовольство. Как и «довольство» или «зависть», «грусть», «радость», «гнев», «желание», «мечта». Старуха говорила, что это потому, что он смотрит на мир взглядом фейри, а не человека.
Мол – сам Эш вроде как человек, но дух в нем разделен напополам. И пока две половинки не найдут гармонию, он так и будет ходить по свету ожившей скульптурой. Одним словом – несла полную тарабарщину.
– Кинь в котел землестой, – прокряхтела Гвел.
– Да, хозяйка.
Мальчик подошел к столу, привстал на цыпочки и сорвал с бечевки пучок травы. Отделив несколько травинок, он закинул их в бурлящее варево цвета непереварившегося обеда.
– И твоей мамаше стоило выпить отвар, – от гнилых зубов старухи пахло еще хуже, чем от котла, но Эш стойко терпел. – Один глоточек – и старая Гвел избавлена от необходимости доживать свой век в лесу.
– Да, хозяйка.
– Да что ты заладил?! Да, хоз… – Гвел закашлялась, и мальчик тут же протянул ей плошку с водой. Она всегда стояла рядом на случай, если запершит в горле. – Спасибо, выкормыш бездны.
Старая, морщинистая рука взъерошила волосы мальчику. Знай Эш, в чем разница между «хорошим» и «плохим», он бы назвал Гвел «хорошей», но сквернословкой. Она часто грозилась его высечь, задушить, заморить голодом, утопить или сжечь, но ни разу не подняла руки. А в голодные зимы, когда обитатели дома питались лишь шишками да корешками, все норовила отдать ребенку свою порцию.
– Ну, опарыш разноцветный, что видел в лесу?
Этот вопрос Гвел задавала каждый день – «что видел в лесу, что слышал в лесу, с кем беседовал». Будто ждала, что с мальчиком заговорит какое-нибудь дерево или порхающие туда-сюда птицы.
– Деревья, траву, листья, птиц и облака.
– А еще?
Эш задумался, и его осенило.
– Там белочка пробежала!
Гвел пару раз моргнула и зашлась скрипучим, въедливым смехом, пока вновь не закашлялась.
– Белочка у него пробежала, раздери тебя кастрированный демон, – прокряхтела она, хлюпая водой в чарке. – Глаза фейри, а слеп, как старый крот.
– Да, хозяйка.
– Как же я научу тебя говорить, если ты слушать не умеешь? – продолжила старуха. – Скоро, уже совсем скоро минет два по четыре года, а ты ни одного Слова не знаешь.
– Я умею разговаривать, – констатировал Эш, помешивая отвар длинной деревянной ложкой.
Завтра на рассвете из деревни придет молодая девушка за порцией зелья. Гвел говорила, что оно избавляет от бурдюка в животе. Если говорить проще – убивает плод во чреве. Пусть Эш и не понимал «эмоций», но дураком не был и в сказочки наставницы давно не верил.
– Ты умеешь мямлить, как неразумное животное, но не говорить.
– Да, хозяйка.
Если что и выучил Эш, так это то, что спорить с Гвел бесполезно. Неизвестно, сколько прожила старуха, но на каждое сказанное мальчиком слово она находила с десяток своих.
– Клянусь королевой, еще раз ты скажешь «да, хозяйка» – я утоплю тебя в нужнике!
– Да, хоз…
Эш натолкнулся на взгляд полуслепых глаз и проглотил остаток фразы.
– Вот и умница, – кивнула старуха, поглаживая старый посох. – И почему Слова так сложно тебе даются? Ведь, демонов мне в постель, терны в тебе хватит на нескольких человек!
– Терна? – переспросил Эш. – И я все же знаю слова! Ведь разговариваю с тобой как-то.
Гвел некоторое время молчала, а потом медленно, разделяя речь паузами, спросила:
– Я ведь рассказывала тебе про терну, магию и почему наш мир безымянный?
– А он безымянный?
Старуха выругалась так крепко, что запах от варева стал исходить еще более мерзостный, чем был до того.
– Ну надо же, – кряхтела Гвел, – семь лет жду, когда ты услышишь, а ты не знаешь, что слушать.
Эш, обладай он чувствами простых людей, принял бы обиженный вид, но он не знал, что такое обида. Просто стоял и ждал, когда старуха продолжит говорить. И в какой-то момент, после очередного приступа сквернословия и еще одной чарки воды, она таки продолжила:
– Никто не знает, откуда взялась сила, но однажды, пару эр назад, люди стали равны нелюдям. Не все, конечно, а только некоторые, обуздавшие эту силу и давшие ей название «терна». С тех самых пор терниты – властители терны, обучают и обучаются искусству владеть своим даром. Нет воина сильнее, чем воин-тернит, нет алхимика мудрее, чем алхимик-тернит. Нет мага искуснее, чем маг-тернит. Так было много тысяч лет назад, пока властители силы не вытеснили обычных людей. И больше уже не было раздел…
Гвел закашлялась, и Эш, не дожидаясь отмашки, сбегал на улицу, где в бочке скопилась дождевая вода. Ожидая долгий разговор, мальчик набрал полный кувшин и, принеся его на кухню, налил чарку. Старуха жадно выпила холодную воду и, утерев губы морщинистой рукой, продолжила:
– В общем, терниты вытеснили эрнитов – простых людей. Максимум, что может себе позволить эрнит – надеть кольчугу и быть убитым на войне. Остальные «должности», если позволишь, заняли терниты. Убийцы, ведьмаки, маги, паладины, некроманты, чародеи, волшебники, волхвы, малефики, охотники, снайперы. Словно саранча, они заполонили Тринадцать Королевств.
Эш внимательно слушал, но пока плохо понимал, о чем речь.
– В какой-то момент тернитов развелось так много, что от их раздутого эго в городах стало тесно. И тогда короли, а спасибо нашим богам, все короли – эрниты, постановили, что тернит должен служить на благо человечества. Ну, спасибо, что не отрядили в услужение нелюдям… Так что слоняются терниты по миру, выполняя различные поручения. А кто не хочет, тот становится еретиком, и уже на него ведут охоту. Вот так и живем, мелкий ты уродец.
– Но при чем здесь слова? – спросил Эш, машинально помешивающий варево.
– Да при всем! – гаркнула старуха и вновь закашлялась. – В тебе, Эш, этой терны – как воды в озере, до дна не вычерпать.
– Что-то я не чувствую ее, – пожал плечами мальчик.
– Потому что чувствовать не умеешь. Не знаешь что… Но об этом позже. Дай лучше расскажу про Слова. У всех, даже самых маленьких народов, есть свой язык. И возьми ты любой простой камень, в мире найдется тысяча слов, его определяющих, но все они – ложные. Ведь у тебя, Эш, одно имя. Не самое лучшее, – ребенок не стал напоминать, что так его назвала сама Гвел, – но и не худшее. Так же и у камня есть свое Имя.
– И какое оно?
Губы старухи зашевелились, но мальчик так ничего и не услышал.
– Не слышишь, – не спрашивала, а утверждала Гвел. – И не услышишь, пока не прислушаешься… Так вот. И так же, как и у камня, у всего в мире есть свое Имя. Настоящее, если хочешь – истинное. На этом языке говорили боги, когда создавали наш мир. И знание этого языка, знание Имени дает власть над ним. Потому никто и не ведает Имени нашего мира – ибо боги боятся той власти, что оно таит в себе. Так что на этом языке должен научиться говорить и ты, если хочешь постичь суть магии.
– А почему обязательно магии? – словно возмутился Эш.
– Ну, извини, но на другого ты не тянешь. Щуплый больно, кость у тебя тонкая, да и не вырастешь ты особо. Так что тебе путь один – посох в руки и знание в голову.
Мальчик вновь пожал плечами. Ему, опять же, было все равно.
– Постой, – а вот Гвел возмутилась неподдельно, – так ты что, не видел, как я колдую?
– А ты колдовала?
Старуха сначала замерла, потом смеялась, а потом очень долго хаяла свою «королевну», которая решила сыграть «вслепую».
– Видно, срок подходит, – внезапно поникла Гвел, – видно, скоро шестеренки завертятся, раз все так повернулось. Ладно, выкормыш помойной ямы, смотри.
Старуха провела пальцами по посоху и что-то произнесла. Спустя мгновение кухня ожила. Ножи выскочили из ящичков и принялись лихо нарезать траву, стебли и особые корешки. Ложка вырвалась из руки и начала самостоятельно помешивать зелье. Скатерть на столе вдруг взмыла в воздух и вытряхнула в окно крошки, огонь в камине затанцевал с удвоенной силой, а кресло теперь покачивалось чуточку медленнее.
– Смотри-ка, не забыла еще, – довольно прошептала Гвел, прикрыв глаза.
– Это и есть слова?
– Они самые, – кивнула наставница. – А теперь иди на улицу и к вечеру узнай хоть одно Слово.
Два дня спустя
Эш проводил на улице все свое свободное время, коего у него было немало, но так и не постиг ни одного Слова. Гвел не уставала подкалывать его по этому поводу, иногда одаряя особо мерзкими обзывательствами.
Мальчик же испытывал то, что больше всего подходит под «раздражение». Он чувствовал, как все вокруг пытается заговорить с ним. Как в шелесте крон звучат таинственные смешки, в шуршании травы – веселые рассказы, в скрипе деревьев – мудрые поучения, а в практически беззвучном беге облаков – рассказы о далеких странах.
Эш, растворяясь в этих звуках, почти дотягивался до сути Слова, но стоило ему хоть немного сосредоточиться, как все обрывалось. Шелест вновь был простым шелестом, скрип больше не наставлял и не поучал, а облака действительно бежали беззвучно.
– Эй, олицетворение человеческого порока!
Эш отряхнул штаны и вернулся на кухню. Гвел, как и всегда, качалась в кресле-качалке, неотрывно глядя на каминное пламя. Может, она видела в нем совсем не то, что Эш? Во всяком случае, в треске поленьев наверняка слышала что-то особое. Впервые в жизни мальчик-полукровка ощутил нечто похожее на «желание». Он более чем «предпочел» бы научиться понимать этот странный язык.
– Да, хозяйка.
– Я тебе уже говорила, что погублю, если еще раз так скажешь?
– Так это было позавчера, – парировал Эш.
– Позавчера, – повторила Гвел, – а за зельем молодуха так и не зашла…
Ее и без того мутный взгляд помутнел еще сильнее, становясь совсем уж слепым.
– Вот, возьми, – она указала на свой посох. – Он, пока может, будет верно служить тебе. А сейчас приготовься.
– К чему?
– К тому, что тебя начнут молоть жернова судьбы, как бы пошло это ни звучало, – старуха хмыкнула и взяла в руки нож. – Королева сделала первый ход, и игра началась. Ты уж не серчай за то, что я с тобой так обходилась. По-другому не умею.
– Да я и не обижен.
– Знаю, – кивнула Гвел. – Плохо, что не обижен. Как без обиды радостным-то стать? Ты уж, мальчик, – последнее слово далось ей особенно сложно, видимо, хотела выругаться, – постарайся все же найти себя. Старая Гвел была бы рада знать, что вырастила не монстра, а волшебника.
Эш что-то почувствовал. Запах железа, привкус меди и далекое карканье голодного воронья. В действительности ничего этого не было, но ощущение не покидало мальчика с посохом в руках.
– Почувствовал? – спросила старуха. – Вижу, что почувствовал. Значит, недаром распиналась. Ну, прощай, демонское исчадье, раздери тебя безгрудая суккуба, поимей тебя распоследний бродяга, чтоб отсохло твое мужское естество и сгнило нелюдское сердце.
Зеленые зубы сверкнули в подобии улыбки, и в дом ворвался молодой мужчина лет двадцати пяти. Деревенский крестьянин с острой рогатиной наперевес. В серых глазах мерцала пелена ярости, а натруженные руки сжимали самодельное древко с приделанным к нему перекованным лезвием косы.
– Ведьма! – крестьянин разве что слюной не брызгал. – Это ты мое дитя извести хотела!
– Не я хотела, а жена твоя, – засмеялась Гвел, – не твое оно потому что!
– Убью!
Эш не мог ничего поделать. Он лишь стоял и смотрел, как наставница произносит Слово и оживают ножи, взлетая в воздух. Вот только приказ жрица так и не отдала. Крестьянин перемахнул через кухоньку и вонзил рогатину в спину старухи, протыкая насквозь черствое сердце, не успевшее размякнуть за проведенные восемь лет в лесу.
Упал черный платок, разметались серебряные волосы, и в свете пламени сверкнуло клеймо рабыни. Нет хозяйки более непреклонной и немилостивой к своим слугам, нежели судьба – королева самих богов.
– Тварь, – сплюнул убийца, вытаскивая лезвие.
Со звоном упали ножи, а Эш все так же стоял и смотрел на умершую старуху. Наверное, он должен был испытать хоть что-нибудь – укол пониже сердца или давящий комок в горле, но мальчику было все равно. Он не различал жизнь и смерть.
– А ты, видать, ее гомункул, – процедил крестьянин. Перехватив рогатину, он пошел прямо на Эша. – Староста отвалит мне нехилую сумму, если я принесу ему голову искусственного ублюдка.
На самопальном лезвии танцевали отсветы пламени, а полукровка чувствовал, как горло сжимает вовсе не ком, а холодные пальцы. Смерть уже была готова забрать его с собой.
Эш выставил перед собой посох, собираясь защищаться. Он все так же не видел разницу между жизнью и смертью, но не собирался отправляться к богам. Он еще не выучил ни одного Слова, а значит, не исполнил приказа наставницы.
Мальчик не мог себе позволить не исполнить приказа – так его вырастили. И это была единственная эмоция, которую он понимал, – приказ.
– Разноцветные глаза, – процедил крестьянин, усмехнувшись жалким потугам защититься. – Проклятый уродец.
Странно, но из уст убийцы это действительно прозвучало как ругательство. Все же есть разница, когда говорят без злобы и когда за набором звуков таится желание убить.
Эш смотрел на языки пламени, ухмыляющиеся с лезвия, и чувствовал, как его конечности наполняет жар. Как бурлит варево, стонущее под ласками каминного пламени. Как быстрее стучит сердце, заполняющееся огненным безумием. И в миг, когда Эш уже почти сгорел в этом огне, он услышал Слово.
Оно не было похоже ни на что в этом мире. Ни на один слышимый звук, ни на какой-либо язык, на котором говорят смертные и бессмертные. Потому как в этом Слове заключалась вся безграничная суть огня, его смертельный жар и дарящее жизнь тепло. Его ярость, готовая пожрать бескрайний лес, и его кроткость, смиренно согревающая путника в холодную ночь.
Огонь поглотил Эша, наполнил его до краев, а потом схлынул через уста вместе со Словом.
Заживо горящий крестьянин кричал так громко, что испуганные птицы слетели с веток и понеслись по небу. Они рассказывали всем желающим о рождении юного волшебника, познавшего Имя огня. И некоторые, кто умел слушать птиц, понимали, что в безымянном мире задул ветер перемен.
- Легенды Безымянного Мира. Книга 1. Пепел