Псевдоним для героя

Названия реальных фирм и торговых марок, встречающиеся в тексте, скрытой рекламой не являются! Это безвозмездная благотворительная акция автора в пользу упомянутых компаний. Надо ли говорить, что все изложенное ниже является абсолютной выдумкой и все совпадения случайны? Конечно, не надо, но на всякий случай я скажу…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

– Обилечиваемся, дорогие мои зайчишки, обилечиваемся, ушастые. Кто билетик не возьмет, тот на шапочку пойдет! – бабуля-контролер, на ходу поигрывая легкими рифмами, ловко продиралась сквозь бурелом пассажиров к задним сиденьям автобуса. – Ты, моя красавица, обилечиваться будешь, али на старость копишь? Студенческий? Ах ты, умница! Ну, учись на здоровье, душа моя, на дураках воду возят.

Бабуля поправила сумку с выручкой, погладила, словно любимого кота, валики билетов, похожие на рулончики туалетной бумаги для куклы Барби, и двинулась дальше.

– А ты, красавчик, тоже студент? – обнажив металлические фиксы в теплой улыбке, спросила она угрюмого пассажира лет сорока.

– Военнообязанный, – тот произвел тяжелую химическую атаку парами спирта, залитого накануне внутрь, и гордо развернул красные корочки.

– Да ты ли это, касатик? – бабуля придирчиво посмотрела на предъявленный документ, придерживая очки. – Твой ли анфас?

– Я, мамаша! Век воли не видать! Фронтовик! Вчера из горячей точки! Кровь проливал. Усы просто сбрил, да в звании повысили! До майора! – пассажир провел ребром ладони по шее.

– Расписали тебя тоже в горячей точке? – старушка кивнула на синюю от татуировок ладонь фронтовика, – майор ты мой героический. Как прокатится парочка таких майоров, так ко мне дамочки зареванные бегут – кошелечки потерялись, не находились ли? Ха-ха-ха…

Военный спрятал мандат и повернулся к двери.

– Студенты, фронтовики… Хоть самой за всех плати, – миролюбиво ворча, бабуля продолжила охоту на зайцев. – Я, ребятки, вас люблю, приготовьте по рублю! Вот умница моя, держи билетик, красавица. Так… А вы у нас кем будете? Эй, ясный мой свет!

Старушка наклонилась к юному амбалу, развалившемуся на заднем сиденье в позе тюленя, отдыхавшего на льдине.

– Проездной, – лениво промычал тот, почесав увесистой пятерней небрежно выбритый, прыщавый подбородок и распрямив ногу.

– А покажем проездной, если он у нас с собой! – очевидно, бабуля являлась внештатным поэтом автопредприятия и печаталась в стенгазете.

– Дома забыл, – тюлень выпрямил вторую ласту и повернул к окну недовольное лицо, давая понять, что диспут закончен.

Поэтически настроенной старушке такой ответ не прибавил вдохновения, ее заработок впрямую зависел от платежеспособности пассажиропотока.

– Ты мой склерозничек! Молодой, а уже такой забывчивый. Узелки завязывать надо. А у меня одноразовый проездной стоит рублик. Быстренько платим за проезд. Слышишь, рассеянный ты наш? Тебе говорю. Чего глазки отводишь?

Парень нехотя повернул бритую голову, мило, по-бегемотски зевнул и, причмокнув языком, ответил:

– Пошла в жопу, чучело старое! Сказал же, дома забыл. Отвали.

Бабуля обиженно огляделась по сторонам. Пассажиры из числа мужчин мирно спали, укачанные тряской, из числа женщин судорожно уткнулись в любовные романы. Гражданской поддержки ждать не приходилось.

– Стало быть, не желаем обилечиваться? Нехорошо это, хлопчик, не по понятиям. Автобус государственный, а государство уважать надо. Ты не меня сейчас послал, а государство наше правовое. Нельзя так.

Хлопчик оскалился, занес кулак, намереваясь грубо нарушить общественный порядок, но вдруг, вытаращив глаза, замер… Старушенция, поправив очки, отработанным движением откинула сумку, распахнула синий форменный пиджак, сунула руку подмышку, и через секунду в лоб тюленя-зайца уперся короткий ствол обреза времен социалистического раскулачивания.

– А ну бабки гони на «тикет», пельмень факнутый, пока репу не снесла! Живо!

Мужчины вздрогнули, проснувшись, женщины оторвали глаза от эротических страниц. На переднем сиденье заплакали дети. Тюлень студнем сполз вниз, подогнув ноги, хотя сползать было уже некуда. Волосяной покров на голове встал по стойке «смирно», пунцовые пятна растеклись по бледному лицу, мгновенно покрывшемуся испариной.

– Ты чо?.. Я не по…

– Щас поймешь, сволочь! Рубль гони, если жить хочешь. Я тебе быстро устрою правовое государство!

– Понял, понял… Нормалек все, мамаш, момент…

Пошарив в кармане, он извлек скомканный червонец. Не опуская обреза и держа на мушке широкий лоб, бабуля отсчитала сдачу и вместе с оторванным билетиком сунула ее парнишке. Затем ловко, по-ковбойски крутанула обрез на пальце и воткнула оружие за пояс юбки.

– То-то же у меня! С вами, быками, по-другому никак. Государство без уважения, что огород без удобрения, – вновь порадовав окружающих рифмой, она повернулась к следующему пассажиру. – Ну а ты, родной, государство уважаешь?

…Автобус подпрыгнул на ямке, Шурик вздрогнул и разлепил глаза. Бабуля внимательно, с лукавой искоркой во взгляде наблюдала за ним сквозь толстые линзы своих очков.

– Я – платил, вот!!! – он испуганно заслонился мятым билетиком.

Женщина пожала плечами.

– Да я помню, милый, помню. Остановку свою не проспи. Следующая Забодаевская! – Она развернулась и, расталкивая граждан, словно ледокол торосы, поплыла к передним дверям. – Платим, платим за проезд, а не то Бабайка съест!

Шурик зевнул, скосился на мелькавший за окном пейзаж, после чего поинтересовался у попутчика:

– Вы не выходите на следующей? Парень, не ответив, убрал ногу, пропуская его к выходу.

На остановке Шурик еще разок зевнул и, поправив пятерней волосы, проводил взглядом отъезжающий автобус.

– Ну и сны… Братва в автобусе?.. Обрез?

Спать хотелось чертовски, практически он вчера и не ложился, просидев за столом до семи утра, доводя статью до высшей кондиции. В восемь покинул родные стены общежития, чтобы к назначенному времени добраться до редакции «Новоблудского вестника». Заметив свободное место в автобусе, присел и мгновенно вырубился, прижавшись лбом к холодному стеклу. Спасибо бабуле – разбудила.

Василий Егорович Коваль, главный редактор «Вестника», ждал Шурика в десять. Оставалось еще полтора часа, чтобы перегнать рукопись на дискету. Обычно Шурик пользовался стареньким 386-м, стоявшим в кабинете Тамары, комендантши его общаги. Но накануне та сорвалась в деревню на похороны родственницы, забрав ключи от кабинета. Пришлось договариваться с Витькой Горловым, знакомым журналистом, освещающим культурную жизнь родного города в «Вестнике». Горлов пообещал прийти пораньше и предоставить орудие труда коллеге по перу.

Шурик миновал пятнистого вахтера, принадлежащего, как гласила табличка, к охранной фирме «Пилар», осуществляющей защиту редакции от внешних и внутренних врагов. Двухметровый хмурый страж оторвался от сборника анекдотов, взглянул на вошедшего и перевернул страницу, не заподозрив у гостя вражеских намерений. Шурик про себя заметил, что в «Пиларе» служат, наверное, исключительно жлобы, ибо название фирмы хоть и звучало благообразно, но переводилось с английского как «столб». Впрочем, в этом был определенный смысл – столб ассоциируется с прочностью, высотой и неприступностью.

Сам Шурик не дотягивал до ста семидесяти и недолюбливал господ чересчур высокого роста.

Витька не опоздал, он сидел, зарывшись в кипу пестрых журналов с глянцевыми обложками, вооружившись толстым маркером.

– Нас утро встречает «Роксетом»! – увидев на пороге Шурика, он сложил ладони в пожатии, подняв их над годовой. – Как жизнь?

– Если забыть, что мы когда-нибудь умрем, то ничего. Хотя местами не очень. Я как раз в таком месте.

– Не стоит прогибаться под изменчивый мир… «Машина времени». Неважно выглядишь. Отдыхал?

– Вкалывал. Ко мне муза приходит исключительно по ночам.

– Счастливчик. А ко мне – только когда жена в деревню уезжает… Врубай агрегат. Пароль помнишь?

– Я его и не знал.

– «Утекай».

– Куда?

– Пароль – «утекай». Старенький, пора сменить. Нажми на кнопку, получишь результат.

Горлов, вследствие прямого и продолжительного контакта с отечественной эстрадой, профессионально деформировался и общался с окружающими в основном посредством цитат из шлягеров. Он был лично знаком с самыми великими представителями музыкального Олимпа державы, вплоть до Иосифа Кобзона, и, как поговаривали, такое знакомство обогащало его необыкновенно. В журналистской тусовке он носил кличку «Глоткин» за свое умение орать на концертах, поддерживая того или иного исполнителя. А однажды на выступлении местной поп-дивы Марго вообще заменил целый зал, ибо присутствовал на супер-шоу в гордом одиночестве. Что не помешало ему на следующий день рассказать в «Вестях» о полном аншлаге, спекуляции билетиками и великолепном празднике, устроенном королевой Марго для земляков-новоблудцев. Само собой, тут же публиковались восторженные отзывы фанов, утверждающих, что после такого зрелища и умереть, к черту, не страшно. Пара фоток запечатлела беснующуюся толпу с плакатами «риееп», подтверждавшими, что Марго действительно королева.

Шурик познакомился с Витькой лет шесть назад, сблизившись на почве любви к пиву и группе «Эйс-оф-Бейс», в то время покорившей сердца простых россиян. Горлов-Глоткин, уже ходивший в журналистских авторитетах, ввел Шурика в местную тусовку и отрекомендовал. Сейчас культурный репортер-хроник находился в том возрасте, когда душа по-прежнему остается молодой, но живот плавно превращается в брюхо. Как и в юности, Витька таскал жиденькую косичку, двухдневную щетину, скрашивающую тройной подбородок, а в свет выходил в неизменной кожаной безрукавке и линялых джинсах с замшевыми нашлепками в паху и на коленях.

Над головой Витьки на двух кнопках висел календарь-плакат рок группы «Мочить» с автографами ее участников в память об интервью, данном когда-то Горлову. Нынче «Мочить» осела в столице, изредка наведываясь в родной город с благотворительными гастролями. Пустоту противоположной стены разбавлял пожелтевший плакат по технике безопасности пятнадцатилетней давности. По конвейерной ленте ползли плоские детали, а из-под валика, двигающего ленту, торчала изуродованная, окровавленная рука. Пояснительная надпись сверху, в силу приобщения социалистической державы к благам империализма, имела слегка курьезный смысл. «НЕ ПОПРАВЛЯЙ ПРОКЛАДОК НА ХОДУ!» Плакат мог удачно украсить гинекологический кабинет.

Вообще же Витькины апартаменты требовали срочного капитального ремонта, как тяжелораненый воин носилок, из чего следовал прямой вывод о независимости и неподкупности издания, живущего на государственные дотации. Дотации, конечно, могут сочетаться с немецкими обоями, подвесными потолками и кондиционерами, но плохо. Гораздо сильнее они бросаются в глаза на фоне облупившихся стен и готовой в любую секунду рухнуть на башку люстры, плафоны которой до середины заполняли дохлые мухи. Василий Егорович Коваль, вероятно, не мог допустить и мысли, что в трудную для народа годину его сотрудники будут наслаждаться комфортом под размеренный шум вентиляторов, закинув ноги на компьютерные столы, словно обожравшиеся империалисты из какого-нибудь «Вашингтон пост».

Шурик ухмыльнулся, набрал пароль и приступил к партии фортепьяно, периодически заглядывая в ноты. Печатал он быстро, почти вслепую, и за сорок минут рассчитывал уложиться. Статья была посвящена некой конторе, предлагавшей населению заняться серьезным бизнесом – изготавливать в домашних условиях сырье для средства от облысения. Бизнесмен, подписавший с фирмой контракт, за пару сотен покупал специальный порошок и в течение двух месяцев обрабатывал его по особой технологии. Затем полученное сырье возвращалось назад, за что фирма выплачивала уже целую тысячу. Сырье контора поставляла ведущим производителям шампуне в мире, в том числе «Проктор энд Гембл», «Пан-тин-про-ви» и, конечно же, «Джонсон и Джонсон». (НЕ РЕКЛАМА!) Восторженные отзывы хозяев упомянутых компаний, а также различные дипломы международных конкурсов украшали стены новоблудской фирмы. Уставший от вынужденного безделья народ повалил в контору, вытащив из чулок черный нал, хранимый на черный день, либо взяв кредит под проценты у друзей и близких. Многие покупали порошок оптом, получив при этом ощутимую скидку и увозя мешки с волшебным порошком на ручных тележках. Очередь из желающих поучаствовать в изготовлении знаменитых шампуней и приобщиться к деловому миру Запада двойным кольцом опоясала офис фирмы. Некоторые очередники, сияя неподдельным счастьем и потрясая разлохмаченными денежными пачками, рассказывали окружающим, как уже по третьему разу вкладывают в волосяной бизнес свободные средства. Только за первую неделю существования свою посильную лепту в борьбу с облысением внесли около пяти тысяч горожан. Технология же производства сырья была чрезвычайно проста. Достаточно рассыпать порошок по банкам или кастрюлям и поливать кипяченой (обязательно кипяченой!) водой раз в три дня. Добившись нужной консистенции по истечении двухмесячного срока, процедить полученную биомассу и принести ее в фирму, где мгновенно получить расчет сполна.

На самом же деле чудо-порошок представлял собой смесь обычного мела и хлебных отрубей, скупаемых по дешевке на местной пекарне. После второго полива кипяченой водичкой волшебная смесь разбухала и наполняла квартиру специфическими ароматами, словно в гостях побывал взвод объевшихся горохом солдат. Но хозяева терпели, ведомые чувством радости за сограждан, чьи плеши вскорости превратятся в непроходимые джунгли. Срок возврата сырья на базу наступал примерно через месяц, первые участники программы, стоя на хорошо проветриваемых лестничных площадках, уже прикидывали, как потратят честно заработанный табош. К созданию товарищества с ограниченной ответственностью приложили ручки некоторые влиятельные персоны из администрации, страдавшие облысением, ограждая борцов с этой бедой от мелких неприятностей, типа налоговой полиции или санитарной инспекции.

Шурику же информацию слил живущий в его общаге бывший менеджер фирмы, обиженный на подельников несправедливым, с его точки зрения, дележом прибавочной стоимости. Угостив журналиста разбавленной водкой, он поведал ему на ушко как о составе порошка, так и о лицензиях и дипломах, мастерски сляпанных безработным дизайнером за двадцать баксов. Шурик за информацию ухватился, она претендовала на сенсацию, побывал в офисе фирмы, пощупал порошок, кое-что перепроверил и сел за работу.

Как известно, существуют две степени отсутствия денег. Денег нет, и денег нет совсем. Шурик пока находился на первой, но морально созрел для второй, посему гонорар за статью мог оттянуть неприятный момент. Сама же публикация создала бы определенную рекламу автору, что не менее важно, чем наличие в кармане денежных знаков. Размещать материал в какой-нибудь газете цвета утренней мочи не имело смысла, только авторитетное издание, не запятнавшее свои страницы желтизной, гарантировало читательский интерес и внимание. Из местных печатных органов к последним Шурик относил лишь две газеты – «Новоблудский вестник», до перестройки носивший имя «Красноблудская правда», и «Вечерний Новоблудск», награжденный в семидесятых орденом Дружбы народов за серию статей о бесправном положении североамериканских индейцев племени маури. Накануне Шурик позвонил Василию Егоровичу, которого знал лично, благодаря опять-таки Витьке, и предложил любопытнейший материален. Коваль заинтересовался и назначил встречу на десять утра.

Витька выбил розовую сигарету из пачки «Собрания» (НЕ РЕКЛАМА!), щелкнул фирменной «Зиппо» (ОПЯТЬ НЕ РЕКЛАМА!) и, откинувшись на стул, затянулся.

– Ну как? Успеваешь?

– Порядок, – Шурик набрал последнюю фразу «Стыдно, товарищи» и перекинул набранный текст на дискету.

– А у нас далеко не порядок. Ты прикинь, старикан, без зарплаты сидим седьмой месяц! – Глоткин стряхнул пепел в забитую доверху розовыми окурками пепельницу. – Это кому рассказать… Какая боль! Какая боль! («Чайф») На энтузиазме работаем голом, на преданности делу.

Витька приложил пухлую ладонь к жилетке.

– А если честно, старикан, хочется плюнуть на все, сесть в зеленоглазое такси, сказать: «два счетчика, шеф», и махнуть к чертовой матери, куда глаза глядят. Просто мы опавшие листья, навсегда и больше не вместе, а на сердце – пустота («Гости из будущего»),

– Махни.

– Эх… Не могу, – культурный хроник убрал руку от сердца, – не могу я без вот этого, – он кивнул на разбросанные журналы, – как десять лет назад попробовал, так и не оторваться… Привыкли, можно сказать, руки к топорам…

За окном пискляво завыла автомобильная сигнализация.

– О дьявол, опять сработала, – Витька схватил со стола брелок и нажал кнопочку. Писк прекратился.

– Прикинь, сотенную отдал, чтоб Шаляпина ^{note 1} настроили. Уродцы! Сегодня покажу им автосервис. Будут в багажнике сидеть и выть вместо сирены, когда надо.

Шурик вытащил дискету.

– Выключать?

– Не надо, пускай гудит.

– Все, спасибо, Вить. Я к Ковалю.

– Удачи. Ты не пропадай. Будет время, бери пузырек и подваливай. Кстати, слышал? К нам «Крысы в городе» приезжают через месяц. Самая модная команда сейчас на Руси. Хочешь, аккредитацию устрою. Я вот интервью с ними делаю, – Витька кивнул на пачку журналов, – не могу найти, как солиста звать. Ты не помнишь случайно?

– Не помню… Как же ты у них интервью берешь? Они ж через месяц…

– Мы должны быть первыми. А потом… – Витька махнул рукой. – Они все одно и то же говорят…

До назначенной встречи осталось три минуты, Шурик решил подождать. Егорович слыл педантом. Слова Витьки о семимесячной задержке зарплаты огорчали, но Шурик не падал духом. Газета, в конце концов, выходит исправно и раздается в киосках не задаром. Поднявшись на второй этаж, он остановился перед дверью редактора, тщательно вытер ноги и постучал.

В приемной, как и положено, сидела секретарша – раскрашенная матрешка лет двадцати пяти, выражением глаз напоминавшая васнецовскую Аленушку, собравшуюся утопиться. Шурик приуныл еще больше: при таком положении дел в редакции гонорара могло хватить лишь на обратный автобусный билет.

– Здравствуйте, моя фамилия Тихомиров. Василий Егорович мне на десять назначил.

Матрешка взглянула на перекидной календарь и указала на дверь шефа.

– Проходите.

Василий Егорович, сидя за бескрайним столом, беседовал по телефону. Заметив Шурика, он кивком указал на стул.

Коваль, как принято в нормальном обществе, тоже имел кличку. Коллеги и близкие друзья в неформальной обстановке называли его Батискаф либо Батискафыч. То ли за внешнюю схожесть с названным агрегатом – Василий Егорович был лыс, невысок, плотен и носил огромные плюсовые очки-иллюминаторы. А может, ввиду своей непотопляемости. Точнее, не своей личной, а газетной. Упади вечером (тьфу-тьфу!) на Новоблудск натовский ядерный фугас, утром в бронированные двери бомбоубежища постучится почтальон и предложит свежий номер «Вестника». Последний раз Шурик видел Василия Егоровича два года назад в клубе журналистов, на каком-то фуршете. Сейчас, присматриваясь к Батискафычу, он обратил внимание на две маленькие детали, оставшиеся с тех пор неизменными. Петелька-вешалка на пиджаке Коваля, как тогда, так и сейчас, была оторвана и торчала над воротом маленькой антенной. А дужка очков по-прежнему крепилась к оправе канцелярской скрепкой. Все это подчеркивало известную консервативность шефа «Вестей».

– Да на хера, прости мою душу грешную, нам твои мемуары?! Лабуда какая-то! Ты что, Березовский или Моника Левински?! Скандал нужен, понимаешь? Сенсация! Номер горит, прикажешь мне твои бредни ставить про первую любовь? – грохотал Коваль, нервно постукивая кулаком по зеленому, украшенному плешью сукну стола. – Тебе что ведено было, а?

Шурик воспрянул духом: его история про чудо-порошок могла оказаться весьма кстати, а соответственно дороже на пару червонцев. Хорошо бы вернуть Тамаре долг, хоть частично рассчитавшись за свое проживание в общаге.

Батискафыч замер, выслушивая аргументы-оправдания своего собеседника. Неожиданно он приоткрыл рот, как карп в стоявшем у стены аквариуме, и снял очки-иллюминаторы.

– Кого избили?! Пугачеву?! Аллу? Где?! На каком рынке? Так… А что она там делала?.. Какую еще картошку?.. Так… Погоди, погоди, на сколько ее обвесили? На полкило? Это точно? А кто драку начал? Она?! А Филипп не с ней был? Как какой Филипп? Киркоров, соловей наш голосистый… Что значит не та Пугачева? Однофамилица? И тезка вдобавок?.. Знаешь, красавец, что за такие шутки в приличном обществе делают? Козлят! От слова «козлить». Ставят в позу и козлят!

Коваль вернул очки на нос и перевел дух.

– Ладно, раз ничего другого нет, дадим это. Лепи текст, на титул вынесем только заголовок «Избита Алла Пугачева», а комментарий, что это однофамилица, будет на третьей полосе вторым шрифтом. Садись работай, к двум жду.

Василий Егорович положил трубку и облегченно выдохнул:

– Фу, вроде заткнули брешь… В мире существует только ОДНА Алла Пугачева. Никаких однофамилиц, верно? Ну, что у тебя?

Шурик положил дискету на стол.

– Скандальная история. Фактура эксклюзивная, проверенная. Тема серьезная, как раз для вас.

Секундой позже Шурик пожалел о последней фразе: Коваль был лыс. Но слово – не воробей…

– Почитаем, – Батискафыч зарядил дискету в свой «Пентиум», вывел текст на экран и поправил очки.

Последующие пять минут прошли в мертвой тишине, прерываемой лишь щелчками «мышки». Даже карп в аквариуме замер и уставился на хозяина, вероятно полагая, что от его реакции на статью будет зависеть количество жратвы в кормушке.

– Ну что ж, неплохо, – Василий Егорович пригладил остатки волос на макушке, опять снял очки и повернулся к Шурику. Карп вильнул хвостом и скрылся в водорослях.

– Фактура действительно сильная, да и стиль хорош. Особенно концовка. «Стыдно, товарищи». Слушай, а может, все-таки порошок… Ну, это, действует? Я уже все средства перепробовал, – Коваль ткнул большим пальцем на лысину.

– Не помогает, – лаконично ответил Шурик, – проверено – волос нет.

– Ну ладно. Материал берем, у нас как раз окошечко есть.

Затем, чуть пригнувшись к столу, едва слышно прошептал:

– Двести баксов. Устроит?

У Шурика началась аритмия. Такой суммы ему еще не предлагали ни в одном периодическом издании. Двести баксов! Он моментально перемножил услышанную цифру на текущий курс. Пять тонн! Учитывая, что в кармане скромно ждал своей участи последний сморщенный червонец, такая финансовая терапия не могла не возбуждать. При рациональном использовании этих денег хватит месяца на три-четыре! И главное, засветка! Перспектива! Толчок!

Карп высунул свою плоскую башку из зарослей и уставился на Шурика, едва заметно шевеля плавниками.

Двести баксов за ночь работы! Сильно!

– Устроит, – почему-то тоже шепотом ответил оглушенный счастьем Шурик.

– Хорошо. Приноси деньги, в пятницу поставим в номер.

Карп сдвинулся поближе к стеклу, проглотив проплывавшую мимо дохлую козявку.

Шурик секунду-другую обдумывал произнесенную Батискафом фразу, но, поняв, что собственного «ай-кью» ему не хватит, переспросил:

– Я не расслышал, Василий Егорович. Какие деньги? Куда приносить?

Карп тревожно замолотил хвостом по стенке аквариума.

– Ну как какие? Ты ж сказал, что двести баксов тебя устроит?

– Да, вполне…

– Так в чем же дело? Приноси, текст поставим.

– Кому приносить?

– Лучше мне, но если меня не будет, оставишь Ане, – Коваль взглядом показал на дверь.

Шурик покосился в указанном направлении. Ай-кью потихоньку оживало, доводя до сознания страшную догадку. Не зная, какой еще уточняющий вопрос можно задать в сложившейся ситуации, он воспользовался первым, подвернувшимся под язык:

– А зачем?

Карп выпустил из зубастого рта пузырь, будто усмехнувшись. Вопрос, без сомнения, вызвал у Батискафыча удивление, причем, судя по наморщенному лбу, неподдельное. Петелька пиджака заняла строго вертикальное положение.

– Ну ты, родной, спросил… Кто ж тебя «за так» в серьезную газету поставит? У меня штатные репортеры на картотеке восьмой месяц, а я вдруг левый материал опубликую? И как же людям после этого в глаза смотреть прикажешь? Карп залег на дно и забился в судороге. Падение с велосипеда на ровной дороге было бы менее неожиданным и, главное, менее болезненным.

– То есть, чтобы вы поставили мой материал, я же вам еще двести баксов заслать должен?

– Но ты же согласился? Ладно, так и быть, на первый раз тащи сто пятьдесят – и по рукам. И не «заслать»… Оплатить. Что я, взяточник, по-твоему?

– Так у меня, это, как бы нет.

– Нет или как бы нет?

– Нет.

– А зачем же ты статью принес?

Карп наполовину зарылся в аквариумные камни, не прекращая вертеть хвостом, давая понять, что он умирает со смеху.

– Так вот… – Шурик развел руками, не зная, что и ответить.

– И какие проблемы? – Коваль, быстро надев очки, заглянул в блокнот, – какие проблемы, Саша? Сколько ты за эту тему получил? Пятисоточку, как минимум. А я по совести прошу, всего сто пятьдесят. Меньше, извини, не могу.

– Так я же ничего не получил, я как бы сам…

– Как бы или сам?

– Сам.

– Ты хочешь сказать, что написал это по собственной инициативе?

– Конечно. Получил информацию, проверил, обработал…

Карп подыхал со смеху. Василий Егорович доброжелательно улыбнулся. Петелька-индикатор упала на ворот.

– Извини, Александр, но ты можешь рассказывать это вон ему, – палец ткнул на карпа, – а я в журналистике, слава Господу, уже четвертый десяток… Все ясно? Хочешь, скажу, как дело было? Пожалуйста! Подошел к тебе какой-то господин хороший, положил в нагрудный карман конвертик и попросил описать все вот это «динамо». Зачем – не знаю, хозяин – барин. Ты где сейчас подвешен?

– Нигде, но пишу для «Рассадника», – вяло ответил Шурик.

– Во! Стало быть, получаешь мало. «Рассадник» у нас сегодня цветет. Поэтому ты с радостью согласился. Может, и без радости. И еще тебя попросили пристроить материал в газету посолидней, типа моего «Вестника», а договор оставить в тайне. Так что не «сам», Сашенька, а «как бы сам». Именно, «как бы».

Побившись вдоволь о камни, карп вновь застыл на месте, пучеглазо уставившись на гостя.

– Но я и вправду сам! Мне никто не платил, – начал оправдываться Шурик, будто провинившийся школьник, – поверьте, Василий Егорович. И денег у меня последний червонец. Я надеялся, что…

– Я ж тебе сказал, мне своим архаровцам платить нечего! Кризис! Долгов, как вшей на дворняге. Ты посмотри, сколько бумага стоит? Как бы вообще газета не того, тьфу-тьфу. Горлов вон уйти грозится, а Горлов сейчас нарасхват, авторитет, Кобзона вроде знает. Как удержать? А ты говоришь, поставьте…

Коваль раздраженно кивнул на монитор:

– Да и текст, по правде говоря, доработать не мешало бы. Стержень, конечно, есть, но стиль до нашего уровня не дотягивает. Штампов многовато, желтизна местами видна. Чувствуется, что торопился. Так ведь?

– Ну, так… Не полгода же мне статью писать? Не повесть все-таки.

– Какая разница? Качество прежде всего. Качество – это наше лицо. Давай так сделаем. Бери статью назад, недельку над ней посиди, доработай. Приноси в следующий четверг, посмотрим, что получится.

Василий Егорович сделал пометку в блокноте.

– А это?.. – Шурик виновато сконфузился, – ну… Деньги?

– Там видно будет, – сухо ответил Батискаф, – если текст получится качественный, на нашем уровне, возможно, поставим его так, без оплаты… Хотя ведь откровенная «заказуха». Рука не поднимается. Держи.

Он вынул дискету и положил на стол.

– Накануне позвони, я назначу время. Дерзай. Да, погоди-ка… У тебя телефончик есть? Вдруг все-таки раньше получится. Анька тебе брякнет.

– Телефон есть у коменданта, – заметно скисшим голосом ответил Шурик, – но у меня в комнате параллельный.

– Какого коменданта?

– Общежития.

– Ты в общаге, что ль, живешь?

– Да, в «бетонке», от завода железобетонных изделий. Имени Клары Цеткин.

– Понятно. В общем, работай. Творческих успехов.

Карп развалился на камнях кверху брюхом, закрыв глаза, будто загорающий курортник на пляже.

В коридоре Горлов-Глоткин шептался с известным криминальным репортером Артемом Карасевым. Карасев, молодой человек двадцати пяти лет, начинал когда-то в «Вечернем Новоблудске», прославился после совершенного на него покушения ^{note 2} и теперь находился в свободном творческом плавании. Благодаря раскрученному имени его охотно публиковали многие издания, в том числе и «Вестник», хотя в «Вестнике» работал собственный криминальный корреспондент Макс Кутузкин. Вдохновленный появлением на книжном рынке сборников «Бандитская Россия», «Москва бандитская» и прочих бестселлеров о бандитских вотчинах, Карасев решил осчастливить земляков аналогичным творением, назвав его более гордо и благозвучно «Мафия Новоблудска». Это в Москве да в Питере бандюги. В Новоблудске исключительно мафия. Судя по многочисленным анонсам, горожане смогут узнать о собственной коза-ностре через месяц-другой.

Шурик был знаком с Карасевым, так сказать, визуально, на каком-то фуршете они стояли за столом рядом, брали закуски из одной тарелки, запивая шампанским из одной бутылки. Схомячив штук шесть пирожных и пару бутербродов, Карасев заарканил одинокую журналистку с коммерческой радиостанции и умчался с ней обсуждать проблемы творчества, прихватив с фуршетного стола пузырь коньяка.

– Ну как? – Витька, заметив расстроенного Шурика, прервал разговор с Карасевым.

– А никак, – обреченно махнул рукой тот.

– Бывает… Что поделать, брат? Забиты теплые места («Воскресенье»). Батискаф бабок не дает?

– Сам просит.

– И то и другое я видел не раз («Машина времени»). Не переживай («Секрет»). Возьми папироску, дерни винца («Агата Кристи»).

– Но это ж нелепица! Все равно, что самого себя разводить и самому себе забивать «стрелку».

– Гляжусь в тебя, Шурик, как в зеркало (Юрий Антонов).

Назад, в общагу, Шурик возвращался пешком. Для начала мая было жарковато.