Петербургский презент

ПРОЛОГ

– Знаешь что, голубь мой, ты мне здесь кончай свою самодеятельность. Что, заняться нечем? Так я тебе быстро работу найду, чтоб глупости всякие в голову твою распрекрасную не лезли.

– Павел Андреевич, но ведь это же не кражонка и даже не гоп-стоп. Мокруха. Человек мой сам видел, как мужика под мышки из подъезда вытащили и в машину затолкали. А в подъезде том потом квартира выгорела, и в ней еще одного нашли.

– Ты что, детективов начитался, про шпионов? У мужика, может, с сердцем плохо было, а в квартире пьяница уснул в постели да хабарик потушить забыл, а ты сразу – Мокруха, Мокруха. Паникер.

– Да не бывает таких совпадений.

– Ты сколько в розыске работаешь? Год? А я двадцать лет. Каких только совпадений не насмотрелся. Так что сиди со своей информацией и помалкивай. Даже если там и мок-руха, то терпилу с нашей земли увезли и найдут точно не у нас. А что мочканули его здесь – это еще доказать надо. Вот когда докажут, тогда и будем дергаться.

– Так потом поздно будет дергаться. Время-то уйдет.

– А что ты предлагаешь? Глухаря возбудить вечного? У нас и так полный завал, только Мокрухи не хватало. Есть у тебя чем доказывать, кроме слов барабана твоего? Нет. Да и он не будет ни под чем подписываться. Кончай волну гнать, думай прежде.

– А может, потом ребятам позвонить, ну, туда, где труп найдут?

– Ты, видно, сегодня точно малость того. Пинкертон районный. Они же этот труп нам и спихнут. Не вздумай брякнуть кому-нибудь и человеку своему скажи, чтоб помалкивал.

– Он и так помалкивает.

– Вот-вот. Пусть не треплет. А мне ты ничего не говорил и сам ничего не знаешь. Понял? А чтобы ты лучше мои слова запомнил, я тебе пару материальчиков по кражам отписал. Все, ступай. Хотя подожди. Мужик точно готовый был?

– Человек сказал, что да.

– Ну, значит, они его спрячут капитально – не всплывет, а если и всплывет, то не скоро. Так что не переживай. А с материалами не тяни, там и так все сроки вышли. Да и этот, по пожару, отказывай. Мужик сгоревший, кажется, без видимых повреждений? Ну и все, завтра в архив. В прокуратуре я подпишу. И не ломай голову – сломаешь, шапку не на чем носить будет. Ха-ха. Все. Свободен.

ЧАСТЬ I

ГЛАВА 1

За окнами моросил мелкий противный дождик. Сентябрь выдался на редкость непогожим, выходить на улицу не хотелось совершенно. Оперуполномоченный уголовного розыска 85-го отделения милиции Кивинов сидел за столом, ломая голову над сложнейшей загадкой пропажи паспорта у пенсионера. Из заявления, оставленного пенсионером, следовало, что воры – паразиты – стащили паспорт в троллейбусе, где он (пенсионер) имел удовольствие ехать. Денег почему-то не взяли, а на паспорт позарились. Каковы, а? Оставили человека без документов. Впрочем, загадка решалась легко. Увеличились штрафные санкции за потерю паспорта, и сумма штрафа теперь представляла собой довольно внушительную цифру. А посему уголовный розыск был завален заявлениями о кражах паспортов. Ведь если паспорт свистнули, значит штрафик платить не надо. Нас не проведешь, знаем, что к чему.

Напротив Кивинова на диванчике, пуская в потолок кольца «беломорного» дыма, развалился опер Дукалис. Кольца поднимались вверх, превращались в изогнутые восьмерки, приобретали совсем неправильные геометрические формы и расплывались по кабинету.

– Толян, завязывай курить, – поморщился Кивинов. – Уже не лето, не проветришь.

Дукалис загасил папиросину о каблук и бросил окурок за диван.

– Чего ты разворчался? Спал плохо, что ли?

– Паспорта эти достали. Только бумагу переводим.

– А может, их и вправду воруют? Может, советский паспорт теперь представляет историческую ценность?

Кивинов еще раз чертыхнулся.

– Вообще-то, карманы сейчас каждый день трещат, – продолжал Дукалис. – И ты погляди, самое обидное, что работают-то не на нашей земле, а у метро. А пропажу люди обнаруживают либо дома, либо в транспорте и бегут в наше отделение. И никуда не денешься, приходиться принимать эти заявы – преступление регистрируется по месту обнаружения, а не совершения. Обидно.

– Да брось ты. Мы, что ли, материалы ни разу не фут-болили? А карманных краж действительно многовато. Кстати, ты Витьку Кузнецова знаешь, ну, из 84-го? У него на территории универмаг находится. Так там как-то кражи карманные пошли, каждый день по три-четыре штуки. Никак вора поймать не могли. И Главк ловил, и 84-е – ну, никак, глухо, как в танке. Витька тогда взял да теще своей в карманы и в сумку рыболовных крючков навшивал и в универмаг отправил гулять, варежкой хлопать и дурочку деревенскую изображать. Походила она денек-другой, а на третий и поймала на крючки свои злодея. Он ей руку в пальто запустил, кошелечек хвать, а из кармана вынуть и не может, дурик, – больно. Теща в крик, подбежали граждане, в общем, завалили мужичка. Самое смешное, им прапор военный оказался. Он для конспирации прямо в форме щипал. Витьку тогда, конечно, потаскали: мол, незаконными методами с преступностью борешься, нехорошо. Хотели даже уволить. Да теща, молодец, его спасла. Накатала жалобу в Москву – мол, я свободная женщина, живу в свободной стране, и это мое личное дело – вшивать крючки в карман или нет. Может, мне так нравится. А если всякие паразиты, позорящие советскую армию, лазают по чужим карманам, то причем тут мой зять? Одним словом, обошлось. Но Витьке указали, чтобы с такими экспериментами он завязывал.

– Да, инициатива наказуема. Слушай, может, сходим перекусим? Бумаги не убегут. Уже обед.

Кивинов откинулся на стуле.

– Мысль интересная. Только куда идти? В таксопарке вчера столовка на ремонт закрылась. А на Ленинском в тош-ниловке совсем готовить разучились, да и дорого там.

– Но жрать-то где-то надо. Пошли в подвал, в кооператив или еще куда.

– Сейчас решим.

Кивинов открыл стол, достал самодельный дротик с иголкой вместо острия и бумажным оперением и не целясь метнул в схему отделения, висящую на стене над диваном. Игла впилась в проспект Стачек.

– Ну-ка, глянь, куда попал?

Дукалис посмотрел наверх.

– В библиотеку. Кстати, там сейчас открылась… как ее, черт, не выговорить… В общем, на «Петер» начинается, на «гер» кончается.

– А, «Петербургерная».

– Точно. Говорят, ничего. Можно сходить на разведку. Правда, у меня с деньгами туговато. Одолжишь?

Кивинов вытащил из кармана бумажник, раскрыл и почесал затылок.

– Да, собрались в столовую. Надо хоть для приличия в кошел„к, как теща Кузнецова, крючков навшивать. Тут даже на компот не хватит. Черт, когда зарплату-то в конце концов заплатят – надоело за идею тут торчать. Может, у Каразии стрельнуть?

– Он уехал куда-то с Петровым. Сейчас Волков должен вернуться, у него займи – он всегда при деньгах. Не иначе взятки берет, супонец.

Кивинов снова принялся изучать бумаги. Дукалис закрыл глаза.

В дверь осторожно постучали.

– Войдите, – отозвался Кивинов, надеясь, вдруг ему кто принес обед или взятку. Дукалис даже бровью не повел. Кому какое дело, ну, лежит человек, никому ведь не мешает, будьте любезны внимания не обращать.

Дверь распахнулась, и глазам оперов предстал гражданин Крылов – лицо без определ„нного места жительства и занятий, которого пару лет назад Кивинов по доброте душевной приютил в своем кабинете. Иногда он даже разрешал Крылову понежиться на диване.

Последний раз Крылов появлялся у Кивинова в начале лета, потом куда-то нырнул и вот объявился снова. Значит дело близится к зиме. Верная примета – БОМЖи потянулись к теплым местам. За лето Толик отпустил роскошную бороду и усы, но зато потерял последние зубы. Может, поцеловал в драке чей-нибудь ботинок, а может, они и сами повыпадали от цинги. Эта болезнь, кстати, широко распространена не только среди полярных исследователей, но и в среде петербургских БОМЖей. На Крылове была надета белая кепочка, модная курточка малинового цвета с торчащей из дыр ватой и следами голубиного помета, из чего можно было сделать вывод, что минувшую ночь он провел на чердаке, зеленые брюки, разошедшиеся по шву, и замечательные китайские кроссовки, плохо, что от разных пар и, кажется, обе левые. Крылова состояние его одежды немало не смущало. Он улыбнулся беззубым ртом и поприветствовал:

– Здорово, начальники. Как вы тут?

– О, БОМЖ Иваныч! Привет. Заваливай. Прекрасно выглядишь. Где тебя полгода носило?

Крылов присел на диван, расстегнул куртку, из-под которой выглянула рваная тельняшка, почесал грудь и произнес:

– В области, в церкви пристроился, сено косил.

– Что, прямо в церкви?

– Не, в поле, но поле церковное. Ничего, жить можно – харчи были, ночлег тоже.

Дукалис привстал и пересел на другой край дивана, подальше от Крылова.

– Так, а сейчас, видно, сенокос закончен, и дело близится к зиме, поэтому ты и объявился. Подвал-то уже забронировал какой-нибудь?

Крылов вздохнул.

– Пожрать ничего нет? Или чаю хоть?

– Ну вот, еще один голодающий. Толян, мы сами на госпайке. Погоди, сейчас Слава придет, сходим заглотим по «петербургеру».

– Там приличное место, – произнес Дукалис, – в таком виде с ним стыдно идти.

Крылов опять вздохнул, достал мятую пачку дешевых сигарет, разломил одну и прикурил. Зазвонил телефон. Кивинов взял трубку.

– Андрюха, это Волков. Я тут зависаю, передай Георгичу, что через пару часов приеду.

– Хорошо, передам.

Кивинов повесил трубку.

– Черт, пообедали. Это Волков, через два часа только заявится.

– Непруха сегодня. Мне что-то во всем с утра не везет. Чувствую, какая-нибудь зараза приключится.

– Не каркай. Скажи лучше, где жрать будем. Ну, Толян, у тебя и видуха. Типичный представитель исторической общности людей, так называемого советского народа. Где такой клифт оторвал?

– В церкви монах один подарил. А что, его еще носить и носить. Дыры только зашить.

Кивинов внимательно посмотрел на Крылова, усмехнулся и загадочно произнес:

– Я, кажется, знаю, как нам перекусить. Есть идейка. Что-то типа крючков.

Спустя полчаса Дукалис и Кивинов с деловым видом зашли в зал кафе «Петербургеры» и, непринужд„нно беседуя, пристроились к очереди, состоящей из тр„х человек. Еще человек пять сидели за столиками зала. Как только очередь подошла и Кивинов открыл рот, чтобы сделать заказ, в зал влетел Крылов в надвинутой на глаза белой кепочке, выхватил из кармана пистолет и с ужасной гримасой на лице почти по-киношному прохрипел:

– Всем стоять! Это ограбление! Кто шевельн„тся – пришью! Эй, ты, курица, бабки давай из кассы своей и шевелись, шевелись, я не шучу. Ух!

На пистолете поигрывали блики от цветных ламп кафе, так что ни у кого даже малейшего сомнения не возникло в том, что это может быть фальшивка. Для убедительности Крылов передернул затвор. Девушка за стойкой побледнела и цветом лица стала похожа на белый соус петербургера. Официантка в зале выронила поднос.

Крылов, вытирая рукавом нос, повторил:

– Я что, не ясно сказал? Давай бабки, живо!

Девушка протянула руку к кассе. Сидящие в зале замерли на своих местах, даже жевать перестали от неожиданности. Крылов угрожающе хмурился. Кивинов подмигнул Дукалису. Тот резко развернулся и прямым ударом в грудь опрокинул Крылова на пол. Пистолет отлетел к ногам Кивинова. Он поднял его и сунул в карман куртки. Дукалис уже сидел на дергающемся Крылове и заламывал ему руки за спину.

– Милицию, милицию надо вызвать, – засуетились граждане обедающие.

– Мы сами милиция, – ответил Кивинов, махнув «ксивой». – Спокойно, 85-е отделение.

Через минуту, приподняв «грабителя» за шиворот, опера вывели его из кафе. Крылов при этом угрожающе шипел и кричал, что он вор в законе и, придя с зоны, всех посадит на перо. Пройдя метров десять, он угомонился.

– Молодец, Толян. Ты прирожденный артист. Хочешь совет? Вставь зубы и езжай в Голливуд. Думаю, через год ты получисть «Оскара» за лучшую роль второго плана. Хотя тебе опасно его давать – пропьешь где-нибудь в пивной. Все, дуй в отделение, посиди там в сортире, мы скоро вернемся.

Постояв минут пять под мелким дождиком, Дукалис и Кивинов вернулись в кафе, где были встречены улыбающейся продавщицей, официанткой и импозантным мужчиной с бабочкой, вероятно, администратором, а может, даже и самим директором.

– Ой, ребята, какие вы молодцы. У него же пистолет настоящий. Я до сих пор в себя прийти не могу. Кошмар! Как в Америке. А он не вернется?

– Вряд ли, если только лет через семь.

– Слава богу. А вам самим не страшно?

– Это наша работа. Зашли к вам перекусить, а тут такое.

– Проходите, проходите. Вам что, петербургеры? С каким соусом – красным, белым? Кофе не хотите? Коньячку?

Дукалис изучал меню.

– Мне «Невский» с красным.

– Мне тоже. И два кофе. Да еще один «Невский» с собой, у нас там коллега дежурит.

Через минуту все было на столе. Дукалис похлопал по карманам куртки и удрученно произнес:

– Черт, кажется, кошелек потерял, пока придурка этого тащили.

– И я свой оставил. Простите, ничего, если мы попозже деньги принесем?

– Какие деньги, ребята?! – воскликнул мужчина с бабочкой. – Ну о чем вы говорите?! Ешьте на здоровье. А все говорят – какая у нас милиция плохая. И пожалуйста, заходите в любое время. Сейчас редко встретишь порядочных людей.

Еще минут пять попев дифирамбы славным операм, администратор наконец удалился.

Основательно закусив, улыбнувшись на прощание девочкам за стойкой, Кивинов и Дукалис вышли из кафе и двинулись в отделение.

– А что, выгодное дело, если зарплату платить не будут, придется все время так обедать. Сколько у нас еще кабаков? Где-то штук шесть? На неделю хватит. Потом придется на соседнюю землю перебираться.

– Рискованно, – ответил Кивинов. – Местные могут возбухнуть. Может, и они так же обедают, как мы сейчас. Перебьем халяву.

В отделении опера торжественно вручили Петербургер Крылову, ждавшему их в условленном месте. После чего опера направились в дежурную часть. Там, за столом дежурного, суетился начальник уголовного розыска Олег Георгиевич Соловец. Он рылся в ящиках, выгребая оттуда кучи древнего хлама. Сам дежурный кого-то вызывал по рации.

– Где вас черти носят? – при виде оперов недовольно буркнул Соловец. – У нас труп, а на месте нет никого.

– Мы обедали, Георгич.

– Договаривались же, чтобы кто-нибудь, когда все ухо дят на обед, оставался в отделении.

– Ладно, больше не будем. Что там за труп?

– Еще не знаю. Граждане позвонили. В Красненькой всплыл. Похоже на нашей земле, вернее, воде.

– Так, может, он не криминальный? Сам утонул. Мало ли утопленников? Нажрался да в реку упал, – заметил Кивинов.

– Сегодня день несчастливый, – возразил Дукалис. – Чувствую, Мокруха там.

– Опять каркаешь, оракул.

– Во, нашел, – воскликнул Соловец, доставая из стола дежурного «кошку» с привязанной к ней веревкой. – Я же помню, была здесь, Все, кончайте спорить. Андрей Васильевич, возьми бумагу и пошли.

Минут через десять все трое стояли на берегу речки Красненькой и обозревали раскинувшуюся перед ними перспективу. Речка была неширокой, всего метров пять, и служила границей между территориями 84 и 85-го отделений. Поэтому всякий раз, когда поступали заявления о происшествиях в районе речки, между отделениями возникал неизменный спор на предмет, кому разбираться. Выигрывало (или проигрывало), как правило, то, куда первым приходил заявитель,

– Вон он, в кустах, – закуривая любимый «Беломор», заметил Соловец.

– Черт, как раз посредине. Как будем с 84-м разбираться?

– Не, похоже, он наш.

– Сейчас узнаем, – сказал Дукалис, – все ведь предусмотрено.

Он поднялся на железный мостик через речку и встал ровно посредине, там, где во избежание конфликтов с соседями замполит 84-го отделения собственноручно провел ярко-красной краской жирную черту-границу. Перегнувшись через перила, Дукалис сплюнул в воду.

– Черт, я же говорил, не везет сегодня. Метр, не больше, до границы. Наш жмурик.

На противоположный берег вырулил УАЗик 84-го отделения. Из него выскочил опер Кузнецов и водитель.

– Ну, что там? Где он?

– Вон, – показал Дукалис. – Везет вам. Если бы не этот чертов кустик, к вам бы приплыл.

В этот момент подул легкий ветерок, и тело, плавающее в воде, чуть покачнувшись, медленно переплыло на территорию 84-го отделения.

– Во, теперь он ваш, – радостно констатировал Дукалис. – Андрюха, бери бумагу и пиши протокол. Так, понятых, понятых срочненько. Быстро, Кивиныч, пока ветер не стих. Ну что ты ждешь!

– Так нечестно, – запротестовал Кузнецов. – Заявка к вам пришла, вы и разбираться должны.

– Ишь ты, какой ловкий. Вон, линия краской специально нарисована. Гляди.

– Дукалис еще раз плюнул вниз. – Ну что, видал?

Кузнецов озадаченно почесал голову и в растерянности посмотрел на водителя.

В эту секунду ветер стих, и течение снова переместило тело за границу.

– Ага! – в свою очередь обрадовался Кузнецов. – Хитрый какой! Нет, ребята, мы поехали. Это ваш боец.

– Да погоди, погоди. Сейчас ветер подует. Вон, видишь, он галстуком за куст зацепился.

Кузнецов к тому времени уже спустился с моста и наблюдал за телом с берега.

Но тут тело, описав вокруг куста круг радиусом в один галстук, вдруг отцепилось и, несомое течением, причалило к берегу 85-го отделения, положив конец всем спорам. Кузнецов довольно улыбнулся и, сложив руки над головой в пожатии, поздравил своих коллег с такой неудачей.

– Тьфу, – сплюнул Дукалис. – Ну, точно невезет. Наверняка еще и с дыркой где-нибудь.

Кивинов с Соловцем подбежали к утопленнику, осторожно ухватили за куртку и вытащили на берег. Перевернув его лицом вверх, они просю остолбенели.

– Мама миа, кто ж его так? Трактором, что ли, ему по роже проехались?

Вместо лица у утопленника было какое-то сплошное месиво. Слава богу, хоть без крови – труп, по-видимому, довольно долгое время лежал в воде. Но все равно зрелище не особенно возбуждало – лицо превратилось в белый фарш, другое слово и подобрать трудно. О том, что это голова, а не какая-нибудь другая часть тела, свидетельствовало лишь наличие волос.

– Между прочим, Толян, ты, как настоящий полицейский, должен оказать ему первую помощь. Ну-ка, быстренько искусственное дыхание изобрази. Рот-в-рот. Платочек дать?

– Надо сначала найти, где у него рот.

Со стороны этот диалог оперов мог показаться весьма циничным. Но только со стороны. В тесном кругу оперов подобные шуточки были вполне обычной вещью. Иногда при осмотре трупов остроты сыпались без перерыва – опера замолкали только в том случае, если подходили посторонние или родственники покойного. А что делать? Смешное и страшное почти всегда рядом, а иногда даже переплетаются. И если воспринимать ситуацию односторонне, то можно просто свихнуться, особенно на такой работе, где каждый день встречаешься со смертью. Особенность острить при виде мертвецов замечается, кстати, не только среди сотрудников милиции, но и среди врачей, пожарных и работников морга.

– Не иначе в Красненькой пираньи завелись, – сморщившись пробормотал Соловец. – Надо куртку расстегнуть.

Утопленником оказался мужчина лет тридцати, худощавого телосложения, черноволосый. Особых примет на лице обнаружить, естественно, не представилось возможности.

Одет он был в короткую черную куртку, джинсы, ботинки. Под курткой виднелась светлая рубашка с галстуком, фасон которого давным-давно вышел из моды.

Дукалис расстегнул молнию.

– О, черт!

На светлой рубашке в районе сердца красовалось бурое пятно с отверстием в центре. Мужчина был застрелен.

– Точно в яблочко, – заметил Кивинов. – Не мучал-ся. Кто ж так метко бьет?

Соловец посмотрел на свет полу куртки.

– Вот дырка. И стреляли вроде не в упор. Да, выстрел мастерский. Толик, посмотри, что у него в карманах. Может, документы найдутся?

С процессуально-законной точки зрения данные указания, если выразиться помягче, были некорректными. Вытаскивать тело из воды до приезда экспертов и так являлось грубым нарушением, не говоря уже о том, чтобы шмонать по карманам. Но как любил повторять Соловец: «Бросьте вы эти условности, в нашем деле главное – быстрый старт».

Дукалис, будучи по природе парнем не брезгливым, присел на корточки и выгреб содержимое карманов, предварительно освободив их от тины, мелких ракушек и случайно заплывших пиявок.

Кивинов поднялся с колен и огляделся. «Интересно, почему эта речка называется Красненькой? Совсем не подходящее название».

Черная вода речушки текла меж двух не менее черных берегов, на которых валялись какие-то бетонные сваи, обломки деревянных и пластиковых ящиков, куски ржавой арматуры. Тут же возвышались кучки щебенки, гравия, угля и песка. Веселая картинка. Ветер перекатывал от кучи к куче бумажные стаканчики, поднимал в воздух обрывки бумаги, окурки и прочий мусор.

«Да, – подумал Кивинов, – это скорей не Красненькая, а Черненькая речка. Надо было так и назвать. Хотя нет, Черная уже есть, это там, где Пушкина убили. Представляю, что там творится. Хотя дело не в названии».

– Ничего нет, – сказал наконец Дукалис. – Пусто.

– А кто его заметил? Надо бы опросить.

– Мужик какой-то милицию вызвал, – пояснил Соловец. – Звонил с кооперативной стоянки, сторож, наверно. А, вон идет кто-то, может, он?

– Вряд ли это сторож. Это какая-то ходячая фабрика по переработке спиртного. И судя по лицу, спирта сквозь него протекло больше, чем воды в этой речке.

Мужчина подошел к операм и, с трудом затормозив, произнес:

– Точно утопленник. А я думаю – вызывать милицию, не вызывать. Правильно сделал, что вызвал. Вы не знаете, не приезжали еще?

– Мы и есть милиция, – ответил Соловец. – Значит, это вы его обнаружили?

– Я.

– А чего вас сюда занесло?

– Так я бутылки из речки ловил. Вон в тех кустах я сачок прячу. Там, чуть вверх по течению, их часто в воду выбрасывают. А тут кусты – они и задерживаются. А я ловлю.

– Понятно. Давно его заметили?

– Да с час назад.

– Ясно. Посидите где-нибудь в сторонке, только не уходите. Вас допросят.

Мужичок, забрав сачок, отошел в сторону.

– Рыбачок, твою мать, – проворчал Соловец. – Вы-ловил «глухаря». Толик, сходи, отзвонись дежурному, мы пока мужика осмотрим.

Дукалис ушел звонить, а Кивинов с шефом снова склони-лись над мужчиной.

Карманы были уже вывернуты. Содержимое представляло собой обычный дежурный набор – расческа, дешевый кошелек с мелочью, пара ключей на кольце, грязный платок. Явно недостаточно, чтобы установить личность покойного. Правда, в кошельке среди бумажных рублей спрятался клочок бумаги с телефоном, написанным вертикально, то есть сорванным с объявления.

– Хоть что-то, – промолвил Соловец. – Ты все выгреб?

– Ну, если только у него в носках еще что-то завалялось…

– Смотри-ка, вот здесь, видишь, возле большого пальца пять точек?

– Судимый?

– Точно. Зоновская наколка.

– Ну, тогда проблем нет. Через пару дней будем знать, что это за ныряльщик.

– Да, если он питерским судом осужден.

Вернулся Дукалис.

– Следак прокурорский выехал с экспертом. Медик попозже будет.

– Подождем.

– Это чья территория?

– Петрова.

– Андрей Васильевич, помоги Мише. У тебя сейчас материалов немного.

– Хорошо. Ты только паспорта эти ворованные участковым отписывай. Что они, разобраться не смогут, что ли? Не глупее нас.

– Добро. Толик, перезвони еще раз в отделение, пусть установят этот телефончик.

Дукалис снова ушел звонить. Соловец достал «Беломор», прикурил и присел на валявшийся неподалеку ящик. Кивинов опустился на корточки и стал рассматривать убитого.

– Интересно, как его сюда принесло? Красненькая километра четыре по Красносельскому району течет. Неужели его раньше не заметили?

– Может, его здесь выкинули?

– Вряд ли. На нашей земле к речке не подъехать – сплошные заросли.

– В принципе, ничего удивительного. Мне как-то рассказывали, как утопленники находятся. Вылавливает, к примеру, водная милиция в финском заливе жмурика и буксирует его в чьи-нибудь территориальные воды, где и вызывает местных. Вот, мол, у вас нашли. А те, не будь дураками, бутылку водникам дают и предлагают протащить пловца чуть подальше, на территорию соседнего отделения. Там тоже не дураки сидят, тоже бутылку предлагают. В итоге покойник, нырнувший в финский залив, «всплывает» где-нибудь в Фонтанке. Но как он у нас оказался, ума не приложу.

– Ну, что расселись? – раздался сзади недовольный голос. – Второго пловца ждете?

Сидевшие обернулись. Над ними возвышался непонятно откуда взявшийся опер 22-го убойного отдела Главка Гриша Борисов.

– Свидетелей опросили? Обход сделали? – продолжал он. – Вас что, все время погонять надо?

– Гриша, ты откуда здесь?

– Рыбку тут ловлю, на «живца». Заявка по «02» прошла, нам тоже передали. Сделали что-нибудь? Кто его обнаружил?

– Вон дядька с сачком сидит. Он и выловил, вместо бутылки.

Борисов, подняв воротник плаща и надвинув на глаза кепку, с самым серьезным видом направился к ловцу бутылок.

– С чего он такой злой сегодня? – спросил Кивинов.

– А, – махнул рукой Соловец, – выговор на днях схлопотал. Ты что, не слышал? Подвыпил, зашел в тир пневматический. Там пацаны из «воздушек» палят. Гриша тоже попробовал. Стрелял, стрелял, рублей сто спустил, а никуда не попал. Разозлился, что за винтовки у вас, говорит, никуда не годятся на хер. Достал свой «Макаров» и давай по мишеням палить. Тирщик с перепугу на пол хлопнулся. Пацаны разбежались. Кто-то милицию вызвал. Гришу тормознули. Ну, потом разобрались, конечно.

– Так а выговор-то за что? Ну пострелял человек, обычное дело.

– Выговор за то, что он и из «Макарова» ни в одну мишень не попал.

– А, тогда правильно. Это же позор, никакой профпри-годности.

Вернулся Дукалис.

– На Долгом озере телефон. На какого-то Штофмана записан.

– Ладно. Толя, оставайся здесь, дождись группу, а мы в отделение. Если что, звони, хотя вряд ли ты тут что-нибудь еще найдешь.