Целую, Ларин

Мне б огреть тебя плетьми,

Четырьмя али пятьми.

Чтобы ты не изголялся

Над сурьезными людьми!

Но поскольку я спокон

Чту порядок и закон, –

Вот тебе пятак на водку

И пошел отседа вон!

Л. ФИЛАТОВ

ПРОЛОГ

– Взгляните, пожалуйста, на сидящих перед вами. Не встречали ли вы кого-нибудь ранее? Не спешите, можете рассмотреть повнимательнее.

Секундное замешательство. Затем – долгий, пристальный взгляд. Глаза перемещаются от одного к другому, потом назад, опять к первому.

– Может им встать?

Утвердительный кивок.

– Поднимитесь. Итак?

– Нет. – Пауза. – Я никого не знаю.

– Вы уверены?

– Да, уверен.

– Что ж… Хорошо. Подойдите, вот здесь распишитесь. Теперь понятые. Пожалуйста. Теперь вы… Спасибо. Все свободны.

Я сидел у дверей и бесстрастно наблюдал за происходящим. Молодой следователь, проводивший опознание, был явно огорчен его исходом. Красноватые пятна на щеках, опущенные вниз, на протокол, глаза. Скрывать эмоции в молодом возрасте довольно сложно. Особенно отрицательные. Мало того, что он сейчас отпустит на свободу преступника, так еще и по голове получит за незаконное задержание на трое суток. Конечно, неприятно.

Не скажу, однако, что я был безумно рад такому повороту событий.

Во-первых, из-за этой канители я не пообедал. А во-вторых, у меня пропал аппетит. Другое дело, что я совсем не удивился. Для следователя, конечно, неожиданность – как же так? Вроде, опознающий и приметы в протоколе подроб– ные указал и даже фоторобот рисовать пытался? А как до опознания дошло – извините, не тот. Не узнаю. Мимо кассы.

Я быстро вышел из кабинета и в коридоре задержал потерпевшего.

– А может все-таки это он?

Мужчина смотрел в пол.

– Нет, не он, – некоторое время спустя тихо произнес он. – Тот, вроде, постарше был.

– Мы тут одни. Зачем скрывать очевидные вещи? Боитесь?

– Не боюсь. Не он это.

– Боитесь, боитесь. Застращали?

Молчание.

– Быстро, однако… Где, неужели еще в больнице?

Опять молчание.

– Ладно, идите. В следующий раз, когда вам ножом засадят, сами разбирайтесь. Без милиции.

Мужчина, понурившись, побрел на выход.

«Ну что за публика? Не народ – овцы. Их режут, а они только блеют. Войди нож на пару миллиметров подальше, и амба, не стоял бы ты сейчас в коридоре. А все равно: „Не узнаю“. Потому что страшно.

Так хоть с распоротым брюхом, но жить будешь, а опознаешь – что там потом… Могут и добавить. Так что, извините, не узнаю».

ГЛАВА 1

Я взял со стола исписанный крупным почерком листок и быстро пробежал по нему глазами.

– Молодец, почти без ошибок.

– Меня сегодня в КПЗ или здесь до утра?

– Сегодня.

– Этот-то что говорит, Пеликан?

– Все, что нужно, говорит.

– Хе… Чушок, он и есть чушок.

Я усмехнулся. Пеликан пока говорил далеко не то, что требовалось мне. Лепетал какую-то муру про то, что в парке, на другом конце города, в драке получил ножом в бок от неизвестного. Но ничего, это пока я не ткну ему в морду вот эту бумажку. Вот тогда он действительно скажет все, что надо. А не скажет, я помогу. Никуда не денется.

– Число поставь, – вернул я лист сидящему напротив парню.

Тот вывел внизу дату и, еще раз усмехнувшись, начал рассматривать свои потрепанные кроссовки.

Я открыл форточку, чтобы немного проветрить кабинет от никотина и водочного выхлопа.

Парня звали Саввой. Вернее, это была его кликуха, «погоняло». На самом деле, его звали Андреем, а кличка происходила от его фамилии – Саватеев. Савва был особо опасным. В двадцать шесть лет это весьма почетно. Всего – восемь лет отсидки. Но Савва никогда не кичился своей крутизной, по крайней мере, когда бывал в милиции. Среди блатных – мог, да и то, только по пьяни. Поэтому-то я так и удивился вчерашнему случаю. Хотя от блатных всего можно ожидать. А Савва, вероятно, представлял собой эталон блатного. Исколотый голубыми разводами татуировок – даже на веках красовалась незамысловатая надпись «ХОЧУ ТЕБЯ», – отлично знавший воровские традиции, он имел несомненный авторитет в микрорайоне. А авторитет завоевать нелегко. Еще труднее – поддержать. Только этим я мог объяснить вчерашнее приключение.

Накануне в пивном зале Савва сосал пивко в компании местной гопоты. На свою беду туда заглянул Пеликан, тоже судимый, только из другого района, но знавший Савву по зоне. Взяв кружку, Пеликан по-приятельски подсел к Савве. Савва презрительно сплюнул в сторону Пеликана и приказал ему валить отсюда. Тот вступил в совсем неуместную дискуссию: «Ну что ты, Саввушка, мы же не на зоне!»

Неизвестно, на что обиделся «Саввушка», то ли на уменьшительно-ласкательное прозвище, то ли на внешний вид Пеликана. Но так или иначе, он спокойно встал из-за стола, сходил на кухню, где барменша рубила селедочные наборы, попросил на минутку нож, вернулся в зал и на глазах у своих собратьев засадил им Пеликану прямо в бок. После чего плюнул на упавшего собрата по зоне, возвратил нож на кухню и сел за свой столик, продолжая спокойно пить пиво. Пеликан, истекая кровью, доковылял до выхода и скрылся за дверью. Савва никуда не убегал, продолжая трепаться с корешками, как будто ничего и не случилось.

Объяснилось все просто. Пеликан был «чушком». «Опущенным». «Петухом». Даже разговаривать с ним было запад-ло, а тем более, сидеть за одним столом и пить пиво. Пеликан, вероятно, этого не допонимал. Но потом, конечно, врубился, поэтому и наплел мне про неизвестных в парке, когда я приехал к нему в больничку, откуда в милицию прилетела телефонограмма. Диагноз у него был нехилый – проникающее ранение живота, перерезанные кишки и так далее. Короче, сто восьмая, часть один. Ку-ку, до восьми лет.

Про Савву я, естественно, узнал не от Пеликана, а от своих людишек в баре, благо случай этот мусолился по двадцать раз на дню, постепенно обрастая всякими невероятными подробностями типа того, что Савва вообще начисто отрезал Пеликану башку.

Сегодня, придя с участковым в бар, я застал Савву на обычном месте, за своим столиком. Узнав меня, он не стал хвататься за нож, вставать в стойку, кричать всякие глупости, а спокойно вышел из-за стола и отправился вслед за нами. Савва был авторитетом. Это дурачки-малолетки выпендриваться начинают, прыгать, орать, за что и получают по своим бритым затылкам.

Уже на выходе он обернулся к приятелям, помахал разрисованными пальчиками и степенно выплыл из бара.

В начале нашей беседы он, скорее из приличия, поинтересовался, за что его привели. Когда же я объяснил, он еще минут пять, чисто символически, позапирался, а затем попросил лист бумаги. Без всяких там понтов и демагогии.

Савва, конечно, лукавил. Его объяснения, что «Пеликан сам нарвался» и что «зато теперь его на зоне с помпой встретят», яйца выеденного не стоили. Нет, нет, может, на зоне он и будет в фаворе, но чистосердечное он сейчас накатал вовсе не по этой причине. Савва, что называется, просто созрел. Как груша, которая, если ее вовремя не сорвать, в один прекрасный момент упадет и превратится в лепешку. Так легко никто не сдается. Стало быть, логика проста

– спокойненько, не трепля себе и людям нервов, сяду, чтобы эти самые люди вдруг не копнули дальше и глубже.

А уголовка спокойно могла бы накопать в биографии Саввы лет, эдак, на пятнадцать – в этом я ничуть не сомневался.

– Андреич, – прервал мои мысли Савва, – там в дежурке бабки отобрали, ключи… Ты это, сигарет не купишь, пачек пять, а еще лучше папирос подешевле. И еще… Мне бы вещички не помешали, теплые. Позвони бабе моей, Мариш-ке, пусть принесет. Запиши телефончик.

Я чирканул номер на календаре.

– Значит так, брюки теплые пусть возьмет, ботинки черные, свитер и куртку старую. Потом, полотенце, чай в носки шерстяные.

– Чай отберут, ты ж знаешь.

Савва помолчал немного.

– И, Андреич, мне ж восьмерик корячится, ты бы это… Ну, в общем, с бабой хочу попрощаться.

– Это без проблем. Приведу в камеру и прощайтесь на здоровье.

– Андреич, неохота в камере. Чтобы пьянь всякая слушала. У тебя нельзя? Я ж не убегу, на окнах – решетки, а дверь ты закроешь. Да мне недолго, минуть десять. Понимаешь, Маришка беременная, не хочу, чтобы аборт делала, надо уговорить.

Я пожал плечами. Странно как-то. Когда они наворотят дел, такая злость берет – разорвал бы. А как попадутся, вся злость куда-то пропадает. Человек как человек, такой же как я. Со своими крупными и мелкими проблемами и бедами, со своей нехитрой жизненной логикой.

– Хорошо, я позвоню ей.

– Спасибо. За мной зачтется.

– Да ладно, я понимаю все.

Я проводил Савву в камеру, позвонил его Маришке и в праздном безделии пошел гулять по отделению. А что, могу и погулять, я сегодня сто восьмую раскрыл.

Следователь пока не приехал, мы стояли на очереди, так что время было. Я заглянул к Женьке Филиппову, моему коллеге, перекинулся с ним парочкой ласковых словечек, типа «А пошел ты…» – «А пошел ты сам…», полистал бульварную газетку в дежурке, сходил купил Савве папирос в ларьке и вернулся к себе. Маришка уже ждала возле дверей, сжимая в руках два полиэтиленовых пакета с вещами.

– Простите, это вы Ларин?

– Я, я, заходи.

Я осмотрел содержимое пакетов на предмет обнаружения оружия, наркотиков и прочих запретных штучек, ничего не нашел и сказав Маришке: «Посиди», пошел за Саввой.

Перед дверьми кабинета я напомнил ему про десять, от силы, двадцать минут и про попытку к бегству и, пожелав удачного прощания, запер кабинет, оставив рецидивиста наедине со своей зазнобой.

Вообще-то выражение «запер кабинет» здесь несколько неуместно. В дверях был внутренний накладной замок, отпирающийся изнутри рукой или снаружи – ключом. А посему мне придется караулить Савву у дверей. Да ладно, пускай голубки пошепчутся. Вряд ли эта Маришка дождется Савву – она вроде ничего, найдет себе нового. Савва уж больно хлопотный.

Я сел на подоконник рядом с кабинетом и начал рассматривать улицу. Очередное лето. Потом очередная осень, потом, потом… Без остановки. Без передышки. А мы в этом времени. Тоже без остановок. Мы – рабы времени. Вон, Савва, он раб вдвойне. Что у него осталось? Десять минут свободы? Да и не свободы, а так…

Я прислушался. Не специально, а скорей по ментовской привычке. Из кабинета доносились какие-то непотребные звуки, годные разве что для эротического фильма. Но телевизора у меня нет, это точно. Так… Ну, Савва… Это ты, значит, свою наколку «Хочу тебя» в жизнь претворяешь? Мать честная, что ж эта Маришка так стонет, на весь коридор слышно… Интересно, а где они этим занимаются? Дивана-то у меня нет, а раскладушку Филиппов забрал. Так-так-так. Значит, на столе. Ну, Савва… Он хоть дела отодвинул или прямо на них? Черт, а сам-то я убрал «секретки» в сейф или на столе оставил? Все, хватит, время вышло. Через восемь лет продолжите.

Я достал ключи, позвенел ими для приличия и только было собрался войти в кабинет, как вдруг…

Да, везет мне. Вы никогда не замечали такой штуки? Только начинаешь обнимать красивую женщину, распаляясь все больше и больше, только твои мысли направляются в строго определенное русло и до самого интересного остаются считанные секунды, как вдруг раздается звонок в дверь. Правда, приятно? Что может быть лучше? Вот такое же примерно наслаждение я сейчас и испытал.

Вот только роль звонка исполнял голос Мухомора, моего непосредственного и очень строгого шефа. За спиной Мухомора угрожающе поднималась фигура замполита – воспитателя личного состава.

– Кирилл, показывай кабинет, – приказал Мухомор. – Я еще утром тебя предупреждал, чтобы порядок навел.

И ведь не соврешь, что ключи где-то забыл. Вот они, в руке…

Даже рассказывать не хочется, что произошло минуту спустя и что увидел Мухомор в моем «публичном» кабинете.

Короче говоря, сейчас сижу, пишу рапорт. Пока что с объяснениями по поводу случившегося акта. А через пару недель сяду писать другой – на увольнение по собственному. Две недели – срок для сдачи дел. Обидно. Но попробуй, объясни, что все обвинение Саввы держится на его чистосердечном признании и, пойди он сейчас в отказ, мы его – на свободу с чистой совестью. Ведь даже потерпевший Пеликан лопочет, что в парке неизвестные пырнули, не говоря о всей пивной гопоте, которая клянется, что ничего не видела. А чтобы не пошел Савва в отказ, надо с ним дружить и прихоти его незатейливые исполнять. И сигаретки, и Маришку. Да и по жизни-то, сами поймите. Мужик только через восемь лет к бабе подойдет.

Но замполиту до наших мулек дела нет – он даже больше Мухомора распылялся. Как же так, товарищ Ларин? Ведь вам утром русским языком было сказано, чтобы вы навели порядок в кабинете, потому что новый начальник Главка ездит по отделениям и проверяет условия работы. И все на камеру снимает. Даже пустые бутылки и окурки в углах. А у вас… Ну ни в какие ворота! Порнографический фильм можно было снять. Подумать только – особо опасный рецидивист в кабинете у капитана милиции, прямо на столе, на секретных и не очень секретных бумагах, пашет свою сожительницу, а этот самый капитан стоит возле дверей на шухере. Позор! Абсурд!

И ведь не докажешь, что Савву в тот момент мои «секреты» интересовали, как меня стоимость «БМВ» на черном рынке. У него тогда был строго определенный интерес. Закончить начатое дело. И у меня тоже – отправить Савву в тюрьму, чтобы он больше кишкорезом направо и налево не махал.

Но в рапорте я этого писать не стал. Написал какую-то ерунду про то, что все получилось как-то случайно, без моего злого умысла.

Н-да…

Покачавшись на стуле, я отнес рапорт замполиту, вернулся в кабинет, потосковал немного и опять пошел в дежурку за Саввой. Его надо бы опросить письменно, а то его чистосердечное признание – не документ, так, бумажка.

– Влетело? – поинтересовался Савва, мигом догадавшись по моему лицу о постигших меня маленьких неприятностях.

– Да, так… Разберусь. – Не хотелось откровенничать с Саввой. Он, в конце концов, тоже хорош. Обещал с девкой десять минут поболтать, а сам вон что устроил. Стревец.

Я быстро записал показания, дал расписаться и поднялся, чтобы отвести его назад в камеру.

– Андреич, погоди. Я понимаю, подставил тебя. Но ты мужик. Савва слово держит. Сочтемся.

Я махнул рукой.

– Брось ты…

– Да я не о деньгах.

– А я бы и не взял.

– Я знаю. Секретик один могу подарить. Пригодится.

Я посмотрел на Савву и снова опустился на стул. Савва – мужик знающий и просто так ветер гонять не станет.

– Что за секретик?

– Ты Захарова знаешь?

– Певца?

– Нет, не певца. Бандита.

– А, Витю? Авторитета?

– Для меня он не авторитет. Во кто он для меня. – Сав-ва сплюнул сквозь зубы на стену. – Для мудаков бритых он, может, и авторитет. А я с ним срок мотал, у него валютная статья была. В одном отряде чалились. Так он, гнида, за десять метров перед прапорами спину гнул. А сейчас – авторитет. Ха. Чмо он, а не авторитет. Я – вор, а он – чмо.

– Ну, а дальше?

– Тачка у него такая навороченная – черный «Мерс». Там в салоне, под рулем, тайник есть. Давишь на сигнал посильнее, тайничок и открывается. В нем ствол, ТТ-шник и граната. Тайник грамотно сделан, черта с два найдешь. Оружие постоянно там. Витек – ссыкливый по натуре.

Ну, насчет «ссыкливости» Захарова я сомневался. В милицейских, да и в бандитских тоже, кругах он слыл беспре-дельщиком, и его группировка считалась одной из самых жестоких в городе. А потому зуб на Захара имели многие.

– Откуда про пушку знаешь?

– В вечерних новостях услыхал.

– Понятно. Многие еще слышали?

– Не знаю. Может, кто и слышал.

– Я ж не просто так спрашиваю. Захар не врубится, откуда наколочка пошла?

– Да плевать мне, врубится он или не врубится. Я-не он, не боюсь. Если хапнете его с пушкой, можешь на меня ссылаться. Так и передай, что Савва тебя вломил. Чтоб знал. Козел.

Я усмехнулся. Не поймешь этих блатных. Настучать ведь за-падло, а все равно стучат. Хотя слово «стук» здесь немного неуместно. Скорее, обмен информации на определенные услуги.

– Ладно, пошли, – произнес я и вывел Савву из кабинета.