Еще в школе Иосиф Нежный ясно понял для себя смысл бытия. Это произошло на уроке биологии, на котором он всегда спал, созерцая в себе теплые кочегарки и сытные столовые. В некоторый момент Иося очнулся то ли от того, что в кочегарке стало холодно, то ли от того, что в столовке кончились пирожки. И от этого ему стало зловеще неуютно. Противная учительница рассказывала о человекорождении. Монотонно и не забавно. Но Иося ловил ее каждое слово. Анализировал (если про Нежного так можно сказать). И в результате мучительных мыслительных процессов родил протоидею из протовселенной, которая впоследствии его полностью поработила и съела заживо – человек предназначен только для поглощения еды и для сна. “Как же все просто-то устроено!” – улыбался Иося. Обоснование сего откровения было простенькое – ребенок, едва родившись, хочет только есть и спать. И более ничего. Это есть вселенский смысл. Чистый. Естественный. Изначально правильный. Не обгаженный никем. И лишь потом биопродукт растет, попадает в общество, в государство, где его к чему-то принуждают.
Сформировавшись на этой безупречной истине, зрелый Иосиф твердил, как молитву: “Все оковы – государство, школа, институты, семья! Тюрьма! Везде узники! Человека лишили свободы! Сама природа, рождая человека, недвусмысленно говорит о том, что только есть и спать ему нужно. Опять обман! Всех обманули! Поймали черной сетью под названием “прогресс”! Везде колючая проволока. Заборы. Капканы! Препятствия. Как жить? Кто виноват? Спасение только в еде и во сне!” После такой блистательной речи Нежный опускал в рот нежный бутерброд с нежной колбасой и нежно смотрел в сторону нежного дивана. Дивана, где он любил лелеять свои нежные и жирненькие формы. В теплых и нежных одеялах. Услужливых ему, Нежному. Растворяясь в снотворных нежных подушках. Благословенное чудо!
А уж работать Иосифу было весьма противно! Не вписывались эти чудачества в идею Иоськину. Ну ни как! Считал глумлением. Издевательством над высшими сущностями. Посему еще с малолетства Иосиф привык красть да мошенничать, обманывать да аферы разные крутить. Так и жил. К тридцати годкам сколотил состояньице, которое позволяло ему вкусно есть да сладко спать. Беззаботно.
В мире Иосифу Нежному ничего не нравилось, кроме вышеуказанных прелестей бытия. “Все неидеально! Все безутешно похабно! Все неутешительно некрасиво! Ох, как дурно-то повсюду! Тошно!!!”– верещал он, обозревая окружающие его предметы-помойные ведра. К вещам Иосенька относил и людей. По его мнению, он были еще хуже. “Прока от них нет. Слишком мудрены и пафосны. И желчи много из них и воздух тухл – от этого хочется куда-то убежать или глубоко уснуть. Бесполезности!” – гнусавил он. По сей причине Иося стремился избегать любой встречи с бестолковостями. “Уж лучше самогона выпить! Да огурца в себя положить!” – зло восклицал Иосиф, ухмыляясь всем богам мира и самому себе, Нежному Иосифу. Нравилось ему только есть и спать. Уж здесь он был мастак. “Что же еще прекрасного существует на этом проклятом свете? Ничего!!! Только еда!” – смеялся Иоська, пережевывая гусиную жареную требуху и отхлебывая смердящую сивуху. Все остальное считал тупым и не жизнестойким. “Сколько кругом ошибок! Везде нелепости! Зачем науки? Зачем развитие? Как же это пошло! Зачем искусство? Еда и сон – вот смысл бытия!” – не утихал Иоська, лаская на диване кусок колбасы словно любовника.
Но, несмотря на неприязнь к искусству, на кухне у Нежного висели художественные полотна, изображающие всякую снедь и кухонную утварь. Уплетая очередной кусок какого-нибудь животного, он, щуря воровские глазки, с восторгом смотрел на нарисованную еду и наслаждался собственным существованием на кухне, восхищался своей постидеей в поствселенной.
Иоська специально заказывал у хитрого еврея-художника картины, на которых располагались любимые лакомства Нежного – колбаса, окорока, голубцы и другие вкусности. “Ты рисуй с любовью да старанием, заполняй все пространство едой! И чтоб не было там людишек!”– поучал Иосиф еврейчика. На что последний сетовал: “Иося, я столько тебе нарисовал! Все кушанья там!” “Много еды не бывает! Рукотворствуй и чародействуй!” – подытожил Нежный, наливая себе в стакан протоводку-мироносицу.
