Конец заблуждениям

Глава третья

Джина

Вена, июнь 1996 года

Первое утро в Вене выдалось прекрасным – голубое небо, теплое солнце. Джина предложила Дункану отправиться на Штефансплац, чтобы насладиться долгой прогулкой по центру города. Первым пунктом был собор Святого Стефана – готическое здание с крышей из узорной разноцветной черепицы, которая показалась Джине похожей на змеиную кожу, когда она увидела эту церковь впервые во время прошлого посещения Вены. В тот момент девушка предположила, что это рефлексия, вызванная угрызениями совести и ощущением неловкости, охватившая ее в этой поездке из-за окружения, в котором она находилась.

Ей пришлось оставить Дункана в Нью-Йорке на целых две недели; она чувствовала себя ужасно и постоянно думала о нем, сидящем в духоте в их квартире с едва работающим кондиционером, который мог разродиться только теплым воздухом. В то время как сама она наслаждалась пребыванием в прекрасном городе, получая ни с чем не сравнимое удовольствие. Танцовщиц разместили по две в комнате в очень хорошем отеле в Музейном квартале, где должен был проходить фестиваль. В течение недели Джину развлекали гости фестиваля; какой-то венский политик провел ей экскурсию по Ратуше, она посетила дворец Шенбрунн и была приглашена в Хофбург на представление, что давала испанская школа верховой езды. В тот день один из членов правления фестиваля – француз с темными волосами до плеч, от которого пахло сигаретами и одеколоном, – проявил к Джине особый интерес и пригласил ее в Государственную оперу на постановку «Аида». Затем тот же мужчина предложил погулять, и они были именно здесь, на Штефансплац. Джина решила не делиться этими воспоминаниями с Дунканом и повела его дальше ко дворцу Хойбург, а затем по прекрасному, обширному парку они вышли к Опере.

Сейчас Джина находила Государственную оперу менее впечатляющей, чем при лунном свете и в сопровождении француза, но теперь, стоя в лучах солнца рядом с Дунканом, она могла оценить все архитектурные детали: скульптуры под арками второго яруса, бронзовых всадников с обоих концов крыши. На углу, где выступали уличные музыканты – парень со скрипкой и певица, собралась толпа туристов. Они исполняли «Четыре последние песни». Дункан был знаком с этим скорбным и навязчивым произведением Штрауса. Они стояли и слушали, муж обнимал Джину за плечи, и ей было очень спокойно.

От оперного театра пара направилась в «Захер», самый известный отель Вены, коричневое пятиэтажное здание, занимающее целый квартал. Джина хотела заглянуть внутрь, хотя и предполагала, что любопытным туристам это было запрещено. Она предложила Дункану план: чтобы их не выставили, надо вести себя так, будто у них назначена встреча с постояльцем.

– Тереза попросила подождать ее в вестибюле, не так ли? – громко объявила она, когда они проходили мимо швейцара. – Или в ресторане? Может, нам стоит заглянуть туда?

Джина направилась к ресторану, однако ее перехватил портье.

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

– У нас тут назначена встреча с друзьями, – ответила она ему.

– С какими именно друзьями, мадам?

– С женщиной по имени Тереза, – не растерялась Джина и повернулась к Дункану. – Забавно, я не помню, чтобы она назвала свою фамилию. Но она скоро спустится. – Она улыбнулась мужчине: – Нас ждут.

– Может быть, вам стоит подождать у дверей?

– Конечно, – согласилась она и тут же, не давая мужчине возразить, прощебетала: – Только я забегу в уборную, если можно?

Джина быстро пошла прочь, надеясь, что не оставила Дункана в затруднительном положении и что он тоже воспользуется каким-нибудь предлогом, чтобы мимоходом осмотреть отель. Миновав уборные, она заглянула в обеденный зал – стены, занавески и ковры насыщенного цвета зеленеющего леса. Интерьер второго ресторана был полностью выдержан в красных тонах, а следом еще одно помещение – бар с темно-синими стенами и бархатными стульями. Когда Джина вернулась в холл, Дункана нигде не было видно. Возможно, он смутился и вышел на улицу, предположила она и уже направилась к выходу, как тот же портье снова возник рядом с ней.

– Ваш супруг нашел ваших друзей.

– Неужели? – Джина улыбнулась, хотя и не представляла, что это могло значить.

Мужчина жестом указал вперед, она посмотрела в ту сторону и обнаружила мужа, стоящего в вестибюле у огромной картины, на которой был изображен корабль в море. Дункан общался с очень изысканной пожилой парой. Они настолько весело болтали, что Джина даже предположила, что они знали друг друга. Но пара все же казалась ей незнакомой.

Мужчина с одутловатым лицом и теплой улыбкой был одет со вкусом: белый блейзер и белые брюки, на шее – бледно-оранжевый шарф. Женщина рядом с ним была высокой и худой, со светлыми волосами, высоким лбом и слегка выпученными глазами. На ней было длинное платье и сапоги на каблуках, которые делали ее выше спутника. Она изучала Джину не слишком дружелюбным взглядом.

– А вот и она! – воскликнул Дункан. – Это моя жена – Джина.

Пожилой мужчина взял ее руку и представился, затем представил свою спутницу:

– Риккардо Бьянки и моя невеста Астрид Дю Белле.

– Риккардо – директор театра «Ла Скала» в Милане, – объяснил Дункан. – А Астрид – один из программных директоров Зальцбургского фестиваля. Они здесь ради этого фестиваля.

Джина пожимала им руки, чувствуя некоторое смущение оттого, что Дункан знаком с такими знаменитостями.

– Вы тоже приехали в Вену на фестиваль? – Астрид обратилась к ней с едва заметной улыбкой. – Вы танцовщица, не так ли?

Джина удивилась, что женщине известен этот факт.

– Да, верно. Но сейчас я не танцую.

– Мы в отпуске, – вставил Дункан. – Своего рода запоздалый медовый месяц.

– Прелестно, – сухо произнесла женщина.

– Откуда вы знаете друг друга? – спросила Джина, не в силах сдержать свое любопытство.

– Дункан дружил с моей дочерью, – ответила Астрид.

– На самом деле, – вставил Дункан, – Джина и Марина тоже были близки.

Неужели? Джина не смогла вспомнить это имя, однако, дабы не обидеть мать девушки, притворилась, что так и есть.

– Это было давно, – продолжил Дункан. – Они познакомились летом в Вене, во время первой поездки Джины. Марина рассказала, что как раз думает переехать в Нью-Йорк.

– Как у нее дела? – с притворным интересом спросила Джина у Астрид.

– Все еще в Нью-Йорке, все еще работает над своим новым фильмом, но, полагаю, об этом вы и так знаете. В последнее время она мало что рассказывает.

Дункан улыбнулся и кивнул, но Джина заметила, как сжалась его челюсть. Он протянул руку.

– Был очень рад встрече. Думаю, нам с Джиной пора. У нас сегодня насыщенный день.

Астрид, казалось, была довольна их уходом, в отличие от Риккардо:

– Если вы задержитесь в Вене, мы бы хотели, чтобы вы присоединились к нам за ужином. Наши друзья будут здесь в восемь тридцать. В основном это люди с фестиваля.

– О, нет! – Астрид покачала головой, отчитывая его. – Не ставь их в неловкое положение. Вряд ли они хотят присутствовать на каком-то ужине с кучей унылых седовласых зануд. – А затем продолжила с заговорщицкой улыбкой: – У молодых влюбленных пар есть способы провести время получше.

– Что вы! Мы были бы рады! – возразил Дункан. – Но боюсь, что не сможем.

Джина посмотрела на него, не понимая, что происходит. Влиятельные фигуры, подобные этим двоим, были из тех людей, к которым Дункану непременно стоило присоединиться за ужином. Почему же он отказывается? Возможно, есть причина для такой реакции и она просто забыла о ней из-за провала в памяти? Она промолчала. Дункан поблагодарил за приглашение и повел Джину через вестибюль на улицу.

– Почему бы не поужинать с ними? – спросила она, как только они оказались на свежем воздухе. – Вроде интересные люди, которых мы вдобавок, как оказалось, знаем. Возможно, это было бы полезно для тебя.

– Вряд ли.

– Почему нет?

– Я сомневаюсь, что мисс Дю Белле – моя большая поклонница. С Мариной все получилось немного… неловко.

– Неловко? В каком смысле?

Джина пыталась казаться расслабленной и все же чувствовала, как в животе у нее затягивается узел.

– Творческие противоречия. Личные противоречия. Она наняла меня, чтобы я написал партитуру для ее фильма, но у меня ничего не вышло.

Дункан пожал плечами, явно надеясь, что Джина сменит тему, но его нежелание рассказывать только пробудило ее любопытство.

– Почему тебе настолько неловко из-за этого?

Дункан замер на месте, сосредоточившись на своих словах.

– Ты права, просто не хотел об этом вспоминать. – Он вздохнул, взъерошив волосы. – Марина приехала в Нью-Йорк через год после вашей встречи, сказала, что учится в киношколе и работает над первым полнометражным фильмом. Ты нас познакомила, и она меня наняла. Я не был уверен насчет проекта, но деньги, которые она предлагала, и то, кем были ее родители… В общем, я не смог отказать. Как бы то ни было, в конце концов я так и не закончил работу, и все же она решила мне заплатить. – Дункан отвернулся и продолжил: – Я этого не заслуживал, но сознавал, что мне нужны деньги. Так что взял их.

У Джины все сложилось: эта история и таинственный заказ, который Дункан обсуждал неохотно.

– Нужны для этой поездки? Это все на деньги Марины?

Он кивнул, все еще смущенно глядя вдаль.

Джина почувствовала облегчение. Это была история, в которую она могла поверить: он считал себя виноватым, когда столкнулся с матерью девушки, чьи деньги тратил, находясь здесь, – потому что в каком-то смысле подвел Марину.

– Поняла. Знаешь, я не думаю, что ты должен испытывать вину за то, что получил вознаграждение за свою незаконченную работу. Господь знает, что ты делал вещи, за которые не получил ни цента, так что теперь тебе причитаются деньги за то, что ты не делал.

– Спасибо. – Дункан наклонился и положил руки ей на плечи, прижавшись лбом к ее лбу. – Мне было стыдно рассказывать. Гора с плеч. Я ненавижу, когда у нас друг от друга есть секреты.

– Сколько их еще?

Джина улыбнулась, пытаясь обратить свои опасения в шутку. Ей хотелось верить, что вопрос решен, и все же в ней проснулось чувство, которое она не могла определить, но которое, должно быть, связано с забытыми событиями. Моргнув, она увидела силуэт женщины, резко опускающую бокал с вином. Джина не видела саму женщину и что ее окружает – только бокал и больше ничего, что могло бы намекнуть, что это значит.

Покинув отель «Захер», они двинулись по Кертнерштрассе. Небо становилось все темнее, и в магазинах вдоль улицы загорались огни. Джина ходила по этой улице раньше, во время своего тура по Вене, и вскоре четкие воспоминания вытеснили более смутные. Кертнерштрассе, на которой находились дизайнерские магазины, была любимым местом большинства танцоров. Здесь продавались платья, обувь или браслеты за тысячи шиллингов. Когда молодые девушки заходили в такой магазин, следом появлялись пожилые джентльмены, интересующиеся искусством, и через какое-то время радостные танцовщицы высыпали на улицу, нагруженные пакетами. Джина старалась быть непредвзятой, не осуждать их: у многих почти не было денег, не хватало даже на то, чтобы купить себе, друзьям и семье подарки на праздники. Благодаря своему состоянию она была избавлена от соблазна использовать поклонников, но знала, что другим устоять сложнее. Теперь она думала о Дункане – о том, как стыдно ему было принимать гонорар от девушки, у которой денег больше, чем таланта; компрометировать себя таким образом, и все ради того, чтобы они с Джиной могли отправиться в эту поездку вместе.

Она взяла его за руку, чувствуя, что ее подозрения рассеиваются. Джина знала, как больно Дункану зависеть от ее денег, как сильно он, должно быть, хотел побаловать ее сам. Что бы ни позволило им путешествовать, они здесь, и она постарается быть благодарной за это.

После Кертнерштрассе пара свернула налево, на Грабен, еще одну центральную улицу Вены: шестиэтажные белые здания выстроились аккуратными, величественными рядами, а в конце ее возвышалась церковь Святого Петра с медным куполом.

После посещения церкви Джина почувствовала голод. Они с Дунканом даже не подумали об ужине, но она предложила выбрать какое-нибудь заведение из расположенных вдоль аллеи. Район был многолюдным и веселым, ресторан за рестораном выходили на широкую улицу, столики располагались под гладкими квадратными зонтиками – коричневыми, красными, зелеными. Они выбрали место недалеко от большой готической колонны, увенчанной золотом, и заказали мясо с клецками, квашеную капусту и пиво. Пиво подавали в огромных кружках, но, к удивлению Джины, Дункан допил свой бокал, когда они были только на середине трапезы.

– Еще по одной? – спросил он.

Она согласилась, хотя и не очень хотела. По дороге из ресторана на Штефансплац ноги Дункана слегка заплетались, а его рука тяжело лежала на плече Джины. Однако в поезде, при ярком освещении, он, казалось, протрезвел, болтая о местах, которые они могли бы посетить на следующий день. Поезд остановился на Нестройплац, и в вагон вошел мужчина: бледный, рябой и со шрамом над бровью. Он сверлил взглядом Джину и Дункана, и она предположила, что он, должно быть, понял, что наткнулся на американцев, поскольку вскоре начал петь с нарочитым американским акцентом:

– For all those times you stood by me…

Она не узнала песню, которую мужчина продолжал напевать издевательски приторным тоном:

– For all the truth that you made me see…

– Это великолепно, спасибо. – Дункан попытался остановить мужчину, но его пение стало еще более пронзительным. – Нам выходить на следующей, – шепнул Дункан Джине, успокаивая, что ей не придется терпеть это слишком долго. Поезд подъехал к платформе, двери открылись, и через мгновение после того, как они сошли, мужчина выскочил следом и догнал их, продолжая петь. В конце концов Дункан развернулся к нему.

– Замечательно шоу, спасибо, но достаточно.

– Если вам понравилось, – ухмыльнулся мужчина, – почему бы вам не заплатить?

– А-а, так это вымогательство?

Дункан все еще пытался быть дружелюбным, но в его позе появилась определенная жесткость.

– Почему бы не поддержать местного певца? Это не слишком дорого.

Джина почувствовала запах алкоголя в дыхании мужчины.

– Давай, – подтолкнула она Дункана, надеясь быстро разрешить эту проблему.

Он вынул бумажник и протянул мужчине купюру.

– Спокойной вам ночи. – Дункан взял Джину за руку, и они пошли прочь.

Они вышли на улицу под темнеющим небом и поспешили от вокзала в направлении своего отеля, оставив позади на пустынной площади несколько человек. Джина не решалась оглянуться и поэтому не поняла, что мужчина преследовал их, пока не почувствовала, как руку Дункана вырвали из ее ладони. Нападавший опрокинул Дункана на землю и потянулся к его карману, пытаясь вытащить паспорт и бумажник. Джина застыла рядом, боясь оставить своего мужа, чтобы позвать на помощь, и в то же время чувствуя себя бесполезной из-за того, что ничего не предпринимает. Она закричала:

– Грабят! Полиция! Полиция!

Мужчина повернулся и рявкнул, чтобы она заткнулась. Это дало Дункану необходимую передышку. Оттолкнув нападавшего, он вскочил на ноги и нанес тому сильный удар ногой в живот. Джина отшатнулась, потрясенная действиями мужа, в котором она никогда не видела ни намека на агрессию. Мужчина согнулся пополам, и Дункан снова пнул его, на этот раз в бок. Нападавший упал, потеряв равновесие. Дункан явно собирался ударить его и в третий раз, но Джина оттащила мужа:

– Остановись, остановись, пожалуйста, хватит! Давай просто уйдем!

Дункан выпрямился, тяжело дыша и ощупывая карманы, чтобы убедиться, что он ничего не потерял, и начал пятиться, боясь отвернуться и отвести глаза от нападавшего. Доковыляв таким способом до пешеходного перехода, они с Джиной перешли на трусцу, перебежали улицу, миновали квартал и оказались в вестибюле своего отеля.

– Вам нужно запереть двери, – сообщила Джина тому же клерку, который встречал их прошлой ночью.

– Что случилось, мадам?

– Какой-то мужчина напал на моего мужа, но мы сумели убежать.

– Боже милостивый! – Клерк нервно выскочил из-за стойки и повернул ключ во входной двери. – Поверить не могу, что такое произошло в моем городе! Какой ужас. Вы ранены?

– Мы просто напуганы, – ответила Джина, в то время как Дункан все еще молча смотрел на дверь и тяжело дышал.

– Вы его разглядели? – спросил клерк, тоже выглядывая наружу. – Сможете дать описание полиции?

– Никакой полиции, – хрипло проговорил Дункан.

– Если вам неудобно, – сказал клерк, – я могу пообщаться с полицией за вас.

– Я сказал – никакой полиции!

Клерк посмотрел на Дункана, сбитый с толку его грубостью. Джина тоже была изумлена и вспомнила, как ее муж пнул нападавшего, а потом еще раз – с такой безумной решимостью, как будто сражался не за бумажник, а за свою жизнь. Откуда в нем это взялось?

– Ты не думаешь, что мы должны хотя бы сообщить об этом? – мягко спросила его Джина.

– В этом нет никакого смысла. Полиция ничего не добьется. Этот мерзавец давно испарился, – выдохнул Дункан, явно стараясь сохранять спокойствие и аргументировать внятно. – Даже если они все-таки поймают его и решат судить, тогда нас задержат здесь или вызовут обратно в Вену, где бы мы ни находились, и мы проведем наш отпуск в зале австрийского суда, наблюдая, как какого-то подонка сажают в тюрьму на пять дней. Нет, Джина! Не после того, через что мы прошли, чтобы попасть сюда. – Его тон смягчился, и он обнял ее одной рукой. – Я был бы готов пожертвовать бумажником, но не временем вдвоем с тобой.

Стоя напротив Дункана, Джина ощущала жар его тела, запах его пота, смешанный с вонью, исходившей от нападавшего мужчины, и не могла скрыть своей тревожности.

– В чем дело? – нервно спросил ее Дункан.

– От тебя пахнет этим вором.

– Пойду приведу себя в порядок, – проговорил он и направился к лифту. – Обсудим все завтра! – крикнул он через плечо клерку, который выглядел недовольным, но не мог противиться желаниям гостя.

Джина и Дункан поднялись в свой номер. Оказавшись внутри, Дункан стянул с себя рубашку, затем отправился принимать душ. Джина ждала, пока он закончит, все еще переживая шок, не в силах успокоиться. Образ, который пришел к ней ранее этим вечером, вернулся: женщина, опускающая бокал с вином. На этот раз Джина увидела ее лицо: бледное, с полными губами и большими широко расставленными глазами.

Кто эта женщина? Что бы это могло значить? И почему она сама так взвинчена? У нее не было никаких рациональных оснований думать, что Дункан когда-либо изменял ей. Она ни разу не уличила его во лжи, или в сокрытии фотографий и писем, или в том, что он улизнул, чтобы сделать частный звонок. Но так ли это? Возвращаясь к последнему дню у Валензе, она вспомнила, как Дункан разговаривал с кем-то по телефону. Он утверждал, что это была его мать, только обычно он общался с ней совсем другим тоном. «Я надеюсь, ты знаешь, что я никогда не хотел причинить тебе боль». Нет-нет, это был тон, который он мог позволить с Джиной или с любовницей!

Дункан вышел – чистый, теплый, завернутый в полотенце – и начал целовать ее. Джина сознавала, что он ищет способ отвлечься от случившегося, способ преодолеть возникшее между ними напряжение, и все же у нее это чувство не проходило.

– Дункан! – Она уперла ладони ему в грудь, сдерживая его напор.

Он еле слышно что-то пробормотал, продолжая целовать ее шею.

– Тот звонок, который ты сделал в гостевом доме в Валензе… ты звонил Марине?

Дункан резко прекратил ласки и удивленно посмотрел на нее.

– Что? О чем ты?

– В день, когда мы уезжали с озера Валензе, ты куда-то звонил. Я слышала, как ты разговаривал.

– Со своей матерью, я же сказал. Ты в этом сомневаешься?

– Я не знаю. Та пара сегодня…

– Сегодня был нервный день. Мне тоже до сих пор не по себе.

Дункан нежно взял Джину на руки и опустил на кровать. Он больше не целовал ее, а просто обнимал, чтобы утешить, но вместе с тем это заставляло ее чувствовать, что он пытается контролировать ее.

– Я думаю, нам нужно просто полежать вместе и расслабиться. Все будет хорошо. Мы в безопасности. Мы есть друг у друга, – проговорил он, гладя ее по волосам. – Верно?

* * *

Джина спала урывками, колеблясь между сном и явью – время от времени она замечала часы и Дункана, мирно спавшего рядом. Около четырех утра она внезапно выпрямилась, пораженная воспоминанием, связанным с женщиной, которая являлась в ее видениях. Они с Дунканом были на вечеринке в модном особняке, в который набилась сотня человек. Разгорелся скандал из-за очереди, образовавшейся у входа в уборную.

Один из гостей настойчиво стучал в дверь:

– Эй, тут люди ждут. Хватит трахаться!

Джина услышала голоса внутри и смех.

– Одну секунду! – крикнул мужской голос из-за двери.

Но человек в очереди не собирался ждать. Замо́к, должно быть, был слабым или дверь неправильно закрыта, потому что она распахнулась и показалась худенькая блондинка, задравшая юбку. С ней был еще один человек, молодой парень. Когда он услышал, как открылась дверь, то отскочил и обернулся. Это был Дункан.

Джина развернулась и ушла, а он бросился за ней. Он клялся, что ничего не произошло, никакого секса. Блондинка прыгнула в уборную и затащила его туда, а он не знал, что делать.

– Я просто не хотел ее обидеть. Она же твоя подруга. Ты хотела, чтобы я с ней познакомился.

И тут ее осенило: то, что она сразу поняла тогда, ей пришлось заново осознать сейчас – девушка в уборной была той самой, которую она встретила в Вене прошлым летом, той самой, которую она попросила встретиться с мужем, надеясь, что она сможет дать ему работу и заплатит Дункану гонорар, на который теперь они устроили поездку: Марина Дю Белле.

* * *

Джина оглядела полутемную комнату, слишком взволнованная, чтобы спать. Ей пришлось встряхнуться, дабы избавиться от раздражения. Временами ей казалось, что только в движении она может разобраться в своих ощущениях, в то время как в положении лежа ее чувства становились запутанными и неразборчивыми. Сначала она обошла комнату, а затем вышла в холл, позволяя своим ногам и мыслям двигаться то в одном направлении, то в другом.

Дункан ей изменял? Завел роман с дочерью аристократки? Он мог поддаться на ее лесть – он всегда тихо жаждал признания. А Марина, молодая, с хорошим вкусом и связями, поверила в него, предложила помощь, деньги. Что им двигало? Сочетание амбиций и похоти? Сочетание чересчур мощное, чтобы он мог сопротивляться.

Какое-то время ее убеждала собственная теория, но потом она быстро отвергла ее: это всего лишь теория. Вероятно, Дункан позволил себе немного поощрить интерес Марины, зная, что она может быть ему полезна, и зная, что в целом ее интерес для него ничего не значит. Отличалось ли это чем-то от поведения молодых танцовщиц в Вене, которые позволяли мужчинам постарше оплачивать их походы по магазинам? У Джины не было никаких доказательств того, что Дункан изменял ей, и доселе не возникало ситуаций, которые заставили бы ее думать, что он был неверен.

Она вернулась в постель, но обнаружила, что не может лежать спокойно. Через некоторое время снова встала и принялась расхаживать по комнате. Дункан никогда не заставлял ее сомневаться в своей верности. Она знала, что не должна ничего подозревать, но она была сама не своя. Почему бы не успокоить саму себя, если есть такая возможность?

Она подошла к чемодану и открыла отделение на молнии, где Дункан хранил свою рабочую папку. Между ними была договоренность, что она не станет заглядывать внутрь, не станет совать нос в то, что писал Дункан, а дождется того времени, когда он будет готов представить все сам. Чувствительность Дункана даже научила ее отводить глаза, когда он открывал эту папку. И все же сегодня, движимая призрачным ощущением предательства, которое не покидало ее, она решила нарушить договор.

Джина бросила последний взгляд на мирно спящего Дункана, прежде чем отнести папку в ванную. По бокам были карманы. Левый заполнен нотами, а в правом лежали документы, которые Дункан посчитал необходимым взять в путешествие – медицинские карты, больничные счета – ничего неподобающего, так что на мгновение Джине стало стыдно за то, что она это делает. Она уже собиралась вернуть папку на место, как вдруг что-то выскользнуло из-под нот. Конверт. Она подняла его с пола и узнала адрес, написанный ее рукой: Фрэнку Рейнхольду, Сандовал-стрит, 112, Санта-Фе, Нью-Мехико.

Письмо, написанное на озере Валензе. Может быть, Дункан просто забыл отправить его? Хотя она была почти уверена, что видела конверт на столе мисс Арнер перед тем, как они покинули гостевой дом. Возможно, существовало какое-то разумное объяснение тому, что он хранил его, и все же сомнения, вызванные этой находкой, побудили ее продолжить поиски. Следующий предмет, который она нашла, также был спрятан в дальнем конце, за листами с композициями. Открытка, адресованная ее самой близкой подруге Вайолет, сейчас живущей в Праге.

Вайолет Шарп, Национальный театр марионеток, Прага.

Джина заметила, что на подписи в открытке была та дата, когда произошел несчастный случай. Должно быть, она собиралась отправить ее в тот день. Она села на край ванны, чувствуя головокружение.

По словам Дункана, они с Вайолет поссорились, пережили разрыв, так что Джина решила не видеться с ней в этой поездке. Между тем открытка начиналась с дружеского объявления о ее визите:

Дорогая Вайолет,

Хорошие новости. Я планирую прилететь в Прагу на следующей неделе! Не могу дождаться нашей встречи. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы виделись. Так много всего произошло после того, как ты уехала из Нью-Йорка. Мой мир рухнул. Худшее позади, как ты знаешь, и в последнее время я чувствую себя счастливее и буду еще счастливее, когда увижу тебя. Мне так не терпится узнать, как ты живешь в Праге. Перемены – это благословение, как хорошие друзья, за которых мы держимся на протяжении всей жизни.

С любовью, Джина

Текст записки еще больше встревожил ее – не было никаких указаний на какую-либо ссору, о которой упоминал Дункан, да и его описание прошедшего года как безоблачного, видимо, тоже было ложью. Согласно этой записке ее мир в Нью-Йорке рухнул.

Джина сидела неподвижно, не зная, что делать дальше, то ли разбудить Дункана и потребовать ответов на свои многочисленные вопросы, то ли отложить все это и подождать, пока мысли не успокоятся и она не сможет вернуться к критическому мышлению.

Почему Дункан соврал, что они с Вайолет в ссоре, почему он хотел оградить ее от подруги? Джина могла найти этому только одно объяснение: он хотел предотвратить встречу с Вайолет, у него была причина бояться, поскольку Вайолет владела информацией об их прошлом, которую Дункан скрывал.

Что он натворил? Что-то ужасное?

Джина хотела бы забыть все это, положить папку обратно и вернуться к любви, к Дункану так же просто, как раньше. Мысль о том, что она не любит его, не верит, что он был честен с ней, настолько выбила из колеи, что открытка выпала из ее дрожащих рук.

Только тогда Джина заметила фотографию на другой стороне. Открытка была из галереи ее отца, и изображение соответствовало ее видению: она стоит перед их с Дунканом портретом. Дункана было видно лишь наполовину, потому что его заслоняла другая фигура – мужчина, высокий, стройный, светловолосый. Он стоял так близко к Джине, что их плечи почти соприкасались. Он повернулся к ней, будто хотел что-то прошептать ей на ухо.

* * *

Джина вздохнула, а затем, собравшись с духом, натянула свитер и вышла в вестибюль отеля. Она захватила открытку с собой, чтобы иметь под рукой адрес, по которому они проживали в Берлине: Отель де Рим, Беренштрассе, 37.

Портье сидел за своим столом перед миниатюрным телевизором и смотрел сериал «Секретные материалы» на немецком языке. Мужчина, всецело поглощенный зрелищем, удивился внезапному появлению Джины и поспешил убрать звук.

– Простите, что беспокою так поздно, – проговорила она, – могу ли я позвонить от вас? Муж спит, не хочу его беспокоить.

– Значит, все-таки решились вызвать полицию? – с надеждой спросил клерк.

– Нет, никакой полиции. Мне нужно позвонить в другой отель.

Мужчина казался разочарованным, но услужливо вытащил телефон из-за стойки. С помощью клерка она сначала набрала справочную и попросила его повторить номер по-немецки. Трубку сняли быстро. Джина объяснила женщине на линии, что она была гостьей в отеле несколько недель назад.

– Замечательно! Мисс Рейнхольд, что я могу для вас сделать?

Джина сама не была до конца уверена, чего ожидает, и все же предчувствие заставило ее спросить:

– Я внезапно уехала, и мне интересно, вдруг кто-то оставил какие-то сообщения для меня?

– Сейчас проверю, мадам. – Женщина поставила звонок на удержание, в трубке заиграла музыка. Клерк откинулся на спинку стула и возобновил просмотр сериала, убавив громкость. – Мисс Рейнхольд?

– Да-да, я здесь.

– Извините за задержку. Для вас действительно есть сообщение. – Сердце Джины учащенно билось; она закрыла глаза. – От Грэма Бонафэра. Он просит связаться с ним как можно скорее, где бы вы ни находились. Он говорит, что это очень важно.

Грэм Бонафэр. Имя было знакомым, и все же она не могла вспомнить того, кто его носил.

– Он оставил для вас свой берлинский номер. Если у вас есть ручка, мисс Рейнхольд, я могу продиктовать его.

Рука Джины так сильно дрожала, что она писала с трудом. Она подумала, не набрать ли ей этот номер прямо сейчас. Нет, сначала нужно успокоиться. Вернувшись в свою комнату, она положила листок с номером Грэма в сумочку, затем зашла в ванную, чтобы убрать папку, которую впопыхах оставила лежать на полу. Когда все было приведено в порядок и вернулось на свои места, она легла в постель.

Несколько часов она лежала без сна, терзаемая сомнениями, наблюдая, как Дункан мирно сопит рядом с ней. Она решила связать свою жизнь с этим мужчиной, полагая, что никто другой не способен понять ее так, как он. Ее Дункан. Одержимый ею. Только сейчас, в этой темной комнате, он казался сплошной скрытой тенью. Какую часть правды он утаивал? Как долго? Был ли Дункан, лежавший сейчас рядом с ней, тем человеком, за которого она его принимала?