000
ОтложитьЧитал
Сейчас
Все началось с зеркала, и зрелище предназначалось не только мне.
Мама завизжала и уронила то, что держала в руках. Не помню, что это было, но точно что-то бьющееся. Впрочем, в тот момент было не до осколков.
– Илья, ты тоже это видишь? – почему-то шепотом спросила она.
Я стоял рядом. Коротко кивнул.
Могу объяснить, почему не закричал сам. У меня другая реакция на шок: я цепенею, ноги становятся ватными и неповоротливыми, и через все тело проходит противный липкий озноб. Хорошо, что хоть головой покачать смог.
Прошло секунд пять, прежде чем изображение растворилось, и в зеркале вновь отразились мы с мамой – она с расширившимися от ужаса глазами и вросший в землю я с весьма идиотским выражением лица.
Мама принялась быстро креститься и что-то шептать. Насколько я знаю, молитв она наизусть не помнила.
– Мам, давай я тебе корвалола накапаю. Он наверняка еще у тебя.
– Передний карман сумки, – нехотя призналась она.
Успокоительные хранились у нее со дня похорон – «на случай, если кому-то поплохеет». На самом деле мама тогда взяла их для себя (я все равно от них отказался). Она всегда плохо переносила такие мероприятия, хотя очень старалась, чтобы никто так не думал.
– Это же была… она, да? – дрожащим голосом спросила мама минуту спустя, опрокинув в себя рюмочку с разбавленным водой корвалолом.
– Ага.
Я присел рядом с ней на диван и бегло провел пальцами по мягкой обивке, которая еще хранила отпечатки пальцев моей жены. Выбирала его она – и в стремлении к стильному интерьеру настояла на мятном цвете. Я скорее восхищался Нининой смелостью, чем возражал.
– С распущенными волосами, бледная, вся в белом и босиком? – уточнила мама таким тоном, будто сама не верила, что произносит это.
– Да. Это была Нина. Никаких сомнений.
– «Никаких сомнений!» – раздраженно передразнила меня она (значит, уже приходила в себя). – Тебя это вообще не смущает? Совершенно ничего особенного, да?
– Не знаю.
Озноб прекратился, теперь я чувствовал себя обессиленным, из меня словно выкачали всю энергию.
– Это ужасная примета. Покойники не должны приходить к живым. К моей соседке по даче как-то ночью пришел мертвый муж, постоял у ее постели печально и исчез, а через неделю… Попомни мое слово, не являются они просто так. Это за мной.
Сделав торжественное объявление, мама замолчала, чтобы у меня была возможность возразить. Я ею, конечно, воспользовался – наверное, только не так энергично, как она ожидала.
– Какая-то ерунда, мам. Не думаю.
– А что? – она выпрямилась и зачем-то подбоченилась. – У моего отца как раз в пятьдесят пять случился инфаркт.
– И дедушка до сих пор жив и вполне здоров, – счел нужным напомнить я.
– А соседка – нет, ее автобус сбил, – заявила мама и без перехода осведомилась:
– Может, переночуешь сегодня у меня?
Она предлагала мне это каждый день. И постоянно теперь меня навещала.
– Зачем?
– Нечего тебе находиться в этом жутком доме.
Мама смотрела на меня с нескрываемым беспокойством.
– Если Нина захочет забрать меня, ей необязательно дожидаться, пока на город спустится ночь и я останусь один. Люди умирают и в присутствии других. И… днем.
После этой фразы воцарилась тишина.
Моей жены не было в живых уже десять дней. Ее нашли мертвой под балконами нашего дома, пока я был на работе. Днем.
Следователи провели какую-то там проверку, чтобы обнаружить только «травмы, характерные для падения с высоты». При этом дверь балкона в нашей квартире осталась наглухо закрытой со стороны комнаты. Я запомнил, что когда следователь, осматривая наше жилище, открывал эту дверь, ручка даже поддалась не сразу. Но все же справиться с ней было не НАСТОЛЬКО сложно, чтобы в случае надобности Нина не смогла этого сделать.
В саму нашу квартиру дверь была закрыта, но не заперта. Как будто Нина выбежала буквально на минутку. Местоположение тела позволяло предположить, что она сверзилась скорее с общего балкона нашего подъезда… на который практически никогда не выходила. И тем более не выбегала на минутку.
Неужто кто-то выманил ее и сбросил вниз специально? Звучало дико, но в то, что она сбросилась сама, я верил еще меньше: моя жена была жизнерадостной, улыбчивой, мы с ней строили планы на будущее. У нас была счастливая семья. Если бы все произошло как мы планировали, в следующем году мы бы уже могли стать родителями. Она даже прошла обследования у женского врача и навела справки на работе насчет декретных выплат.
Нине было всего двадцать семь.
В таком возрасте не должны умирать. Но она – умерла, не приходя в сознание.
***
Несмотря на мамины уговоры, я остался дома один. Включил какую-то комедию, чтобы отвлечься, но так и не разобрал сюжет. С таким же успехом это могла быть познавательная передача о снегирях.
Меня снова начала бить дрожь – на сей раз не сплошная, с головы до пят, а мелкая, короткими жесткими «набегами». Чего хотела Нина? Может, это был знак? Она решила что-то мне сообщить?
«Что с тобой случилось?» – спросил я вслух и умолк – ответом мне была лишь тишина.
Я бросил напряженный взгляд на зеркало. В тот момент я ожидал, всем телом ожидал, что она появится опять, и даже не испугался бы. Но равнодушное холодное стекло по-прежнему отражало только меня и часть комнаты.
Может, Нина и не приходила? Случаются ли коллективные галлюцинации?.. Будь я один в тот момент, точно подумал бы, что мне все почудилось. Ведь в последнее время я очень мало спал и не слишком хорошо ел, невзирая на старания мамы меня накормить. Ну и, конечно, был в стрессе.
Хотя, наверное, это не совсем правильно подобранное слово. Я был в унылом недоумении – иногда остром, иногда тягучем – и, наверное, еще не до конца поверил в произошедшее. К сожалению, на то, что смерть Нины окажется нелепой шуткой, с каждым днем оставалось все меньше надежды.
Я пошел на кухню и взял себе темного пива – банка стояла в дверце холодильника с тех пор, как Нина была жива. За день до ее смерти мы были в супермаркете и понабрали всякого по акции. Легкий алкоголь шел у нас в комплекте с фильмами: я пил пиво, она предпочитала грушевый сидр. Мы смотрели детективы и всякое остросюжетное.
Последний ее вечер в этом мире мы провели за просмотром «Исчезнувшей». Жена еще игриво спросила меня, что делал бы я, если бы она вдруг бесследно пропала. Я без сомнений сообщил, что перевернул бы все, чтобы ее найти, и обязательно нашел бы. Она кивнула с улыбкой – наверное, именно этого ответа и ждала, – обняла меня и уютно прижалась щекой к моему плечу.
Фильм оказался длинным, и к финалу нас обоих уже клонило в сон. А мне предстояло работать на следующий день – как всегда, с девяти до шести (я инженер на заводе). Моя творческая жена была визажистом в салоне и трудилась по сменному графику, ее ожидал выходной. Она планировала как следует выспаться и по мелочи заняться домом: прибрать, пропылесосить, приготовить какое-нибудь новенькое блюдо. Грозилась даже испечь кексы с изюмом к моему возвращению. Я ответил: «Ты все обещаешь».
Мы залезли под одеяло и уснули, прижавшись друг к другу. За ночь ни разу не просыпались. Утром, когда прозвенел мой будильник, я предложил ей не вставать, но она решила приготовить мне завтрак. Выглядела вполне бодрой и была в игривом настроении, так что в душ мы пошли вдвоем. Уже после, пока я одевался, она, включив свой любимый поп-рок на телефоне, делала нам оладьи с бананами. Я их обожал, а смогу ли есть теперь – даже не знаю. Мама приготовила к поминкам постные оладьи, и я к ним не прикоснулся.
Нина любила быть в круговороте дел и чувствовала себя по-настоящему хорошо, когда ей удавалось впихнуть в минимум времени максимум дел. В этом плане мы отличались: я с детства не выносил спешки и предпочитал оставлять побольше времени на одно дело, чтобы выполнить его качественно. И еще всегда старался не опаздывать – мне так комфортнее. Поэтому на работу я вышел с запасом в полчаса – даже при том, что в душе пробыл явно дольше, чем требовалось на купание.
Не подозревая, что вижу жену в последний раз, поцеловал ее на прощание и бегло сказал, что буду скучать. Я даже не представлял, насколько.
Она улыбнулась и ответила: «До вечера». Перед мысленным взором так и стоит картина: Нина в темно-серой майке с малиновой каемкой, светло-серых коротких спортивных шортиках, которые носила дома, и мягких зефирно-розовых тапочках; русые волосы заплетены в хвост, на лице улыбка, в глазах свет и чуть ли не вдохновение.
Я мог бы поклясться, что она переживала прекрасный период своей жизни. Никто не кончает с собой, когда так счастлив.
С тех пор как Нина устроилась в салон красоты, как ей мечталось, да еще наработала небольшую базу клиентов, которых красила на дому, у нее явно прибавилось энергии. Нине, разумеется, хотелось тратить ее на все желаемые дела сразу, поэтому она присматривала себе в интернете какие-то курсы в сфере дизайна. Кроме того, стала сидеть во всяких группах интересных развлечений выходного дня и периодически репостила мне записи из них с предложениями по поводу досуга. То посетить выставку фарфоровых статуэток, то съездить одним днем в соседний город на фестиваль цветов, то устроить пикник вдали от суеты. И все это – с рандомным коллективом единомышленников.
Честно говоря, меня не сильно прельщала перспектива провести один из немногих в последнее время общих выходных в компании незнакомых людей, поэтому я чаще всего отвечал, что надо подумать, а потом мы оба об этом забывали. Но через неделю – уже точно! – должны были отправиться на автобусе на морской уикенд.
Нужно было написать организаторам, чтобы вернули деньги. «К сожалению, поехать не получится. Вместо того чтобы плескаться в соленой воде и пить шампанское на закате у моря, моя жена лежит в земле, укрытой горой аляповатых венков».
В области сердца сильно закололо – так, будто кто-то намотал на кулак мои мышцы и резко потянул. Я переждал приступ, одним глотком допил свое пиво, смял банку и пошел выкидывать. Открыл холодильник и заметил, что осталась еще одна, и ею стоило заняться. А вот грушевого сидра не было. Постепенно из этой квартиры станет исчезать то, что связано с ней, чем она пользовалась, что покупала, что любила, пока, наконец…
«Нет, я не допущу этого. Ни за что», – решил я и съежился в кресле, где мы обычно сидели вдвоем. От скомканного на нем пледа еще пахло ее туалетной водой.
Как оказалось, погрузившись в воспоминания, я не поставил комедию на паузу, и на экране уже пошли титры. Дотянуться до пульта, упавшего на пол, представлялось непосильной задачей. Прикончив вторую банку пива, я обнаружил, что ужасно устал. Как и всегда в таких случаях, хотелось только обнять Нину и уснуть до утра.
«Что с тобой случилось, любовь моя?» – спросил я у зеркала, прежде чем окунуться в окутанную легкой алкогольной дымкой дрему.
***
Во сне, неожиданно четком и ярком, я находился в теле Нины и одновременно смотрел на нее со стороны – будто играл за ее персонажа.
Было утро, но уже не раннее. Нина находилась в нашей квартире и была в той самой домашней одежде, в которой я видел ее живой в последний раз. Чувствовала себя превосходно – я всегда подозревал, что в ее стройном легком теле жить куда приятнее, чем в моем, погрузневшем за последние пару лет.
Опять играла музыка на телефоне. Нина тихо подпевала и листала группы в соцсети, устроившись на диване с ногами.
В дверь позвонили. Мысли жены я читать не мог, только улавливал общий настрой и состояние, но, судя по лицу, она была в недоумении. Вероятно, понятия не имела, кто пришел.
На пороге стояла девушка, на вид лет двадцати пяти. Ничем не примечательная внешне – маленькие тусклые карие глаза, тонкие волосы мышиного цвета, фигуры под мешковатым худи и прямыми джинсами не различишь.
– Здравствуйте, у меня было назначено, – проскрипела она. – Меня зовут Виктория. Праздничный макияж.
Голос у девушки оказался неприятным и странно гулким, как будто она вещала издалека.
Нина скорее удивилась, чем напряглась. Наморщила лоб.
– Виктория, да, конечно, здравствуйте, проходите, пожалуйста.
Я хорошо знал мимику Нины – все-таки мы были вместе шесть лет – и был почти уверен: она так и не вспомнила, что записывала кого-то на макияж у себя на дому. Я укрепился в этой мысли, увидев, как жена украдкой лезет в телефон – там она вела график приема клиенток. Но иногда что-то да забывала внести по рассеянности.
Слегка пожав плечами, Нина улыбнулась и снова посмотрела на Викторию.
– Чаю, кофе?
– Спасибо, не нужно.
Клиентка сняла кроссовки и застыла, выжидающе глядя на Нину.
– Тапочки?..
– Нет, спасибо.
– Желаете помыть руки?
– Нет, спасибо.
– Хм, ну хорошо. Тогда проходите, пожалуйста, садитесь в кресло и расскажите, что бы вы хотели.
– Праздничный макияж, – все так же гулко повторила девушка.
Нина двинулась к ней с большой коробкой косметики в руках.
– Какой у вас праздник? – с улыбкой осведомилась.
– Годовщина, – коротко отозвалась клиентка.
Очевидно, на разговоры она настроена не была, и расспрашивать дальше моя жена не стала. Сосредоточилась на деле.
– Смоки айс и светло-розовая помада подойдут?
– Да.
– У вас хорошая кожа, ничего маскировать не надо, давайте ограничимся тональным флюидом под ее цвет, слегка подчеркнем скулы персиковыми румянами и…
Безучастно дослушав оживленный монолог Нины, Виктория снова сказала «да».
– Замечательно. Вы будете выглядеть потрясающе, – прощебетала моя жена.
Она действительно любила свою работу, и на ее лице появилось выражение блаженства. Нина не раз признавалась мне, что больше всего ей нравятся именно такие клиентки – полностью доверяющиеся мастеру, то есть ей. Эта девушка, правда, была какой-то угрюмой, но дружить им было и необязательно. Да и то, что она мало говорила, было, пожалуй, к лучшему – с ее-то жутковатым голосом.
Сколько прошло времени, не знаю. Нина порхала вокруг сидевшей прямо и почти неподвижно Виктории. Мелькали кисти, пуховки, еще какие-то мелкие щеточки. Все это – в полной тишине.
Наконец моя жена слегка отстранилась, чтобы полюбоваться результатом. Вновь подошла, слегка растерла что-то спонжем на щеке девушки, вручила ей большое зеркало и изрекла:
– Оцените!
Клиентка вгляделась в свое изображение, и ее губы наконец растянулись в улыбке. Но уже через пару мгновений на Нину устремился все тот же холодный, суровый даже, взгляд. Впрочем, роковой красотке, которую сделала из Виктории моя жена, и это выражение лица вполне шло.
– Благодарю вас. Именно то, что надо, – изрекла девушка.
– Очень рада. На… м-м… годовщине вы будете самой красивой.
Воодушевленная, Нина открыла рот, чтобы все-таки уточнить, о какой годовщине речь, но в эту секунду клиентка произнесла:
– Можно мне стакан воды?
– О, конечно. Секундочку.
Нина удалилась на кухню.
– Я забыла спросить, как вы меня нашли! Мне важно понять, какой канал работает лучше всего: «ВКонтакте», Instagram, сарафанное радио…
Меня иногда раздражала привычка жены сначала уйти в другое помещение, а потом что-то кричать тебе оттуда. Но она не любила ждать даже полминуты – всегда начинала вещать именно в тот момент, когда оформится мысль.
Виктория ответила тихо, и ее голос как раз заглушила льющаяся из кулера вода. Вернувшись в комнату, Нина переспросила.
– Я вас помню, – повторила девушка.
– Правда? Мы знакомы? – озадаченно отозвалась Нина, протягивая ей наполненный стакан. – Простите, я что-то совсем. Когда же..?
– Очень давно.
Виктория сидела к моей жене вполоборота, завесившись своими мышиными волосами. В момент, когда она принимала стакан, не глядя на Нину, у моей жены возникло странное ощущение. Это нельзя было назвать плохим предчувствием – просто вдруг стало до дрожи неприятно и как-то скользко. Нечто странное было в этой гостье – и дело было не только в немногословности и неприятном голосе. Какие-то тревожные сигналы улавливало подсознание.
Вместо того чтобы поднести стакан к губам, девушка вдруг вылила немного воды в подставленную ковшиком ладонь и провела ею по свеженакрашенному лицу.
– Что вы делаете, зачем?! – ахнула Нина.
И тогда Виктория начала поворачиваться к ней.
Моя жена набрала воздуха в легкие, чтобы закричать, но из горла вырвался какой-то хрип.
Дело было не в размазанном макияже. Бесцветные, уныло повисшие волосы девушки обрамляли лицо мертвеца. На нем остались лишь жалкие клочки кожи, и те почерневшие, из-под них виднелись кости. Глазницы были пустыми, а из-за обнажившихся зубов казалось, что череп улыбается. Или не казалось?
Как в замедленной съемке, пятясь к двери и продолжая хрипеть, Нина наблюдала, как эта жуткая дыра на месте рта меняет форму. Труп действительно усмехался. А потом из его глубин исторгся голос:
– Жаль, что ты меня не узнала.
Когда труп поднялся и медленно двинулся к Нине, изображение стало гаснуть. Вместо того чтобы спасаться, моя бедная жена упала в обморок.
***
Первым, что я услышал при пробуждении, было мое сердцебиение. Нина, где Нина?! И где я?!
Казалось, я вынырнул не из сна, а из другой реальности. Несколько секунд я смотрел в стену распахнутыми глазами, пока в голове восстанавливалась цепочка событий, происходивших в этой. Нины нет. Я отрубился в кресле. Я здесь один – и вообще, я теперь один.
Потянулся к телефону, чтобы проверить время, и застонал от боли в затекшем теле. Четыре утра. Голова и веки были тяжелыми, во рту остался противный привкус. Я поковылял на затекших ногах к дивану, чтобы подремать еще несколько часов. По пути пнул пустую банку из-под вчерашнего пива.
Я пытался задремать полчаса, но безуспешно. Стоило мне закрыть глаза, лицо трупа всплывало, после, точно дразнясь, тонуло в темном мареве и показывалось вновь. И ухмылялось, оно ухмылялось еще жутче, чем в моем кошмаре. В конце концов я со стоном слез с мятного дивана и поплелся в ванную.
Хотел было дать себе зарок больше не пить перед сном, но… теперь все стало таким зыбким. Никому и ничему нельзя было верить, даже себе.
***
За последние дни, несмотря на свои привычки и принципы, я дважды опоздал на работу. Никаких важных дел утром у меня, разумеется, не было, как и долгого здорового сна. Просто я не видел ни в чем смысла и практически не смотрел на время.
Какая разница, когда я переступлю порог завода, если уже все пошло кувырком? Изменится ли что-то принципиально, если мой рабочий день начнется в девять пятнадцать вместо девяти ноль ноль? Повернется ли жизнь вспять, как мне того хочется, если я буду действовать так же, как раньше, когда Нина была рядом?
Казалось недоразумением уже то, что завод по-прежнему работал, детали мастерились, люди общались друг с другом и хлебали суп в столовой на перерыве. Ходили маршрутки, ездили автомобили, жарило летнее солнце. Небо не обрушилось на землю. А время шло, отсчитывая все больше дней с момента, когда все так резко переменилось.
Нина не была для меня просто женой. Просто женщиной, которая имела законное право на мои время, деньги и тело, одной из тех, о ком мои приятели, морщась, говорили в пивнушке: «Опять названивает, достала» или «В выходные не могу, обещал ей, блин, обои поклеить». В таких отношениях я и смысла не видел.
Мы с Ниной были друзьями, соратниками, иногда собутыльниками. С ней можно было как обсудить важное и наболевшее, так и поржать до колик над тупым фильмом. С ней было одинаково хорошо как дома на диване, так и в ночном клубе. Как на тусовке у приятелей, так и на премьере в театре. Везде она была к месту, от всего получала удовольствие, и нельзя было устоять от того, чтобы погреться в лучах ее вечного оптимизма.
Думаю, если бы не я, поклонники всегда осаждали бы ее – я не раз ловил заинтересованные, а иногда и голодные, взгляды других мужчин в сторону Нины, когда мы выходили «в свет». А вот она их, казалось, не замечала.
В верности жены я никогда не сомневался – это было бы попросту глупо. Не только потому, что мы проводили вместе максимум свободного времени. Я знал: это не в ее характере. Она не смогла бы меня предать, и все тут.
Теперь, после ее смерти, я вспоминал о Нине только хорошее, хотя, как и любой человек, идеалом она не была. Мы иногда ссорились, она бесила меня – и я ее тоже. Она бывала вспыльчивой на пустом месте. Готовке ужина в любом случае предпочла бы хобби, а у нее их было немало. Порой я возвращался домой усталый и проголодавшийся позже нее, а жена встречала меня с пустыми кастрюлями, но горящими глазами и радостным «посмотри, какую обложку для блокнота я сделала», – и это, мягко говоря, не вызывало у меня восторга.
Но сейчас я бы лучше миллион раз сам приготовил нам ужин и сто тысяч раз попал под обстрел ее эмоций, чем потерял ее. Жаль, что выбора передо мной никто не поставил. Сейчас у меня оставался единственный способ не отпускать ее окончательно – разобраться в том, что с ней произошло. На правоохранителей я уже не надеялся: не найдя оснований для возбуждения уголовного дела, они, похоже, расслабились. А я вертел мысли о случившемся так и сяк, ответов не находил, четкого плана действий по их получению пока не имел, но и сдаваться не планировал.
Свидетелей трагедии найти не удалось. Никаких камер в нашем дворе и вблизи него, как назло, не было (по всему городу уже их понаставили, но там, где надо, ни единой!). Еще недавно я радовался тому, что двор более или менее очистился от машин – в последние годы персонально для жильцов сделали отдельную парковку с другой стороны от дома и чуть подальше. Но раньше, когда все кто ни попадя заезжали во двор именно там, куда выходили балконы, был бы шанс, что в какой-нибудь из машин сработает видеорегистратор.
Криков, звуков борьбы и прочего никто не слышал – по крайней мере среди тех, кого опросила полиция. Большинство соседей, как и я, были на работе, когда погибла Нина. На балконе нашего этажа никого из них в тот момент не было, что неудивительно. Через общий балкон ходили люди с нижних этажей, которые не пользовались лифтом, а остальные – лишь в том случае, если лифты ломались и приходилось спускаться по лестнице. Стоять на общем балконе просто так было не принято – в наших квартирах имелись свои.
Мы жили на восьмом этаже. Мне трудно было представить, что заставило Нину при обоих работающих лифтах выйти на этот балкон, а потом еще перегнуться через перила. В то, что все это произошло случайно, верилось с огромным трудом.
Когда меня спросили, были ли у нее враги, я с уверенностью ответил, что не было. Вряд ли ее все обожали, но людей, с которыми не хочется общаться, обычно просто игнорируют, а не скидывают с высоты. Профессиональная зависть? Озлобленная визажистка салона, любимый клиент которой переметнулся к Нине («Не доставайся же ты никому!»)? Несмотря на всю печальность ситуации, подумав об этом, я даже ухмыльнулся. Захотелось поделиться своей прекрасной догадкой с Ниной и посмеяться вместе – я лелеял эту мысль пару секунд, пока не вернулся с небес на землю.
Еще меня спрашивали, не была ли Нина странной или нервной в последнее время. Может, меня что-то удивило или насторожило в ее поведении? На этот вопрос я тоже ответил отрицательно. Хотя потом, уже в день похорон, припомнил один эпизод, который в итоге счел не имеющим отношения к делу.
За неделю до своей смерти Нина впервые на моей памяти кричала во сне. Я даже слова различил. Немедленно разбудил ее, обнял. Она смотрела на меня ошалевшими глазами секунды три, потом начала расслабляться, улыбнулась.
– Ой. Чего не спишь, Илюш?
– Ты так орала, попробуй тут поспи. Что тебе приснилось – лох-несское чудовище?
– Почему ты так решил?
– Ты металась и кричала: «Оно там, в воде!».
Нина нахмурилась, вроде бы припоминая.
– Не знаю. Уже ускользает… по-моему, кто-то отобрал у меня сумку со всеми документами и бросил в реку. Да, точно, это была сумка. Не «оно», а «она». Бр-р, отвратительно.
Как я уже говорил, мы были вместе долго, поэтому я отлично изучил ее мимику и неплохо различал интонации. И в тот раз мне показалось, что Нина что-то скрывает. Я даже напрягся. С другой стороны, успокоил себя я, это ведь только сон. Может, Нина видела в нем мое изуродованное тело и не захотела меня расстраивать. О таком не слишком приятно говорить и слышать, да и незачем.
Вскоре мы оба снова уснули, а наутро я уже забыл о своих минутных подозрениях. Если бы не начал специально копаться в памяти, никогда бы и не вспомнил.
***
На работе день проходил как обычно – за исключением того, что в его середине меня стало сильно клонить в сон. Как раз подошло время перерыва.
Раньше я вышел бы прошвырнуться, чтобы развеять это состояние, но сейчас не хотелось. Я несколько дней как наплевал на условности, да и неизвестно было, ждет ли меня хоть сколько-нибудь качественный сон ночью, так что я решил подремать прямо в помещении. Все ушли на обед и должны были вернуться только через час, а у меня все равно не было аппетита.
Я положил себе под голову толстый блокнот в твердой, но «дутой» и оттого не жесткой обложке и заснул за столом, даже не поставив себе будильник на телефоне.
Сначала была просто блаженная пустота – без боли, тоски и терзающих вопросов. Я пробыл бы в ней подольше, но сквозь дрему уже слышал чьи-то голоса. Видимо, мой час истекал, и коллеги начали подтягиваться обратно. На самом краю сна, перед тем как открыть глаза, я на пару секунд увидел ее.
Нина была во всем белом и с распущенными волосами, как тогда, в зеркале. Больше я ничего разглядеть не успел. Но услышал ее испуганный голос: «Пожалуйста, мне так плохо!».
Она исчезла так же стремительно, как появилась. Вскинув голову, я обнаружил, что она раскалывается, а во рту мерзко пересохло.
– Ты как? – сочувственно обратился ко мне начальник отдела (он, как и остальные, был в курсе моей ситуации).
– Нормально, – проронил я, тупо уставившись в погасший монитор компьютера.
– Илья, шел бы ты домой. Все равно в таком состоянии работать не выйдет. Я тебя отпускаю.
– Спасибо, я подумаю.
Домой я не спешил – меня там никто не ждал, а снова лечь спать переставало казаться разумной идеей. Оставаться на работе не тянуло тоже. В конце концов, не без труда пошевелив мозгами, я пришел к выводу, что пора воспользоваться маминым предложением – провести у нее по крайней мере вечер. Больше никого я видеть не хотел.
Она освобождалась со своей работы на пару часов раньше меня. Я нашел компромисс с самим собой: отпросился у начальника на конец рабочего дня и написал маме.
Через два с половиной часа или около того я уже сидел в ее маленькой квартире на окраине, а она, очень довольная моим визитом, подносила мне то одно, то другое лакомство, пока я не пожаловался, что сейчас лопну. Я и ел-то только из уважения к ней, практически не ощущая вкуса.
– Ну что? ОНА не являлась? – осведомилась мама с легкой опаской.
– М-м, нет.
– А? Ты замешкался.
– Потому что жую мармелад. Нет, Нина не появлялась.
– Вот и очень хорошо. Я никому не отдам своего сыночка. Тебе еще за могилкой матери ухаживать.
– Боже, перестань, ты-то куда собралась?
– Я о далеком будущем! Все-все, молчу… Останешься сегодня у меня?
В голосе мамы звучала такая надежда, что я не мог ее разочаровать. Да и домой по-прежнему не хотелось.
– Останусь.
– Прекрасно, – просияла она. – Можем сыграть в карты.
– Почему бы нет, – согласился я.
Мама с юности очень любила карты: и расклады, и игры – не на деньги, просто для удовольствия. С тех пор как они развелись с отцом, желающих разделить с ней этот досуг было мало. Мамины гадания меня обычно раздражали, к карточным играм же я в целом относился прохладно, но против того, чтобы составить ей компанию и немного отвлечься, не возражал.
В этом было что-то детское и инфантильное, однако рядом с мамой мне стало легче. Сидя возле нее, я ощущал, что сейчас ничего плохого произойти не может. И вообще, самое ужасное я уже пережил, что теперь выбьет меня из колеи? Странные сны? Я вас умоляю. Даже призрак Нины в зеркале и то не так страшен по сравнению с самим фактом ее смерти. Да и был ли призрак?..
– Напомни мне дать тебе с собой травяную подушку. Она удобная, и на ней снится только хорошее, – заявила мама, когда мы закончили пятую по счету партию.
Я представил, как отправлюсь с подушкой в офис, и мне подумалось, что там никто уже не удивится. Отпираться не стал.
Перед сном, умывшись и вытерев лицо, я услышал, как мама коротко вскрикнула, и все стихло. Бросив полотенце на стиральную машинку, я поспешил в комнату.
– Я видела чью-то тень вот там, – она испуганно посмотрела на меня и ткнула пальцем в сторону стены. – Тень мелькнула и пропала. По-моему, женская.
– Ты себя накрутила, – я погладил маму по спине.
– Илюша, мне не по себе. Чего оно от нас хочет?
Мне не понравилось ни это «оно», ни претензия в мамином тоне. Возникло иррациональное ощущение, что она принижает именно Нину.
Мама всегда слегка недолюбливала мою жену – думаю, и сама не смогла бы объяснить за что – и теперь будто спешила вырезать из нашей жизни все связанное с ней. Даже не упоминала о ней почти. Можно подумать, если не говорить о Нине, я забуду, что овдовел.
– «Оно» ничего от нас не хочет. Мы оба просто на нервах. Я потерял жену, а ты побывала на похоронах, – резковато отозвался я.
– Дело не в похоронах! Я действительно переживаю – за тебя. Знаю, как ты ее любил. Хотя… прости меня, она этого не заслужила.
Мама глянула на меня с вызовом. Я его принял.
– Что-что ты сказала о Нине?
– Она не заслужила твоей любви, вот что я думаю. Изображала хорошую, а сама так с тобой поступила. Какой эгоизм! Она прекрасно знала, что серьезно это ударит только по тебе. У нее же нет родителей.
От возмущения я даже не мог подобрать слова.
– Ты, – наконец хрипло выдавил из себя я, – тоже думаешь, что Нина покончила с собой?
– Ну а что, по-твоему, с ней случилось? Нина, не взяв ключей, вышла на балкон, и именно в этот момент у нее, здоровой молодой женщины, закружилась голова, и она, падая, умудрилась перемахнуть через перила?
– А тебя не смущает, что в нашей квартире тоже есть балкон, причем незастекленный? Ей и на лестничную клетку выходить не требовалось! Как она на общем оказалась?
– Балкон, конечно, давно надо застеклить, деньгами я тебе помогу. И – даже предполагать не хочу, что там было у нее в голове. И то, что она оказалась на общем, не доказывает, что она не сбросилась сама.
– Но доказывает, что обстоятельства сложились нерядовые!
– Не знаю. Извини меня, сынок, но Нина была какой-то странной. Вроде вся такая открытая, как на ладони, а приглядишься – нет, себе на уме. И эгоистичная. Я честно старалась ее полюбить, но не смогу простить за то, что она причинила тебе боль. А теперь еще и является к тебе, не дает спокойно жить!