Пролог
Ника
Мама говорила ей: «всё будет хорошо». Не будет. Не после того вечера, когда ей было девятнадцать. Наверное, уже никогда.
Ника тушит свет – вместо свечей на праздничном торте и морщится, когда Светка гремит в своей комнате игрушками. Ей не хочется смотреть на её лицо. Ни утром, ни днём, ни вечером. В ней она видит его отражение: в голубых ярких глазах, носе картошкой и в мелких тёмных кудряшках.
Ей тяжело касаться дочери.
Доктор говорит, что это нормально, что это пройдёт.
Не проходит уже почти пять лет.
Нике исполнилось двадцать четыре сегодня. Тринадцатое сентября. Что может быть веселее, чем день рождения в пятницу тринадцатого. И провела она его на работе, стоя у кассы в магазине разливных напитков, под хохот весёлых ребят, недавно вылетевших из родительского гнезда, и разговоры пьяных работяг, стремящихся заглушить взрослые проблемы литром – другим «светлого нефильтрованного». Ох, если бы всё топилось в алкоголе. К сожалению, градус вопросы не решает, лишь усугубляет, отправляя здравый смысл на дно пластиковой тары до следующего рассвета, убитого очередным похмельем.
Мама говорила: «какой аборт, мы справимся, возьми академ». И она её послушалась, хотя черта с два они справлялись.
Валентине Ивановне стукнуло пятьдесят шесть, у неё проблемы с сердцем. Едва ли она способна помочь дочери с маленьким ребёнком. Едва ли может оплачивать визиты к психотерапевту дважды в неделю. Ника пропускает их уже четвёртый месяц.
Свистит старый чайник из нержавейки, она морщится, поднимаясь со стула, идёт выключать. Плита вычищена и блестит – мама заходила с утра остаться с внучкой, пока дочь впахивает на работе. Скоро и на это нельзя будет рассчитывать. Врачи говорят: всё сложно. На той неделе Ника выложила восемь тысяч за обследования. Результаты не утешали.
Скрипит дверь, Светка проходит тихонько в гостиную, точно это и не её дом вовсе. Ника скользит по ней равнодушным взглядом, наливает себе чёрный сладкий чай.
– Мам, завтра бабушка ведёт в сад? – спрашивает осторожно она, помня о переменчивости материнского настроения. Ника ведёт плечом и прикрывает веки.
– Ага, иди спать.
– Мам, – шепчет Светка, теребя край короткой облинявшей футболки, когда-то имевшей яркий зелёный цвет.
– Чего? – раздраженно говорит Ника, сожалея, что не закрылась сразу в комнате.
– С днём рождения.
Шуршит бумага, девочка тянет тетрадный лист с ярким рисунком. А ей пусто. Так пусто, что выть бы лютым волком. Внутри неё нет той любви, о которой пишут стихи. Она выгорела, выцвела до чёрно-белого альбома со старыми фото из девяностых. И таблетки не помогают.
– Иди спать, – выдыхает она устало, принимая подарок. Светка неловко улыбается, убегает, видимо, обрадовавшись даже такой малости.
Если подумать, раньше было куда хуже: Ника срывалась, не контролируя себя, могла днями не подходить к детской кроватке, не брать её на руки. Сейчас… сейчас есть лишь равнодушие. Может, она неправильная. Может, эмоциональный инвалид. Чёрт его знает.
Мама смотрит с осуждением, разговаривает, повторяя, как мантру: «всё будет хорошо».
Не будет. Мамочка, не будет ничего хорошо.
Есть кредит в банке на их однушку, пока живут у мамы и сдают ту за гроши, бешеные проценты и хреновая работа. Есть Андрей, который так и не сел. Суд решил, что он невиновен. Что она сама согласилась. Смешно. Ей хотелось хохотать от постановления. До икоты и сорванной в истерике глотки. Это потом она узнала, что папа – её папочка взял его деньги. Взял и не постеснялся поддержать лживую версию произошедшего, ей рот заткнуть. Мама с ним тогда и разошлась, не стерпев. Наконец-то. Тридцать лет терпела. Но решилась как-то поздно.
Ника потёрла воспалённые веки и глотнула горячий чай. Ничего не почувствовала. Совсем как вчера, дав согласие на предложение Дениса. Не руки и сердца, к счастью. С таким, как он, лучше не иметь близких отношений. Вообще никаких отношений не иметь.
Они появились по всему миру с года два назад, и существующий порядок изменился. Люди даже не поняли, когда такие, как он, заняли руководящие посты везде, куда смогли дотянуться. Кто-то называл их вампирами, кто-то заражёнными. Неважно, какого название, суть не меняется. Они опасны. Смертельно опасны.
– Ты хорошо подумала? – улыбается он, растянув пухлые губы.
Она прячет глаза, глянув на носки изношенных туфель, кивает.
– Знаешь, он не сядет, – говорит Ден, лениво растягивая слова. Ей в нос ударяет терпкий запах табачного дыма.
Ника поднимает на него безжизненный взгляд, оглядывает рубашку без складок и чёрные брюки, волосы, аккуратно уложенные, задерживается на тёмной радужке. Казалось, прямо поверх неё выскоблена стоимость его услуг. Как будто бы есть что-то, что она не смогла бы отдать за крах жизни Смирнова. Ей в самом деле насрать, какой будет цена. Хоть душа. Пусть забирает, она ей не нужна. Не после того, как измазалась в ртути, что уже течёт по венам вместо алой крови.
– Знаю.
Ден щурится, стучит подушечками пальцев по барной стойке.
– Подпиши здесь, – не просит, приказывает он коротко, великодушно придвигая к ней контракт, а другой рукой тушит сигарету.
Ника подписывает, вероятно, последний договор в своей жизни.
– Умница.
Она сглатывает ставшую густой слюну, что кислит на языке привкусом безысходности, и отворачивается, выходя за дверь. Та закрывается с хлопком, отрезая «прошлое» от «настоящего», озвучивая итог принятого решения.
Андрея Смирнова находят следующим утром в его же чёрненьком «Audi». Автомобильная авария, передоз, мгновенная смерть. Так говорит симпатичная ведущая на новостном канале.
Лучше бы он мучился. Ника бы посмотрела.
Мама охает, скосив на неё взгляд, а она не может сдержать улыбки.
Тем же вечером пишет Ден. Он хочет получить то, что причитается. И она идёт. Одевает дочь, закалывает светлые волосы в строгий пучок, надевает единственное в гардеробе приличное платье и идёт.
Домофон открывается быстро после короткого гудка. В квартире на двенадцатом прибрано и просторно. Обставлено помещение в старинной манере, будто выставка дорогого антиквариата, а не трёшка в центре. Ника игнорирует незнакомых людей, пробираясь вглубь гостиной. Он сидит в кресле у балкона, облокотившись на подлокотник, и выглядит как обычный мужчина, расслабленный бокалом – вторым виски со льдом. Но ей известно, что случится. Всегда случается: так или иначе.
– Ден, познакомься, Света, – представляет их она, ощущая волнение. Ей чудилось: она готова. Она сможет.
Но что-то идёт не так: когда мужская ладонь ложится на макушку ребёнка, когда его глаза наливаются багряным, когда Светка оборачивается на неё, смотря с непониманием.
Может быть, «что-то не так» случилось куда раньше. Когда она повстречала его. Или, когда решила, что сможет избавиться от пустоты после смерти Смирнова. Или, когда посчитала, что в её сердце нет места для дочери.
Она не помнит, как сжимает столовый нож и вонзает в широкую грудь. Не помнит, как хватает на руки Светку окровавленными руками и мчится прочь из этого места, пропитанного смертью и запахом металла. И, лишь выбежав из подъезда, оборачивается посмотреть вверх – на застеклённый панорамный балкон. Ден машет ей вполне живой и здоровый. Вибрирует телефон. Ника нервно смотрит на экран, едва удерживая дочь.
«Мы заключили контракт, Ника. Ты мне должна куда больше, чем душу».
Она должна ему её.
Глава 1
Ника
Такси несёт их по ночному городу, она прижимает к себе Светку так, будто от этого зависят их жизни.
Он просто отпустил, дал сбежать. Чего ради? Чтобы поиграться? Ника не знает, но обязательно разберётся позже. Ведь у неё не выйдет забыть. На ней теперь висят обязательства хлеще долга за невыплаченную ипотеку. А ведь недавно думалось: куда уж хуже? Всегда есть куда. И, если вам кажется, что всё паршиво, следует поразмыслить над этим ещё раз прежде, чем заключать сомнительную сделку.
Она оборачивается к дочери, перебирает тёмные кудряшки и едва сдерживает слёзы. Малышка слишком спокойна для той, кто с полчаса назад увидел заражённого воплоти. Не плачет, не жалуется. Смотрит лишь на собственные пальцы, теребя подол лёгкого платьица. Нике от этого тошно. Не должен ребёнок скрывать эмоции, не должен принимать произошедшее так легко. Слишком легко для той, кто был на волосок от смерти.
Она не уточняла, зачем Дену нужна её дочь, считала, что ей знать не нужно. Считала, так будет проще забыть или забыться. Может, и было бы. Может… если б она не нанесла ему ножевое прежде, чем скрыться за порогом апартаментов.
Чем обернется нарушение контракта? Кто его знает. Но она не собирается ждать, когда голодный пёс сцепит на её горле ощеренную пасть.
– Мам, а что это был за дядя? Он мне не понравился, – наконец, выдаёт Светка, поднимая на неё голубые глаза.
Ника не знает, что сказать. Потому что продала собственного ребёнка монстру за месть, которая того явно не стоила. Тогда ей казалось, что цена не может быть слишком высока, что она отдаст всё что угодно (и даже больше), лишь бы Смирнов оказался в преисподней, раз уж правосудие его не покарало. Но легче не стало. Бездна в районе сердца не уменьшилась, не перестала зудеть застарелым, но так и незажившим шрамом.
Почему материнский инстинкт не сработал раньше? Например, когда она выводила уверенным почерком свое имя под печатным текстом. Или, когда впервые подошла к кроватке? Когда, чёрт возьми, всё пошло не так?
– Мамин знакомый, малыш. Мы его больше не увидим, – отвечает она, уверенная в обратном. Он найдёт их, не спустит с рук выходку.
Серебристая «KIA» останавливается у серой пятиэтажки, Ника коротко благодарит водителя и выходит из такси. Светка больше ничего не спрашивает, идёт позади послушно, изредка зевая. Ника вспоминает, что дочь не ложилась этой ночью спать.
Дверь открывается со второго поворота ключа, но мама их не встречает. А ведь должна, ведь толком она ей ничего не объяснила, уезжая около одиннадцати вечера. Странным было и то, что Валентина, обыкновенно крайне дотошная до деталей, не задала ни единого вопроса. Ника понимает это только сейчас, когда, вероятно, уже поздно.
– Свет, подожди здесь, хорошо? – просит она, сжимая ладошки девочки в своих. – Я сейчас всё соберу, и мы поедем к тёте Марине в гости. Ладно? Ты же любишь тётю Марину, – голос её дрожит от волнения. Её тошнит от мысли, что могло произойти с мамой. Мамочка. Пусть она будет в порядке. Только на этот раз. Пожалуйста.
Светка кивает и садится на табурет в прихожей, разглядывая носки цветастых кед. Ника скоро оглядывает мамину двушку: признаков взлома не видно, вещи на своих местах. Скорее всего, мама ушла сама.
Она набирает её номер дрожащими руками, что кажется, вот-вот телефон выпадет из трясущихся ладоней. Не выпадает. На том конце провода идут короткие гудки, затем играет знакомая мелодия. После раздаётся такой родной голос:
– Ника?
Она шумно выдыхает, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь прямо здесь, размазывая соль жидкую по лицу. И ощущает, как тугой узел в кишках исчезает.
– Мама! Где ты? Я не могу объяснить, но… мы должны уехать к Марине. Потом всё расскажу. Я должна тебя забрать. Скажи адрес, мы заедем на такси, – частит она, хоть дыхания едва ли хватает.
Мама смеётся добродушно, и по тону голоса Ника понимает, что она улыбается.
– Детка, я, конечно, слышала про предсвадебные волнения, но не до такой же степени. Успокойся. Я в больнице, Денис твой оплатил все счета, мне назначили операцию через неделю.
Дальше она ничего не слышит – сплошной шум на телеэкране во время помех. Он забрал маму. Вот почему отпустил, вот почему не отправил следом людей. Знал, что никуда беглянка не денется.
– Что? – давит из себя буквы, а те застревают в горле, став поперёк.
– Боже, милая, как прошло знакомство? Поздно, конечно, я переживала, но у него же работа такая. Прекрасный молодой человек, я рада за тебя. Наконец, занялась личной жизнью. И у Светы будет папа.
Ника сглатывает подступившую горькую желчь и шепчет тихое:
– Да.
– Что «да»? Как прошло? Он понравился Свете? – Ника чувствует, насколько ей не хватает дыхания, словно кислород выкачали из легких и заменили его на углекислый газ. Весь разом. – Ника?
– Хорошо прошло, мам, – слетает с губ почти на автомате, она слышит, как механически звучит её голос.
Светка, видимо, устав сидеть на одном месте, подходит и дёргает её за подол.
– Мам, ты скоро?
Она не знает, что ей сказать, ведь «скоро» равно «никогда».
***
Стрелки настенных часов указывают ровно пять сорок утра. Ника трёт виски и жалеет, что не может опрокинуть бокал – другой белого сухого. Ден прислал ей короткое смс с местом встречи, и она пока не знает, собирается ли идти. Как будто ей дали выбор. Как будто есть что-то, что может их спасти.
Светка сопит рядом на диване, свернувшись калачиком под пледом, а в ванной копает лоток их возрастной кот Имбирь. Он утробно урчит после, запрыгивая ей на колени, Ника погружает пальцы в мягкую густую шерсть.
У неё нет вариантов. Переезд, пожалуй, был глупой затеей. Что ему стоит отыскать их с имеющимися связями? Не прошло бы и пары дней, как сбежавших вернули бы обратно. Мама пока в безопасности, но, кто знает, надолго ли. До очередного отказа от обязательств? И как объяснить ей, что Денис – вовсе не добрый малый с солидным кошельком и заполненными до упора банковскими счетами. Для неё он является женихом дочери. Даже смешно. Только недавно она думала, что никогда не выйдет замуж. Выходит, всё же выйдет. Пусть и посмертно. Вряд ли Ден и вправду собрался окольцевать клиентку, нарушившую сделку. Ей в принципе непонятно, на кой ляд он разыграл весь этот спектакль. Мог просто отправить людей, а не строить непонятные планы.
Даже удивляет, насколько просто мама приняла в семью заражённого. Их боялись, восхваляли, порицали, ненавидели, обожали. Но никто и никогда не хотел бы связать с таким свою жизнь. Слишком много «но». Они возникли из ниоткуда. Ходили разные теории в интернете, поиском чего Ника и занялась, погрузившись в гугл с головой. Ранее её не то чтобы подобное не интересовало, пожалуй, было не до того, чтоб шерстить форумы. Работа, дом, ребенок, больницы. И всё по новой.
Говорили, что это результат неудачного эксперимента, говорили, что новые таблетки от рака сработали как-то не так… Много чего говорили. Но никто не знал правды. Вернее, те, кто знал, держали рты на замке.
Речь не о книжных вампирах, глотающих кровь литрами. Вовсе нет. Эти существа питались эмоциями, пожирали их, пока от человека не оставалась лишь пустая оболочка.
Ника думала, что с неё нечего взять. До недавних пор. Нет, её не заполнила огромная необъятная любовь к дочери разом, прорвав плотину, не делась никуда и пустота. Склеп в её душе лишь немного приоткрыли, впустив туда свежий воздух. Но и это уже прорыв. Так бы сказал лечащий врач. Врач, вообще, много чего говорил. Да всё без толку.
Последняя статья сообщала о том, что собственных чувств заражённые не имели, зато с лихвой компенсировали это поглощением чужих. То-то и оно, что в последний год люди в метро больше напоминали восковых безразличных ко всему кукол. И правительство ничего с этим поделать не могло. Из-за разросшегося влияния вампиров, из-за их связей, денег, да много из-за чего. Они залезли в верхушку в первую очередь. Таким темпом вскоре город станет похож на накрытый к обеду праздничный стол. Если, конечно, уже «не».
Её мучает мигрень, Ника идёт к кухонному шкафчику и достаёт знакомую упаковку обезболивающих таблеток. Глотает сразу две, чтоб наверняка. Вода течёт в горло, но не увлажняет. Его дерёт от сухости, будто при болезни ангиной. Будто высыпали в рот сотни маленьких осколков от хрустальной вазы, которую мама разбила на той неделе.
До встречи остаётся ещё шесть часов или около того, ей нужно хоть немного поспать. Светка останется с добродушной соседкой – старушкой Лилией, так ей будет хотя бы чуточку легче держать себя в руках. Ей страшно так, как давно уже не было. Страшно до тремора в острых коленках и учащённого сердцебиения где-то в висках.
Хуже того: короткий беспокойный сон, где Ден насмешливо смотрит на неё своими тёмными глазами, не помогает. Совсем. Она просыпается вся в поту, ощущая, как мерзко липнет к телу мокрая футболка с истёртым логотипом малоизвестной фирмы трикотажа.
Лилия Александровна забирает Светку в половину десятого. Охает, причитая о том, что девочке следует прикупить новые вещи, смотря на штанишки, из которых та явно выросла. Ника не спорит и обещает забрать дочь, как освободится.
– А с Валей что? – спрашивает старушка, заправляя за ухо седую прядь.
– Операция у неё. Простите, что так внезапно. Я помогу потом с огородом, – натянуто улыбается Ника, не желая вдаваться в подробности о появлении «жениха».
– Так у вас ж денег нет! – бестактно удивляется Лилия Александровна, поглядывая то на Светку, то на неё. А она отводит стыдливо глаза. Денег у неё и вправду нет.
– Дачу продали, – придуманное наспех оправдание звучит, пожалуй, не совсем плохо. Несмотря на то, что дачи у них никогда не водилось. – Мама все равно не ездит, здоровье, сами понимаете.
Старушка кивает и, наконец, отстает. А Ника треплет Светку по макушке, выходит из подъезда и садится в такси. Автомобиль тормозит у совершенно другого адреса, не того, где они были вчера. Из чего она делает вывод, что апартаменты не были личным жильём Дена.
На входе её встречает деловой мужчина в костюме. Он придирчиво оглядывает растянутое худи, кожанку, джинсы с кедами и совершает звонок, после чего её все же пускает. К сожалению. Наверное, она бы даже обрадовалась, если б развернули, это дало бы какую-никакую, но отсрочку.
Отсрочки не будет. Она понимает это, когда секретарша открывает перед ней дверь в его кабинет. Ден поднимает на неё острый взгляд совсем как во сне, уголки его губ едут в стороны в кривой дежурной улыбке.
– Здравствуй, Вероника.
Помещение обставлено минималистично: кроме большого письменного стола и пары стеллажей там ничего и нет. Серые стены, тёмный паркет. Он вновь смотрит на документы, ставит размашистую подпись, закрывает толстую папку и отодвигает в сторону. Её циклит на его длинных пальцах, которые в следующую минуту могут сойтись удавкой на её шее. Нике хочется выть, лишь бы скорее это закончилось. Чего тянуть? От неспешности его движений сводит желудок, подталкивая скромный завтрак из овсянки и кофе к горлу. Но когда Ден переключает внимание на неё, становится только хуже. Его взгляд вонзает дюжину иголок в её тело, вгоняя самую крупную под рёбра – точно в сердце. Акупунктура даёт обратный эффект: вместо терапевтического – летальный. Так ей кажется, когда пульс замирает на миг, чтобы через секунду пуститься вскачь снова.
Он прокручивает ручку в пальцах прежде, чем вынести виновной приговор, но Ника не в зале суда. Не будет смягчающих или присяжных. Да и там ей с лёгкой руки выдали бы минимум «десятку» за соучастие в убийстве.
– И что мне с тобой делать? – спрашивает он, расслабленно откидываясь на спинку кресла. Она закусывает губу и молчит, потому что вряд ли от неё ждут ответа. – Ника, Ника, вот скажи: что непонятного было в моём вопросе о взвешенности решения?
Глаза замирают на синем галстуке, затем поднимаются к идеально выбритому лицу. Она шумно сглатывает. Сейчас его радужка карего цвета, но совсем недавно была иной. Она помнит багряные капилляры, заполнившие белок, точно линзы надел или загнал шприцом кровь прямо в яблоко. Жуткое зрелище.
– Я не могу, – говорит она, сжимая – разжимая кулаки. Ника уже решила, что будет сопротивляться. Но что ему мешает убрать своенравную девицу, как недавно устранил Смирнова?
– Тебе было плевать на дочь. Что изменилось? – в бархатистом голосе звучит интерес, как заметная фальшивая нота в мелодии. Он весь соткан из фальши: не поймёшь, где – какая эмоция, потому что их попросту нет.
Он сцепляет пальцы меж собой и роняет на руки подбородок.
– Не знаю. Не знаю, Ден. Я? – она и вправду не знает. Даже поставь он прямо здесь детектор лжи, вряд ли смогла бы ответить. Вероятно, реальная опасность спровоцировала дремавший материнский инстинкт. В тот момент она ощущала лишь одно: необходимость защитить своего ребёнка любым путём. Если бы потребовалось, она бы вцепилась зубами ему в глотку и не остановилась, пока не добралась до сонной артерии.
Интересно, вампиры могут умереть, если им вскрыть горло?
– Вот и я не знаю, какого чёрта ты натворила, – цедит он, в тоне проскальзывает заметное раздражение. Его видно даже поверх ледяного безразличия. – Мне была нужна лишь твоя дочь. Она бы получила финансовое обеспечение в будущем, а ты свою месть. Как, кстати, чувствуется? Приятно? – он усмехается, пустота внутри неё протестующе собирается в тугой ком где-то в районе солнечного сплетения.
То, о чём он говорит, сбивает с толку. Деньги, будущее Светки? Она не верит. Заражённые не стесняются выбирать себе жертв, и у некоторых вкус особо извращённый, ведь эмоции детей самые яркие. Некто на форуме даже сравнивал их с дозой забористой травки.
– Я думала… станет легче, – говорит она, упуская первую часть речи. А Ден понимающе усмехается, подпирая щёку ладонью.
– Все так считают, но, думаю, теперь ты знаешь, что они ошибаются, – тянет он, прикрывая веки. Густые ресницы отбрасывают на загорелую кожу тень. И только сейчас она понимает, какой диссонанс испытывает, видя у вампира загар. Всё же продукты киноиндустрии сделали своё дело.
– Что за история со свадьбой? Зачем тебе мама? – смелеет Ника и хмурится, пока ждёт ответ. А он не торопится, улыбается задумчиво и лишь после долгих нескольких секунд поднимает взгляд.
– Я же говорил: ты натворила дел, – будто бы это хоть что-то объясняет. Ден закатывает глаза и, откинувшись в кресле, разжёвывает: – Ты, дорогуша, пырнула меня ножом. Прилюдно. Информация дошла до верхов. Как думаешь, что они хотят сделать с тобой, с вами за открытое нападение?
Он наблюдает, как она замирает с широко открытыми глазами. Ей кажется, что мужчина может услышать бешеное биение сердца. Оно сходит с ума, колотится в горле, не утихает.
– Отпустить? – шепчет она, осознавая, как глупо звучит. Голос срывается на последних буквах, точно ей опустили бетонную могильную плиту прямо на грудь.
Ден щурится, ухмыляется совсем невесело. Его окутывает аура силы, она почти физически ощутима грузом на хрупких плечах. Ей всё тяжелее находиться с ним в одном помещении. Хочется сбежать, да вот подошвы кед точно приклеились к полу, что не отодрать, как не старайся.
– Я заплачу, – выдавливает она, но вместо уверенности слышится мольба. Впрочем, чувствует она себя также паршиво, как, наверное, и выглядит. Жалко.
Он морщится, будто сожрал разом кислый лимон без сахара.
– Мне не требуются деньги, которых, кстати, у тебя и нет. Но, к твоему счастью, всё ещё нужна твоя дочь. А чтобы не возникло непредвиденных обстоятельств, ты будешь рядом с ней. И со мной, – сообщает, как режет, без намёка на возможную уступку.
– Зачем? – влага скапливается в уголках глаз, ей чудится, что еще немного, и она позорно разревётся. – Я не понимаю.
Желваки на его скулах дёргаются, видно, он крайне устал от их беседы. Ника замечает, насколько ему не нравится находиться рядом с ней.
– Ты не должна понимать, – спокойно отвечает он, поднимается с места и совершает звонок.
Ника скользит взглядом по широкой спине, стриженному затылку и уложенным тёмно-русым волосам. У неё дрожат руки.
– Я разве тебе это приказал, а, Илья? Что непонятного в: «быть на месте вовремя»? Чтоб стоял у входа через пять минут. Нет. Выполняй, – она ощущает, как меняется манера речи, когда он переключается на другого человека. Ей вовсе не нравится приказной тон. А ведь он и ей приказал, но точно уговаривал, не иначе.
Он поворачивается к ней лицом, не меняя жёсткого выражения.
– Спускайся. Тебя будет ждать мой человек. И чтоб не думала снова сбежать: Света в машине, – у неё краски сходят с лица, а искусанные от нервов губы сжимаются в тонкую полосу.
– Не смей, не смей угрожать мне жизнями мамы или дочери! – срывается она, ощущая, как саднит от напряжения горло.
Ден дёргает бровью и бросает краткое:
– О, Ника, я еще даже не начинал, – она едва держится, чтобы не закричать на него вновь. Но это ведь бесполезно, бессмысленно, как орать со скалы в воздух. Слова, которые не дадут ничего, кроме видимого и ложного облегчения. Временного.
Открывается позади дверь, когда он жмёт на кнопку.
– Уходи, – говорит, глядя, как она всё ещё стоит на месте недвижимой статуей, точно парализованная или калечная какая. – Проводите даму, – бросает он охране.
Ника приходит в себя, когда мужские ладони касаются плеч. Её как в ведро с дерьмом окунули. От шеи до лопаток бегут мурашки – стайкой ядовитых насекомых жалят кожу. Ден понимающе усмехается, глядя на её реакцию, ведь он, правда, понимает. От осознания этого становится совсем тошно.
– Я сама, – огрызается она, отталкивая чужие руки, и выходит из кабинета.
