«Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли?»
Б. Гребенщиков
Сон был ни к селу ни к городу. Жуткое пламя охватило конюшню, взбудораженные лошади вырывались наружу, ломая перегородки. Ветер разносил огонь, перебрасывал его на племенных жеребцов… Вспыхивали гривы, хвосты – огненные кометы метались по опушке, оглашая пространство тоскливым ржанием. А у него вдруг отказали все конечности и голова – он стоял, как бронзовый идол, смотрел на все это и не мог определиться. Выплыло из тьмы и закачалось перед глазами бледное личико Лиды Холодовой – уродливая маска какого-то погорелого театра. Что это с ней? Это точно сон?..
Судорога впилась в мышцу. Алексей Корчагин чуть не подпрыгнул, затряс ногой. Сон в руку? Скорее в ногу, так его растак… Он лежал, неловко извернувшись, в какой-то узкой расщелине. Острый камень упирался в бедро, «высверливая» в нем лунку. Все в порядке, боль отступала, и наваждение рассасывалось. Он уснул на пару минут, время детское: сорок минут пополуночи. Над головой – ночное небо, испещренное крапинками звезд, луна сияла, как прожектор. Четверо друзей окопались на склоне, усеянном обломками скал. За бруствером из крапчатого гранита тянулась каменистая тропа – она петляла по дну перевала, ныряла во тьму. Напротив – помпезные отроги Турочанского хребта, величавые скалы, расставленные в шахматном порядке, обрывистые, причудливые. Справа пропасть – лучше не смотреть, высота офигенная, но можно и взглянуть, чтобы избавиться от прилипчивой сонливости: Алексей подался вправо, перевалился через косогор. Картина открылась нереальная, даже ночью все видно, как днем. Под кручей распростерлась живописная долина. Предгорья сглаживались, за вьющейся змейкой Баратынкой виднелись шапки хвойного леса. А далее начинался родной Аргабаш – поселок городского типа, районный центр на северо-востоке Горного Алтая, равномерно разбросанный по всей долине. Пятнадцать тысяч душ, райский уголок, лучшее место на планете… А за городом поблескивало в лунном свете знаменитое озеро Алтын-Коль, вместилище идеально чистой пресной воды, излюбленное место паломничества туристов. Огромный водоем змеевидной формы, окруженный живописными горами – шириной до четырех километров, в длину – за семьдесят. В озеро втекали сотни ручейков и горных рек, а вытекала лишь одна – быстроходная Пия. Она неслась на север, через горы, напитывалась водами впадающих в нее потоков и через триста километров превращалась в великую сибирскую реку, насквозь прорезающую страну…
– Леха, ты чего там шуршишь? – прошептал Антон Вертковский, зарывшийся в соседнюю расщелину.
– В гранит решил отлить, – сострил Коптелый.
– Не спится что-то, пацаны, – шепнул Корчагин, ползком возвращаясь на место. – Дышу вот, наслаждаюсь…
– Ага, экология тут прикольная, – согласился Коптелый. – Хоть задышись…
– Не экология, а природа, – возразил рассудительный и начитанный Антон. – Экология – это там, где заводы и машины… Надоела, пацаны, эта ваша природа. Ненавижу ждать, сорок минут уже прошло. Все кости отлежал, всякая хрень в голову лезет. Это муторнее, чем одеяло в пододеяльник запихивать, блин…
За друзей Алексей был спокоен – будут ждать и день и ночь. Все свои, друг за друга горой, четыре мушкетера нервно курят со своим «один за всех…». Всем по двадцать три, неразлейвода еще со школы, сколько раз вытаскивали друг друга из неприятностей. Все остались в Аргабаше, никто не уехал за лучшей жизнью. Разве что сам Алексей пытался освоить премудрую науку управления народным хозяйством в Новосибирске, но проучился три семестра, ошалел от скуки, бросил, отслужил в Юрге и вернулся на историческую родину, зарекшись раз и навсегда расставаться с отчим домом. Зачем ему высшее образование? Был бы мозг, а знания и умения приложатся. Шура Коптелый (фамилия – лучше любого погоняла) – рябой, корноухий, вылитый гриб-сморчок, но жилистый, резкий, с толковой головой – работал автомехаником в Аргабаше и тоже не помышлял о лучшей доле. Антон Вертковский – здравомыслящий, подтянутый, армейку отслужил в Кремлевском полку (за что и заслужил логичную погремуху Фрунт), единственный женатый из всей компании – трудился в частной охранной фирме, неплохо зарабатывал. Вовка Струве – внешне нескладный, с рыбьим лицом и выпуклыми глазами, носил по жизни кличку Рыба и усердно пытался добиться успехов на ниве оптово-розничной торговли, являясь совладельцем мелкой посреднической конторы. И уже понимал, что коммерция – не его, лучше бы пошел в маститые писатели…
– Эй, пацаны, а Рыба-то где? – встрепенулся Алексей, обнаружив отсутствие товарища.
– Ну, ты сразил, Леха, – ухмыльнулся Антон. – На разведку пошел, ты же сам его отправил.
– Сон неудачный приснился – и память отшибло, – посочувствовал Коптелый. – Вспоминай, Леха, ты должен это сделать…
С памятью действительно творилось что-то неладное. И предчувствия были соответствующие. Но он гнал их из головы, старался не думать о неприятностях. Делай, что должен, и пошло оно все… Покатился камень, что-то чиркнуло, и гранитная глыба, заслонившая тропу, исторгла человеческое тело. Озаренное мерцанием, оно перепрыгнуло через канаву и уже карабкалось на склон – немного нескладное, но мобильное и достаточно устойчивое к колебаниям. Через минуту Вовка Струве, пыхтящий, как паровой котел, уже перевалился за косогор к друзьям.
– В натуре, Леха, они идут, не соврал твой доносчик… – зашептал он вдохновенно. – Трое их, навьюченные лошади, и Ракович, поганец, там точно за главного…
– Отлично, пацаны, подползаем, но чтобы не светиться. Сделаем этим гадам тюнинг с рестайлингом… Чего это у тебя, Коптелый? – он покосился на Шуру, который с плотоядным урчанием извлекал из заплечной сумки дубинку, оказавшуюся в лунном свете бейсбольной битой.
– Спецсредство, не видишь?
Сердце колотилось, как надорванное. Организм уже хапнул дозу адреналина. Значит, не пустой был звон… Алексей получил сигнал еще днем: шепнул бухгалтер его конторы, делая страшные глаза – мол, конюшенный работник Ракович проворачивает дела у работодателя за спиной. Причем темнил неоднократно – заимствует на ночь лошадок и что-то тащит на них за перевал. А Леха об этом ни слухом ни духом. А сегодня бухгалтер подслушал разговор Раковича по телефону, сделал выводы. Давно не нравился Алексею этот тип – смутный, без внятной биографии, молчун, себе на уме. Но с обязанностями справлялся, с лошадьми ладил, не поднималась рука избавиться от старательного работника. Ничего, мы еще посмотрим, что они там тащат – хотя он, кажется, догадывался…
От напряжения звенело в ушах. Друзья подползали к тропе, каждый выискивал себе укрытие. Ждали, подобравшись, помалкивали. Волнующий момент – еще не так азартно, но адреналин уже поступает…
– Жесткач, мля… – зачарованно вымолвил Коптелый. – Аж душа вибрирует, а еще ночь такая лунная, словно смотрит кто-то с неба… Слушай, Леха, а как узнать, есть ли бог?
– Умереть, блин, – буркнул Алексей. – Там и узнаешь. Шептало закрой, Коптелый, спать мешаешь…
Фыркали лошади, скрипели камни под ногами людей и копытами животных. Из-за глыбы, висящей над тропой, выбирался «караван». Лошади тащили мешки, переброшенные через крупы. Люди вели их за уздцы, то и дело сбиваясь с тропы, спотыкаясь, переругиваясь. Корчагин заскрипел зубами – он узнал лошадей из своего хозяйства: Бурана, Тихоню, каурую Метелицу – трехлетнюю смирную красавицу. А ведь еще терялся в догадках – почему у Метелицы все копыта сбиты, вроде не должны. А еще глаза такие грустные, бок ободран. Выходит, и сторожа в теме, иначе как бы они животных из конюшни выводили? Что же они делают, уроды?! Это ведь ездовые лошади – не упряжные, не тяжеловозные! Праведный гнев выбросил его из укрытия, когда люди и кони поравнялись с засадой. Возмущенно крича, он бросился в атаку – друзья за ним. Четверо парней слетели с горки и набросились на растерявшихся «караванщиков»! Те загорланили, бросили упряжь, заблестели в лунном свете ножи!
– Атас, братва!!! – надорванно голосил долговязый истерик. – Мочи их!!!
Шарахнулись, заржали кони. А противники уже схлестнулись. Не устоять вражинам, их меньше, да и дело у них заведомо неправое! Алексей отметил краем глаза, как Коптелый с восторженным воем перелетел через круп Бурана (циркач, блин), махнул бейсбольной битой. Звякнул «свинокоп», выпав из руки, завопила долговязая бестолочь. Мерцал перед глазами коренастый тип – практически бритый, в кожаной безрукавке, все предплечья исписаны «мастюхами»! Тот встал в хищную позу, ждал, перебрасывая нож из руки в руку. Алексей налетел, особо не планируя, знал, что получится. С такой-то злобой и чтобы не получилось?! Лезвие со свистом рассекло ночной воздух – действительно, какая экология, пардон, природа… Пригнулся, выбрасывая правое плечо, не до умных захватов и блоков – просто долбанул по корпусу, и крепыш полетел с тропы, совершив аварийную посадку в гуще каменной мелочи. Хер-рась! Долбанулся хребтиной, но нож не выпустил. А Леха развивал успех, подлетел, пинком выбил «свинокоп» из трясущейся руки, ушел от пятки, вознамерившейся проломить ему лодыжку, и рухнул всей массой на татуированного типа.
– В натуре, сука, падла… – хрипел тот, пытаясь вырваться из медвежьего захвата. Он запечатал Алексею по печени, отчего тот только разъярился и больше оппоненту спуску не давал. Он бил по небритой роже, по сверкающим глазам – бил до полного усвоения. Но вовремя остановился – убивать не стоило. «Контрабандист» хрипел, давясь обломками зубов, плевался кровью. Алексей скатился с него, схватил за шиворот и потащил на тропу, где бросил под ноги буланому Тихоне. Драка практически завершилась. Коптелый отбил бейсбольной битой долговязому весь ливер и как-то задумался, поигрывая свежеприобретенным ножом – не выпустить ли этому проходимцу все его двенадцать метров кишечника? Передумал, швырнул холодное оружие в пропасть и сверкнул белозубой улыбкой.
– А чё, я крут…
Лишь «вольнонаемный» Ракович не желал сдаваться. Он был скользкий, как рыба-угорь, верещал, как баба. Убегал от Вовки и Антона, метался по каменистой горке и голосил болотной выпью:
– Пацаны, вы что удумали, вы обалдели! Вас же уроют!!!
Но с точки зрения Вовки и Антона, их занятие было вполне достойным делом для пацанов. С сатанинским хохотом они носились за Раковичем, загоняли под козырек скалы, перебраться за который было трудно. Антон метнулся, чтобы схватить того за ноги, – не удалось, и Антон душевно треснулся грудиной. Ракович пятился на склон, из-под ног выскальзывали камешки, сыпалась глина. Он затравленно вертелся, выл на полную луну.
– Втетерь ему, Вован! – возмущенно выкрикнул Антон, и Ракович проморгал – Вовка Струве оттолкнулся обеими пятками от выступа в скале, послал себя вперед, подсек предплечьем вражескую коленку изнутри и радостно закричал:
– Лови подачу!!! – когда противник не устоял на одной ноге и покатился, сотрясая внутренности…
Лошади сбились в кучу, встревоженно прядали ушами, но не разбегались, чуя, что законный хозяин где-то рядом. Избитых «контрабандистов» друзья сложили рядом и нависли над ними дамокловыми мечами. Они плевались сгустками крови, стонали от боли. Долговязый дылда – физия характернее некуда, расписанный наколками крепыш, мутный Ракович – мужик под сорок с длинными обезьяньими руками и корявыми, изогнутыми наружу «задними» конечностями. Первые двое – определенно сиделые господа. Вечное проклятие райского уголка под названием Аргабаш. Неподалеку зона общего режима, многие зэки, отбарабанив срок, предпочитают не возвращаться «в Россию», а остаются здесь – обзаводятся хозяйством, семьей. Кто им запретит? Многие снова идут на дело, убывают обратно за колючку, кто-то завязывает с прошлым, кто-то мышкует, как эти двое, например. Не сказать, что городок Аргабаш погряз в криминальных элементах, но временами их присутствие было очень даже заметно…
Эти трое боялись подняться, отчетливо понимая, что их уже «сделали». Они сдавленно матерились сквозь уцелевшие зубы, елозили задницами по тропе. Поколотили их с душой – места живого на мужиках не осталось.
– Они лежали молча в ряд, – глубокомысленно изрек Антон Вертковский, созерцая поверженное войско.
– Трутся спиной медведи, – хохотнул Коптелый, поигрывая битой. – Красавцы, чтоб их… Таких и шлепнуть не жалко.
– Это точно, – согласился Вовка Струве. – Для охотников за органами они уже не представляют интереса.
– Вы кто такие, вашу мать… – прохрипел, потрескивая разбитой челюстью, любитель тату. – Чё это было, козлы?
– Древнее проклятие, господа, – охотно откликнулся Коптелый, приближаясь с битой – он был твердо убежден, что за козлов нужно отвечать.
– Ты бы поосторожнее с древними проклятиями, – на всякий случай предупредил Антон.
– Алексей Дмитриевич, что мы вам сделали? – простонал, держась за отбитые бока, Ракович. – Откуда вы взялись?
– С орбитальной станции «Мир» спрыгнули, – объяснил Алексей. – Кстати, Ракович, я забыл тебе сказать, что ты уволен. Так что не обижайся.
Он подошел к лошадям, похлопал по бочине понурую Метелицу.
– Дурында ты, подруга. Как тебе не стыдно? На кого же ты работаешь? – Лошадь, словно почувствовав провинность, вздохнула пристыженно, спрятала глаза.
Он сбросил с крупа перевязанные веревкой мешки. Не очень тяжелые – стало быть, не золотые слитки, не оружие, не старинные испанские пиастры. Он высыпал содержимое мешка на тропу. Брикеты в целлофановой обертке размером с кирпич – не сказать что глухо спрессованные, но и не разваливались от падения. Он поднял один пакет, помял его пальцами, понюхал – брезгливо сморщился. Проверил другие мешки – везде одно и то же. Ненавидел он эти «продукты», превращающие людей в отбросы, ненавидел этот гнусный промысел и тех, кто им занимается…
– Мать моя женщина… – уважительно протянул Вовка Струве. – Сушеная конопля. Не поверите, я так и думал. А ведь ее тут неслабо, пацаны. Шесть мешков… это сколько же получается…
– Из Казахстана прут, – предположил Коптелый. – Или из Китая. Тут вроде недалеко. Леха, ты уверен, что ментам не надо сообщить?
– Не надо, – решительно возразил Алексей. – Без ментов разберемся. Западло это – мы и так их кормим.
– Несколько этапов пересылки, – начал реконструировать преступную цепочку Антон Вертковский. – Дурь, возможно, и наша – из Чемарского, например, района. Там делянок – до едрени фени, а менты и чинуши однозначно в доле. До Аргабаша довозят на машине, а дальше нужно втихушку – по дорогам уже опасно, трасса, как ни крути, федеральная. Да и объезжать долго. А через перевал – три часа работы, и ты уже в Алтышском районе, там передаешь по эстафете, а сам порожняком – обратно. Нехило твой работник калымит по ночам.
– Бывший работник, – проворчал Алексей, возвращаясь к «уволенному». Тот съежился, смотрел каким-то прыгающим взором.
– Эй, мля, туристы в один конец… – начал проявлять признаки блатной жизни коренастый. Выбитые челюсти слушались плохо, но он старался. – Вы хоть соображаете, на кого вы пошли? Вы же покойники, мать вашу… А ну, живо вернули груз… – Он осмелел настолько, что начал приподниматься, хотя это было верхом неосторожности. Снова заныл Ракович, заскрипел долговязый, перемежая матерные слова блатным арго.
– Дай ему наркоза, Леха, – устало сказал Вовка. – А то достали уже.
Алексей не заставил просить себя дважды. Сиделый треснулся затылком и подавился своим ограниченным лексиконом.
– Отремонтировали бестолковку, – непринужденно засмеялся Коптелый.
– Кто-нибудь еще пошевелится – убьем, – клятвенно пообещал Корчагин.
– А кого не убьем, того надкусаем, – добавил Коптелый и вновь зашелся смехом.
«Не к добру веселимся», – мрачно подумал Алексей.
– Разроем помойку, Леха? – предложил Антон. – Ведь эти упыри не могут не знать, на кого они работают. Вы ведь в курсе, парни, да? – навис он над притихшей братвой. – Кто тут у нас в Аргабаше главный драгдилер?
– Послушайте, Алексей Дмитриевич… – захныкал Ракович, у которого синяки красовались под обоими глазами и красиво отливали в лунном свете. – Ну на хрена вы это делаете? Мы вас не трогали, так какого вы до нас докопались? Ну, виноват, позаимствовал ваших лошадей, но ничего им не сделается, утром будут в стойле как миленькие… Мы компенсируем потери, Алексей Дмитриевич… Что вы хотите делать? Вы даже не представляете, на кого вы пошли… Вас же в порошок сотрут, если товар не будет доставлен по адресу…
– А вас не сотрут? – хмыкнул Антон.
– Вот и объясни мне, Ракович, кто те люди, что сотрут нас в порошок? – процедил Алексей, сжимая кулаки и нависая над перепуганным работником. – На кого ты ишачишь, падла?
– Я не знаю, Алексей Дмитриевич… – заканючил Ракович. – Ей-богу, не знаю… Я ведь только шестерю, нам хозяев знать не положено… Но это очень большой и влиятельный человек…
– Ты нас коридором не води, гнида, – заводился Алексей. Он уже не видел ничего предосудительного в том, чтобы повторить избиение.
– Да не, он, пожалуй, не водит, Леха, – рассудительно заметил Антон. – Откуда этой сявке знать, кто тут главный по дури? Ну, знает своего непосредственного поставщика – так я и сам знаю, кто у нас в поселке этим занимается. Эту гниль не вывести, Леха. Одни уйдут – другие сразу появятся. Не нам эту проблему ворошить. Не по Сеньке шапка.
– Догнали, ублюдки? – мстительно захохотал ценитель нательной живописи. – Так что геть отсюда на хрен, мы с вами еще встретимся… – И начал, кряхтя, подниматься. Заворошились другие. А Леху Корчагина в этот момент обуял неописуемый гнев. Как же его воротило от этого отребья! Что ж, проверку он провел, процессуальное решение принял! Он ударил подонка в пасть, доламывая то, что не сломал раньше. Урка шмякнулся обратно, зашамкал беззубым ртом. А Леха широким шагом направился к лошадям, сбрасывал мешки, швырял их в кучу. У него имелся потрясающий план. Он подпаливал мешковину зажигалкой – с трех сторон, чтобы не возиться. Анаша горела охотно, насыщая воздух стойким характерным запахом. Трещали мешки, растекалась обертка. Товарищи потрясенно молчали – решение, принятое без обсуждения в коллективе, действительно выглядело «авангардным». Вертелись, выли и сквернословили перевозчики марихуаны – они тоже не могли поверить, что происходит именно это!
– Леха, а ты уверен, что мы можем себе это позволить? – засомневался Коптелый, отходя подальше от разгорающегося костра.
– Решение, конечно, радикальное, – убитым голосом сообщил Антон.
– Какие бабки горят… – потрясенно бормотал Вовка. – Нам бы этих бабок вплоть до пенсии… Впрочем, какая теперь разница…
– Вонючие бабки, – негромко, но членораздельно проговорил Корчагин. – Будем жить и каяться. Пусть горят. Можете подышать, если есть желание.
Горело это богатство минут пятнадцать. Друзья выходили из оцепенения, озадаченно чесали затылки – зрелище околдовывало. А Леха яростно надеялся, что подставил этим поступком только себя – ведь исключительно ОН был инициатором затеи с большим пионерским костром. А когда поникло пламя, он бросился пинками поднимать избитых уголовников и примкнувшего к ним Раковича.
– Ваше счастье, уроды, что я не мент, – шипел он, одаривая эту нечисть затрещинами и подзатыльниками. – А ну, катитесь отсюда, и чтобы духу вашего тут не было! Мне плевать, как вы до города доберетесь, или куда вам там надо… А ну, кыш, считаю до трех…
Они уходили, согнувшись в три погибели, хватались за все, что подворачивалось под руку, изрыгали проклятия. А ветер уже свистел в головах, настроение поднималось, кураж охватывал – неужели надышались? Похохатывая, они повели коней в расщелину, спустились в примыкающий к распадку овраг. Лошади, на которых они взобрались на эту кручу (опередив на час «караван»), смиренно ждали – запряженные, привязанные к огрызку скалы, напоминающему столб. Все отлично ездили верхом. Еще с детства – крутые ковбои, джигиты, все из себя наездники… Отвязывали лошадей, перебрасываясь шуточками. Вели их по теснине, пока распадок не расширился, а уклон не принял относительно покатый вид. Пять минут – и удалая «кавалерия» с гигом и улюлюканьем вынеслась из ущелья в долину! Отбитые лошади скакали рядом, привязанные длинными поводьями. Четверо всадников разворачивались цепью, ветер выл в ушах, метались гривы, конские хвосты – верх наслаждения!
– Кого тут еще порубать?! – припадочно ржал Коптелый. – А ну, посторонись, зашибем!!!
Но никого в округе не было, безмолвствовал Аргабашский район. Начало мая, туристический сезон еще не стартовал, а местные жители в это время суток предпочитали спать. Четыре всадника и еле поспевающие за ними «отщепенцы» домчались до леса, где снова перестроились в колонну и втянулись по дороге в лес. В Аргабаш въезжали в чинном спокойствии – не дело будить людей своими свистоплясками. По поселку разносился запах цветущих яблонь, вишни, черемухи. Широкие дороги, аккуратные домишки за плодовыми деревьями – и лишь ближе к центру возвышались двух– и трехэтажные строения – местные предприятия, административные, торговые здания. Кавалькада ушла с широкой Озерной улицы, разрезающей город пополам, и подалась на восточную окраину – к коневодческому хозяйству «Буденновское», которым заправлял Алексей Корчагин. Самое время навести порядок и уволить кое-кого еще…
– Что, Рыба, не расхотелось быть писателем? – поддевал приятеля Коптелый. – Все еще тянутся руки к перу? Я имею в виду гусиное…
– Не-а, не расхотелось, – швыркал носом и смеялся Вовка Струве. – С чего бы, пацаны? Судите сами – куча жизненных историй уже есть, сегодня еще одна появилась. Компьютер тоже имеется. Фамилия редкая, не стыдно за обложку…
– Про Леху напиши, – поддел Антон. – Он точно сегодня в ударе. Домой поедешь, Леха? Или снова проводишь меня до Робеспьера?
– Да к зазнобе он своей, куда же еще, – хохотнул Коптелый. – Он всегда несется к ней, когда друзья надоедают. Скоро женится, помяните мое слово. Торопись, Леха, два часа ночи – мечется, поди, от окна к окну, кручинится шибко. Эй, не бей меня… – спохватился Шура и пришпорил пятками скакуна.
– Бессонной ночи, голыши… – хихикнул Струве и тоже наподдал своей кобыле, чтобы не спровоцировать «ДТП»…
В третьем часу ночи Алексей отделался от беззлобно подтрунивающих над ним друзей и вышел на улицу Робеспьера, вьющуюся по западной окраине Аргабаша. Уверенный шаг делался короче, дыхание стопорилось – как всегда в подобной ситуации… Он ушел с проезжей части, а когда приблизился к нужному дому под номером тридцать, то обнаружил себя в кустах по левой обочине, сердце билось, выступила испарина. Подступы к дому заросли черноплодной рябиной. Он воровато огляделся и сунул нос через штакетник. В округе было тихо, спали люди и их домашние питомцы, спали усталые игрушки… Несколько минут он торчал под забором, приказывая сердцу не бузить. В добротном двухэтажном доме проживала семья Холодовых. Глава семьи, Виктор Петрович, был хорошим добродушным человеком, хотя и работал депутатом районного совета. У него была супруга Галина Игоревна – трудилась в том же заведении на менее ответственной административной должности. Тоже хорошая – без придури, снобизма, как у некоторых. И у этих хороших людей имелась дочь…
Он не мог не волноваться! Уже три месяца волновался как мальчишка, едва оказывался в непосредственной близости от этой девчонки… Подтянувшись, он схватился за гребень забора (хозяева добрые – ограда не заостренная), забросил ногу и через мгновение уже приземлился на свою излюбленную посадочную площадку – между кустами крыжовника. Завозилось грузное тело в собачьей будке, загремела цепь, вылезло чудовище в собачьем обличье – но не успело огласить округу громогласным лаем, как Леха лихорадочно зашептал:
– Джим, не ори, это я…
Ворчание сменилось приветливым скулежом, и вскоре он уже по-свойски мял и теребил обросшего кудлатой шерстью монстра – жестокую и беспощадную кавказскую овчарку по кличке Джим. Собака норовила обхватить его мускулистыми лапами, облизывала шершавым языком. Он вырвался из дружеских объятий, сунул псу симпатичную лытку, прихваченную из дома, – чтобы тихо ел, а не выражал на весь город свой щенячий восторг. Простившись со сторожевым псом, он перебежал к фундаменту, сел на корточки и отправился гусиным шагом в обход – мимо гостиной, мимо окна спальни родителей, мимо второго окна спальни родителей… Он перебежал через веранду, посидел в темноте, дабы удостовериться, что не замечен нежелательными элементами. Затем с колотящимся сердцем еще раз обогнул дом, полез по водосточной трубе, которая не была рассчитана на такие нагрузки, но пока терпела. Заветное окно было открыто. Он едва справлялся с волнением, когда бесшумно развел смазанные створки и перебрался на подоконник.
– Кто это? – с деланым ужасом прошептала темнота.
– Это я, – ответствовал Алексей, перебираясь с подоконника на пол. – Одинокий привлекательный шатен с серыми глазами и фигурой Аполлона. Между прочим, приятный во всех отношениях мужчина. Ты еще не чувствуешь меня на расстоянии?
– Я тебя чувствую, за версту чувствую… – поведала с придыханием темнота и сделалась как-то ближе – настолько близко, что сердце уже выскакивало! – Но извини, Лешенька, проверить на ощупь я обязана…
Мягкие ладошки коснулись щек, они мгновенно загорелись и стали пунцовыми. Лида приблизила к нему мордашку, стала целовать, мягко пощипывая губами. Он расслабился, потек, голова освободилась от ВСЕГО, он превращался в какого-то блаженного дурачка. Дыхание застопорилось, руки не могли висеть плетьми, обняли тонкую талию, обтянутую кружевной сорочкой, побежали по шелковистой, обалденной на ощупь коже бедра…
– Где ты был так долго? – Ее голос срывался, она прерывисто дышала. – Третий час тебя жду, родители давно заснули…
– Камасутру читал в оригинале, – отшутился он, крепко обнимая прильнувшее к нему тельце. – Прости, любимая, действительно был занят… по работе.
– Бессовестный… А я уж собиралась устроить тебе выволочку…
– А потом вспомнила, что не замужем? – Он рассмеялся, стал прикидывать расстояние до кровати, которой не видел, но точно знал, что она здесь. И тут он вспомнил, на кого похож после диких ночных прогулок, стало стыдно, он отстранился. Лида тоже почувствовала что-то неладное, с подозрением поводила носом.
– Запашок от тебя, дорогой… Знаешь, я бы так его охарактеризовала: легкая смесь пота, грязи, конины, нездорового сексуального возбуждения… Кстати, где и чем ты занимался?
– Работал, прости идиота… Не возражаешь, если я воспользуюсь твоим душем?
У Лиды на втором этаже имелся собственный душ, а также все необходимое для автономного проживания. Она взяла его за руку и повела в царство белого кафеля и импортной сантехники. Включила свет, критично обозрела, покачав головой, и, прикусив губу от вожделения, стала стаскивать с него жилетку, пропотевшую рубашку. А он не мог отвести от нее глаз, бормотал с какими-то жалобными нотками:
– Милый Лидочек, да ты у меня не только умница, но и красавица…
Как будто раньше этого не знал. Три месяца не мог налюбоваться. Влюбился по уши – беспросветно и безвыездно. Хрупкая фигуристая брюнетка, глаза огромные, как полушария на карте, губы чувственные, юмора – хоть отбавляй… Лиде Холодовой не так давно исполнилось восемнадцать. Она была на пять лет младше Алексея – но это ерунда. Год назад девушка окончила школу, поехала в Барнаул куда-то поступать, не поступила – вернулась грустная-прегрустная. Засела за учебники, копалась в Интернете – твердо решила сломать себя через колено, но поступить на следующий год. В феврале текущего года она пришла с отцом в «Буденновское» – Виктору Петровичу срочно требовалась тройка с бубенцами на юбилей супруги, и он затеял с Алексеем строгий деловой разговор, прекрасно зная, что под такие потехи Леха коней не дает. Не к лицу его красавцам бегать в упряжке под какими-то пьяными компаниями. Но как увидел девушку, пришедшую с отцом, перекрестились взгляды – обо всем забыл. Готов был всю конюшню отдать на нужды юбилярши и ее благоверного! Кто такая, почему не знает? Потом дошло – ЗНАЕТ! Учились вместе в одной школе, пятый класс окончила, когда он выпускался. Ничего особенного – косички, мордашка, как у всех. И вдруг расцвела… Рядом с Лидой и ее отцом крутился чиновник из районной администрации по фамилии Рудницкий – первый зам главы района Вострякова Пал Палыча. Молодой, но ранний, тридцатник еще не разменял. Хитрый карьерист, смазливый, неприятный – так и увивался вокруг Лиды. Возможно, и сложилось бы у них, кабы не уперся девичий взгляд в подтянутого парня по фамилии Корчагин. Взглянула, хлопнула ресницами, еще раз взглянула… Это было какое-то безумие. Взаимная любовь с первого взгляда – если бывает такое. У Рудницкого просто не было шансов! Он бесился, скрежетал зубами, видя, как эти двое не отходят друг от друга, злобно что-то нашептывал Виктору Петровичу, но тот лишь удрученно разводил руками: не ко мне, мол, крепостное право отменили, живем в цивилизованной стране, где дети сами вольны решать… А Леха утонул в любви с потрохами! Чуть свободная минутка – уже бежал к своей Лидуньке, тащил цветы, конфеты, колечки, сережки. Он был неиссякаемым фантазером по части развлечения девушки. Научил ее ездить верхом. Они объездили все окрестные горы и долины, встречали рассветы и закаты – в седле, на краю обрыва, околдованные видами, от которых захватывало дух и мурашки ползли по коже. Он показывал ей бесподобно красивые места, возил на водопады, о существовании которых она не знала, а однажды привез в урочище, где имелось озеро невиданной красоты – уголок с необъяснимым микроклиматом. Они купались в теплой воде, хохоча от восторга – пятки щекотали горячие струи, бьющие из-под земли. А вокруг этого дивного уголка прозябал апрель, дули промозглые ветра, еще не растаял снег! Он убедил ее выбросить из головы ничтожные мысли о высшем образовании – не время, потом, не в этой жизни. Они должны быть вместе, здесь, в Аргабаше! На сентябрь он планировал свадьбу – пышную, чтобы весь город за него порадовался. И пусть друзья подохнут от ехидства. Всё у него было: дом, собственное «ранчо» – неиссякаемый источник занятости, какие-то накопления в банке, две машины. Расти, расширяйся, становись нормальным человеком. Он категорически возражал, чтобы Лида искала себе работу – еще чего! Однажды он посвятил ее в свои матримониальные планы – она сделала круглые глаза, бросилась ему на шею и чуть чувств не лишилась. Виктор Петрович и Галина Игоревна о чем-то догадывались, делали странные лица всякий раз, когда он уводил из дома дочь. Но ни разу не затеяли серьезный разговор. Проблема решалась – чем он не выгодная партия? Надежный, твердо стоит на ногах, пользуется уважением в городе, имеет полезные связи. Не говоря уж про такие «незначительные» мелочи, как бездна обаяния и привлекательности, общительность, бодрость духа и тела: не пьет, не курит, не ширяется. Он был уверен, что с родителями проблем не возникнет. У него же на лбу написано: ВЫГОДНЫЙ ЖЕНИХ! Впрочем, они не знали, что частенько в ночь глухую этот парень пробирается в их дом и вытворяет в кровати с их дочерью такое, что ни пером описать, ни в порнофильме показать. Узнав об этом, они бы расстроились и огорчились…