Вспомни, Облако!. Книга четвёртая. Рассказы об отважных пилотах всех времён и о тех, кого не отпустило небо

© Владимир Казаков, 2016

© Елена Бессонова, дизайн обложки, 2016

Редактор Елена Бессонова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В самом деле, в них много

от свободных и сильных птиц —

в этих смелых, живых и

гордых людях. Мне кажется,

что у них и сердце горячее,

и кровь краснее, и легкие шире,

чем у их земных братьев.

Их глаза, привыкшие глядеть

на солнце и сквозь метель,

и в пустые глаза смерти, —

широки, выпуклы, блестящи

и пристальны.

В движениях —

уверенная

стремительность

вперед…

А. Куприн «Люди-птицы»

Часть первая

Перелёт на «валенке»

Этот перелет, давший прямую

связь Туркестанской армии с

войсками Восточного фронта,

сильно содействовал

окончательному разгрому

белых войск и взятию нами

Оренбурга в начале февраля

1919 года.

А. В. Шиуков

Маленький аэродром на окраине Актюбинска: стоянка самолетов, полосатый ветроуказатель на столбе, приземистая мазанка с подведенными к ней телефонными проводами на шестах, и все… Безбрежная белесая степь на север, восток и юг.

От мазанки лётчик-наблюдатель Дмитрий Проскурин бежал по заснеженному полю к группе людей, сидевших на корточках вокруг жаровни. Они, в поддевках, кожухах, шинелях – вся одежда грязная, в пятнах масла, – грели руки у чадящего пламени. Коптили пропитанные керосином тряпки, гарь висела серым клубком в неподвижном морозном воздухе. Около жаровни стоял, посасывая самокрутку, кряжистый мужчина в потертом кожаном реглане. Не вынимая цигарки изо рта, лишь перекинув ее в уголок губ, он рассказывал что-то смешное. Парни, слушавшие его, весело гоготали.

– Горбунов, Горбунов! – еще издали закричал призывно лётнаб.

За очередным взрывом смеха крика не услышали. Человек в кожанке стоял к лётнабу спиной. Он повернулся лишь тогда, когда запыхавшийся гонец положил на его крутое плечо руку:

– Горбунов… есть приказ. Надо лететь, Федор!

– Садись, Митя, покури, я им про курицу рассказываю, ту, что в полет мы с тобой брали и цепляли к связке гранат вместо стабилизатора, – спокойно сказал Горбунов и, выплюнув чинарик, хотел продолжать байку.

– Федор, не шуткуй! В штабе армии представитель Восточного фронта. Было долгое совещание. Сейчас нужно везти пакет.

– Даже не спрашиваю куда, Митя, потому что не на чем лететь. Пока ты дежурил у телефона, посмотри, что случилось с нашей коломбиной… Пошли!

Они прошагали с полсотни метров до самолетной стоянки, где покоились старые полуразрушенные французский «Ваузен», русский «Лебедь» и разбитый истребитель «Ньюпор». Чуть в стороне, через прогал, в котором ночью стоял истребитель лётчика Полуянова, полулежал на земле их «Фарман», всего два дня назад участвовавший в бою.

– Ведь мы на нем нормально вернулись, – тихо сказал лётнаб. – Почему же нижнее крыло лежит на снегу?

– Сгнило, Митя…

– А гондола чего перекосилась?

– Выгнили узлы крепления. Троса начали подтягивать и кабина развалилась. Наш «фармашка» глубокий старик, пыхтит с четырнадцатого года.

– А мотор?

– Еще послужит как запасной… Так что штабникам придется ждать Полуянова, он и отвезет пакет.

– Он не вернется, Федя.

– Что случилось? Ну?.. Ну же!

– Казаки подбили… Сгорел.

Горбунов снял шапку и склонил голову.

К лётчикам вскачь неслась лошадь, запряженная в легкие сани.

– Тпру-у! Кто из вас Горбунов? – закричал красноармеец-возница.

– Велено в штаб доставить аллюр два креста!

– Гони! – сказал Горбунов, падая в сани. Вскоре, запорошенный снегом, он был уже в штабе передовых частей Туркестанской армии. Его ввели в просторную комнату, где сидело несколько военных. Горбунов поискал глазами, кому доложить о прибытии, но из-за длинного, заложенного картами стола поднялся среднего роста военный, в накинутой на плечи бекеше, и в растяжку произнес:

– Гор-бу-нов… Унтер-офицер Горбунов, вы ли это?

– Так точно, товарищ командир! Бывший унтер, ныне красный военлёт Федор Горбунов перед вами. Здравия желаю, Алексей Владимирович!

– Помните меня?

– Как же, ведь я обслуживал ваш «Ньюпор» в авиагруппе Евграфа Николаевича Крутеня.

– Отменным вы были механиком.

– Теперь наш лучший лётчик связи, – подсказал кто-то со стороны.

Вот так неожиданно встретились, расставшиеся в 1915 году бывший авиамеханик Федор Иванович Горбунов и лётчик-истребитель Алексей Владимирович Шиуков, ставший в 1918 году начальником авиации и воздухоплавания Восточного фронта. Встретились тепло, обнялись.

Алексей Владимирович Шиуков

– Я к вам прибыл для координации боевой работы. Принято несколько единых решений о взаимодействии. Одно из них нужно срочно довести до сведения командования Восточного фронта, – пояснил Шиуков. – Срочно, понимаете Горбунов… Командующему Каменеву доставите пакет с документами вы, Федор Иванович. Впрочем, детальные указания получите от своих командиров.

– Не получится, Алексей Владимирович, сгнил мой «Фарман», навсегда прилип к земле.

– Что вы говорите, Горбунов! – это уже суровый голос начальника оперативного отдела, начоперода. – Саботаж! Да вы знаете…

– Минутку! – поднял руку Шиуков. – Не надо горячиться. Поломка?

– Хуже.

– Машину нельзя отремонтировать, Федор Иванович?

– Посмотрите сами.

– И посмотрим! Обязательно посмотрим! – грозно процедил сквозь зубы начоперод. Обратившись к другому командиру, приказал: – Позаботьтесь о транспорте на аэродром!..

К «Фарману» на трех санях подъехало несколько штабных работников и с ними Шиуков. С первых же минут осмотра стало ясно, что «старик развалился сам».

– Эх, подождал бы, один полётик выдержал! – горевал начоперод, теребя гвардейские усы. – Как теперь разработанный план перешлем? С гонцом? Пройдет ли он более четырехсот верст по территории белых? Вероятность ничтожно мала. Да и в три-четыре дня не уложится, тогда все насмарку!

Шиуков почти не слушал причитаний начальника оперативного отдела, он думал. Обстановка хуже некуда. Воинские части Колчака и белоказаки атамана Дутова отрезали Туркестанскую армию от красных боевых частей Восточного фронта, в тылу которого были захвачены Оренбург, Уральск, другие города, создав так называемую «оренбургскую пробку». Восточный фронт оказался в тяжелом положении. Боевых сил не хватало, а нужно было обязательно отобрать у контрреволюции захваченные города с помощью частей Туркестанской армии. Требовалось точное согласование действий по времени и направлениям. Последние «штрихи» к плану и находились в пакете, адресованном командующему Восточным фронтом Сергею Сергеевичу Каменеву. Если план разгрома белоказаков не удастся осуществить, тогда ничто не будет сдерживать поход Колчака-Деникина-Юденича, по которому Колчак с Деникиным должны соединиться в Саратове для совместного наступления на Москву с востока, а Юденич ударит по Петрограду.

Шиуков прошелся по стоянке самолетов, внимательно осмотрел остовы разрушенных «Ваузена», «Лебедя» и «Ньюпора». Взял у Горбунова отвертку, тыкал ею в лонжероны, ковырял стыковочные узлы. Час потратил на осмотр вышедших из строя самолетов.

Штабники, приехавшие на аэродром в шинельках и сапогах, основательно продрогли, но не решались поторопить начальника авиации. А он забыл про них. Спохватился, когда кончик его вислого носа побелел, и по совету Горбунова стал оттирать его шерстяной перчаткой.

– Товарищи, уезжайте, я задержусь здесь, – сказал Шиуков работникам штаба. – Надо посоветоваться с механиками. – Горбунову он велел собрать техсостав в мазанке: – Думать будем. Потом работать на твоей машине.

– Не понял, Алексей Владимирович, о чем вы?

– «Фармашку» оживить попробуем. Я ведь не только лётчик, но и конструктор немного.

Шиуков скромничал. Он был одним из первых авиационных конструкторов в Российском государстве, притом универсальным.

Полёт на планере А.В Шиукова,1908 год.

Пятнадцатилетний тифлисский гимназист Алеша Шиуков (Шиукашвилли) разработал в 1908 году оригинальный проект дирижабля, который понравился многим сведущим в воздухоплавании и технике людям. Потом Алеша загорелся идеей создать аппарат с машущими крыльями. Он его даже сработал. Но взлететь не смог, «орнитоптер-мускуллет», едва оторвавшись от земли, перевернулся и засыпал обломками своего юного создателя.

Неудача подзадорила Шиукова, и он построил балансирный планер с наглухо закрепленными крыльями. 5 мая 1908 года с Махатской горы в Тифлисе на этом аппарате Алексей Шиуков поднялся в небо, совершив первый в России взлет, положив этим начало практическому овладению планирующего полета.

В следующем году им был создан новый планер. В отличие от балансирного он был снабжен элеронами и рулем высоты. Это позволило для запуска аппарата применить буксировку, сделав взлет значительно проще. Позже на планер поставили руль поворота.

Освоив полеты на планерах собственной конструкции, Шиуков смело взялся за самолет. Для изготовления такого летательного аппарата, покупки мотора нужно было иметь примерно 5 тысяч рублей. О подобной сумме конструктор-самоучка мог только мечтать. И он обратился за помощью к промышленникам Тифлиса. Они игнорировали его просьбу, а один из них изрек:

– Если бы я решил пожертвовать деньги, то разве только на то, чтобы все ваши аэропланы облить керосином и сжечь!

Не помог Шиукову и председатель Кавказского воздухоплавательного кружка Гофман, сказав:

– Бросьте эту затею, молодой человек. Предоставим право постройки самолетов господам французам или американцам. Это их привилегия.

Выйти из затруднительного положения помог И. В. Джугашвилли (Сталин). В марте 1912 года он вернулся из ссылки и устроил на квартире Шиуковых совещание с Тифлисскими революционерами. Алексей воспользовался случаем и рассказал ему о своей мечте, своих мытарствах. Иосиф Виссарионович посоветовал:

– Не к богачам надо идти за помощью. Помочь могут только рабочие.

Рабочие действительно помогли. Они безвозмездно выточили по чертежам металлические детали самолета, из подсобных материалов собрали крылья и рамный фюзеляж, качественно восстановили старый бросовый мотор «Гном».

Весной 1912 года самолет, получивший название «Канар», по конструкции «бесхвостный моноплан», Алексей Шиуков поднял в воздух, не имея диплома пилота-авиатора.

В то время Тифлисская публика уже видела полеты Уточкина, Васильева, Агафонова, Слюсаренко, Кебурия. Но все они, за исключением Кебурия, гастролировали на заграничных машинах, а на самолете собственной конструкции летал только Шиуков…

– Да, я немного и конструктор, – повторил Шиуков, обращаясь к Горбунову. – Попробую использовать свой опыт.

– Народу многовато, Алексей Владимирович, с нами восемнадцать, в мазанке не поместимся.

– Что ж, поговорим на свежем воздухе.

Когда механики, мотористы, плотники собрались у той же жаровни и подпитанный масляной ветошью огонь запылал ярко, начальник авиации обратился к ним с речью:

– От того, полетит ваш самолет или нет, зависит успех очень важной боевой операции. Он должен полететь. Но он не может оторваться от земли без вашей помощи. Так поможем ему, товарищи!

Возник шум, смешки, прорвался задорный голос: «Сделаем мертвому припарки!»

– Тише! – остановил говор Шиуков. – Выход есть. Я посмотрел все аварийные машины. Они калеки, но кое-какие детали у каждого аппарата стоящие… У «Ньюпора» вдрызг разбит хвост, но передняя часть фюзеляжа целенькая. У «Ваузена» в добротном состоянии нижнее крыло, правда, и оно требует обтяжки заново. «Лебедь» даст нам сносные колеса и крепкие троса для расчаливания коробки крыльев. Мотор же и «фармановский» гож…

– Но он стоит сзади, и винт на нем толкающий, – выразил сомнение пожилой механик с вислыми запорожскими усами на красноватом, выдубленном морозом лице.

– А мы кабину «Ньюпора» отпилим и перевернем. Я посмотрел: подмоторная рама требует несложной переделки. Беру на себя общее руководство. Надеюсь на вашу смекалку. Попробуем, товарищи?.. Вижу, возражений нет. Тогда приступайте к демонтажу, а я набросаю примерный чертеж и постараюсь как-то облегчить нашу работу.

И загомонили механики, толпой направляясь к самолетам.

Шиуков, присев на пустую бочку, писал записку в штаб армии, время от времени потирая замерзшие пальцы.

– Идите в мазанку, там теплее, – предложил ему Горбунов.

Шиуков отмахнулся. В записке он перечислил все необходимое для работ, просил обеспечить связь аэродрома с городскими слесарными мастерскими, транспортом, и советовал поговорить с рабочими мастерских о круглосуточной работе. В приписке: «Не забудьте обеспечить питанием всех занятых в деле. Хлеба поболее. И горячего чаю, чаю не жалейте».

Работали до ночи, и ночь работали с фонарями «летучая мышь», и следующий день с короткими перерывами для принятия пищи. Спать Шиуков заставлял всех не менее двух часов, поочередно, составив для этого график. Спали, завернувшись в моторные чехлы, меж трех жарко полыхающих костров. Сам начальник авиации глаз не сомкнул, хотя довольно часто бегал греться к дежурному в мазанку, держал постоянную телефонную связь с городом. Горбунова и лётнаба Проскурина к работам не допустил, отправив их отдыхать на квартиры.

«Ньюпор» разобрали, отрезали переднюю часть фюзеляжа с кабиной, перевернули задом наперед, поставили на шасси «Фармана». Узлы крепления верхнего крыла пришлось переделывать. Заодно удлинили горло кабины, чтобы в ней смогли уместиться два человека.

Довольно долго возились с подмоторной рамой, ее пришлось переклепывать основательно для крепления двигателя «Гном».

Никак не желали стыковываться нижняя фасонная плоскость «Ваузена» с верхним фармановским крылом и с чужеродной кабиной. Применили не только дополнительные стойки, растяжки, но кое-где и просто туго закручивали проволокой.

Большие колеса шасси «Лебедя» с прокладками посадили на фармановские оси, в покрышки вместо камер плотно набили тряпья.

Хвостовая ферма осталась, вместе с оперением, старой, только сломанный костыль заменили саперной лопаткой.

Пришлось ставить многочисленные заплаты на крылья, для этого использовали куски пестрых туркестанских халатов.

Работали и за совесть и за страх: было решено обществом – «если чей узел рассыплется, приведет к аварии, тот отвечает сполна по законам военного времени». Не согласные с этим могли отказаться от работы. Отказался один, плотник, он не стал гарантировать качество склейки деревянных деталей при таком морозе.

– И времени требует столярный клей, к завтрему не схватит как надо, – бурчал он. И перешел подсобником к мотористу.

Утром третьего дня на аэродром привезли Федора Горбунова с лётнабом. Что же они увидели?

Прежде всего, трубно храпящих у затухающих костров измученных работяг – спали вповалку почти все. Ахнули, когда предстал перед ними самолет – «головастик», с вздернутым коническим носом и похожий от заплат на разноцветное, пятнистое чудище. Нижние крылья провисали и, когда Горбунов потрогал их, закачались.

– Ничего, Федор Иванович, в воздухе они выпрямятся, – успокоил Шиуков, пытаясь изобразить на сером лице улыбку.

– А что это за мешок привязан около хвостового оперения?

– Я побегал на аппарате по аэродрому и определил, что его тащит на нос, вот для центровки и принайтовали мешочек с песком.

– Так, значит, он летает, Алексей Владимирович?

– Я только пробежки делал и чуть-чуть оторвался. В воздух он пойдет, не сомневайся, да и держаться должен, по моим расчетам.

– Подождите, мотор-то у него вон как назад ушел, почему же его на нос тянет?

– А вот под этим капотом, – Шиуков указал на конический фанерный носок, – мы бочку с бензином смонтировали, без дополнительного горючего вряд ли придешь к цели. Из бочки альвеером даже в воздухе можно качать.

– Бочку опустошу, тогда меня потянет назад?

– А мы проволоку сделали, дернешь – мешок с песком свалится с фермы.

– Да-а, – протянул Горбунов, – далеко на этом коне не ускачешь!

– Выбор твой, Федор Иванович. Откажешься – я полечу.

– Обижаете, товарищ начальник, – с вымученной усмешкой сказал Горбунов. – Но сначала я его попробую в воздухе.

– Нет. Если на контрольной посадке сложатся шасси или еще что произойдет, на ремонт у нас времени не будет. Бери пакет, взлетишь, сделаешь круг над аэродромом, если терпимо – ложись на курс.

– Тогда я полечу один. Легкая машина пойдет лучше.

– Нет. Полет не гарантирован. Если придется сесть в поле даже из-за пустяковой неисправности, кто тебе провернет винт, поможет запустить мотор? А если…

– Если… если…

– Всех «если» мы предусмотреть не можем, но главные…. вот тебе пакет.

Забирая из рук Шиукова конверт с большой сургучной печатью, Горбунов спросил:

– А карту?

– Не нужна. Я вот карандашом нарисовал схему, выйдете по ней на железку Актюбинск-Оренбург, будете считать полустанки и станции. Четырнадцатая ваша. Не проскочите дальше, там уже возможна встреча с казаками Дутова.

– На станциях и названия можно прочитать, – подсказал лётнаб Проскурин.

– Если погода позволит, – уточнил Шиуков. – Видите, снег метет, как бы не завьюжило. За дорогу цепляйтесь, за дорогу… В случае любой опасности знаете, что с пакетом делать.

– Ученого учить, – буркнул Горбунов. – Пошли, Митя!

Оделись лётчики тепло: Горбунов в унтах, Проскурин в валенках, на обоих стеганые ватные брюки, добротные полушубки под ремень. Тяжелые маузеры за пазухой. Брезентовые шлемы на головах, поверх еще и заячьи треухи.

Они с трудом втиснулись в кабину, живот к спине, уселись на жесткие деревянные сиденья.

– Как хоть назвали-то эту тележку? – весело обратился Горбунов к механику, схватившемуся за пропеллер, чтобы помочь лётчику в запуске.

– Не думали о том. По первым буквам «Ваузена», «Лебедя» и «Ньюпора», получается «валень», вот «Валенком» и прозовем.

– Лучше «Гибридом», – так же весело ответил Шиуков.

Веселье их было наигранным. Все понимали опасность

сложившейся ситуации не только лично для Горбунова и Проскурина, а и смертельную опасность для тысяч красных бойцов, если они будут участвовать в плохо скоординированной операции Восточного фронта и Туркестанской армии.

Механик «сорвал компрессию», и «Гном» заработал. Мотор стучал бодро, хорошо толкал вперед самолет. Но, хотя встречный ветер к часу взлета набрал силу, «Валенок» бежал по земле долго.

– Тяжеловат, – вздохнул Шиуков, провожая самолет взглядом из-под ладони.

– «Гномик» вытянет! – успокоил его механик.

Снежная пыль рассеялась, и они увидели аэроплан в небе.

Только сейчас Шиуков заметил, что, разбуженные звуком мотора, собрались за его спиной все строители «Валенка». Оторвался он от земли, и люди облегченно вздохнули.

«Валенок» сделал круг над аэродромом, покачал крыльями и ушел, растворился в белесой дали.

Непривычно, тревожно для экипажа проходил полет. Оба авиатора будто не слышали грохота мотора, прислушивались к скрипам, стонам и даже взвизгам конструкции. К тому же, «Валенок» все время крупно дрожал. От этой тряски не только клацали зубы у лётчиков, но и вихлялась стрелка компаса, единственного прибора, по которому можно было держать курс.

И вот то ли компас подвел, то ли отвлекли лётчиков переживания, то ли сизая поземка закрыла ниточку рельсов, только проморгали они железную дорогу.

– Митя, проскочили мы железку, или не дошли? – прокричал Горбунов, благо голова лётнаба торчала прямо за его плечами.

– По времени, видно, проскочили. Давай назад и ниже!

«Валенок» на планировании дрожал мельче, но все пытался отклониться влево, и на курсе его пришлось держать рулем поворота.

– Ишь ты, кобенится! – проворчал Горбунов.

На завьюженной земле они с трудом поймали темно-серую ленточку железной дороги, помогла им в этом черная тушка паровоза с одним вагоном, и, почти прижавшись к рельсам, пошли вперед.

Скрипя и постанывая, «Валенок» вез их.

Целлулоидовый щиток-отсекатель кабины смонтировали механики косо, и холодный жесткий ветер задевал правую часть лица Горбунова, а Проскурина хлестал по физиономии. Пришлось натягивать вязаные шерстяные маски. Пока снимали и опять завязывали шапки руками без меховых варежек, пальцы прихватил мороз.

Минут через сорок полета вдруг захлопала левая нижняя плоскость. Горбунов взглянул на нее и ахнул: разноцветные заплаты слизнул напористый воздух и, не смиряясь, драл обшивку, выкроив уже порядочную дыру. Увидел, как раздевается крыло, и лётнаб:

– Что будем делать, Федор?

– Станция! Читай название…

Они проскочили над красноободранными крышами вагонов длинного эшелона, продолжая путь.

Щелей в кабине гибридного самолета оказалось больше, чем хотелось бы, и на втором часу полета февральские сквозняки лётчиков почти доконали. Чтобы оттирать замерзшие руки, Горбунов все чаще держал рычаг управления коленками. Сзади него крутился, пытаясь согреться, Проскурин. Теперь вибрация машины не пугала их, а помогала трястись.

Через три часа полета Горбунов точно пилотировать машину уже не мог. Застыли ноги в унтах, холод просочился под шубняк и сковал поясницу, казалось, что за шиворот насыпали колотого льда, и он смерзся в комок в ложбинке у пояса. Горбунов набрал над рельсами побольше высоты.

Консоль нижнего крыла слева уже представляла голую решетку из лонжеронов и стрингеров, отдельные куски обшивки полоскал, выдирая, встречный ветер. «Валенок» шел с левым креном, приходилось Горбунову все время давить на правую педаль управления поворотом, и правая нога его быстро занемела до бедра, он почти не чувствовал ее. Попробовал согнуть, не получилось.

– Как садиться будем, Митя?

– Еще час лететь! Привезет «Валенок» два замерзших трупа. На, хлебни…

Федор отрицательно покачал головой: лётнаб в данной ситуации может себе позволить глоток спирта, он, пилот, нет.

– Глоток, не больше, понял, Мить! И начинай перекачивать горючее.

Это была мучительная работа. Альвеер сбоку и чуть впереди лётнаба. Чтобы дотянуться до его рукоятки, пришлось навалиться на спину пилота, пригнуть его слегка, снова выпрямиться на сиденье, и так качать, качать. Да еще левой рукой. А насос или замерз, или засорился – подавал горючее из бочки в самолетный бак по чайной ложке.

– Послушай, Федь, – пыхтел Проскурин, – правая рука как лед, а из-под левой подмышки пот ручьем, чудеса, да и только!

– Идет у тебя дело, идет, на хвост уже машину тянет. Сбрасывай мешок с песком!

Дернул Проскурин за проволоку, и, слава черту, мешок полетел вниз. Упал он, наверное, на крышу станционного вокзала.

– Название прочитал?

– У-ф! – оторвался Проскурин от альвеера. – Я и так знаю, это Соль-Илецк, дорога повернула вправо. Наша территория. У следующей станции аэродром.

– Я его знаю, бывал…

В воспоминаниях Алексей Владимирович Шиуков вот что писал об этом полете:

«Через два часа самолет коснулся колесами аэродрома назначения, а еще через мгновение рассыпался на куски, подняв клубы снежной пыли. К счастью, оба лётчика не пострадали».

Продолжение цитаты автор вынес в начало рассказа.

Не мог полузамерзший лётчик посадить дрожащий в лихорадке самолет, с оборванной обшивкой нижних крыльев, плохо отрегулированный, нормально. Это выше человеческих сил и возможностей. Самолет упал на землю, и довольно жестко. Так что ничего героического совершено не было, просто выполнялся воинский долг. За это немного позже командующий вновь образованным Туркестанским фронтом Михаил Васильевич Фрунзе наградил красного военного лётчика Федора Ивановича Горбунова, уроженца села Ковыловка Саратовской губернии, именным оружием.