Дорога из трупов

Терри Пратчетту – великому и неподражаемому.

Всем упертым карьеристам.

Часть первая

Люди убеждены, что всякая история имеет четко обозначенные начало и конец.

Но это лишь доказывает то, что человеческое сознание не только линейно, а еще и ограниченно.

На самом деле любую Сагу о Великом Герое можно начать с момента встречи его дедушки с бабушкой, а закончить не в момент торжества над Вселенским Злом, а после того, как могилу Героя забудут и свившая гнездо на могильном камне птичка очень не вовремя справит нужду на голову очередному добру молодцу, как раз собравшемуся замахнуться мечом…

Все истории переплетаются, образуя некое полотно, окинуть которое взглядом может разве что Творец.

Нашу историю можно начать с момента, когда компания богов, то ли безумных, то ли просто очень хорошо проведших время в божественном аналоге Амстердама, создала мир.

Самым простым способом – с помощью плагиата.

Божественного плагиата.

Для этого они надергали кусков самых разных Вселенных и сшили из них нечто вроде огромной скатерти. Украсили ее всяческими прибамбасами типа солнца, системы обогрева, работающей на горючих душах…

А потом боги протрезвели и… скорее всего, ужаснулись.

После чего отправили свое творение болтаться в космосе подальше от взглядов приличных существ (то есть тех, что изобрели астрономию).

Можно начать нашу историю с этого момента, но мы поступим более традиционно.

* * *

В любом городе обитаемой Вселенной есть стража. Надо же кому-то с воплями гоняться за преступниками, бродить по темным улицам и питаться кофе с пончиками! Имеется она и в Ква-Ква, самом большом городе Лоскутного мира, где носит забавное название – Торопливые.

Возглавляет местных стражей порядка не какой-нибудь там капитан, а Магучий Единственный Ночальник Торопливых.

И занимает эту должность Игг Мухомор, прирожденный полицейский.

По крайней мере, в том, что касается дурного нрава и склонности гореть на работе.

В данный момент он сидит в своем кабинете, где непонятно почему всегда пахнет брагой, и на лице МЕНТа, багровом и круглом, кверху переходящем в лысину, красуется плохо скрываемое удивление.

Вызывает его то, что по другую сторону стола сидит желающий стать стражником.

Точнее, то, что этот желающий не выглядит сумасшедшим.

Было бы неверно утверждать, что Торопливые не обладали в городе авторитетом. Авторитет у них был, огромный – можно сказать, даже колоссальный, просто являлся он величиной отрицательной.

Все, вплоть до последнего гоблина, приехавшего в Ква-Ква два дня назад и живущего в ящике из-под селедки, знали, что Торопливые не смогут поймать даже собственную задницу, пойди она на преступление. Что они берут взятки, когда у них хватает для этого ума, а случается подобное не так часто, что они первыми бегут от опасности.

– Так, начнем сначала, – сказал Игг Мухомор. – Повтори, как тебя зовут?

– Форн Фекалин.

– И ты хочешь служить в страже?

– Да. Защищать закон и порядок. И найти свое место в жизни.

Торопливые имели к закону и порядку примерно такое же отношение, как сапог – к балету. То есть балерины выступают в обуви, и у нее есть носок, подошва и приближенно сапожная форма…

– Хм! – Игг Мухомор вынул из кармана клетчатый носовой платок и принялся вытирать лысину.

Тот, кто назвался Форном Фекалином, был невысок и мог похвастаться тем сложением, обладателей которого кличут словом «жилистый». Бледное длинное лицо характеризовалось крайним отсутствием индивидуальности. Уши, глаза, волосы, нос – все как у людей, стандартный комплект, взгляду не за что зацепиться.

Хотя для стражника это скорее плюс – преступник не запомнит твоей рожи, чтобы потом найти и поколотить.

Но не имелось в этом лице, в скромной, но опрятной одежде ничего, что указывало на причину, по которой Форн Фекалин захотел стать Торопливым.

– Тебе розовые слоники не мерещатся? – спросил Игг Мухомор с тактичностью падающего на голову кирпича. – Или чертики зеленые?

– Нет.

– В полнолуние не начинаешь выть? Ходить во сне?

– Нет. – На лице Форна Фекалина появилась слабая улыбка.

– Может быть, ты любишь убивать? Ешь сырое мясо? Или… – тут МЕНТ затаил дыхание, – полагаешь себя героем?

– Нет.

– Хорошо. Тогда считай, что собеседование ты прошел.

– Да? – Форн Фекалин нахмурился. – А я что, не должен доказать, что умею владеть оружием? Показать, что знаю законы? Предъявить какие-нибудь рекомендации? А?

– На самом деле нет. – Игг Мухомор немного посопел и решил расставить все точки над всеми буквами: – Оружие стражнику не очень-то нужно. Еще поранишь кого. Законов этих никто на самом деле не знает, от них морока одна. Рекомендации в Торопливые тебе дадут лишь в сумасшедшем доме. Понял?

– Да.

– Вот и славно. – МЕНТ прокашлялся и рявкнул: – Дежурный!!!

Форн Фекалин, не привыкший к звуковым атакам подобной мощности, вздрогнул, и на мгновение что-то странное произошло с его глазами. Игг Мухомор не успел понять, что именно, поскольку дверь открылась, и вошел дежурный сержант.

– По вашему приказанию прибыл! – объявил он.

– Так, отведи вот его в караулку… Он с сегодняшнего дня принимается на службу этим… постовым. В подразделение лейтенанта Лахова. Пусть тот объяснит ему про довольствие, выдаст снаряжение и все прочее. Ты понял?

– Так точно.

МЕНТ посмотрел на Форна Фекалина:

– У тебя вопросы есть?

– Нет.

Когда за сержантом и новоназначенным постовым закрылась дверь, Игг Мухомор облегченно вздохнул.

Он решил, что избавился от небольшой проблемы.

И на самом деле он даже в чем-то был прав.

Маг по имени Урно Кеклец обладал настолько суровым лицом, что, увидев его, самые опасные бритвы должны были кончать жизнь самоубийством.

И немудрено – Урно Кеклец возглавлял кафедру демонологии в Магическом Университете, самом старом, почтенном и жутком учебном заведении Лоскутного мира. Сам по себе МУ был местом очень странным, а уж кафедра демонологии выделялась на общем фоне.

Если построить график странности, то она торчала бы, как волос на родинке.

Сейчас Урно Кеклец улыбался, и только фотографию одной этой улыбки можно было использовать для изгнания демонов. К счастью для них, процесс фотографирования в Ква-Ква еще не изобрели.

Сидевшие перед заведующим кафедрой студенты глядели на него почти без страха.

За пять лет успели привыкнуть.

– Господа студиозусы, – сказал Урно Кеклец, – шестой курс – не время для отдыха. К следующему лету мы дадим вам пинка под зад… то есть, я хотел сказать, с радостью выпроводим из стен МУ. Вы знаете порядок. С первого месяца вам предстоит начать работу над дипломным трудом. Осень должна посвящаться штудиям. Но ученый совет университета решил…

– Очередную гадость затеяли, – вздохнул студент, что сидел в углу, около окна.

Звали его Арс Топыряк, и он был бы очень похож на Гарри Поттера, если бы носил очки и имел на лбу шрам.

– Точно, – вздохнул сосед Арса, откликавшийся на имя Нил Прыгскокк и обладавший внешностью мастерски раскрашенного снеговика, которому вместо ведра на макушку положили кучку рыжей пакли.

– Типа, – поддержал беседу двоечник Рыггантропов, перенесшийся в аудиторию словно из каменного века.

Смени Рыггантропов зеленую мантию на вонючую шкуру, неандертальцы приняли бы его за своего. И не просто приняли, а избрали бы вождем.

– Сссс, – прошипел четвертый студент, маленький, ушастый и очень глазастый.

Тем, кто видел его в первый раз, он напоминал помесь Чебурашки с филином.

Принадлежал этот биологический феномен по имени Тили-Тили к народу йода и изъяснялся исключительно шипением. При этом он ухитрялся переходить с курса на курс, сдавать экзамены и зачеты, в том числе устные.

Урно Кеклец тем временем закончил лирическое отступление, посвященное мудрости университетского начальства, и сообщил:

– Ближайшие три месяца вам придется провести на социальной практике.

В аудитории наступила тишина. Стало слышно, как негромко урчат студенческие мозги.

– Э, прохфессор… – подал голос отличник Орландо Хряпс. – Социальную? А что это значит?

Будущие демонологи знали, что такое архивная практика (когда копаешься в старых ненужных бумагах), что такое практика общемагическая (когда занимаешься полной ерундой), полевая (когда предыдущая ерунда кажется тебе важной и крайне интересной)…

Но о социальной они слышали в первый раз.

Урно Кеклец нахмурился – брови его сошлись с хорошо различимым металлическим лязгом.

– Кхм-хм, – прокашлялся он. – Ну, извольте знать, в последнее время участились случаи… что наши выпускники, только попав за пределы университета, ведут себя это… не совсем адекватно…

– Испепеляют людей за резкое слово и все такое? – спросил Арс негромко.

Но заведующий кафедрой его услышал.

– Ну да, примерно так, – кивнул он. – И мы решили, что это как бы плохо отражается на репутации МУ.

– Но почему? – Шептать Рыггантропов не умел. Это получалось у него так гулко, словно двоечник сидел в пещере. На самом деле маленькая пещера сидела на его туловище и называлась головой. – Когда всех испепеляешь, тебя уважают, в натуре… И никакой репутации не надо.

А вот этой фразы, эхом отдавшейся в углах аудитории, Урно Кеклец благодаря какому-то акустическому феномену не услышал.

– И поэтому мы должны научить вас жить в обществе, – вещал он с тем истовым блеском в глазах, который возникает, когда человек сам понимает, что несет полную ерунду, но не может остановиться, – не причиняя вреда окружающим существам… сделать вас полноценными частицами социума, научить правилам общежития и поведения в активной среде…

Тили-Тили, прозванный сокурсниками Трали-Вали, озадаченно засвистел.

– Так что вот, – с облегчением выдохнул Урно Кеклец. – Эту практику нужно пройти, отчет написать и все такое. Кто не пройдет – не будет допущен к диплому. Всем ясно? Или есть вопросы?

Тут вопросы чудесным образом исчезли даже у самых головастых.

– Вот и хорошо. – Заведующий кафедрой взял со стола лист пергамента. – Так, посмотрим, кто у нас куда направляется…

Арс вздохнул, предвкушая неприятности.

После того как он уничтожил реализатор справедливости, созданный тысячи лет назад одним безумным магом, удача решила, что Топыряк обойдется и без нее. А неудача свила гнездо где-то поблизости. Результатом стала история с беглым демоном и странным гостем из иного мира, а также куча мелких неприятностей, которые не столько создавали проблемы, сколько портили настроение.

Так что и сейчас Арс не ждал ничего хорошего.

Его вполне могли отправить на практику к ассенизаторам, в их подземное вонючее царство, или к…

– Топыряк, Тили-Тили, Рыггантропов, – объявил Урно Кеклец, – музей Натуральной истории.

– Ы? – сказал Рыггантропов, а йода нервно взмахнул ушами.

Про этот музей знали все студенты, но бывали в нем лишь самые заученные умники. По слухам, он благополучно покрывался пылью где-то на левой окраине города, и в его стенах имелась самая большая в Лоскутном мире коллекция всяческого древнего хлама.

– И зачем? – с отчаянием спросил Арс. – Для чего там нужны демонологи?

– Ну, типа, – Рыггантропов решил, что вопрос адресован ему. – Тебе же все сказали. Мы должны это… сделаться полноценными частицами социума, узнать правила поведения в активной среде…

– А в роли активной среды будут окаменелости?

На этот вопрос двоечник ответить не смог.

* * *

Живи Поля Лахов в другом месте и в другое время, его бы назвали гламурным стражником. Склонностью к пьянству, вымогательству и злобным нравом он походил на коллег, но при этом тщательно следил за собственной внешностью. Шлем снимал редко, волосы мыл по праздникам, зато торчавшие наружу кончики аккуратно завивал и мазал помадой.

Грязные и обкусанные ногти покрывал лаком для мебели, а под старой ржавой кольчугой носил шелковое белье.

В подчинении у лейтенанта Лахова находились двое сержантов. Васис Ргов, больше всего на свете похожий на мешок с картошкой, на который кто-то нацепил портупею. И Дука Калис, добрый и отходчивый выходец из Лоскута Низкие горы.

Доброта выражалась в том, что он убивал людей сразу, не мучая, а отходчивость – в том, что быстро об этом забывал.

Сейчас они втроем разглядывали новобранца.

– Отлично, – сказал Поля Лахов, когда Форн Фекалин облачился в кольчугу и повесил на пояс ножны от меча с торчащей из них рукояткой. – Главное, не пытайся вытащить оружие. А то кто знает, что там внутри. Вот старик Хилый, которому принадлежал этот комплект, понадеялся на оружие – и что? Где теперь старик Хилый?

– Где? – спросил Фекалин.

– В лучшем случае – его едят черви, – сказал Дука Калис, автоматическим движением вынимая и пряча обратно под плащ крохотный арбалет. – А в худшем – собаки или те парни, что собираются у Толстого Маззи.

– А, – кивнул новобранец, и в блеклых глазах его на мгновение появилось очень странное выражение.

– Да, забыли шлем, – заметил Лахов и выволок из-под стола нечто металлическое, кое-где блестевшее.

Форн Фекалин, нужно отдать ему должное, не упал в обморок.

– Я обязан это носить? – спросил он.

Железная хреновина на башке, больше всего похожая на сотворенный авангардным дизайнером ночной горшок, была опознавательным знаком Торопливых, и они таскали ее с гордостью.

Ну, или со стыдом, когда приходилось удирать от преступников.

– Да, – кивнул Ргов и постучал себя по шлему. Звук получился гулкий, мощный, с намеком на то, что внутри хватает пустот.

– Хорошо. – Форн Фекалин надел шлем. – Ну что, теперь мы отправимся на какое-нибудь дежурство?

Лахов и Калис переглянулись, а Ргов принялся задумчиво ковырять в носу.

– Это сложный вопрос, – ответил лейтенант. – А что?

– Я хотел просто… ну… – новобранец облизал губы тонким и бледным языком, – а то я думал, что, может быть, должен как бы… проставиться в первый день… а?

– В смысле – угостить нас пивом? – уточнил Лахов.

– Да.

– Тогда дежурство подождет. Всем встать и вперед, шагом марш. В «Потертое ухо»!

Они выбрались из караулки, затем вышли из покосившегося здания городской стражи и оказались на улице Тридцатисемилетия Отрытия Канавы. Что это была за канава и кто ее отрыл – исчезло во мраке веков, но этот вопрос Торопливых мало волновал.

Они окунулись в незабываемую атмосферу Ква-Ква, сравнимую лишь с концертом обкурившихся дури панк-рокеров на складе, где протухло несколько тысяч яиц. Шумовая волна состояла из сотен возгласов, выкриков и обрывков фраз, а в городском «аромате» смешивалось слишком много компонентов, чтобы в них разобрался даже электронный анализатор запахов.

Но общее впечатление было таким, словно в ноздри запихивали трубочки из наждачной бумаги.

У входа в «Потертое ухо», около лужи, где дозволялось лежать только самым постоянным клиентам, сидел чуднó одетый бородатый старикан с повязкой на глазах. Решительными движениями он терзал струны, натянутые на деревянную рамку, и пел:

– Встала над морем с пальцами багровыми Зоря! Врата распахнула она, и отверзли тут очи герои! Гневом пыхали сердца их и сладкой отвагой, яростный Мили-Пили-Хлопс к победам их души направил!

Перед дедом стояла миска, а в ней лежало несколько бублей.

Проходя мимо, Ргов наклонился и потянулся пальцами к монетам. Старик же, не прекращая играть, сменил тему:

– Лапы свои убери, а не то по башке ты получишь! И не погляжу я тогда, что ты стражник во шлеме высоком!

Ргов руку отдернул и застенчиво заулыбался, а Лахов покачал головой и сказал с улыбкой:

– Ай да слепой!

– Великий слепец я, Умер, славный поэзией громкошумящей, – сообщил старик, гордо выпячивая бороду. – Слава моя распростерлась по миру, подобно свечению мощному солнца златого…

– Кто умер? – спросил Калис, который иногда (а честно говоря, почти всегда) соображал не очень хорошо.

– Не умер, а Умер, – поправил Лахов.

– А разница? И он что, не слепой?

В том, что касается подозрительности, Калис был настоящим стражником.

– А это смотря как поглядеть. – Лахов пожал плечами, и с его кольчуги посыпалась ржавчина. – Великий певец обязан быть слепым. Так же как великий писатель – алкоголиком, наркоманом или хотя бы игроманом. А великий художник – просто чокнутым…

– А великий стражник? – спросил Ргов.

– Э… просто великим.

– Хватит стоять тут, подобно дубам на утесе, – вмешался в беседу Умер, похоже, умевший разговаривать только гекзаметром. – Бизнес вы портите мне и ярость рождаете прямо в чувствительном сердце аэда…

– Бизнес – это святое, – кивнул Лахов, и Торопливые вошли в «Потертое ухо».

Через пять минут они сидели за столиком, и перед каждым стояла кружка с похожей на слегка взболтанную мочу жидкостью.

За нее заплатил Форн Фекалин.

– Ну, за нового стражника, – сказал Лахов, поднимая кружку. – Чтобы он хорошо охранял свою безопасность…

– Лучше, чем старик Хилый, – добавил Ргов.

И они выпили.

Судя по реакции на пиво из «Потертого уха», Форн Фекалин прибыл в Ква-Ква совсем недавно. После первого глотка он позеленел, после второго – побледнел, затем сделался того цвета, который нельзя назвать даже серо-буро-малиновым. Волосы его встали дыбом, слегка приподняв шлем, а глаза выпучились.

Торопливые-ветераны наблюдали за муками нового коллеги с умилением.

Они пили это пиво многие годы, но все помнили тот совсем не радостный день, когда познакомились с ним.

Привыкнуть к этому вкусу было невозможно.

– Так ты, значит, откуда родом? – спросил Лахов, когда шлем на голове Форна Фекалина осел, а глаза стали нормального размера.

– Слева.

– Это из Шести Королевств, что ли? – блеснул знаниями Ргов.

– Почти.

– Ага, а что там у вас говорят насчет того, что случилось в Диких горах? – спросил Калис. – Гномы болтают про какой-то взрыв. Вроде бы одна из вершин обзавелась пламенным прыщом…

Прямо налево от Ква-Ква лежит Лоскут Горы, заселенный мелкими бородатыми шахтерами, и именно за ним находятся Шесть Королевств. На запад от них расположен Пик – громадная гора, занимающая целый Лоскут. Еще западнее – Разбойные горы, где обитают тролли, и за ними – Дикие горы, местечко настолько неприятное, что даже орлы облетают их стороной.

– Огненный прыщ? Это как? – подал голос Ргов. – Я ничего не слышал.

– Стала вулканом, – пояснил Лахов. – Ну что? Чего сидим, точно на поминках? А ну-ка, выпили…

Они выпили, и никто не обратил внимания на то, что Форн Фекалин лишь омочил губы в пиве.

– Так что с этой горой? – спросил любопытный Ргов.

– Лопнула, – с видом авторитетного свидетеля, находившегося в момент происшествия на расстоянии примерно шестисот километров, заявил Лахов. – Начисто. Хрусть, бах-бах и того… Эй, хозяин, неси по второй!

Через пять минут стражники забыли о лопнувшей горе и заговорили о кознях начальства и тяготах собственной жизни. А еще примерно через полчаса в пропахший пивом туман улетела причина, по которой они тут собрались.

Калис то и дело порывался петь, Лахов осаживал его, Ргов что-то монотонно бурчал себе под нос. Время от времени появлялся хозяин, забирал пустые кружки и приносил полные.

А Форн Фекалин сидел, не притрагиваясь к пиву, и слушал.

У него был отличный слух и феноменальная память.

В лапищах Рыггантропова листок пергамента казался несчастной бабочкой, что потеряла не только лапки и усики, а еще и форму крыльев.

– Ну, чего там написано? – спросил Арс.

– Сссс? – поддержал его Тили-Тили.

– Ы… хххы. – Двоечник некоторое время посопел, готовясь к сражению с буквами. – Э… н а п р а в л е н и е… н а… п р а к т и к у… В натуре, и что это все значит? Есть направление направо, налево, на запад… И еще – на практику?

– Дай сюда, – сказал Арс и забрал листок.

Направление в конверте они получили вчера из рук самого заведующего кафедрой. Тот отдал его почему-то Рыггантропову и велел вскрыть конверт не раньше утра следующего дня. Пришлось вставать в жуткую рань и встречаться около входа в университет, чтобы ни в коем случае не опоздать.

Всем студентам известно, что первый день практики самый важный, а иногда – еще и единственный.

Вообще главная особенность любой практики в каждом из миров состоит в том, что она никому не нужна. Ни студентам, ни преподавателям, ни тем бедолагам, которым в руки попадают дармовые работники. Но ее всегда проводят, и это заставляет задуматься о некоем заговоре высших сил…

Может быть, Практика приведет нас к Просветлению, позволит постичь Мировую Гармонию и научиться терпеливо относиться к соседям? Если это так, то эффект появится не ранее чем через пятьсот лет и пару жизней.

– Направление на практику. – Арс быстренько пробежал листок глазами. – Ага, вот. Улица Шести Струн, дом один. Я знаю, где это. Пошли.

И они зашагали прочь от университета в сторону левой окраины Ква-Ква.

Величайший город Лоскутного мира, если можно так выразиться, потягивался и продирал глаза.

На улицах было довольно пустынно, ночные жители с них убрались, а дневные еще не появились. Скрипели телеги, тянувшиеся к рынку на площади Изопилия, трубы извергали пахнувший завтраком дым.

Почти добравшись до цели, студенты немного поплутали – сначала свернули на улицу Одной Струны и только потом выбрались к музею.

Огромный, точно авианосец, он напоминал каменный гроб, который бросили на землю с большой высоты. А потом оставили так валяться, обрастать мхом и покрываться трещинами.

– О, – сказал Рыггантропов, – теперь я понял, почему он называется музеем Натуральной истории.

– Почему?

– Потому что это, в натуре, история.

Да, музей сам по себе являлся историей. Судя по виду, он наверняка помнил битвы Предначальных Времен и был уже стар, когда около реки Ква-Ква построили городок. Время обломало об него зубы, после чего обзавелось вставными, вернулось и опять не добилось успеха.

Здание располагалось за хлипким заборчиком, а заросли боярышника вокруг его могучей туши изображали парк.

– Верно, – поскреб затылок Арс. – Вон там ворота, а тропинка от них ведет, похоже, к входу.

Тропинка привела к крыльцу, такому широкому, словно по нему должны были боком подниматься удавы. На крыльце обнаружилась спрятавшаяся между толстенными колоннами дверь.

Когда Арс толкнул ее, из внутренностей здания повеяло могильным холодом, а хриплый голос, наводивший на мысли о тяжких болезнях горла, мрачно поинтересовался:

– Хто такие?

– Вот, – сказал Арс, показывая направление и пытаясь разглядеть, кто прячется в музейном мраке. – Мы… эти… студенты… прибыли на практику.

– Это вам к главному хранителю, – сообщил тот же голос. – Сейчас я его позову.

И дверь захлопнулась.

– Типа, – сказал Рыггантропов задумчиво.

– Шшшш, – настороженно добавил Тили-Тили.

Вскоре дверь открылась снова, и на крыльцо вышел некто лысый, сгорбленный, в длинном темном халате и еще более длинной бороде, кончик которой болтался у тапочек с помпонами.

Арс ощутил, что глаза его собираются выбраться из черепа и хорошо прогуляться.

– Бурылик мурпляк хрыльк, – сказала фигура. – Ну, так и будем стоять? Давайте ваши буль-документы.

– Чего? – спросил Рыггантропов.

– Буль-документы? – слабым голосом уточнил Арс.

– Дарульк мпляк да. Вы что, никогда эльфов не видели?

Перед ними и в самом деле стоял настоящий эльф.

Только лысый, морщинистый и бородатый.

Всем известно, что эльфы не стареют. Хотя от кого это известно? От тех же эльфов, которые настолько гордятся имиджем собственного народа, что вполне могут врать. А еще прятать стариков от посторонних глаз где-нибудь в глубине своих Лоскутов, куда чужакам хода нет.

Но то, что эльфы живут долго, много дольше всех остальных рас, – известный факт. Чтобы состариться, уроженцу Высокого леса или Солнечных полян нужен не один век и не два.

Похоже, старший хранитель возрастом превосходил многие экспонаты музея.

Или просто возник вместе с ним.

– В-видели. В-вот в-вам. – Арс сумел справиться с собой и протянул направление на практику.

Эльф почмокал, производя те самые чудные сочетания звуков, и недовольно изрек:

– Прлюк ральп понятно. Навязали нам этих практикантов, словно музей демонами набит. Хлюп.

– Так мы вам не нужны?

– Зарлип мульк почему? – Эльф посмотрел на Топыряка подозрительно. – Рабочих рук не хватает. Лульк. Приставим к делу на полный срок, не сомневайтесь. Меня можно называть Простодрэль.

– Я – Арс, а это – Рыггантропов и Тили-Тили.

– Дарлюк плюх ну и имена. Идите за мной.

За дверью они окунулись в темноту, столь глубокую и пахнущую пылью, словно она вылезла из шкафа со старой одеждой.

Что-то шевельнулось во мраке, и Арс разглядел человекоподобную фигуру.

– Харульт пальк не бойтесь, – сообщил Простодрэль. – Это Пасюк, наш привратник. Он зомби. Очень удобно. Никогда не спит, по нужде с поста не отлучается, а подкупить его хрульп невозможно.

– Это верно, – свистящим голосом подтвердил привратник.

– А чего его, типа, к работе не приставить? – спросил Рыггантропов.

– Нульк цалюк должен же кто-то у дверей стоять? А руки у Пасюка то и дело отваливаются. Не рабочие они бульк какие-то.

За новой дверью начались залы с экспонатами, огромные, словно внутренности левиафана. Окна, узкие и высокие, были закрыты темными шторами. Мягко поблескивали стекла витрин.

Музей строил архитектор, считавший, что колонны – это главное и что чем их больше, тем лучше. Массивные и толстые, украшенные резьбой, они уходили вверх, в полумрак, где благополучно подпирали потолок.

Доносились шорохи, намекавшие, что тут существует жизнь, пусть не очень яркая и заметная, но живая.

В витринах лежали камни, совершенно обычные, какие можно найти на улице, кости, какие-то вовсе не понятные штуки. Странно смотрелись валуны, неясно каким образом попавшие внутрь здания.

– Что-то тут неинтересно, – прошептал Рыггантропов, породив в углах очередного зала гулкое эхо. – Это разве, в натуре, история?

Арс, честно говоря, тоже ощущал легкое разочарование, а кончики ушей йоды выглядели печально обвисшими.

– Йобулк вальк тля, – сердито забулькал эльф. – Это та история, о которой мы, смертные, имеем мало представления. Та история, для которой мы всего лишь налет, слизь хлобрап на теле вечности! Это ее тело! Вечное, неизменное! И вы, молодые маги, должны быть рады, что видите его!

– А я думал, история – это когда один король убил другого или там битва с кучей трупов, – сказал Рыггантропов.

Он, как обычно, бил не в бровь, а в глаз.

Простодрэль больше ничего не сказал, но в шарканье его тапочек возникли презрительные нотки.

Они прошли еще три зала, а в четвертом, что был заполнен бревнами, ветками, шишками и почками, остановились.

– Тальк цытьк сегодня будете работать тут, – проговорил эльф и показал на столик в углу. – Вот краска и кисточки. Ваша задача – обновлять стертые таблички хдюп на экспонатах. А стерлись они почти все.

– А откуда мы узнаем, что писать, если они стерлись? – спросил Арс.

– Ляпул пробтых ну вы же маги? Вы должны уметь восстанавливать надписи. Или вы не умеете?

– Умеем.

Да, такому их действительно учили – немного, не так, как студентов с кафедры магии слова. Но все же достаточно, чтобы прочитать почти уничтоженную надпись из нескольких слов.

– Хляк тогда за дело.

И Простодрэль удалился, бурча себе под нос.

Рыггантропов подошел к столику, на котором стояли три жестяные банки и лежали старые облезлые кисти.

– В натуре, – сказал он уныло, – это будет типа похуже лекций по теории магического анализа.

– Сс, – согласился Тили-Тили, а Арс печально вздохнул.

* * *

Лейтенант Поля Лахов выпрямился и оглядел собственное войско.

Калис и Ргов выглядели помятыми и с трудом стояли на дрожащих конечностях, но это было нормально после вчерашней пьянки. К таким стражникам обитатели Ква-Ква привыкли. А вот новобранец казался подозрительно бодрым, и это внушало тревогу. А ну как горожане решат, что жизнь у Торопливых пошла хорошая? Тогда неприятностей не избежать.

– Так, – тут Лахов икнул и содрогнулся, ощутив вонь собственного перегара. – Ты, Форн, хоть лицо поглупее сделай. Или перекосись, словно у тебя зубы болят. Все разом.

– Зачем?

– А чтобы не выделяться.

Форн Фекалин слегка наморщился и отвесил нижнюю челюсть, после чего стал напоминать жертву удара молотком по голове.

– Вот так-то лучше. А теперь пошли. Нас ждет оно. Патрулирование. В районе Молоточной площади.

Негромко лязгая и распространяя специфические запахи, Торопливые выбрались на улицу и зашагали на право-запад.

По дороге Лахов рассказывал новобранцу правила патрулирования:

– Нужно глядеть в оба. И слушать тоже в оба, но в других. И еще чуять спинным хребтом, где опасно.

– Чтобы отправиться туда и задержать преступника? А? – спросил Форн Фекалин.

– Нет. Чтобы сбежать и остаться в живых. Если кто-то начинает звать стражу, то мы, конечно, идем туда, но очень медленно и крайне шумно. Понимаешь, зачем?

– Чтобы остаться в живых?

– Верно. – Лейтенант похлопал новобранца по обтянутому кольчугой плечу и затряс ушибленной непонятно обо что ладонью. – Ты сразу показался мне умным парнем. Но есть и вторая задача – немножко подзаработать. На паршивую горсточку бублей, что платит нам город, не проживешь. Поэтому мы… как бы это сказать…

– Тащим все, что плохо лежит, – брякнул честный Калис.

– И это… дружим с всякими людьми. – Ргов пнул в спину катившегося мимо калеку на тележке.

Тот брякнулся наземь, вскочил на внезапно отросшие конечности. Открыл рот, готовясь разразиться теми выражениями, которые в интеллигентной среде называют непарламентскими.

И тут увидел, с кем имеет дело.

– А, сержант, – сказал калека, потирая спину. – Как счастлив вас видеть. Какой хороший сегодня день…

Это напоминало попытку суслика договориться с пикирующей на него совой.

Ргов протянул руку и сказал:

– Я тут уронил немного денег. Ты их не видел?

– Э? – Лицо калеки перекосилось и стало напоминать букву из тетради первоклассника. – А, сейчас…

Несколько монет перекочевали в ладонь Ргову и мгновенно исчезли где-то под его кольчугой.

– Вот примерно так мы и дружим с людьми, – сказал Лахов.

И они пошли дальше, а Сизый Мотыль, последние двадцать лет зарабатывавший на жизнь с помощью ног (а точнее, как бы их отсутствия), наконец получил возможность облегчить душу.

И он ею немедленно воспользовался.

За старыми городскими стенами, больше похожими на вал мусора, обклеенный рекламными объявлениями, стражники наткнулись на группу шептавшихся стариков. Увидев их, Лахов побледнел, из недр организма Ргова донеслись квакающие звуки, а на неустрашимом лице Калиса обозначилось беспокойство.

А старики, все четверо, уставились на Форна Фекалина.

– Мы просто мимо идем… да, – сообщил Лахов заискивающим голосом, каким обычно разговаривают с большими и очень злыми собаками. – Не подумайте ничего плохого, господа…

Старики проводили стражников подозрительными взглядами, а один, маленький и воняющий чесноком, презрительно сплюнул.

– Кто это такие? – спросил Форн Фекалин, когда угол скрыл стариков от стражников.