И то, что скрыто под землёй, время покажет при свете дня.
Гораций
Предисловие
Октябрь. Ливень. Капли дождя со всей силой ударяются о стёкла и тут же отскакивают, словно пуля рикошетом. В комнате темно: выключен свет, занавешены шторы, и только слабая полоска света вырисовывается в дверной щели.
Папа сидит рядом, на кровати. В его большой и тёплой руке – крошечная ладошка дочери. Если быстро привыкнуть к темноте, то можно заглянуть в папины добрые глаза; и кажется, будто ничего больше не нужно для счастья, только чтобы он пробыл здесь ещё немного, чтобы не уходил так рано…
– Папа, останься. Я очень скучаю.
– Не могу, моя сладкая. Папе нужно идти.
Барабанная дробь дождя. Выдох. Как грустно и странно делить папу с кем-то ещё. Он не увидел этот взгляд, но почувствовал его и наклонился ближе.
– Я обязательно вернусь, – прошептал папа у самого уха, – сладких снов, Карамелька.
Поцелуй в лобик, короткий, но нежный – так целуют своих детей все любящие отцы на свете. Скрипнула кровать. Он встал и, не оглядываясь, направился к выходу. Его огромная фигура удалялась всё дальше и дальше…
Корнелия резко проснулась от частого сердцебиения. Дыхание сбилось, вспотели руки и спина, колени зловеще подёргивались под одеялом – этот кошмар стал сниться всё чаще после переезда в Россию. Как иронично! Прошло целых двенадцать лет, но один и тот же сон не переставал появляться вновь.
Дождь редким стуком шлёпал по крыше, а густые ночные облака почти не пропускали свет. Сквозь вертикальные окна можно было разглядеть лишь ночную серость, подсвеченную дымкой от зажжённых фонарей. Девушка повернула голову под звуки тихого сопения соседок – они спали крепко и пробуждались долго, как и положено в их возрасте.
Корнелия откинула одеяло и свесила ноги с кровати. На ощупь отыскать обувь не так-то просто, она вечно куда-то пропадает.
Нужно поскорее уйти, остаться одной. Трудно хранить секреты, если делишь комнату с кем-то ещё.
В коридоре школы-пансиона всегда было светло, и Корнелия невольно сощурилась, покидая спальню. Она поморгала, привыкая к яркому освещению, после чего огляделась по сторонам и прислушалась. Никого. Но это и не столь важно, ведь посещать уборную не возбраняется даже в ночное время суток.
Корнелия искренне недолюбливала любительниц покурить: они никогда не закрывали окно, из-за чего в дамской комнате становилось не менее холодно, чем на улице; а во время дождя через открытый проём то и дело влетали резвые капли и заливали всё вокруг. Корнелия любила апрель, и первые моросящие ливни тоже любила, но холод терпеть не могла.
Войдя в уборную, девушка первым делом захлопнула форточку, протёрла подоконник оставленной на раковине тряпкой и вгляделась в ночной туман, который застилал огни от фонарей по периметру школы-пансиона и верхушки деревьев леса. Дождь только начинался.
Когда она узнала о том, что папы больше нет, было раннее утро. Никто её не разбудил и даже не услышал, как скрипнула дверь, когда девочка вышла из своей комнаты. На кухне сидел дядя Филипп и смотрел вперёд, словно сквозь стену, а рядом – абсолютно бледная, как полотно, старшая сестра.
Какой-то психолог сказал, что для детей до четырнадцати лет не существует смерти, мол они не способны осознать и остро отреагировать на потерю близкого человека. Но правда ли это для тех, кто в один день потерял всё – вот, в чём загадка.
«Папа вернётся?»
Дядя Филипп встрепенулся, услышав детский голос – как будто Корнелия разбудила его после глубокой дремоты – а у Динны по щекам полились слёзы, и, кажется, не в первый раз.
«Нет, детка, – Филипп повернулся и посмотрел на неё. – Папа не придёт».
Она почему-то сразу всё поняла, без сказок про звёздочку и дальнее путешествие. Она знала, что такое смерть, и могла догадаться, что случилось с её папой. Догадаться, но не принять: папа не мог её бросить, папа сказал, что обязательно вернётся.
Корнелия даже не заметила, как заплакала – слёзы сами текли по лицу и падали на пол.
Люди, которые крепко спят, могут забыться. Те, кто просыпается от каждого шороха, так не умеют.
Туман сгущался всё сильнее, и с крыши срывались крупные капли. Корнелия смотрела вдаль, стараясь отвлечься. Их ночной диалог с папой уже более десяти лет подряд внушал страх, что любой разговор может стать последним: с дядей, с сестрой… А ведь сестра единственная, кто сможет её понять.
Корнелия включила телефон, который по привычке утащила с собой из спальни, отыскала знакомый номер и набрала:
«Не спишь?»
Смска ушла и сразу была прочитана. Динна всегда отвечала быстро, если не пропадала в работе.
«Пока нет. Тревожные сны?»
Она всё знала наперёд, как будто читала мысли на расстоянии.
«Я боюсь, что это случится снова».
Эти разговоры уже давно надоели обеим сёстрам. Из года в год – одно и то же. Одни и те же детские травмы.
«Ты в безопасности. Мы с Филиппом тоже».
Корнелия знала, что никто из их семьи не позволит, чтобы всё повторилось. Но страх не слушается мозга, он подчиняется чувствам.
«Тебе страшно с другими, в пансионе?» – вторая смска от сестры.
«Нет, мне не страшно с ними, мне страшно за них», – быстро набрала в ответ и отвернулась.
С противоположной стороны от раковин на стене крепилось длинное вертикальное зеркало. Корнелия увидела в нём своё отражение и присмотрелась: маленькая худенькая девочка в ночной рубашке – её редко кто принимал за десятиклассницу. Длинные светлые волосы растрепались и сплелись, из-за чего назойливо лезли в глаза. Она выглядела, как лохматый котёнок, который боится всего на свете. Но это не так: внешность может быть обманчива.
Динна что-то печатала, когда послышались шаги в коридоре. Девушка мигом выключила телефон, подбежала к ближайшему умывальнику, открыла кран и плеснула на лицо немного воды, чтобы не вызвать никаких подозрений, если войдёт учительница.
Дверь распахнулась, и в женскую уборную проникли двое – не преподаватели. В двух фигурах подростков Корнелия сразу узнала свою одноклассницу Лиану – рыжеволосую красавицу и местную звезду старших классов. А вот имя её спутника вспомнить не удалось: какой-то одиннадцатиклассник.
Впрочем, сам парень, даже не осмотревшись при входе в дамскую комнату, развернулся на месте, шустро приподнял и посадил Лиану на подставку для рукомойника, которая располагалась у самого входа, параллельно стягивая с девушки майку.
– Ну здесь нам точно не помешают, – ухмыльнулся он, втягивая подругу в непристойный поцелуй. Никто из них не обратил внимания ни на звуки льющейся воды, ни на Корнелию в противоположном углу.
– Я вам не мешаю? – громко произнесла девушка, выключив кран.
Старшеклассник резко обернулся; Лиана озадаченно выглянула из-за него. Её две стройные ножки аккуратно свисали с двух сторон от парня.
– Какого чёрта ты здесь делаешь? – громким шёпотом выдал он, метнув агрессивный взгляд в сторону Корнелии – не понравилось, что его так грубо прервали.
– Это ты какого чёрта здесь делаешь? – поинтересовалась девушка. – Здесь, вообще-то, женский туалет.
Почувствовав начало конфликта, Лиана подтолкнула своего молодого человека в спину, чтобы он отошёл, спустилась на пол и с грозным видом двинулась к Корнелии.
– Тебе правда любопытно, что он здесь делает? – съязвила Лиана, скрещивая руки на груди. Корнелия внимательно осмотрела её бюст внушительного размера и кружевные узоры бюстгальтера: её майка осталась в руках у неизвестного одиннадцатиклассника.
– Вообще нет. Просто в таких случаях смотрят по сторонам.
– Извини, малявка, мы тебя не заметили.
Корнелия еле заметно поджала губы: слишком часто Лиана называла её малявкой, хотя они с ней ровесницы.
– Я ведь могу на тебя настучать, если не сменишь тон, – усмехнулась Корнелия, при этом стараясь не подать виду, что Лиана её задела. Та с гордо поднятой головой двинулась навстречу сопернице, совершенно не смущаясь своим полуголым видом.
– Послушай сюда, Шмидт. Если хоть одна живая душа узнает об этом, ты очень сильно пожалеешь… – она сделала паузу. Несмотря на угрожающую интонацию, голос Лианы предательски задрожал: девушка и вправду боялась разглашения. Корнелия знала, что в свете последних событий нарушать правила школы очень рискованно, и слегка улыбнулась, наблюдая за краснеющим личиком одноклассницы – Лиана никогда ей не нравилась. Довольная своей выигрышной позицией, Корнелия уже было начала перебирать в голове любые возможные шутки, готовясь отпустить их в сторону парочки, но какой-то посторонний звук вмиг перебил все её мысли.
Лиана продолжила что-то говорить, разбрасываясь угрозами в адрес одноклассницы и обещаниями сделать её жизнь в пансионе несладкой, но Корнелия уже перестала её слушать, пытаясь уловить непонятный шум. Она насторожилась; где-то вдалеке грохотало. Повернулась к окну, но в тумане и темноте леса не было видно абсолютно ничего.
– Эй! Я с тобой разговариваю! – возмутилась Лиана.
– Тихо!
– Чего-о?
– Ты слышишь? – посерьезнев, спросила Корнелия. Звук усиливался, становясь всё громче, но это не гроза.
– Чего? – опять не поняла Лиана.
– Прислушайся; там звук такой… как будто что-то стучит.
– Ты либо выпила, либо сумасшедшая, – заявила Лиана, забрала свою майку из рук спутника и надела обратно.
– Я не шучу, – сурово произнесла Корнелия. – Я слышу звук, он оттуда, – она указала на окно. – Ты слышишь его?
– Всё, что я слышу, это звук твоего поехавшего голоса.
Гул и стук стали ещё громче, и Корнелия просто не могла поверить, что Лиана действительно ничего не замечает. Она перевела взгляд на молодого человека, стоящего чуть поодаль, и спросила:
– Ну хоть ты слышишь?
Парень уже давно таращился в окно, забыв про разборки двух девушек. Он кивнул, не отводя глаз от стекла. Увидев его реакцию, Корнелия потянулась к ручке, повернула её и открыла окно, невзирая на холод.
Струи косого дождя ударили прямо в лицо, и девушка зажмурилась. В первое мгновение показалось, что это гудит незнакомое – резкое и громкое – но тут же она поняла, что ошиблась.
– Поезд! – выпалила Корни и повернулась к ребятам.
Лиана в кои-то веки решила не язвить в ответ, а старшеклассник подошёл ближе и всмотрелся в беспросветную тьму леса, но ничего не было видно.
Звук нарастал, и теперь не слышать его через открытое окно было невозможно. Поезд проносился с запада на восток, и самое странное – по той самой железной дороге, которая пролегала в километре от школы-пансиона и не использовалась уже почти двадцать лет.
Сквозь плотную завесу деревьев промелькнули огоньки, но быстро погасли. Проехал, без сомнения, какой-то состав. Громкий рёв и стук колёс постепенно пошёл на спад: поезд отдалялся, следуя в бывшее депо. Другого пути у него не было. Ледяными руками Корнелия захлопнула окно – было невыносимо холодно – и повернулась к ребятам. Она промокла почти насквозь, но как будто не замечала этого.
– Здесь уже лет двадцать никаких поездов не ходит, ведь так?
Старшеклассник снова кивнул.
– Это точно наша ветка? – не могла поверить Корнелия. – Может где-то вдали проехал?
– Это явно здесь. Мы же видели огни. Да и по дальнему пути на электростанцию ничего проезжать не может.
– Но ветку закрыли, – продолжала Корнелия.
– Значит, открыли, – сказала Лиана.
– Там депо, так? – Корнелия указала на восток, куда промчался поезд.
– Да, тупик, – подтвердил старшеклассник, который удивился не меньше неё. – Наверное, туда и перегоняли какой-то состав.
– Но депо ведь тоже заброшено? – не унималась Корнелия.
– Шмидт, тебе-то какое дело. Глеб же сказал, перегнали в депо.
«Глеб, значит».
– Утром точно узнаем, что это было, – отозвался парень. – Но вообще странно, я здесь никогда поездов не видел. Да и рельсы старые.
– Неужели по ним могло что-то проехать?
– Получается, да, – ответил Глеб. – Не парься, всего лишь перегонка.
Но Корнелия знала, что это невозможно. Из них троих одна она понимала, что любые из ряда вон выходящие вещи влекут нешуточные последствия…
– Шмидт, мы с тобой не договорили, – строго произнесла Лиана, но Корнелия уже её не слушала. Неожиданное вторжение поезда на заброшенную ветку поглотило все мысли, и она быстрым шагом направилась к выходу из дамской комнаты.
– Эй! – Лиана вовремя выпрыгнула перед ней и преградила дорогу. – Ты кое-что забыла.
– Что?
– Кого ты здесь видела? – рыжеволосая девушка схватила Корнелию за плечо.
– Никого, – бросила та и сразу вспомнила, что оставила свой телефон на раковине.
– Вот именно, никого, – повторила за ней Лиана.
Забрав телефон, Корнелия выбежала из туалета. Это был тот редкий случай, когда очень хотелось, чтобы в коридоре кто-то оказался, но в школе по-прежнему царила полная тишина.
Корнелия остановилась у лестницы и посмотрела на экран смартфона, который стоял на ночном беззвучном режиме – одиннадцать непрочитанных от Динны. В последнем сообщении значилось: «Корни, с тобой всё в порядке?»
«Да», – напечатала она, продолжая переписку.
«Где ты была?» – почти сразу пришло от сестры.
«У нас тут поезд проехал. По закрытой ветке».
Уж кому-кому, а Динне точно можно всё рассказать.
«Да ладно? У вас же нет поездов».
Корнелия и сама не поверила в то, что услышала минуту назад. Но факт оставался фактом.
«Я только что слышала. И ещё двое ребят слышали, это не глюк», – отправила она.
«Вы уверены, что это был поезд?»
«Да. У нас могут быть какие-то проблемы?»
На экране несколько раз высветилась и погасла надпись «Динна печатает». В итоге появилось сообщение:
«Может быть. Проверь, где сейчас ВВ?»
Корнелия аж вздрогнула – как она сама до этого не додумалась! Всё настолько очевидно: случается странная вещь, значит, нужно проверить самого подозрительного из всех.
Она взбежала по тёмной лестнице на третий этаж, забыв про страх встретить завуча, секретаря или завхоза; в крайнем случае им можно сказать, что проснулась от громких звуков поезда. И заодно спросить, проезжали ли здесь составы по закрытой ветке раньше.
Но все взрослые крепко спали. Поднявшись наверх, Корнелия прошла по пустому тихому коридору до нужной двери, осторожно приложила ухо к замочной скважине и прислушалась.
Чуткий слух достался ей с детства: за закрытой дверью Корнелия без труда могла различить чьё-то сопение, а в полнейшей тишине слышала стук бьющегося сердца у соседок по комнате. Но сейчас девушке очень хотелось усомниться в своих способностях.
Она ничего не слышала. Затаив дыхание, Корни попыталась уловить вдохи и выдохи в комнате, но не получилось. Неужели внутри и вправду пусто? Ни на что не рассчитывая, Корнелия взялась за ручку, осторожно её повернула и потянула дверь на себя. Как ни странно, она поддалась.
Девушка совершенно не представляла, какое оправдание придумает, если в комнате кто-то окажется – но размышлять об этом не было времени. Корнелия просунула голову в образовавшийся проём и выждала несколько секунд, пока глаза привыкли к темноте.
Она вгляделась в очертания тёмных предметов мебели в комнате и взглядом отыскала, где стоит кровать. Ещё немного, и Корнелия увидела, что постель расстелена, а сверху топорщится одеяло, словно под ним кто-то лежит.
Нет! Этого не может быть.
Не расслышать человеческое дыхание за закрытой дверью ещё можно; но, будучи в тихой комнате, Корнелия Шмидт всегда слышала, как дышит живой человек.
У неё перехватило дыхание и снова затряслись ноги, как после того кошмарного сна. На кровати под одеялом лежала фигура. Она не двигалась и не издавала никаких звуков.
Уйти без ответа нельзя – сестра его очень ждёт. Корнелия окончательно протиснулась в полуоткрытую дверь и на цыпочках зашагала к кровати. Если под одеялом кто-то лежит, он повёрнут ко входу спиной, а лицо можно разглядеть, обойдя кровать с другой стороны.
Шаг за шагом – Корни старалась ступать бесшумно, хоть это было непросто. Волнение нарастало всё сильнее, чем дальше она удалялась от двери. Если её заметят в этой комнате, со школой можно попрощаться.
Подойдя поближе, девушка отметила, что не видит, как поднимается и опускается одеяло, но такие слабые движения можно и не заметить в кромешной темноте. Звук сопения не появлялся, как бы близко Корнелия ни приближалась.
Дойдя до противоположного конца кровати, она поднялась на цыпочки и заглянула по ту сторону одеяла. Никаких признаков человека видно не было. Девушка достала телефон и включила фонарик.
Перед ней лежал большой свёрток одеяла, прямо как в спальнях непослушных учеников, которые притворяются, что они на месте. Не в силах ждать, она схватила покрывало за край и потянула на себя. На кровати никого не было. Комната оказалась пустой.
Корнелия, еле оправившись от шока, поспешно смяла одеяло обратно, кинулась к выходу и закрыла дверь, пока её никто не увидел. Затем достала телефон и трясущимися от волнения пальцами набрала смс сестре:
«Её нет».
Сообщение отправлено.
Сообщение доставлено.
Сообщение прочитано.
«Я выезжаю», – пришёл короткий ответ.
До последнего не хотелось верить в то, что это случилось.
Глава 1
Здание школы-пансиона «Альфа» выросло из груды камней, старых развалин бывшего монастыря. В суровые времена Великой русской революции во втором десятилетии XX века монастырь обстреливали, а разорвавшиеся внутри снаряды сравняли обитель монахов с землёй.
Никто не знает, как на самом выглядел монастырь – никаких картин с его изображением до наших дней не сохранилось. Известно только, что это было прямоугольное здание, похожее на крепость, с церковью посередине. То ли в надежде на прочность постройки, то ли из-за своей веры многие монахи отказались выходить из своих келий во время бомбёжки и были похоронены на том же месте, прямо под развалинами.
Разрушенное здание довольно быстро отстроили заново – по тому же прямоугольному плану; а обломки церкви просто убрали, не желая возводить новую. Так на месте монастыря появилась колония Народного комиссариата финансов. Туда входили приют для матерей с малолетними детьми, учебный пансионат для мальчиков, а также институт благородных девиц – попытка восстановить дореволюционный строй, несмотря на плачевные последствия Гражданской войны.
Колония просуществовала всего пять лет. После войны, во время разрухи и голода, её преобразовали в трудовую коммуну. Стране нужна была рабочая сила, а детям-беспризорникам – крыша над головой. Коммуна предоставляла сиротам жильё и пропитание взамен на их работу. Трудовые успехи коммунаров росли с каждым годом: они надстроили корпуса в здании бывшего монастыря, а в паре километров от него возвели электроподстанцию – ту самую, которая стала одной из первых ТЭЦ1.
История умалчивает, является ли теплоэлектроцентраль, строительство которой началось аж в 1927 году и длилось десять лет, полноправным детищем коммунаров, но первую узкоколейную железную дорогу в этих краях построили именно воспитанники коммуны.
Рельсы были проложены прямиком к новой ТЭЦ, чтобы обеспечить её транспортное обслуживание. Когда в конце тридцатых годов коммуна прекратила своё существование, железная дорога продолжила осуществлять грузовые перевозки для ТЭЦ, и даже в военное время.
Дальнейшее развитие электростанции требовало строительства новой железной дороги: узкоколейку снесли, а вместо неё построили две ветки – к ТЭЦ и на пассажирскую станцию села Вельино, которую тоже возвели неподалёку от здания бывшей коммуны. В середине XX века железнодорожный участок электрифицировали и организовали регулярные маршруты для перевозки работников ТЭЦ и жителей ближайших деревень, а по грузовым путям к теплоэлектроцентрали двигались песок из карьера, уголь и мазут.
Население росло, и в шестидесятых годах на месте бывшей коммуны появилась школа-интернат для детей-сирот. Ребята проживали и учились в одном и том же здании – прямо как коммунары – и, помимо наук, занимались общественно полезными работами. Отряды мальчиков-пионеров помогали рабочим на электростанции, а девочки облагораживали участок на территории школы.
Через сорок лет теплоэлектроцентрали пришёл конец. В девяностых годах вследствие износа несколько котлов на ТЭЦ были выведены из эксплуатации; требовалась реконструкция, которая предусматривала монтаж старых котлов и установку новых, но проект заморозили: за время работы ТЭЦ были построены другие электростанции, которые полностью заменили эту. В начале нового тысячелетия ТЭЦ окончательно прекратила своё существование.
Чуть позже выделили деньги на реконструкцию: но не элементов теплоэлектроцентрали, а здания интерната. После модернизации оно превратилось в школу-пансион, по форме постройки ничем не отличающуюся от монастыря и коммуны – четырёхэтажное прямоугольное здание с высокими потолками и внутренним двориком посередине, где была организована футбольная площадка, игровая и тренажёрная зоны. От интерната не осталось ни следа. В правом и левом флигелях здания располагались преимущественно жилые комнаты; в переднем – кабинеты, актовый зал и администрация; в заднем – кухня, столовая, спортзал, библиотека и лабораторные кабинеты.
Когда частные школы с полным пансионом только-только стали набирать популярность среди благополучных семей с детьми, к селу Вельино построили большую автомобильную дорогу, по которой было очень удобно добраться до школы. Для жителей окрестностей запустили новые маршруты автобусов, а пассажирскую железнодорожную ветку вывели из эксплуатации, уж больно много расходов она несла. Грузовые пути до ТЭЦ за ненадобностью разобрали и отправили в металлолом; а вот пассажирские оставили, и станцию не снесли. Это был две тысячи второй год.
С тех пор ученики пансиона любили прогуляться по лесу до заброшенных рельсов участка «станция Вельино – тупик», встать на шпалы и посмотреть вдаль. Переходить железную дорогу запрещалось: нарушение устава школы.
Не то чтобы кто-то думал про этот устав. Ребята, как правило, были погружены в собственные заботы и проблемы; хотя многие полагают, что у родившихся в обеспеченных семьях не должно быть невзгод. Это не так. Интернат – он и есть интернат, как бы ни утверждали обратное сторонние наблюдатели и сами родители, мечтающие отдохнуть от детей. За двадцать с лишним лет существования школы истории были самые разные, от новой семьи мамы до вечно занятого отца. Тяжелее всех приходилось первоклашкам, которых любимые родители заманивали свежим лесным воздухом и оставляли на три месяца одних, с абсолютно чужими людьми.
Директор «Альфы», Сергей Васильевич Гордеев, знал в лицо каждого первоклассника. Не потому, что вёл у них уроки, а потому, что чуть ли не каждый день вытирал бумажными платочками заплаканные лица.
Родители каждый год отдавали хорошие суммы за то, чтобы их дети учились спокойно и ни в чём не нуждались. Но все ученики хотели одного – настоящей любви, которую у них так бессовестно отняли в детстве и которой почти никогда ни у кого не было.
***
– Я даже повторять ничего не буду. Поставит два – пожалуйста. Ей же хуже, – Лиана демонстративно отшвырнула тетрадку и посмотрела на одноклассников, листающих конспекты. До конца перемены оставалось пять минут.
Отличница Катя Ярцева, проводя пальцем по строчкам, быстро скользила от одной страницы учебника к другой. Её уникальная методика, как она сама называла, заключалась в быстром чтении между строк и вычленении самой важной информации в тексте с последующим её запоминанием.
– Я тоже не буду ничего повторять. Мне бесполезно, – ответил Назар, местный весельчак, растяпа и троечник. Он не умел учиться, особенно зубрить, зато хорошо рассказывал; благодаря этому навыку на уроках истории ему часто делались поблажки.
Услышав его игривую интонацию, Катя резко захлопнула книжку и развернулась к группе парней на последних партах.
– Ты же и не учил ничего, так? – раздражённо спросила отличница, метнув свой сердитый взгляд прямо в Назара.
– Не учил. Но я знаю про холодную войну, я фильм смотрел, – спокойно ответил парень.
– В контрольных вопросах холодная война стоит седьмым пунктом, а их всего семнадцать, – продолжила Катя, повышая градус своего возмущения. – И я не понимаю, почему тебе ставят четыре, если ты выучил одну семнадцатую!
– Ну четыре и четыре, что в этом такого? – усмехнулся кто-то.
– А то, что я учу это всё днями напролёт, пока вы развлекаетесь, и историчка уже который раз задаёт мне те вопросы, которые я знаю хуже всего! В итоге у меня – четыре, и у Дениса – четыре! По-вашему, это честно?
Ей никто не ответил. Катины жалобы на оценки не принимались всерьёз по двум причинам: первая – Катя становится круглой отличницей каждый триместр, несмотря на промежуточные всхлипы и истерики; вторая – Катя постоянно даёт понять, что она умнее и лучше других, и не только одноклассникам, но и учителям. Так что её невезение можно списать на закон справедливости, с которым многие были согласны.
Корнелия смотрела в свою тетрадь, засунув пальцы в уши, чтобы не отвлекаться на оживлённый разговор в классе. На прошлом уроке она обещала Валерии Владимировне, что хорошо подготовится, поэтому выучила целых десять вопросов из двадцати. Если зададут одиннадцатый, придётся выкручиваться глупой улыбкой и не очень смешными шутками.
– Кстати, кто-нибудь в курсе, у нас изменится математик? – спросила Лиана.
– А с чего вдруг?
– Сейчас у одиннадцатых подготовка к экзаменам, а у них математик уволился. Думаю, им поставят нашего, а к нам придёт кто-то другой.
– Ой, да поскорей бы. Мне этот чёрт уже надоел. Постоянно чего-то требует.
– Вполне себе адекватный преподаватель, – снова включилась отличница Катя, – он и должен требовать с тебя знания.
– А объяснять нормально он не должен? Так чтобы поняла не только ты.
– Да какая разница, ребят! Всё равно мы сейчас ничего не сдаём, десятый класс всё-таки.
– Вот именно, – согласился Назар. – Свою тройку я и так получу.
Корнелия пролистала тетрадку до времён застоя в Советском союзе – тот самый одиннадцатый вопрос – и закрыла её. В конспектах нет особой пользы, если не слушаешь на уроках. А слушать получалось не всегда. Мысли разбегаются слишком быстро, и от обычного обсуждения перестройки улетают куда-то далеко, в прошлое и будущее. Раньше это называлось «считать ворон».
Хотелось, чтобы спросили про войну, уж её Корнелия знала хорошо. Она могла подробно рассказать про план Барбаросса, партизанское движение, антигитлеровскую коалицию – даже не потому, что интересовалась этим горьким моментом в истории, а потому, что должна была это знать…
– Добрый день! – голос учительницы отвлёк всех от беседы; ученики быстро разошлись по своим местам. – Звонки пока не починили, но по времени уже пора.
Валерия Владимировна закрыла дверь в кабинет, отделив шумных учеников в коридоре от притихших десятиклассников. Оставалась одна минута до начала урока. Уверенной походкой она проследовала к учительскому столу, положив на него классный журнал, и повернулась к ребятам.
Валерия Владимировна была молодой учительницей; но не настолько, чтобы ученики могли расслабляться. Ещё в первую неделю своей работы в «Альфе» она ясно дала понять, что историю нужно учить, даже если не претендуешь на хорошую оценку. При этом на уроках, в отличие от остальных своих коллег, она не стеснялась контактировать с классом, поощряла любой вопрос или желание высказаться и даже позволяла детям на самостоятельных выбирать темы, которые им интересны.
Так, несмотря на свою требовательность, Валерия Владимировна быстро снискала уважение в глазах учеников. Помимо прочего, для многих старшеклассников она казалась очень даже симпатичной: ей было чуть больше тридцати, но выглядела она чуточку моложе. Корнелии тоже было приятно на неё смотреть: красивые черты лица, ниспадающие на плечи прямые русые волосы, стройная фигура и простая манера разговора с учениками – без громких слов и лишнего пафоса.
– Ну что же, я надеюсь, вы подготовились к контрольному опросу. Если кто-то из вас не смог поймать меня на перемене и хочет что-то спросить, сейчас есть шанс.
– Валерия Владимировна! – позвал кто-то из класса.
– Да, слушаю?
– Почему во время Карибского кризиса наши именно на Кубе решили ракеты разместить? Это же неудобно.
– Почему неудобно? – удивилась учительница. – Во-первых, эти ракеты на Кубе могли держать под прицелом столицу Соединённых Штатов Америки, с которыми шла холодная война. А во-вторых, кубинские революционеры под руководством Фиделя Кастро сами попросили увеличить на острове советское военное присутствие. Незадолго до этого кубинцы разругались с американцами и оказались в очень тяжёлом положении. Москва им помогла.
– А, понятно.
– Валерия Владимировна забыла сказать, – встряла отличница Катя, – что на Кубе было размещено ещё и обычное оружие, не только ракеты, и там были созданы целые военные части и подразделения.
– Да, верно. Но вопрос, который мне задали, был в другом, – учительница развернулась, подошла к доске и прикрыла одну створку, чтобы стало видно карту России, висевшую на стене. Полкласса изобразило лёгкую ухмылку: выскочку Катю уделали.
– Кстати, я как раз думала, с кого бы начать. Екатерина, хочешь быть первой? – спросила историчка.
– Я всё выучила, – уверенным голосом ответила та.
– Вот и прекрасно. Значит, проблемы не будет?
Валерия Владимировна отодвинула стул и села, взглядом пригласив девушку выйти к доске. Катя поднялась со своего места и проследовала к учительскому столу, оправляя юбку.
– Ну что ж, начнём. Битва за Москву в каком году началась?
– В тысяча девятьсот сорок первом.
– Прекрасно. Месяц?
– Сентябрь.
– День?
– Тридцатое.
– Очень хорошо. Действительно, выучила всё.
Корнелия сжалась: она не помнила даты вплоть до дня, а иногда даже месяц не знала. Её соседка тоже напряглась, а кто-то на задней парте не сдержал усмешку – очевидно, что Валерия Владимировна всего лишь выставила Катю зубрилой, но отличница этого не поняла:
– До четвёртого декабря длился оборонительный период, а с пятого декабря по двадцатое апреля длился наступательный, – отчеканила Катя. Соседка Корнелии издала тревожный вздох. – Битва за Москву сорвала немецкий план «Барбаросса», – продолжала девушка, – согласно которому Москву нужно было взять в первые десять-двенадцать недель войны. Армия Гитлера перестала казаться непобедимой.
– Правильно, – сказала Валерия Владимировна. – А расскажи, пожалуйста, на какой территории развернулось сражение за Москву?
– На севере это Волга, от Калязина до Ржева…
– Давай заодно на карте показывать, я специально открыла, – попросила учительница. – Она потянулась к указке, которая лежала прямо на столе, Катя взяла её, перехватив руку учительницы.
Девушка стала водить указкой по карте, параллельно что-то рассказывая. Валерия Владимировна неспешно кивала.