Будьте готовы, Ваше высочество!

Лев Абрамович Кассиль родился в 1905 году в небольшом городке недалеко от Саратова. Отец писателя был врачом, а мама преподавала музыку. Детство и ранняя юность Кассиля прошли на берегах Волги – великой русской реки, пленяющей своей неоглядной широтой и задумчивой прелестью.

В детстве Л. Кассиль много читал, был выдумщиком и фантазером. С младшим братом он играл в выдуманную им страну Швамбранию.

Учился он вначале в гимназии, а после Октябрьской революции – в средней школе. С детства хорошо знал музыку, а в юности мечтал стать архитектором или кораблестроителем. В 1923 году Л. Кассиль окончил школу и поступил на физико-математический факультет Московского государственного университета. В студенческие годы ему часто приходилось подрабатывать художником-плакатистом, подручным электромонтера, лектором Осоавиахима. Сначала он учился с увлечением, но все чаще ощущал, что «это еще не то, не настоящий путь». Гораздо больше ему нравилось рыться в книжках у букинистов в Китай-городе, он называл это «блужданием по книгам».

В 1925 году Кассиль написал свой первый рассказ, который напечатали в газете «Новости радио». А потом он занялся серьезной литературной учебой: читал Толстого, Пушкина, Лескова, Чехова, Флобера, упорно искал собственный писательский почерк, много писал для себя. Упорная работа дала ощутимые результаты. Кассиля пригласили работать корреспондентом в двух газетах. Кроме того, он начал писать повесть «Кондуит». Первые главы начинающий писатель решил показать Владимиру Маяковскому. О своем визите к нему Кассиль позднее вспоминал так: «…Я пришел к обитой клеенкой двери в Гендриковском переулке, что на Таганке. На двери была маленькая дощечка с именем великого Маяковского.

Я взбежал по лестнице, а сердце от волнения скатилось вниз по ступенькам.

Я позвонил, и мне открыли.

Через эту дверь я вошел в литературу».

Маяковский одобрил повесть и поддержал молодого писателя. Главы из «Кондуита» были напечатаны в журнале «Новый леф», редактором которого был Маяковский.

Вслед за «Кондуитом» Л. Кассиль в 1931 году написал автобиографическую повесть «Швамбрания». Первые же книги Кассиля для детей показали, что в детскую литературу пришел одаренный автор. Обе эти книги сразу стали популярны и у детей, и у взрослых. В них выявились особенности дарования писателя – яркое и живое воображение, увлекательный сюжет, мастерское умение писать мягко, тепло, лирично. В 1935 году Кассиль переработал «Кондуит» и «Швамбранию», и с тех пор они издаются как одно целое произведение.

Лев Абрамович проработал в литературе больше сорока лет, писал романы, повести, пьесы, сценарии, рассказы, очерки. Как корреспондент он встречал челюскинцев, провожал в полеты Чкалова, был в сражающейся Испании. Во время Великой Отечественной войны Кассиль был военным корреспондентом на отрезанном фашистами полуострове Рыбачьем в Заполярье. Все его жизненные впечатления так или иначе нашли свое отражение в книгах.

Кассиль был прирожденным детским писателем. Он был наделен замечательным даром сохранять в себе неиссякающий мальчишеский дух, фантазерство, серьезное отношение к игре, умение разговаривать с детьми на равных.

Две повести: «Черемыш, брат героя», «Будьте готовы, Ваше высочество!» и рассказы о войне, которые входят в эту книгу, написаны в разные годы. Герои этих произведений тоже разные, но если присмотреться к ним повнимательнее, то можно увидеть в них много общего: все они страстные патриоты, люди чести, презирающие несправедливость и неправду. Иногда даже любимые герои Кассиля ошибаются и оступаются, но их помыслы и намерения всегда честны.

Анатолий Алексин говорил о героях Льва Кассиля, что они «насыщают душу юного человека витаминами рыцарства, храбрости, стойкой бескомпромиссности». А Юрий Нагибин о книгах Кассиля написал так: «Мир этих чудесных, добрых книг навсегда соединился с моей сутью, как мир Тома Сойера и Гека Финна, трех мушкетеров, благородных разбойников и рыцарей Вальтера Скотта, искателей Жюль Верна…

Лев Кассиль прожил счастливую, хотя и нелегкую литературную жизнь. Счастливую, потому что уже первые его книги принесли ему славу и любовь читателей, а нелегкую, потому что легкой литературной жизни вообще не бывает…»

Черемыш, брат героя
Повесть

Рисунки А. Васина, Б. Маркевича

В классе новенький!

В новичке не было ничего примечательного. Мальчик как мальчик. Невзрачный такой. Лобастый и накоротко стриженный. Но с виду не тихий. Смотрит ровно, напрямик. Уставится – так не переглядишь, сам сморгнешь.

Пришел он в школу вместе с детдомовскими. Однако одет в свое. Гимнастерка на военный лад. Но заметно, что пошита на другого. Рукава подвернуты. Воротник вокруг шеи – как обруч на палке. На воротнике голубые полоски.

– Под летчика вырядился, фы!.. Нацепил петлички! – фыркнул толстый пучеглазый Федя Плинтусов, которого в классе звали просто Плинтус.

На партах хихикнули.

Новенький внимательно посмотрел на толстяка и вдруг смешно надул щеки. Плинтус моргнул, засопел и разинул рот. Но тотчас же, поперхнувшись, закрыл его.

– Скушал на здоровье, – сказал новичок, усаживаясь на заднюю парту, где было свободное место, рядом с молчаливым Колей Званцевым – тоже из детского дома.

Тихонький Званцев почему-то сразу заважничал и поглядывал теперь на класс так, будто узнал что-то очень интересное…

Звонок уже был, но в классе еще не угомонились – от крика и возни парты ходуном ходили. Ребята всем своим видом давали понять, что им дела нет до новичка. На него будто и внимания не обратили. Но всем хотелось показать себя новенькому с лучшей стороны. Поэтому девочки бегали вокруг парт, старательно визжа. А мальчики, схватившись у доски, тузили друг друга с преувеличенным рвением. Упрямый новичок должен был видеть, что попал в класс отчаянный…

Но тут в дверь, сам себя нахлестывая ремнем, влетел с прискоком высокий чернявый мальчик. Между носом и оттопыренной верхней губой у него были зажаты две гусиные кисточки для красок. Они торчали, как усы. Чернявый и плечи даже держал так, словно за ними распласталась на скаку бурка.

– По коням! – закричал чернявый.

И все кинулись за парты.

Вошла учительница. Волосы у нее были седые, собранные в большой узел на затылке. Но сама она двигалась легко, и походка у нее была совсем девичья.

Класс вскочил ладно и вдруг. По тому, с каким удовольствием и треском выполнен был закон встречи, можно было догадаться, что учительница строга, но любима.

– Доброе утро! – сказала учительница таким неожиданно молодым голосом, что новичок вскинул на нее удивленные глаза.

– Драс-сте, Докия Ласьна!.. Здравствуйте, Евдокия Власьевна! – хором закричал класс. – А у нас новенький в классе!

– Знаю, знаю, садитесь! – Она стояла, опершись ладонями о край стола, закинув голову, словно волосы оттягивали ее назад, и оглядывала класс. – Садитесь, садитесь! – повторяла она.

Все опустились на места.

Но когда Евдокия Власьевна стала спрашивать фамилию новенького, чтобы занести в журнал, и новичок поднялся на задней парте и назвал себя, весь класс всколыхнулся…

– Черемыш, – негромко, но внятно произнес новичок. – Черемыш Геннадий, – отчетливо повторил он.

И, за исключением детдомовских, которые теперь торжествующе оглядывали класс, все разом обернулись к задней парте.

– Черемыш?!

– У, какая у тебя фамилия знаменитая! – сказала Евдокия Власьевна. – Не родственник тому? – Она показала пальцем на потолок.

– Это мой брат, – ответил мальчик, потупившись, и так зарумянился, что даже стриженая макушка его порозовела сквозь колючую белесоватую стернь волос.

– Вот как?! В самом деле?.. Родной брат! Это хорошо! Это хорошо! Таким братом гордиться можно. И не только тебе – всем нам. Ну, ребята, надо будет подтянуться. А то если наш Черемыш так же быстро и высоко заберется в науках, как его брат – в небе, то нам за ним не угнаться. Ну, а теперь довольно шуметь. Тишина! Плинтусов, сядь! Где твое место? Как это ты успел на задней парте очутиться? Это что за новоселье?

Багровощекий увалень оказался застигнутым во время перебежки.

Плинтусу не терпелось расспросить новичка о его прославленном брате, и он решил незаметно подсесть к Черемышу.

– Я теперь тут навсегда буду сидеть, Евдокия Власьевна! – закричал Плинтус.

– Почему же вас там трое на парте?

– Потому что, Евдокия Власьевна… новенький, вот, Евдокия Власьевна, место занял… А я еще на той неделе сюда собирался пересесть, Евдокия Власьевна. Ничего, нам, Евдокия Власьевна, втроем не тесно, мы как-нибудь…

– Марш, марш на место! – сказала Евдокия Власьевна, хлопая рукой по столу. – Живо отсаживайся! Плинтусов, это я тебе говорю. Что ты Званцева выселяешь с его законного места? Это ты там лишний.

Плинтус с неохотой покинул парту Черемыша и Званцева и, переваливаясь, побрел восвояси.

– Скопление мятежников рассеяно, – громким шепотом возвестил чернявый.

Плинтус зло плюхнулся на свою парту. По классу пробежали смешки.

– Лукашин, – строго сказала Евдокия Власьевна, – может быть, обойдемся без твоих примечаний?

Затихло. Но через минуту Званцев получил записку от настойчивого толстяка:

«Колька! Давай меняться впересадку. Ты на мое место, а я на твое. Тебе же выгода: у вас парта со скрипом. Как урок, так двинуться нельзя. А с моего места даже каланчу напротив видно. Жду ответа. Ф. П.»

Но Званцев, обычно такой сговорчивый, на этот раз только язык показал.

– Ладно, ладно! – погрозил ему Плинтус. – Припомнишь у меня…

Но тут его вызвала Евдокия Власьевна. Пыхтя и багровея, поплелся он к карте.

Черемыш тем временем поглядывал в окно. Тихий городок лежал за стеклами. Белесоватое северное небо. Свежие бревенчатые срубы. Кирпичное здание с флагом и портретами вождей на фронтоне: райсовет. Высокие ели росли прямо на улице. Город был невелик. Бор смотрел уже из-за ближних домов.

Везли лес. Бревна, огромные рыжие стволы мачтовых сосен, ползли на разъятых дрогах: от передка, где, правя, сидел возчик, до задних колес – чуть не верста!

От окна новичка отвлек солнечный заяц. Заяц вспрыгнул на парту, скользнул по гимнастерке, соскочил на стену. Потом радужное пятнышко мазнуло Черемыша по макушке. И все увидели, как в стриженых ершистых волосках забегали на мгновение оранжевые, красные, зеленые, фиолетовые искорки. Сзади тихо засмеялись. Новичок оглянулся и зажмурился: зайчик, слепя, задел его глаз, вильнул, заметался и совсем погас. Но Черемыш, уколотый лучом в глаз, заметил зеркальце, вспыхнувшее в руках маленькой ученицы. Она быстро отвернулась, насмешливо сморщив нос и передернув озорными колючими плечиками. Это она донимала новичка. Солидная ее соседка, староста класса, осуждающе качала головой. Но ей и самой было смешно.

Вообще нелегко было в этот урок сохранить порядок в классе. Все украдкой то и дело поглядывали на новичка. Шутка ли сказать – родной брат Климентия Черемыша! Кто бы мог подумать? Такой с виду неказистый, а брат!..

Евдокия Власьевна тем временем спрашивала незадачливого Плинтуса, уныло стоявшего возле карты:

– Ну, о чем ты читал сегодня к уроку, Плинтусов?

– О реках Сибири, – убитым голосом отвечал Плинтус.

– Ну, расскажи нам.

– В Сибири есть реки, – начал Плинтус довольно уверенно, – они текут и впадают…

Молчание.

– Ну, какие же это реки?

– Реки в Сибири ужасно глубокие, – тяжело вздохнул Плинтус.

– А вот это какая река? – спросила Евдокия Власьевна, тронув карту указкой.

Плинтус молчал, беспомощно водя пальцем по одной из толстых синих прожилок на карте. Новичок поднял руку.

– Ин-ди-гир-ка, – отчеканил новичок.

– Правильно, Черемыш, – улыбнулась Евдокия Власьевна. – Еще бы Индигирку тебе не знать: как раз на трассе у брата была.

И все посмотрели на карту. Карта была потрепанная, старая. На ней виднелись следы потайного карандаша, слабо начертавшего наименования «немых» городов и рек. Бумага кое-где отстала от полотна, запузырилась и лопнула, образовав горы и возвышенности там, где значилась равнина… Все посмотрели на эту десятки раз виденную, уже заученную карту и словно впервые разглядели ее, на ней будто проступило что-то… Стали видны бесконечные глухие дали тайги, километры, километры, километры просторов, и нескончаемые льды, и ветры, и расстояния…

И над всем этим провел в небе свой самолет Климентий Черемыш, знаменитый советский летчик.

Все посмотрели на карту и ужаснулись, как велика земля, как труден был подвиг…

И это совершил брат вон того стриженого мальчика, что сидел теперь на задней парте рядом с Колькой Званцевым.

Тоже Черемыш, только Геннадий, Гешка. И с виду совсем обыкновенный мальчик. Пожалуй, Плинтус его одной рукой одолеет.

– Вот сколько славы у нас на карте, ребята, куда ни посмотришь! – сказала своим певучим голосом Евдокия Власьевна и задумчиво обернулась к доске. – Двадцать семь лет я у этой карты стою… И я за это время изменилась, и карта другая стала. И по всей этой карте мои выученики живут, плавают, летают… Один уже академиком, ребята, стал… А тоже у этой карты мне урок отвечал. Два доктора разных наук есть. Капитан дальнего плавания, летчики, машинисты, гидротехники… Новые города на эту карту наносят, реки поворачивают, моря друг с дружкой соединяют… И мне письма пишут, меня новой географии обучают… Ученики мои…

Мягко и широко обвела своей легкой рукой учительница большую страну, занявшую почти всю карту Европы и Азии.

Брат того самого…

– Вы знаете, – сказал Евдокия Власьевна, входя после урока в учительскую, – новичок у нас в пятом «Б», ну, знаете, из детского дома, Черемыш. Так, оказывается, брат того самого Черемыша, летчика.

Даже учителя все заинтересовались новичком. Они как бы невзначай проходили мимо Гешки и приглядывались.

– Только, пожалуйста, не выделяйте, не выпячивайте его, сделайте одолжение, – твердил директор Кирилл Степанович. – Хуже нет этого, тем более что он парень, видно, еще не набалованный, скромница, и это очень хорошо.

– Удивляюсь немножко, – говорила Евдокия Власьевна, – все-таки брат такого знатного человека и живет почему-то в детском доме. Неужели старший брат не может его при себе в Москве держать?

Тут директор заявил, что отношения Гешки с его братом – дело частное. Мальчик – сирота. Переведен в местный детский дом из города Н. В прежней школе поведение и успехи его были отменные, а вмешиваться в личную жизнь героев директор не намерен.

Весть о том, что в пятом классе «Б» будет теперь учиться родной брат летчика Черемыша, быстро обошла всю школу. У дверей пятого класса «Б» вертелись, юлили мошкарой пронырливые первоклассники. Сметая их на ходу, делая равнодушные лица, в класс заглядывали солидные парни из старших классов. Всем хотелось поглядеть на брата героя.

– Это ты того Черемыша брат? – спрашивали в сотый раз Гешку.

– Вот ловко – брат!.. А!

– Ты вон кто, оказывается! А мы сразу не догадались.

Толстый Плинтус не знал, как загладить свою утреннюю шутку насчет голубых петличек. Теперь всем было понятно, откуда у новичка гимнастерка пилота.

– Это здорово, что ты к нам поступил! – бубнил Плинтус. – У нас ребята один к одному… елка к елке, лес строевой.

Староста класса Аня Баратова подошла к новичку.

– Вы сами тоже летали когда-нибудь? – спросила Аня.

– Приходилось, – ответил Черемыш, – на «П-5». Но, – добавил вдруг Гешка другим, поучающим голосом, – самолеты различных типов, как и различные лошади, ведут себя также различно. В первое время летайте на новом для вас самолете особенно осторожно.

Он выпалил это без единой запинки, как заведенный. Даже не передохнул ни разу. Аня, староста, с уважением глядела на него. Где ей было догадаться, что Гешка жарит наизусть из авиационного учебника! Там эта фраза была напечатана курсивом.

– Эх, вот бы мне полетать хоть крошечку! – воскликнула маленькая Рита – та, что задирала Гешку зайчиком от зеркала.

– О, – передразнил ее лупоглазый Плинтус, – а сама бы скорее вниз запросилась!

– И ничего подобного бы, не запросилась! Это спервоначалу только наверху страшно кажется… А я бы первый разок попросилась не совсем высоко…

– Лихачество на небольшой высоте может привести к тому, что вашим друзьям придется отнести цветы на вашу могилу, – заводным голосом сказал Гешка.

Плинтус только глаза еще больше выпучил. Он был подавлен зловещей ученостью новичка.

– А Плинтуса даже и самолет не поднимет, – сказала Аня.

Аня Баратова была рослая девочка. Правда, она была лишь на полголовы выше Гешки, но ему показалось, что Аня смотрит на него свысока. Однако он не отвел глаз. Его заинтересовала Анина прическа – баранчиком, как назвал Гешка про себя. Косы у Ани были свернуты по бокам головы в виде наушников. Прическа эта показалась Гешке ужасно смешной. Найдя у старосты класса эту слабую сторону, Гешка успокоился и снова почувствовал свое превосходство. Тут Аня спросила, почему он не живет в Москве у Климентия.

– На то есть «почему», только долго объяснять, – сказал, замявшись, Гешка, и все увидели, что Гешка что-то скрывает. – С квартирой у него еще не налажено. Он в общежитии летчиков. Это раз. Дома он почти не бывает, летает все… Да и так, вообще… Но он мне часто письма пишет.

И Гешка вынул из сумки надорванный конверт с письмом. На конверте был московский штемпель, и внизу ребята прочитали обратный адрес: «Москва, Авиагородок, Кл. Черемыш».

Все хотели непременно потрогать драгоценный конверт. Восхищались почерком.

– Красиво пишет, с толстым нажимом, – оценил Плинтус. – А про чего он пишет? Прочти.

Все возмутились, замахали на него руками.

– Вот дурной Плинтус! – сказала Аня.

Но Гешка оценил эту деликатность новых товарищей.

– Любознательность послужила причиной многих открытий, – произнес он, сам вынул из конверта письмо и, загнув листок, показал его.

«Прости, что я тебе редко пишу, Геша. Сейчас работаем ночи напролет. Сдаем новое правительственное задание. С комнатой обещают мне в скором времени наладить. Этот год еще поживи так, а потом пора и снять тебя с государственного кошта. Ну, учись хорошенько. Будь здоров, браток. Кл. Черемыш».

– Счастливый! – говорили ребята и с завистью поглядывали на мальчика, стараясь отыскать в нем печать славного родства.

Военлет Черемыш

Не было в классе, не было в школе, не было во всем городе Северянске, да и во всей стране не было человека, который бы не знал, кто такой Климентий Черемыш. Герой Советского Союза, военный летчик майор Черемыш прославился еще на Дальнем Востоке.

Тогда Красная Армия дала немногословный и поучительный урок маньчжурским белобандитам, захотевшим поразбойничать на Китайско-Восточной железной дороге.

Оглушительным ударом ответила на дерзость врага Особая Дальневосточная Красная Армия. Среди отличившихся в этой операции был и молодой военлет Климентий Черемыш.

Он был ранен. Его привезли в Москву. Знаменитейший хирург вынул у него из груди пулю. А потом в незабываемый, ослепительный и торжественный кремлевский вечер на зажившей груди Черемыша появился первый орден.

Года три Климентий был летчиком-испытателем. Он водил в небо на первый воздушный экзамен новые боевые машины. Затем стало известно, что он награжден вторым орденом. «За особые заслуги в деле укрепления оборонной мощи страны и образцовое выполнение специального правительственного задания» – так было написано в газете.

Вскоре имя его прогремело по всей стране в сверхрекордном, сверхдальнем арктическом перелете. Он получил звание Героя Советского Союза, стал одним из самых лучших летчиков Воздушного Флота, одним из самых знатных людей в стране. Вся страна повторяла короткие и веселые радиограммы Климентия с борта самолета: «Мотор – как часы. Летим – как по-писаному. Прочее соответственно».

«Прочее соответственно» – так кончались все сообщения с самолета. Эти два слова обозначали, что люди крепки, приборы точны, настроение отличное, все обстоит как нельзя лучше.

Климентий был неутомим. Он брался за самые трудные, самые ответственные задания. Он, если требовалось, летел в самые глухие и далекие углы страны, вывозил заболевших зимовщиков с островов, с кораблей, зажатых льдами. Ставил рекорды скорости. Он работал весело и быстро. Отмахивался от назойливой славы. А в дни больших народных праздников его бешено ревущая, почти неуглядимая машина первой врывалась в праздничное небо над Красной площадью. Забравшись на огромную высоту, красный кургузый самолетик, похожий на оперенный бочонок, стремглав свергался вниз, куролесил, кувыркался и снова шестисотметровым швырком, по отвесу, возносился вверх. Воздух вокруг был полон гремящего воя. Мотор с дискантового минора переходил на басовый мажор.

А на земле люди, задирая кверху головы и ежась, дивились неистовому искусству высшего пилотажа, великим мастером которого слыл Климентий Черемыш.

Вот какой брат был у Гешки!