000
ОтложитьЧитал
ВЕНИК. Так не звонил никто.
ПАНЫЧ. А ты открой.
Веник, нехотя, встал и направился к входной двери.
КЕНТ. Не грусти, старик. Провинция еще себя покажет. Москва-то ихняя (мотает головой в сторону Вадима) тоже не рай. Не просто. И кстати, как принц чингизид по линии тещи, помню Москву захолустным улусом, в черт знает где нашей империи (обнимает Карину). Правильно я говорю?
ПАНЫЧ. Не в Москве дело! Дело в том, что наши, что мы, смотрим восторженно в центр. На их предпочтения, моду и тренды. К ним без критики, а своих не ценим.
АНКА. Уж кого-кого, а вас очень ценят.
КЕНТ. Голосок из фанатского сектора не может соврать.
5.
Шаркая тапочками, в комнату медленно вошел очень старый, но еще крепкий человек – Иван Акимович. Следом идет Веник, кажется, он страхует старика от падения назад.
ИВАН АКИМОВИЧ. Позывные услыхал, пришел.
ПАНЫЧ. Здравия желаю, Акимыч. К нашему банкету. Прошу.
Все в разнобой здороваются с соседом. Иван Акимович присаживается на стул Веника, щиплет Анку, она взвизгивает. Веник и Вадим остаются стоять.
ИВАН АКИМОВИЧ. Плескай тады, или уйду.
Вадим бросился разливать водку. Анка предлагает Акимычу что-то из закуски.
Милая! Мне оно не по зубам. То ись по зубам, тока нету их.
ВАДИМ. Иван Акимович, стесняюсь спросить, а сколько вам сейчас лет?
ПАНЫЧ. Сто два. Не путаю, Акимыч?
ВАДИМ. Потрясающе! Я вас видел крайний раз восемь лет назад. Честно сказать, подумал, что уже… (Поднимает стопку). Но теперь я могу от всей души только пожелать вам…
ИВАН АКИМОВИЧ. Отвались, Геринг.
Общий смех. Все выпивают, кроме Вадима, тот остался стоять со стопкой в руке с намерением провозгласить здравницу.
ВАДИМ (торжественно). Я хотел бы, Иван Акимович, в вашем, так сказать, лице высказать наилучшие пожелания и низкий благодарный поклон всем ветеранам Великой отечественной войны, которые отстояли…
ИВАН АКИМОВИЧ. Сказал же, иди н-на!
ВАДИМ (тушуясь). Что?
ИВАН АКИМОВИЧ. То! Уели (бьет себя по шее ниже затылка). Вот оно где. Война, ветеран, поклон и спасибо. Я чего? Кроме войны ничего не делал? Я! (Крутит пальцем в воздухе). Я же ж четырех сынов родил и поднял, в люди вывел. Старшему внуку дом построил. Я фабрикой нашей – туды его в качель! – командовал, ты столь на свете не живешь. Фабрика была – две сарайки, два десятка ткачих. Я ее вывел – мировой, ёпт, уровень. Приезжали опыт перенимать венгры, югославы. Даже ж грузины! А ты мне – спасибо, ветеран за войну. НужнО мне твое «спасибо»? (Пауза). Приезжают на майские кого-то. (Венику). Ты же ж и привозил. (Веник кивает). На, грит, те Иван Акимыч подарок. А еще, грит, прибавка к пенсии, машина «Ока», но тебе, грит, она не нужна. Я грю, мне помирать. Всем помирать. Вы, грю, тем помогайте, кто Афганистан, Кавказ, много еще где. Или не воевали тоже? Им бы дали, а я себе заработал. Всю жисть работал. (Вадиму). А они мине – война! Это ты изобретешь лекарство от сердца, а тебя помнят только, как в детском саду обоссался.
Смех. Вадим несколько обескуражен.
ВЕНИК. Было, было.
ПАНЫЧ. Он и потом прыскал. До самого четвертого этого…
АНКА (подсказывая). Класса.
ПАНЫЧ. Щас! Курса! До четвертого курса.
Все смеются, включая Вадима.
ИВАН АКИМОВИЧ. Я же ж и отдохнуть не дурак. И это дело. (Показывает на бутылку и щелкает себя по кадыку). Рыбалка – да. Туризм, и такой, и поблядушный. Да… У меня баб было! У вас четверых столько не было. И не будет.
АНКА. Иван Акимыч! Тут, так-то, девушки.
КЕНТ (Акимычу). За это мы, Акимыч, вас и ценим, и пример берем. И поработать, но и отдохнуть. А трудоголиков (обвиняющий жест на Вадима) мы не любим!
ПАНЫЧ. Карьеристов топим в Черемшанке.
КАРИНА (Кенту). Ой, сказал! Ой, позер! Кто, интересно, работает двадцать четыре на семь? Трудоголиков он не любит.
ИВАН АКИМЫЧ (смотрит на Вадима, тот налил). Потехе-час, а работать надо. А то, как в басне, как ее? Забыл, туды в качель!
АНКА. Стрекоза и муравей. Лето красное пропела.
КЕНТ. Не-не-не! Это неправильная басня. Старый толстый Крылов, как всегда, все напутал. На самом деле было по-другому.
КАРИНА. Сто раз рассказывал!
КЕНТ. И каждый раз по-новому. На самом деле это старая тюркская притча, называется… Стрекоз и Муравьян.
КАРИНА (тихо). Вариант сто первый.
КЕНТ. Ну, начало как обычно. (Начинает говорить с азиатским акцентом). Стрекоз – чувак веселый, на движниках, слюшай, то се, бухает, гуляет, все лето пропил. А брат Муравьян – не-ет! (Поднимается, обходит диван, стоит сзади всех, упираясь руками в спинку дивана). Муравьян там фирма своя, строит дом, гараж, запасы, бабло на счету, все дела. Нормально такой, держится. Конкурентов сожрал, властям отслюнявил, думает все отлично, осени жду, потом зима – не страшно, не. А Стрекоз балдеет! Муравьян ему: эй, брат Стрекоз о будущем надо думать, об жизни. А Стрекоз – живу, как хочу, слюшай. Мне по приколу! Я твою рутину вертел! Муравьян думает: э-э, совсем дурак. Я-то умный, думает Муравьян. Домой пришел – дом большой, полки ломятся – доволен, включил кино какое-то или концерт. Ходит туда-сюда. Вау! Всего по-богатому. Выпил от радости, потом еще, еще. Покурил чего попало, того другого… Нажрался в итоге, да с табуретки и свалился, плечо сломал. Сверху телевизор на него, на! По роже! Зачем так жить? Больница-шмальница, врач, тоже Муравьян, Геворг Сережиевич, плечо вправил, усики понюхал, анализы там. Э, говорит, проблемка, брат Муравьян, пираблемища! Онкология, брат! Осталось тебе полмуравейника лет, если срочняк не лечиться. Муравьян домой шел, шел, думал: вот я сайгак степной! И что теперь? Брат Стрекоз хоть пожил по-стрекозиному. А мне – неотступный кирдык. Ничего не видел, не кайфовал. И кому все богачество? Нашел Стрекоза, говорит: давай, брат попилим муравейник, мне ни к чему. (Обычным голосом). А мораль басни в том, что морали нет. И Стрекоз по жизни оказался прав.
ВАДИМ. Такой басней себя оправдывают лузеры.
КЕНТ. Возможно. Но кто сказал, что лузер не может быть счастливым?
ВЕНИК. В мой огород камушек?
КЕНТ. Боже упаси! Юрец! В мыслях не было.
ПАНЫЧ. Ну, хочется человеку! Нехай так.
ВЕНИК. Я просто говорил ему тогда… И что? По фиг. (Обнимает Анку сзади).
ИВАН АКИМОВИЧ. После третьей уйду.
ПАНЫЧ. Посиди, Акимыч. После третьей плохие соседи уходят, хорошие…
КЕНТ. А хороших уносят!
ИВАН АКИМОВИЧ (смотрит на наручные часы на внутренней стороне запястья). Шесть часов. Сейчас моя передача начнется.
КЕНТ. Где хают президента дружеской Америки? Хорошая передача! Я на днях включил случайно, там… (рассказывает Венику и Анке).
ВАДИМ (подсел близко к Панычу). Ты сказал, дядя Степан умер в связи с телевидением. Что имел ввиду? Не, не хочешь – не говори.
ПАНЫЧ (вздохнув, немного подумав). Ты же знаешь город. Здесь население – украинцы, да немцы. Казахи (кивает на Карину) разбавляют. Папка всегда считал себя украинцем, хоть здесь всю жизнь прожил. (Пауза). Всю недолгую жизнь. (Пауза). Всем остальным, в общем, по барабану, а папка… чувствительный был что ли. И телек. Смотрел, как на работу. Все ждал, когда поменяется там, но там только одно. Накрутил себя, накрутил. Сердце. Мама уже с горя. Через месяц.
Веник и Анка захохотали. Кент стоит с видом человека, выдавшего уморительную шутку и довольного от этого.
ВАДИМ. А ты не думаешь, что на тебя тоже нехилое такое влияние оказала официальная повестка?
Паныч непонимающе вскидывает голову к Вадиму.
Бедный дядь Степан. Давай за помин. И теть Марина тоже. (Громко). Друзья! Давайте за тех, кого с нами нет.
КАРИНА (неожиданно Кенту) А муравьиха?
КЕНТ. В смысле?
КАРИНА. Твой Муравьян к брату Стрекозе пошел, а муравьиха не знает, и как же?
КЕНТ (после паузы). Это я еще не сочинил. Давай, Геринг, разливай, че ты! Акимыч сердится.
Выпивают не чокаясь. Акимыч встает, направляется к выходу.
ПАНЫЧ. Юрка! Не в падлу, закройся.
Веник уходит вслед за Акимычем.
Все! Это был последний грустный момент за сегодняшний вечер. Веселимся. Кураж и копоть!
Веник вернулся вместе с нервным мужчиной средних лет.
6.
ПАНЫЧ (увидев нового гостя). Народ! Рекомендую – мой суррогатный концертный директор. (Обращаясь к Вадиму). Концертов нет, директор есть.
Все вразнобой приветствуют директора.
ДИРЕКТОР (Панычу). Гуляешь?
ПАНЫЧ. Друг приехал. Восемь лет не виделись, так что повод железный.
АНКА (приглашает). Присаживайтесь.
ДИРЕКТОР (продолжая стоять). Спасибо. Значит, гуляешь. (Кенту). Здравствуйте, Владимир Сергеевич.
КЕНТ. Здравствуйте.. э-э…
ДИРЕКТОР. Не беспокойтесь, не существенно. (Панычу с упреком). Что ты делаешь, Антон?
ПАНЫЧ. Выпиваю и закусываю. Присоединяйся.
ДИРЕКТОР (грустно). Телефон отключил. Меня подставил. Зачем я пороги оббивал, договаривался?
ПАНЫЧ. Извини. Форс-мажор.
ДИРЕКТОР. Что я? Я переживу, а то, что тебя полгорода ждало на площади…
ВЕНИК. Какие полгорода?
ДИРЕКТОР. А вы бас-гитарист? Вениамин Попов. Я вас не сразу узнал, извините. В том-то и дело, что была договоренность, чтобы Антон выступил на дне города сегодня в восемнадцать часов. Широко не анонсировали. Я как знал! Но слух пробежал, люди ждали. Действительно вспомнили, хотели увидеть… былого кумира. Собралось тысяч несколько. Но тут друг приехал. (Панычу). Антон, мой бы труд пожалел.
ВЕНИК (Кенту). Ты понял?
Кент пожимает плечами, начинает увлеченно есть.
ПАНЫЧ. Отойдем и поговорим. (Поднимается с дивана). Сейчас, только вылезу.
ДИРЕКТОР. А кто, простите, друг, который приехал?
ВАДИМ (поднимает руку). Я.
ДИРЕКТОР. Вы понимаете, что произошло? У Антона могло быть выступление. Да, на «разогреве». Да, у попсы. Но это такой шанс! Я договорился с кадром из администрации этой столичной «звезды», чтобы посмотрели. Может, договорились бы на будущую работу. Меня спрашивают: где ваш рок-н-рольный самородок? А я не знаю. Им все равно, они день города отработают, уедут. Прискорбно это. Телефон отключил, я думал – случилось что-то. (Печально смеется, крутит головой). Друг приехал – надо все бросить и забухать. Вы поймите? Это был… такой шанс! Я не говорю о деньгах, деньги смешные. Но какие-то, ведь за квартиру три месяца не плачено. (Вынимает из кармана лист бумаги). Достал из почтового ящика. (Ищет куда бы положить квитанцию, в итоге отдает Венику). Шанс, знакомство, шоу-бизнес. Зачем я сюда вписался? Шанс, хо-хо! Прискорбно.
ПАНЫЧ (берет директора под руку). Пойдем, провожу, на улице поговорим.
ДИРЕКТОР (Вадиму). Если вы друг, должны были понимать. И люди ждали! Я думал, не будет этого – а собрались. Им в итоге русско-народный хор по второму кругу.… Хо! Калинку-малинку…
Паныч уводит Директора, который повторяет «такой шанс, такой шанс». Наступило молчание.
Тишина.
КАРИНА (громко и четко). Спасибо тебе, Вадик!
ВАДИМ. Я же не знал.
ВЕНИК (яростно). А если бы знал?! Если бы знал?!
ВАДИМ (пытаясь обойти Веника). Чего ты начинаешь? Я при чем?
ВЕНИК. А он при чем?! Он не при чем!
АНКА. Юра! Антон сам опоздал. Или забыл, с него станется.
КАРИНА. Ему пить вообще нельзя. К тому же зашитый.
ВАДИМ. Ну, это-то мне откуда знать? Знал бы, коньяк из сумки никогда не достал.
ВЕНИК. А мне кажется наоборот! И как-то вовремя ты появился.
ВАДИМ. Не говори ерунды. Молчал всю дорогу – дальше молчи!
ВЕНИК. Как у тебя все просто! Молчи, и все. Сам приперся, на раз-два все испортил очередной раз. Этот дядя верно базарил – такой шанс! И просохатили. Из-за тебя!
ВАДИМ. Ты себя слышишь?! Я тут с какой стороны?! Какой очередной раз?
АНКА (тихо Кенту). А ты, вижу, в курсе про концерт?
Кент утвердительно кивает.
ВЕНИК (обвиняя Вадима). А уехал в тот кон?! Паныч что сказал? Без Геринга мы не группа. Кент! Подтверди. Каринка? (Указывает пальцем на Вадима). Все и накрылось с твоего бегства. Хорошей жизни захотел! Карьеры! Получил? Что гитариста не нашли бы? Мало в городе музыкантов? Только свистни. Нет. Это другая группа без Геринга. Струны твои поганые! Давай, Тоха, их… Нет! Вадик приедет, сыграем еще. А в доме твоем Семенчуки живут. Паныч к ним: не рубите дерево-черемуху, Вадик приедет, ему она родная! Байк продал мудак, купил кусок земли, где беседка твоя возле дома – Вадик приедет, порадуется! (Машет руками). Вадик порадовался – концерт обломил! Ты не мог назавтра объявиться?! А лучше бы вообще не приезжал.
ВАДИМ (медленно проговаривает). Я ничего не знал.
Анка толкает Кента.
КЕНТ. Хорош! Вадим не виноват. Концерт так и так отменялся.
КАРИНА. А ты, значит, как всегда, все обо всех знаешь?
КЕНТ. Дай сигарету твою тонкую.
КАРИНА. Ты бросил.
ВЕНИК (недоуменно). Вовка! Я один не в теме? Я – левый, да?
КЕНТ. Ты был в командировке, а по телефону.… Зачем по телефону? Сегодня бы и рассказали все. Так что именно по сегодняшней теме Вадим, действительно, не при делах. Зря ты на него набросился.
ВЕНИК. Ничего не зря.
Анка тянет Веника к себе, усаживает на стул рядом. Вадим подходит к окну, смотрит на улицу, потом резко поворачивается.
ВАДИМ. Мы все, я так понимаю, не в восторге от этого. У меня тоже есть повод для недовольства. Я пилил сюда не сорок километров, и даже не сто. Думаю – друзья. А тут предъявы! По поводу того, что восемь лет назад было, уже неоднократно обсудили. Последние хвосты решили уже в этом (он изображает пальцами набор букв в телефоне). Но мы не списывались и не созванивались давно. Вот я здесь. И? Кто-то спросил меня, где работаю, сколько зарабатываю? Как у тебя, Вадик, с ипотекой? Не-ет! Никто! Никто из вас не спросил, а зачем я приехал? Надолго? Блин! На чем добирался? Никто!
Пауза.
КАРИНА (медленно, раздельно). Это тебе кажется, Вадим, что ты приехал. Будто бы из Москвы. Для них, для Антона, ты не просто откуда-то прибыл. У них же восприятие кривое. Для них ты будто бы из комы вышел. Очнулся. Не спрашивают у человека после болезни, как ему было там. Не спрашивают, надолго ли он вернулся в здоровую жизнь.
ВАДИМ (помолчав). У тебя такое же восприятие, Карина?
КАРИНА. Я с вами живу большую часть своей жизни.
АНКА. Я спрашивала: как у тебя, Вадим. Но ты сам не ответил. Сказал – нечего рассказывать.
ВАДИМ (подумал). Да. Есть такое ощущение. Да. Будто из комы вышел.
КАРИНА. Не ври.
КЕНТ. Говорят, скоро всем бабам обрежут задницы и пустят их гулять по Володарской. (Щелкнул языком). Давайте выпьем что ли.
ВАДИМ. Настроение ушло.
КАРИНА. Не ври.
ВЕНИК (берет бутылку). Выпить, так выпить.
АНКА (хнычет). Юра, не надо. Ты не остановишься, Юра. Завтра на работу, опять подменяться? Ну, Юр.
Возвращается Паныч.
ПАНЫЧ. Не слышу праздника! Что за тошнотворная тишина?! Брат Веник! Развязываешь? Одобряю. Ну?! Веселее, народ! Шоу маст го он, кураж и копоть! Давай, давай, давай! Праздник продолжается!
Занавес.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же гостиная. Вечер, зажжена люстра и светильник на стене. Карина и Анка сидят на диване. Кент стоит у окна с электронной сигаретой. Дверь в кухню закрыта, из-за нее смутно доносятся голоса.
1.
АНКА (прислушиваясь). Ругаются.
КАРИНА. Помирятся. Повод ниочемошный.
АНКА. Юра бесится, что ему ничего не рассказывают. Он очень переживает. Придет домой, в стену смотрит. Я ему: что случилось? Он: «Кент с Панычем в студии репетировали, меня не позвали». И молчит. Слышишь, Володя?
КЕНТ. Мы не репетировали. Я ни палочки, ни клавиши в руки не брал давным-давно. Сделали только аранжировку на одну старую тему. На две. На несколько.
АНКА. Позвали бы по дружбе.
КЕНТ (не обратил внимания). Я не играю. Антон, он весь в этом деле, моя игра попроще. Зря?
КАРИНА. Не зря. За свет и воду не должны, как некоторые.
КЕНТ. Долги погасим. (Пауза). Помните? (Напевает в блюзовой манере). Да, не сложился наш пасьянс, альянс… ты-ды-ды-дын… пуста рука. Ведь ты играешь на большие ставки в преферанс. Я-а…. подкидного дурака.
Пауза.
КАРИНА (Анке). Рожать не надумали?
АНКА. А вы?
КАРИНА. Мужика от друзей может отвлечь ребенок. Но не факт, что так будет, возможно наоборот – мужик совсем пропадет из дома.
АНКА. Надо как-то совмещать. Напрочь от друзей отрывать – плохо.
КАРИНА (усмехается). Конкретная ты, Нюрка. Это – хорошо, это плохо. Это – очень плохо, но можно, раз хочется. Или: и плохо, и не хочется, но так сложилось, ничего не поделаешь.
Пауза.
КЕНТ. У Пушкина был сын, который не умел сидеть на стуле. Откровенно говоря, Пушкин был и сам не мастер сидеть на стуле.
КАРИНА. Тысячу раз рассказывал.
КЕНТ. Тысячу первый проговорю. А потому что абсурд! (Пауза). Абсурд – наше все, вся жизнь,… где содержание противоречит смыслу, а смысл не соответствует поиску смысла. Если она, жизнь, конечно, стоящая. Если, конечно,… если ищешь тот дом с золотыми окнами, к которым невозможно прикоснуться, ведь золото – не золото, а лучше и ценнее – целый солнечный отблеск. Лучше, чем золото! Незыблемая данность парадокса. (Пауза. На кухне замолчали). Но главное, абсурд – это оружие! Он хлещет ханжей и зануд, как Спаситель гнал фарисеев из храма. Гнать унылых педантов! У них все по полочкам, на каждой полочке – ярлычок. Ханжа интересуется: в чем смысл вашей песни? Чему вы учите? Где воспитательная сила искусства и достоверность? Вон пошел! Дурень. Ты за ущербностью собственной мысли держишься твердых догматов, тебе не понять. Ты боготворишь того, кто для тебя установит традиции, ценности и ритуалы. Эти ненавистники свободы! У них аллергия на всякую живую жизнь. Они взывают: назначьте нам кумиров, идолов, кто будет точкой отсчета. Найдет ханжа универсальное мерило – он счастлив, он целует этот пыльный штангенциркуль. Теперь ему все понятно! Когда вольные люди болеют в сомнениях, в подлунных метаниях, ханжам все предельно ясно, у них ледовая тысячелетняя нравственность. И не важно, что мораль мутирует в каждом поколении. Нет, они уверены, что штангенциркуль пребывает во веки, он вечен. Он всеяден! На правильно-неправильно поделим, и навесной замок на дверь. Горе тем детям, чьи родители ханжи! Горе тому народу, в котором царствуют догматы. Даже если это самые светлые истины, человек имеет право на сомнение. Сомневайся, человек! Сомнут, заклюют, захейтят, тогда верный путь – абсурд. Надавай лещей ханжам! Только одна опасность, что душнила утащит твой абсурд и хитро переделает его в догмат. Диалектика. Беда! Тогда найди новую нелепицу… Дао, которое может быть названо, это не Дао. А, каково? Абсурдище! Ударят тебя по левой щеке, подставь сразу правую – призыв звенящий, непонятный. Убийственный парадокс! А граф, его сиятельство, Лэйф Толстой? Патриотизм – есть чувство ненужное, вредное, неестественное. В те времена такое сказать! Очень круто. Абсурд рождается там, где ходят гиены въедливых правил, и стая сознательных граждан, следящих за соответствием. Если не соответствуешь правилам, последует ханжеский вой. Сознательные граждане, вам делать больше нечего?! Есть великая фраза: тебе жить. Все! Делаешь поперек? Тебе жить. Желаешь непонятного? Тебе жить. Идешь на преступление? Тебе жить. Потом не обижайся. И не лезем. Давайте оставим друг друга в покое.