Русский журнал одного автора
Русский журнал – это сообщество авторов, их персональных журналов. Книжка РЖ целиком отдана одному Кашину. Будут и другие, но почему первый – Кашин? Самый подвижный автор РЖ из тех, что сообщают лишь то, что видели и испытали. Рассказывая, не повторять чужие слова вслед за обществом – колоссальный риск. У нас на зоне глазастых не любят.
Набеги Кашина на реальность обнаруживают страну повсюду в состоянии выделки. Россия – это резидентура мировой истории, ее корсеть. Живых она внедряет в невозможные обстоятельства, связь поддерживает изредка и неохотно, данные не проверяет. Предоставляя тебе неслыханную свободу вранья и порчи. Оттого здесь столько «общественного мнения» – тараторящих девок, кипучей нежити и циников с обидчивостью, странной для циника.
Русская история по Ключевскому – это образовательная юдоль, типология русского воспитания. Воспитания недоросля, воспитания монарха (чем попытался было заниматься сам, без успеха), воспитания грусти… Воспитания зрячих, от чего прямиком к сердцевине выделки – личной твердости. Без реализма русскому быть твердым нельзя. Проглядел тетку в рыжей шубе, а потом некого и незачем защищать. Неглазастые долго не сопротивляются, сбиваясь в «общество».
Кашинская оживленность при посещении общественных срамных мест России и просвещает на собственный счет, и ободряет нас – живы! А кашинская всеядность, на пару с его манерой неуместно морализировать, вынуждают искать скандальную подоплеку. Например, неподкупность.
Глеб Павловский, Главный редактор РЖ
Другой Кашин
Кашин… бойкий автор и цепкий наблюдатель, регулярно отправляющийся на все митинги, демонстрации, флэш-мобы, пикеты и побоища в Москве. Он – Растиньяк, приехавший овладеть Москвой, редкий для современной России тип классического американского репортера, дотошный, честолюбивый хроникер, для которого «события» и «факты» куда важнее, чем «ура» и «долой». И потому, если революция в России, не дай Бог, случится, именно Кашин будет ее Джоном Ридом.
Александр Тимофеевский «Юность – это возмездие» («Известия» от 07.06.2005)
Эжен Растиньяк – герой Бальзака, который дает клятву – достичь успеха, выбиться в люди любой ценой. Корреспондент «Коммерсанта» Олег Кашин вполне заслужил такого сравнения – судя по той фантастической скорости, с которой он сделал карьеру, за какой-нибудь год превратившись из провинциала-«гастарбайтера» в настоящую звезду газетной журналистики. Где это видано, чтобы ведущее общенациональное СМИ («Известия») размещало на своих страницах панегирики в адрес сотрудников своего прямого конкурента? А ноутбук от Ходорковского? А полемика с Жириновским один на один в телеэфире? Иными словами, надо же было так заставить о себе говорить в двадцать пять-то лет!
Главная тема Кашина-репортера – «молодежная политика». От одного этого словосочетания еще недавно сводило зубы и веяло запахом коридоров бывших комсомольских учреждений, в которых догрызали бюджеты «на молодежь» неведомо как сохранившиеся престарелые комсомольцы. Теперь не так: с недавних пор это та самая «настоящая» политика, по сравнению с которой политика «взрослая» есть не более чем надоевший балаган. Раньше жизнь была там, а здесь ее не было; теперь все в точности наоборот! Отчасти в этой уже совершившейся революции повинны события «внешние» – грузинские, украинские, киргизские, – но там общество не успело даже и разглядеть этих «студентов», превращенных в рычаг для свержения тронов. У нас в России не так: нам дана роскошь времени, отведенного на экспозицию. И не в последнюю очередь свою роль в этом сыграло и то, что нашлись люди вроде Кашина, которые эту живую среду смогли увидеть, описать, явить миру – и, тем самым, дать ей собственный язык и свои уникальные имена.
Но тем не менее, сравнение коммерсантовского корреспондента с бальзаковским персонажем настоящей критики все же не выдерживает. Кашин – не Растиньяк. И главное его отличие – именно в этом самом «любой ценой»: один из главных лейтмотивов кашинских текстов – это вопрос приемлемости (в самом широком смысле) цены настоящего успеха. Олег все время явно или неявно его задает: и когда живописует юных политических активистов, мечтающих о власти, и когда описывает саму власть во всем ее тяжеловесном обаянии, и когда просто пишет о жизни, будь то жизнь провинциального городка, московской тусовки, каких-то культурных артефактов, или же лично себя любимого, Кашина Олега Владимировича.
Со стороны может показаться, что формула его успеха проста и незатейлива: всего-то – оказаться в нужное время в нужном месте, пару раз схлопотать по морде от какого-нибудь милиционера или недружелюбно настроенного активиста, а потом живо и смачно обо всем этом рассказать на газетных страницах. Но только приглядевшись повнимательнее, понимаешь, насколько тонким знатоком жизни и вдумчивым аналитиком надо быть, чтобы так работать и при этом регулярно попадать в яблочко. Чтобы чувствовать нерв процесса, все время поверяя себя по нему. И именно в этом, а вовсе не в фортуне заключается реальный механизм капитализации бренда «Кашин».
Кашинские репортажи в «Коммерсанте» – торжество формата, созданного и поддерживаемого этим изданием: короткие жесткие фразы, только факты в каждом предложении, никакой отсебятины и никакой «позиции». Еще бы: если в изначальном тексте какая «позиция» и была, на рерайте все равно ее выбросят – машина есть машина.
В еженедельных колонках, которые Олег с осени 2004 года ведет в «Русском журнале» http://www.russ.ru/columns/life/ (педантично вывешивая в своем сетевом блоге http://www.livejournal.com/users/another_kashin/ фрагменты черновиков за день до публикации), нам предстает совсем другой Кашин.
«Всюду жизнь» – таков постоянный заголовок кашинской колонки в РЖ. Здесь его журналистика ближе к Аксакову, Гиляровскому и Успенскому, чем к сухим западным образцам репортерского жанра. Это бытописательство, в котором темой является то, что темой считает сам автор, он же в конечном счете и главный герой текстов. Автор, который думает, сопоставляет, спорит, возмущается, вспоминает – а также куда-то едет, с кем-то встречается, попадает в самые разные истории… Тот случай, когда уже не поймешь, где заканчивается журналистика и начинается литература. Но из этой «почти литературы», при всей ее «художественности», больше узнаешь о русской реальности, чем из напоминающих конторскую ведомость газетных заметок.
В каком-то смысле та жизнь, о которой идет речь, – это нерв нашего времени, далеко за пределами того узкого социального среза, с которым непосредственно взаимодействует автор. Не чувствуя его, нельзя изучать историю современности: в этом смысле данный сборник – еще и своего рода учебник истории. Ибо историк тем и отличается от хронографа, что пишет не только о событиях и датах, но и о том, что произошло – или происходит – на самом деле. Вкус к этому самому делу отличает журналиста Кашина. Однако на самом деле главные испытания для человека Олега Кашина еще и не начинались. Поскольку личный успех – это всего лишь аванс, выданный тебе историей.
Алексей Чадаев, редактор «Русского журнала»
Жизнь Кашина
Быдло
Как известно, помимо различных жанров киноискусства – комедия, мелодрама, боевик и так далее – существует индийское кино, которое, чем бы оно ни было по замыслу авторов – триллером, комедией, детективом, чем угодно, – все равно остается прежде всего индийским кино. Точно так же и с мероприятиями, которые устраивает Василий Якеменко. Не важно, какие плакаты и флаги в руках его бойцов, против кого они борются – против Зюганова ли, против Сорокина, – всегда все одинаково: организованная доставка на автобусах участников к месту проведения мероприятия; добротно изготовленная атрибутика; суровые распорядители, не позволяющие активистам общаться с газетными журналистами и рассказывать им о том, что за участие в митинге каждому то ли заплатили по триста рублей, то ли пообещали пейджер; съемочные группы государственных телеканалов, готовящие пафосные сюжеты, и – очень четкое ощущение тотальной фальшивости происходящего.
О том, что случилось в Москве в воскресенье, знают все. Фотографии Ленинского проспекта, запруженного шестьюдесятью тысячами подростков в одинаковых футболках, напечатаны во всех газетах и обошли, наверное, весь интернет. Формально это было премьерное выступление „Наших“ – со скандалом созданных в феврале „партизан порядка“, призванных остановить надвигающуюся революцию. При ближайшем рассмотрении „Наши“ оказались теми же „Идущими“: кроме самого Василия Якеменко среди организаторов я заметил его брата Бориса, нового лидера „Идущих вместе“ с выразительной фамилией Тараканов, колоритного борца с калоедами Михаила Мясоедова, – даже сама комиссар Лебедева, секс-символ „Наших“, еще совсем недавно, по слухам, работала библиотекаршей в московском офисе „Идущих вместе“.
Не знаю, что изменилось в методах работы братьев Якеменко и их соратников, но, несмотря на наличие всех необходимых компонентов – и одинаковые футболки, и нескончаемые ряды автобусов, и даже (казалось бы, где найти более удобный повод для недовольства!) перекрытый почти на сутки Ленинский проспект, – ничего такого, что вызвало бы протесты моего правдолюбивого сердца, я на этом мероприятии не обнаружил.
Светит солнце. Играет музыка. Парит над толпой операторский кран Первого канала. Нарядные ветераны с орденами и медалями. Розовощекие подростки, не скрывающие, что их – там, в провинции – собирали на эту акцию по школам и вузам, обещая халявную поездку в Москву. Ветераны обнимаются с детьми. Дети произносят пафосную, но, если честно, хорошую клятву – мол, вы отстояли страну тогда, мы отстоим ее теперь, и вы за нас не волнуйтесь.
Фальшь, которой славились „Идущие вместе“, куда-то делась. Ее нет, и понятно почему – ну что, школьник из Тулы или первокурсник из Орла разве не уважает старика, который шестьдесят лет назад воевал, а теперь, нарядный и с медалями, пританцовывает под „Смуглянку“ из динамиков? Да уважает, конечно. И ветераны довольны – мало ли как этих детей сюда свезли, ветеранам все равно, главное – вот дети, дети улыбаются и говорят какие-то добрые вещи.
Все нормально.
Сейчас я специально оставляю за кадром все остальное – опереточный „антифашизм“ „Наших“, демонизирующих радикальных социал-демократов из НБП, непонятно откуда берущиеся бюджеты, офис в жилой квартире на Ордынке, Яшина в сугробе и прочие гадости, которыми успели прославиться „Наши“. Не было на Ленинском ни сугробов, ни брошюрок с Каришей, да и единственная фраза юного комиссара Городецкого насчет „неофашистов из НБП“ на пресс-конференции после мероприятия была просто ответом на вопрос журналиста. На Ленинском не было вообще ничего, кроме нескольких десятков тысяч подростков из провинции – совершенно обыкновенных подростков – и тысячи ветеранов – не менее обыкновенных ветеранов. И перекрытый для них проспект вызвал у меня намного меньше вопросов, чем перекрытая несколькими днями ранее для Вике-Фрейберги Тверская.
Собственно, больше говорить об этой акции нечего (к тому же я подробно описал ее в газете). Самое интересное было потом.
Журналист Фишман сфотографировал этих подростков из своего окна на Ленинском, а журналист Плющев вывесил эти фотографии в ЖЖ. И понеслась. „Гитлерюгенд“, „стрелять из пулемета“, „давить их“ и так далее, и так далее, и так далее. Четыре страницы комментариев. Через несколько часов наконец прозвучало и заветное слово „быдло“. Эти шестьдесят тысяч молодых людей – быдло. Почему? А просто так. Просто немотивированная злоба. Самый простой способ почувствовать себя элитой – это представить, что остальные – быдло. Представили. Понравилось. Поверили.
Не стану скрывать, для меня „борьба с быдлом“ – это во многом личное. В смысле – принимаю (может, и неоправданно) эти упреки на свой счет. Я приехал жить и работать в Москву два года назад. До этого двадцать три года прожил на окраине самого окраинного областного центра России. Ну, получилось так – я не виноват, что в конце семидесятых работникам калининградского авиаотряда, среди которых был мой отец, выдавали квартиры именно там, на окраине Калининграда, в достаточно гопническом районе. Вырос там. Закончил школу. Поступил в вуз неподалеку – обыкновенную морскую академию, не самый престижный вуз в масштабах страны. Закончил его. Типичное быдло, ага.
И вот я, чье детство прошло в калининградских дворах с торчащими из асфальта ржавыми кусками арматуры и, прости Господи, пасущимися на помойках коровами из окрестных поселков, почему-то не могу понять, чем я хуже любого из тех, кто сегодня называет „Наших“ быдлом. Чем?
Я так уверенно задаю этот вопрос, потому что знаю, что ничем. Потому что знаю, что любое такое же быдло, как и я, сумевшее не погрязнуть в этой арматуре и коровах на помойках, нашедшее свое место в непростой России двадцать первого века, – заслуживает большего уважения, чем любой бывший мальчик из приличной московской семьи, ощущающий себя элитой по праву рождения. Не важно, как я отношусь к „Нашим“ (плохо отношусь на самом деле), но когда их называют быдлом, мне самому хочется вступить в „Наши“, потому что они-то быдлом никого не называют, равно как и, в отличие от журналистки Боссарт из „Новой газеты“, никого не называют „красавцами, интеллектуалами и богачами с доброкачественными генами“.
Никакие коммунисты, никакой прокурор Шохин не раздувают социальную (о национальной промолчу) рознь так, как это делает наша либеральная публика – журналисты, стремительно маргинализирующиеся политики, правозащитники всякие и так далее. Презирая людей, они, натолкнувшись на ответную реакцию, почему-то искренне обижаются, хотя обижаться действительно не на что.
Закончить колонку хочу экспериментом. На следующий день я ходил к Мещанскому суду на митинг в защиту Ходорковского. Быдло пришло поддержать красавца, интеллектуала и богача с доброкачественными генами. По Каланчевке было не пройти. Давить их, гадов. Из пулеметов стрелять. Ходорковскийюгенд, блин. Нормально? Почему?
18 мая 2005