Развал. Действующие лица свидетельствуют

© Кашин О. В., 2013

© ООО «Издательство Алгоритм», 2013

От автора

С тем, что наша родина – СССР, спорить сегодня не принято. Ностальгия по советским временам давно превратилась в полноценную отрасль российского шоу-бизнеса. «Дискотеки восьмидесятых» собирают гораздо более внушительные аншлаги, чем концерты любых современных звезд. Советское кино пользуется неизменным спросом в магазинах, торгующих DVD-дисками. Литературоведы предсказывают новый всплеск моды на советскую литературу. Снос мемориального Ту-154 на ВДНХ или реконструкция «Детского мира» вызывает у общества протест, значительно превосходящий по накалу выступления защитников любого памятника старой, дореволюционной Москвы – слова о «нашем советском детстве» звучат гораздо убедительнее, чем слова о неоклассицизме или модерне. «Советское детство» – это понятнее и ближе.

Но эта книга – совсем не о ностальгии и тем более не о детстве. То есть, конечно, мне было приятно и интересно разговаривать с людьми, которые были постоянными героями программы «Время» в те годы, когда я был ребенком, но вряд ли это можно назвать определяющей чертой моих героев. Не думаю, что кто-то сегодня скучает по члену политбюро ЦК КПСС Виталию Ивановичу Воротникову или по лауреату Ленинской премии крестьянскому поэту Егору Исаеву, которого советская власть так и не сумела, хоть и пыталась, сделать полноценным литературным классиком. И я тоже по ним не скучаю.

Писатели, чиновники, политики, литературные и медийные начальники прошлой и позапрошлой эпох. Старые коммунисты и демократы первой волны. Те, кого называли жидомасонами, и те, кто до сих пор не может отмыться от клейма «антисемит» – когда-то их знали все, а теперь мне приходится, прежде чем рассказывать о них, объяснять читателю, кто, собственно, они такие и почему сейчас они могут или даже должны быть кому-то интересны.

Слово «революция» применительно к событиям 1991 года как-то не прижилось, но это действительно была революция – смена элит была не мнимой, как принято считать сейчас, а почти тотальной. Но, в отличие от предыдущих русских революций и предыдущих смен элит, советский культурный и политический истеблишмент, уступив свое место постсоветскому, никуда не уплыл на философском пароходе и тем более не был уничтожен – лишившись власти (кто – государственной, кто – власти над умами и душами), они растворились в новом русском мире, и далеко не все превратились в заурядных пенсионеров. Автор знаменитых пьес о Ленине драматург Шатров, например, строит небоскребы. Первый секретарь Московского горкома КПСС Прокофьев, лишившись горкомовской власти, зарабатывал с помощью инновационных способов передачи информации на расстояние и даже получил несколько лет назад за свои инновации Государственную премию РФ. Председатель Гостелерадио СССР Кравченко, прославившийся «Лебединым озером» в августе девяносто первого, несколько лет руководил «Парламентской газетой», а теперь работает в «Строительной» – судьбы разные, но каждая судьба лучше, чем судьба таксиста в Париже или лесоруба на лесоповале. Герои первой мирной смены элит, кажется, и сами не понимают, как все вышло – потому и (за некоторыми исключениями, конечно) все охотно делятся историями и сюжетами из своей прошлой, совсем другой жизни – может быть, мы разгадаем их тайны, может быть, мы поймем?

На титульных листах нехудожественных книг принято писать – «рекомендовано тем-то, тем-то и тем-то, а также широкому кругу читателей». Не буду оригинален – эта книга адресована тем, кому кажется, что их нынешнее положение в обществе – навсегда, что элиты несменяемы.

Ну и широкому кругу читателей тоже, конечно. Читайте.

«Настоящий диссидент, только русский»

I

Этот документ, конечно, достоин подробного цитирования, вот: «Происходят фантастические вещи. По сценарию известных фантастов с пахучим подтекстом братьев Стругацких режиссер Тарковский снял фильм, который вызвал скандал в отделе культуры ЦК КПСС. И что же? Теперь этот фильм послан на Каннский фестиваль и, надо полагать, получит премию. На премии трубадурам сионизма не скупятся и у нас. Совсем недавно получил Государственную премию поэт А. Вознесенский – и сразу же „отблагодарил“ за нее участием в „Метрополе“. Неужели тем, кто распределяет премии, не было ясным политическое лицо Вознесенского? Оно ведь ясно уже давно. Вознесенский его не скрывает. С трибуны, услужливо предоставленной ему Центральным телевидением, он объявил „великим русским художником“… Марка Шагала. Почему, спрашивается? Все творчество Шагала насквозь пронизано еврейскими национальными мотивами. Большую часть жизни он прожил за рубежом. Что в нем русского? Только то, что он родился в России? Родились в России и Менахем Бегин, и Голда Меир… Главный редактор „Литературной газеты“, член ЦК КПСС А. Б. Чаковский – лауреат всех мыслимых премий. Как объяснить, что из его редакции уже уехало в Израиль с полдюжины человек, и теперь Перельман издает журнал „Время и мы“ в Иерусалиме, а Суслов (Шифрик) – альманах в Париже? Оба они опубликовали восторженные воспоминания о порядках, царящих в „Литературной газете“, редактор ее омерзительной 16-й страницы А. Брайнин однажды в ресторане „Славянский базар“ остановил оркестр и провозгласил на весь зал голосом победившего оккупанта: „Русь, сдавайся!“ В печати, кино, на телевидении, в театре – везде одна и та же картина. Вот уже много лет безнаказанно похабит русскую классику А. Эфрос, театр Вахтангова ставит пьесу антисоветчика А. Гладкова „Молодость театра“, А. Митта издевается над Россией в кинофильме „Сказ про то, как царь Петр арапа женил“, а артист З. Высоковский – с эстрады и экранов телевидения. Еще один наглядный пример пресловутой деятельности сионистской мафии.

На общем собрании АН СССР забаллотировали работника аппарата ЦК членкора С. Трапезникова. Нанесено публичное оскорбление партии. С академической трибуны фашистский и сионистский лакей А. Сахаров безнаказанно обливает грязью работника ЦК. Сахарова поддержал другой сионистский выкормыш академик Кедров Б., провалив честного коммуниста С. Трапезникова. Академия избирает своим членом Е. Примакова, примазавшегося к науке проходимца. Чья темная рука делала Примакову ученые степени и рекламу специалиста – „востоковеда“ и „политика“? Его идейная позиция проста – предательство палестинцев во имя сделки с сионизмом».

II

Самое удивительное в этом тексте – то, что это не письмо в инстанцию или в редакцию, а образец самого настоящего подпольного самиздата. Текст про Стругацких с пахучим подтекстом, проходимца Примакова и похабного Эфроса, напечатанный на ротаторе несколькими сотнями копий, в первые месяцы 1979 года анонимно рассылался по домашним адресам членов Союза писателей СССР в Москве, Ленинграде и Киеве. Формально воззвание было ответом Станиславу Куняеву, чье письмо по поводу альманаха «Метрополь» также активно циркулировало в самиздате, но Куняеву и его письму были посвящены только первые строчки большого текста, подписанного именем какого-то Василия Рязанова. Остальной текст, как видно из нашей цитаты, был весь посвящен разоблачению «сионистской агентуры» в СССР – как в художественных, так и в политических кругах. Что «Василий Рязанов» – это псевдоним, – почему-то все сразу поняли. Чуть позже стало ясно, что у подписанного этим именем текста было несколько авторов. Во-первых, Анатолий Иванов – не автор «Вечного зова», а другой, однофамилец, историк, участник группы «русских революционеров» Владимира Осипова, арестовывался, содержался в психбольнице, потом работал переводчиком в каком-то издательстве, тихо диссидентствуя на страницах самиздатовского журнала «Вече». С другим автором – военным летчиком Сушилиным, – вообще был анекдот – он по службе имел доступ к множительной технике, и большего от этого Сушилина не требовалось, но он настолько проникся содержанием воззвания, что вписал в него заключительный абзац: «КПСС призывает советских людей крепить коммунистическую идейность, активную, духовную и жизненную позицию. Настало время положить конец равнодушию и безразличию к „делам“, творимым сионистскими эмиссарами и их пособниками. Чехословацкие события не должны повториться в нашей стране! Бдительность! Бдительность! И еще раз бдительность! Нет – вторжению без оружия! Долой ползучую контрреволюцию!»

А с третьим автором, который сейчас работает старшим научным сотрудником в Институте мировой литературы РАН, мы разговариваем в его обвешанном старинными медалями и холодным оружием кабинете. Сейчас ему 75 лет, он пишет бесконечные мемуары на тему «русско-еврейского противостояния» и статьи в патриотическую прессу. Читает, между прочим, «Русскую жизнь» – особенно ему запомнились опубликованные у нас в журнале очерки о его друзьях и соратниках Иване Шевцове и Александре Байгушеве. Эти очерки и мне, их автору, кажутся достаточно злыми по отношению к старым антисемитам, и, когда мой собеседник заговорил о них, я был уверен, что сейчас он нас выпроводит, отказавшись разговаривать, но он вполне дружелюбно сказал, что все понимает, что я на службе и что мировой сионизм платит мне за то, чтобы я писал именно так, и он против этого не возражает.

Зовут его Сергей Семанов. В то время, когда он и двое его друзей были коллективным «Василием Рязановым», Семанов работал главным редактором популярного всесоюзного журнала «Человек и закон», и, наверное, сотрудникам госбезопасности и в голову бы не пришло, что такой статусный человек причастен к производству подметных писем. Но арестовали Иванова, и тот на первом же допросе сдал всех своих соавторов. Семанов говорит, что не держит на него зла, хотя, когда несколько лет спустя они впервые после той истории встретились в ЦДЛ, Семанов бросил Иванову в лицо:

– Вы могли стать Желябовым, а стали Гольденбергом!

Семанов говорит, что думал над этой фразой много дней, повторял ее мысленно, представляя, как смутит она бывшего соратника. А Иванов отреагировал до оскорбительного спокойно:

– Нет, я не Гольденберг. Гольденберг повесился, а я еще жив.

– Вот видите, – смеется Семанов. – Я над своей репликой долго думал, а он сразу вот так меня срезал.

III

1 апреля 1981 года главному редактору журнала «Человек и закон» позвонил первый замминистра юстиции (журнал принадлежал Минюсту СССР) и будущий генпрокурор Александр Сухарев. Попросил зайти в министерство.

– Захожу в кабинет, а он меня с улыбкой встречает. Обычно хмурый ходил, а тут улыбается. Говорю: «Когда начальник улыбается, жди плохих новостей». Он кивает. «Боюсь, – говорит, – что тебе придется менять сферу деятельности».

Замминистра не скрывал, что инициатива увольнения Семанова исходила не из министерства. Он даже спросил уволенного главреда – скажи, мол, хотя бы по секрету, за что тебя? Семанов ответил не задумываясь – «Сочи». Депутат Хинштейн еще ходил в среднюю школу, а «Человек и закон» уже участвовал в информационных войнах между КГБ и нелояльными Юрию Андропову региональными руководителями – на страницах журнала регулярно появлялись разоблачительные репортажи о коррупции в Краснодарском крайкоме КПСС, которые писал журналист с характерной фамилией Цеков под диктовку сотрудников госбезопасности. О том, что дело совсем не в Сочи, Семанов узнает чуть позже, а пока, поскольку главный редактор центрального журнала – это номенклатура ЦК, – его пригласили на Старую площадь к заведующему сектором отдела пропаганды и агитации Наилю Биккенину, который предложил Семанову должность заведующего отделом в журнале «Преподавание истории в школе». Такая позиция показалась Семанову не очень соблазнительной, он отказался, решив, что сам без труда найдет себе интересную работу.

– А потом меня вызвал к себе Филипп Денисович Бобков (начальник Пятого управления КГБ СССР, отвечал за работу с интеллигенцией. – О. К.). Вначале говорил вокруг до около – просил быть сдержаннее, пересмотреть круг знакомых. Потом прямо сказал, что я веду себя так, что на меня может быть заведено уголовное дело. Я наглый был, нахал жуткий. Сказал ему, что лучше бы на Сергея Михалкова дело завели, а то неизвестно еще, на какие деньги он новый дом себе построил. На том мы с Бобковым и разошлись, а через несколько дней взяли Иванова.

IV

После ареста Иванова Семанов понимал, что скоро придут и за ним. Архив раздал друзьям, жену проинструктировал, кому звонить и куда приходить («Опыт „Человека и закона“ пригодился, я же все время по тюрьмам и лагерям ездил и понимал, что там со времен Пилата все неизменно»), собрал какие-то вещи.

– Однажды рано утром, – я был с похмелья, голова болела, а тут звонок в дверь, – пришли двое в штатском. Принесли повестку – зовут на допрос в качестве свидетеля. Я еще спросил – а почему так срочно? Они что-то пробурчали, я поцеловал жену и пошел. У самого подъезда стояла машина, рядом с машиной еще какой-то молодой человек, как бы случайный прохожий, но он так тщательно от меня отворачивался, что я понял, что он там тоже не просто так гуляет. Мы сели и поехали в Лефортово. В Лефортовском изоляторе Семанова встретил следователь Губинский – по словам Семанова, симпатичный интеллигентный молодой человек. Допрос продолжался десять часов. Губинский время от времени выходил из кабинета на полчаса-час. Семанов в какой-то момент не выдержал, сказал, что ему скучно сидеть одному и попросил что-нибудь почитать.

– И он тогда достал из ящика журнал «Континент» – на, мол, читай. То есть вот та литература, за которую он, сволочь, людей сажал, у них была как в парикмахерской – почитать, чтоб не скучно было.

Следователь Губинский, судя по всему, вообще был хорошим человеком – он даже посреди допроса отпустил Семанова позвонить жене. Жена уже не спала – в квартире шел обыск. Искали оригинал рязановского воззвания. Не нашли, конечно. В десятом часу вечера Семанова отпустили домой до завтра – на следующий день была назначена очная ставка с Ивановым.

– Он очень нервничал, неохотно говорил, а если говорил, то такими выражениями, что мне оставалось только руками развести. «Кроме того, Семанов давал отрицательные характеристики деятельности руководителей партии и правительства». А сам на меня так смотрит, что даже жалко его.

V

В 1994 году росархивовский журнал «Источник» опубликует рассекреченную записку Юрия Андропова в Политбюро «Об антисоветской деятельности Иванова А. М. и Семанова С. Н.». «В последнее время в Москве и ряде других городов страны появилась новая тенденция в настроениях некоторой части научной и творческой интеллигенции, именующей себя „русистами“. Под лозунгом защиты русских национальных традиций они, по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью. Развитие этой тенденции активно поощряется зарубежными идеологическими центрами, антисоветскими эмигрантскими организациями и буржуазными средствами массовой информации. Противник рассматривает этих лиц как силу, способную оживить антиобщественную деятельность в Советском Союзе на новой основе». И далее: «В настоящее время и главный редактор журнала „Человек и закон“, член КПСС Семанов С. Н. в своем окружении распространяет клеветнические измышления о проводимой КПСС и советским правительством внутренней и внешней политике, допускает злобные оскорбительные выпады в адрес руководителей государства. По оперативным данным он пропагандирует необходимость борьбы с государственной властью и заявляет, что кончился „период мирного завоевания душ. Наступает революционный период… Надо переходить к революционным методам борьбы… Если мы не будем сами сопротивляться, пропадем“. Вокруг Семанова группируются лица, которые либо разделяют его взгляды, либо не дают ему по разным причинам достойного отпора».

«Учитывая эти обстоятельства, Комитет госбезопасности имеет в виду привлечь к уголовной ответственности Иванова А. М. Что касается Семанова, то представляется необходимым рассмотреть вопрос об освобождении его от должности главного редактора журнала „Человек и закон“. Решение о его уголовной ответственности будет принято в зависимости от хода следствия по делу Иванова», – писал Андропов. К уголовной ответственности Семанова так и не привлекли – на суде по делу Иванова он был свидетелем, но суд направил частное определение в Союз писателей – к Семанову предлагали принять дисциплинарные меры.

– У меня было три пути, – говорит Семанов. – Знаете, как богатырь стоит на распутье? Налево пойдешь – коня потеряешь, прямо пойдешь – голову сложишь, направо пойдешь – станешь педерастом. Я мог раскаяться, мог рвать рубаху и становиться диссидентом, а мог… Тут мне один знакомый священник помог. Он мне сказал: «Вы же добровольно вступали в эту свою партию? Значит, вы перед ней согрешили, вот и кайтесь». И когда меня на заседании парткома Союза писателей хотели исключать из партии, я сказал, что меня бес попутал. Мне эта формула очень понравилась – бес-то беспартийный, какой с него спрос.

В 1983 году у Булата Окуджавы вышел роман «Свидание с Бонапартом». Среди героев романа был крестьянин-бунтовщик по фамилии Семанов – фамилия редкая, и Сергей Николаевич уверен, что Окуджава так назвал своего героя именно в его, Семанова, честь.

– Там в конце есть такая сцена, как этот Семанов, уже безногий, раненный на войне, встречает барыню, против которой бунтовал, и говорит: «Прости меня, это бес меня попутал», – говорит Семанов. Из партии его так и не исключили, но на работу не брали пять лет – до тех пор пока тот же писательский партком не снял с него наложенное по итогам «Дела Василия Рязанова» взыскание.

VI

О себе Сергей Семанов говорит – «настоящий диссидент, только русский», и это, наверное, кокетством – настоящий диссидент не станет с гордостью говорить о пяти помощниках разных членов политбюро, с которыми он водил близкую дружбу: «Система у нас была однопартийная, но многоподъездная». «Русская партия» с большим количеством сторонников в интеллигентской среде и некоторым количеством покровителей в среднем эшелоне ЦК, была очень странным элементом политического ландшафта брежневских времен – чувствовавшие себя буквально диссидентами, «русисты» за редкими исключениями занимали вполне престижные должности в писательской или журналистской номенклатуре. До «Человека и закона» Семанов работал главным редактором книжной серии «Жизнь замечательных людей» («Перевернул ЖЗЛ из еврейской стороны в русскую»), а до того – гремел в «никоновской» «Молодой гвардии» («Пытался перевести марксизм с иврита на русский»); статья Семанова «О ценностях относительных и вечных» («Теперь ясно видно, что в деле борьбы с разрушителями и нигилистами перелом произошел в середине 30-х годов. Мне кажется, что мы еще до сих пор не осознали всю значимость гигантских перемен, случившихся в ту пору. Эти перемены оказали самое благотворное влияние на развитие нашей культуры»), сильно возмутившая либеральную общественность, до сих пор упоминается в учебниках истории как один из ярких эпизодов идеологической борьбы шестидесятых да и вообще выглядит актуально даже сейчас – по крайней мере, она почти дословно совпадает с нынешним пропагандистским мейнстримом, как и донос «Василия Рязанова» – «Нанесено публичное оскорбление партии. С академической трибуны фашистский лакей (фамилию вписать. – О. К.) безнаказанно обливает грязью работника ЦК». О том, что система опять – однопартийная, но многоподъездная, – и говорить не хочется, и так понятно. То, о чем забывают, всегда возвращается.

Последний враг перестройки
Иван Кузьмич Полозков, которым всех пугали

I

Такого политика ждали тогда, кажется, все. Сталин умер, Чаушеску расстреляли, Нина Андреева и в лучшие годы никого особенно не пугала, и даже сам Егор Лигачев со своей добродушной сибирской физиономией выглядел бумажным тигром – вот и получалось, что настоящих врагов у перестройки вроде как и нет, а что это за революция без врагов? Это пародия какая-то, а не революция.

И вот тут появился он – настоящий вандеец, ортодоксальный большевик и немного антисемит, человек, в котором все – от имени до внешности (у Хичкока в «Иностранном корреспонденте» был такой же – и лицом и ростом, – киллер, который хотел столкнуть героя с верхушки лондонского Биг Бена, но в итоге сорвался сам) свидетельствовало, что перед нами – воплощенное сталинско-брежневское вчера, живой мертвец, который, конечно, исчезнет с первым криком петуха, но пока не исчез, его следует бояться и бороться с ним. Вот все и боролись – демократический Моссовет даже отказался предоставить ему московскую прописку, когда он переехал в Москву из Краснодара (решение об отказе в прописке, впрочем, было вполне символическим – штамп в паспорт поставила паспортистка Кунцевского райотдела милиции без каких-либо проволочек), журнал «Огонек» посвящал ему самые яростные передовицы, пародист Александр Иванов каламбурил – «Вперед, к победе кузьмунизма» (от отчества Кузьмич), а критик Станислав Рассадин со значением напоминал читателям, что точно так же – Иван Кузьмич, – звали гоголевского Подколесина (что в этом такого, я до сих пор не понимаю; у меня, например, имя и отчество – точь-в-точь как у олигарха Дерипаски, так и что теперь?) – в общем, все радовались его появлению на всесоюзном политическом небосклоне. Когда он шагал к съездовской трибуне – маленький, очкастый, остроносый, – без слов было ясно, что вот она – махровая реакция, вот он – номенклатурный реванш. Иван Полозков, бесспорный лидер антирейтинга политических симпатий 1990 года, последний враг перестройки.

Июнь 1990 года – в Италии начинается чемпионат мира по футболу, а в Большом кремлевском дворце народные депутаты РСФСР выбирают первого председателя Верховного совета России, и шестнадцатая полоса «Литературки» обращается к председателю советской Федерации футбола: «Вот, товарищ Колосков, главные умельцы: крайний правый – Полозков, крайний левый – Ельцин». Советская сборная так и не смогла выйти из группы, а депутаты так и не смогли выбрать председателя – ни Иван Полозков, ни Борис Ельцин, набрав практически одинаковое количество голосов, не сумели привлечь на свою сторону необходимые 50 процентов. Повторное голосование результата также не дало. Накануне третьего тура выборов собралось специальное заседание политбюро.