Брат мой Младший
Повесть
В большом затемненном павильоне вспыхнул яркий свет, выхватив из темноты сложную металлическую конструкцию, установленную в углу. Осветительные приборы были настроены, оператор уже вовсю катался на подвесном кране, вся группа была в сборе.
Главный герой, играющий в этой многообещающей постановке бесстрашного копа Джека Рассела, актер Джереми Форкс, так и не соизволил явиться на площадку.
Режиссер Том Парсонс нервно посмотрел на часы и обернулся к Леониду:
– Слушай, приятель, ну где твой малыш? Уже полчаса ждем.
Леня безмятежно улыбнулся коротышке Тому и жестом показал, что все ОК. Парсонс недовольно надул губы и засеменил к оператору. Леонид, продолжая широко улыбаться, отошел в темный угол помещения, вытащил из кармана куртки мобильный, набрал номер Джереми и несколько секунд слушал протяжные гудки. Только три часа назад они расстались у дверей салона красоты, где восходящая звезда собирался навести глянец. Леонид трижды напомнил ему, что смена назначена на 10 вечера и его святая обязанность – появиться на площадке вовремя. Леня начал нервничать.
Он вышел на улицу. Уже стемнело, но еще чувствовалась липкая духота жаркого летнего дня. Павильон студии располагался на холме, откуда был виден переливающийся внизу разноцветными огнями большой шумный Лос-Анджелес. Прекрасный, манящий, восхитительный город греха, безумных надежд и потерянных иллюзий. Леня ощущал, что находится в самом сердце кино, в его колыбели, там, где зарождаются мечты и уводят обывателей в мир иллюзий. Если бы еще этот олух царя небесного Джереми не портил все своими выходками…
Вдалеке зарокотал мотор автомобиля. Мужчина прислушался: машина свернула с шоссе и, хрустя гравием, покатилась по направлению к студийной площадке. Оставалось только молиться, чтобы это оказался ярко-красный «Форд» Джереми. Машина подъехала к павильону и из салона вылез Джереми в черной кожаной куртке и в яркой бандане, повязанной на голове. Он захлопнул дверцу автомобиля и направился к Лене. Движения актера были неторопливыми, плавными и расслабленными.
– Добрый вечер, – поздоровался Джереми, расплываясь в своей фирменной невинно-порочной улыбке, «улыбке падшего ангела», как недавно написали о ней в газетах.
Леонид вгляделся в его лицо, отметил застывший взгляд, суженные в точку зрачки и грубо дернул парня за плечо:
– Где ты был? Что с твоими глазами? Опять…
– Спокойно, спокойно, Лео… – отшатнулся Джереми. – Я ведь и так опоздал, правда?
– Мотор! – скомандовал режиссер.
И Джереми, уже загримированный под бесстрашного полицейского Джека Рассела, пустился бегом, петляя между металлическими прутьями, пригибаясь и перепрыгивая через препятствия. Но перед очередным препятствием актер затормозил, замешкался, дыхание его стало прерывистым.
– Ну и что мы там встали? Выше, выше взбирайся! Ты меня слышишь? Черт! – выходил из себя Парсонс.
Но Джереми ступил на перекладину, ухватился за «паутину», подтянулся вверх и вдруг обмяк, словно тряпичная кукла, и рухнул вниз. Завизжала ассистентка, будто только этого и ждала, режиссер заорал: «Стоп!» Леня вскочил с кресла, с ужасом глядя, как подтекает кровью белокурая шевелюра восходящей звезды.
Леонид, казалось, сидит здесь, в больничном коридоре, в ожидании вестей о Джереми уже несколько лет. А новостей все не было. По лицу врача, разговаривавшего с ним несколько часов назад, Леня понял, что травма, полученная при падении, могла стоить охамевшему наркоману Джереми жизни. Неужели двадцативосьмилетний парень так нелепо погибнет?
Леонид никогда не считал себя удачливым человеком: двадцать лет он крутится в этом Голливуде, за плечами десятки сериалов, не продвинувшихся дальше пилотных серий, да парочка никому не известных малобюджетных боевиков. Но и это было неплохо для парня, прикатившего в благословенную Америку без денег, без связей, практически не владевшего языком, зато с огромными амбициями и намерением в два счета сделаться крупнейшим голливудским продюсером.
И вот впервые удалось заполучить серьезный проект. Телевизионный детектив про Джека Рассела зрители должны были схавать на ура. Да и денег удалось выбить прилично. Кто же знал, что проклятый засранец заторчит? Теперь все может рухнуть в тартарары из-за наркотиков.
– Я был против него с самого начала, – сварливо вскинулся Том Парсонс. – Я говорил, что с наркоманами нельзя связываться. Это все он, – приподнявшись с кресла, режиссер ткнул мясистым розовым пальцем в сторону Леонида. Присутствующие на экстренном совещании выдержали положенную паузу, скорбно качая головами и поджимая губы.
– Я помню, – вкрадчиво произнес Гарднер, директор киностудии, которого подчиненные прозвали Акулой как за жесткий беспощадный характер, так и за не сходящую с лица улыбку, такую широкую и блестящую, что казалось, зубы и правда растут в три ряда.
– Я также помню и наш разговор, Лео, в котором вы поручились за этого парня. И мы договорились, что я беру его под вашу ответственность, так?
Леонид поднял голову и, сжав зубы, выдержал тяжелый взгляд Гарднера.
– Так, – с усилием выговорил он.
– Прекрасно, – сладко оскалился Гарднер. – В таком случае думаю, что будет справедливым предоставить решение этой проблемы нашему исполнительному продюсеру мистеру МакКею. Надеюсь, вам, Лео, удастся найти замену покойному Джереми. Вы понимаете, необходимо значительное внешнее сходство. Замену необходимо найти в течение двух недель. В противном случае нам грозят крупные финансовые потери. Как вы понимаете, Лео, если это произойдет, нам с вами придется расстаться. Разумеется, после того, как вы уплатите причитающуюся по контракту неустойку.
«Внешнее сходство, внешнее сходство», – бормотал Леонид, перещелкивая на домашнем компьютере страницы с личными данными известных ему актеров. Конечно, найти стройного улыбчивого блондина не так уж сложно. Но в Джереми главным было другое – обаяние вечного мечтателя, неисправимого сорванца Тома Сойера.
Если честно, такими же чертами обладал еще один человек на земле – его собственный младший брат Алеша. С ним Леня не виделся уже двадцать лет. Если кто и мог бы заменить покойного Джереми в фильме, так только Алексей.
Но прошло уже двадцать лет, брату сейчас должно быть тридцать восемь, разве это возможно? Ведь они не общались двадцать лет, не считая дежурных поздравительных емейлов на день рождения и Новый год… И все-таки…
Леонид поднял телефонную трубку, набрал номер и произнес по-английски:
– Будьте добры, мисс, я хочу забронировать авиабилет до Москвы.
* * *
Не открывая глаз, Ленчик вслушивался в знакомые с детства звуки пробуждающегося дома. Сейчас бабушка забарабанит в дверь соседней комнаты, к брату, и Алешка, зевая и потягиваясь, лениво поплетется в ванную. Затем прошелестит по коридору мать, ткнет в розетку под зеркалом в прихожей щипцы для волос, стащит с кухонного стола кусочек сыра, и бабка привычно возмутится:
– А ну не хватай! Поешь хоть раз по-человечески. От тебя уже кожа да кости остались!
Он поднялся с кровати и распахнул окно. Прохладный апрельский воздух ворвался в комнату, пробежал по многочисленным грамотам, пришпиленным к стене над кроватью. Все они присвоены молодому гимнасту Леониду Макееву за спортивные достижения. Леня натянул домашние трикотажные брюки и принялся за утреннюю гимнастику.
Подтягиваясь на прибитом над дверью турнике, Леня изучал свое отражение в зеркале в прихожей. Оттуда на него смотрел двадцатидвухлетний подтянутый парень с сухим и подтянутым в мышцах телом.
Ленчик спрыгнул с турника и прошел по коридору в кухню.
Просторная четырехкомнатная «сталинка», принадлежала бабушке, Валентине Васильевне Зиновьевой. На самом деле дали ее когда-то деду-генералу, после смерти которого «семейным генералом» стала бабушка, пережившая войну, голодные годы, аресты близких друзей и знакомых. Единственная дочь Валентины Васильевны, Лара, в свои сорок два, оставалась капризным, неприспособленным к жизни ребенком. Временами она пыталась бунтовать против диктата матери, однако характера Ларисы обычно хватало лишь на то, чтобы провернуть какую-нибудь дикую выходку, а затем в испуге прибежать обратно с просьбой о помощи. Старуха сурово отчитывала непутевое дитя, но неизменно становилась на его защиту.
– Доброе утро! – поздоровался Леонид, заглядывая в кухню.
Посреди стола на старинном фарфоровом блюде возвышалась пирамида золотистых гренок. Алеша сосредоточенно сдирал зеленую фольговую крышку с кефирной бутылки. Лариса равнодушно ковыряла чайной ложкой творожный сырок.
– Ленечка! – расплылась в улыбке мать.
– Здорово! – бросил Алеша.
– Сегодня уезжаешь? – спросил он брата.
– Ага, – не оборачиваясь, кивнул Леня. – В четыре автобус.
– Ты это… – замялся Алеша. – Я с пацанами в школе поспорил, что ты золотую медаль получишь. Давай там, не обломай меня.
– Ладно, брательник, можешь на меня рассчитывать, – ухмыльнулся Леня и хлопнул Алешу по плечу.
Позже, когда Алешка ушел в школу, а мать убежала наконец в очередную контору, куда ей удалось пристроиться секретаршей, заскочила Марианна. На ней было модное кожаное пальто, а каштановые волосы взбиты кудрявой копной, «под Пугачеву». Она стрельнула золотисто-карими глазами по сторонам и заявила:
– Я на минутку, попрощаться. Кто дома?
– Только бабка, – выдохнул он, скользя губами по ее шее.
– Ну подожди, – тихонько рассмеялась она, – дай хоть разуться.
– Не могу! Пылаю страстью, теряю голову! – бешено вращая глазами, прорычал Леонид.
Марианна расхохоталась, оттолкнула его, скинула пальто и стащила наконец второй сапог.
С Марианной, студенткой юридического факультета МГУ, они познакомились полгода назад, в компании общих друзей. Внимание Леонида сразу привлекла яркая, веселая, темпераментная девушка, выдумщица и хохотушка.
– Ты надолго? – спросила она, проходя по коридору в его комнату.
– На пару недель. Большие соревнования, всесоюзные, – объяснил Леня, запирая дверь на задвижку.
Марианна присела на край постели, парень опустился рядом и сразу же потянулся к застежке ее платья.
– Так долго, – вздохнула она. – Я буду скучать по тебе.
Он опрокинул Марианну на диван и навалился на нее всей тяжестью.
* * *
Дверь за спиной Леонида тихо приоткрылась, и в раздевалку влетел рев и грохот огромного стадиона. Гудели трибуны, комментатор что-то монотонно бубнил из динамика, слышно было, как по коридору, громко совещаясь, бегают телевизионщики. В узкий дверной проем протиснулся Валерий Павлович, бессменный тренер и советчик.
– Ну что? Как настроение? Боевое? – Он быстро прошелся по раздевалке, нервно потирая ладони. – Врач, который осматривал тебя утром… Он говорил со мной… И считает, что тебе еще рано выступать после той травмы. Помнишь, зимой?
– Как это рано? – Леня даже вскочил со скамейки от возмущения. – Да я и забыл уже про тот вывих. Во, смотрите!
Он сбросил темно-синюю шерстяную олимпийку и, оставшись в форменной майке, принялся крутить правой рукой в разные стороны, демонстрируя тренеру, что вывих плеча давно зажил.
– Да вы сами знаете, я всю программу сто раз делал на тренировках.
– Я-то знаю, – покивал Валерий Павлович. – Но врач говорит, что связки еще слабые, малейшее перенапряжение – и разрыв… А может быть, и перелом… Это будет означать конец карьеры в большом спорте. Понимаешь?
Макеев помрачнел, отвернулся и принялся мерить шагами раздевалку. Конечно, это всего лишь крупные соревнования, не чемпионат мира, не Олимпиада. Можно и пропустить. И все-таки… Твердое осознание того, что сейчас он выйдет на арену, адреналин мощно захлестнет все его существо, и он, на мгновение став для толпы больше, чем богом, взлетит, укротив законы земного притяжения. К этому моменту, длящемуся вечность, секунде власти над застывшими внизу в немом восторге людьми, он был привязан всем своим естеством, и только это имело реальную власть над всей его жизнью.
– Да ну, бросьте, – отмахнулся Леонид. – Все это ерунда, врачи перестраховываются.
– Я тоже так думаю, – просиял тренер. – Значит, выйдешь выступать?
– Конечно, – открыто улыбнулся Леонид.
Выходя на площадку стадиона, Леня уже не слышал, как голос диктора в динамике перечислял его награды и регалии, как неистовствовали зрители на трибунах. Не слышал он и последних напутственных слов тренера. В ушах звенела абсолютная ледяная пустота. Глаза видели только брусья – ничего лишнего, ничего отвлекающего. Это все потом, когда программа будет выполнена.
Леня вышел на середину арены, поклонился и взлетел на брусья. Главное, не думать, не анализировать собственные движения. Тело знает лучше. Гимнаст ощущал, как свистит в ушах плотный теплый воздух, чувствовал, как напрягаются мускулы, заставляя тело взлетать, переворачиваться вниз головой, переноситься с одного бруса на другой, складываться пополам и мгновенно пружинисто распрямляться. Выступление шло к концу, оставалось лишь несколько элементов. Стойка на руках, круги двумя ногами, сальто…
Внезапно Леонид почувствовал, как плечевой сустав словно сделал лишний оборот, прокрутился вхолостую, как велосипедная цепь. Правая рука больше не желала слушаться, и Леня рухнул на расстеленные под брусьями маты прямо на вытянутую вперед руку, чувствуя, как ломается, лопается податливая плоть. Вдруг, словно кто-то вынул из ушей вату, оглушительно взревел стадион, заверещали что-то динамики, а затем все стихло и навалилась чернота.
Перед глазами на потолке больничной палаты разбегались трещины побелки.
– Подключичный вывих плеча. Вот, посмотрите… Головка плечевой кости значительно сместилась под ключицу. Также можем наблюдать перелом акромиального отростка лопатки и отрыв большого бугорка плечевой кости.
С черных глянцевых листков на Леню наползали непонятные белесые разводы. Он поморщился и отвел глаза.
– Послушайте, – обратился он к врачу. – А какие прогнозы? Я смогу вернуться в спорт?
– Милый мой, – развел руками врач. – Какие же могут быть прогнозы до операции? Вот прооперируем вас, полечим, проведем терапию, на процедуры походите… Там и посмотрим. Вы лежите, лежите… Отдыхайте!
На следующий день после операции прибежала Марианна. Она сидела рядом с кроватью, моргала заплаканными глазами и безостановочно гладила Леню по руке.
– Я так перепугалась, – быстро говорила девушка. – Мы ведь смотрели по телевизору… Ты выходишь… И вдруг – раз, упал, и врачи подбежали. Я не знала, где тебя искать, куда звонить…
– Зачем ты приехала? – раздраженно спросил Леня, отодвигая руку.
– Но как же? – ахнула Марианна.
Лицо ее мгновенно покраснело, по щеке покатилась слезинка. Она шмыгнула носом.
– На самом деле все это ерунда, правда? – она с надеждой посмотрела на Леонида. – Травма, вывих… Жизнь ведь на этом не заканчивается, верно?
– Верно, – слабо улыбнулся Леня.
– Я говорила с Валерием Павловичем. Он сказал, что подвижность вряд ли полностью восстановится. Но тренерской работе это не помешает…
От этих слов Леня дернулся, как от пощечины, охнул от вспыхнувшей острой боли в загипсованном плече, и с трудом выговорил:
– Тренерской работе…
* * *
Маленькая пельменная притулилась в одной из подворотен на Пятницкой, напротив некогда красивой, но в советское время облезшей и захиревшей церкви. Леня левой рукой (правая еще плохо слушалась) придвинул поближе к краю стола ополовиненную пивную кружку, прикрываясь полой ветровки, вытащил из внутреннего кармана четвертинку водки и щедро плеснул в пиво. Затем, морщась, глотнул горькую, отдающую спиртом, жидкость. Теплая волна прокатилась по телу, унимая колотившую его с утра мелкую дрожь. Леня отхлебнул еще и прислонился к стене. Он был почти счастлив.
За один миг произошли необыкновенные перемены. Лене вдруг захотелось быть добрым, захотелось поговорить с кем-нибудь, синеватые физиономии местной публики больше не казались ему ужасными. И вся не сложившаяся судьба теперь рисовалась совсем не в таком мрачном свете, какой он обычно представлял ее себе, будучи трезвым. Теперь казалось, что самое интересное еще впереди, не все потеряно и кое-что можно изменить, стоит только захотеть. Леня пьяно ухмыльнулся и опрокинул очередную кружку ядреного зелья на одном выдохе.
Прошло четыре месяца с тех пор, как молодой гимнаст Леонид Макеев, надежда советского спорта, сорвался во время выступления с брусьев и получил травму плеча, несовместимую с дальнейшей карьерой. Гипс давно сняли, позади несколько месяцев изнурительных процедур, ежедневной физиотерапии, тоскливой лечебной физкультуры. Врачи обещали, что вот-вот, еще чуть-чуть, и рука начнет работать, как прежде. В плечевом суставе сидели металлические болты, навсегда превратившие его, парящего Икара, бросающего вызов земному притяжению, в неповоротливого скрипучего робота.
Валерий Павлович избегал встреч, прятал глаза и советовал заняться пока тренерской работой, но надежды не терять, продолжать заниматься, авось…
Ни мать, ни бабушка не долго беспокоились за состояние и судьбу парня. Единственный, кто по-настоящему понял, что произошло, – младший брат Алешка. Леонид был благодарен ему. Брательник не лез ни с участливыми расспросами, ни с натянуто-веселыми разговорами, не охал над ним, но и не ворчал, что тот с жиру бесится. Впрочем, закончился учебный год, начались летние каникулы, и он уехал куда-то на Волгу, в спортивный лагерь.
Леня старался поменьше бывать дома. Постоянные скандалы матери и бабки действовали ему на нервы. Вот только сегодня днем, когда он уходил, весь дом, казалось, сотрясался от их криков. Лариса сообщила, что расписалась с очередным женихом, а бабушка орала на нее.
Было темно, когда Леня, опорожнив несчетное количество пивных кружек, возвращался домой из недавно облюбованного им кабака, где он пил и размышлял о том, как же ему дальше быть. Теперь нужно было быстрее добраться до квартиры, и тогда до утра он погрузится в теплый, медленно кружащийся перед глазами кокон.
Леонид вошел в темную прихожую, споткнулся об угол какого-то ящика, чертыхнулся и включил свет. Посреди прихожей почему-то торчал старый объемный чемодан. В коридор вышел Алешка. Видимо, только сегодня приехал из лагеря.
– Здорово! – широко зевнув, сказал он. – Ты чего так поздно?
– Так, – неопределенно покрутил пальцами Леня. – А это что? – он кивнул на чемодан.
Из своей комнаты выпорхнула мать, заметалась по прихожей, прикладывая палец к губам и делая сыновьям странные знаки.
– Тише! Тише! Не разбудите бабушку. Это мое!
Старуху все-таки разбудили. И пока Алеша отвлекал ее, Леня, воспользовавшись затишьем, выволок чемодан из квартиры и спустился во двор. Как ни странно, возле подъезда действительно ждало такси. Из машины вышел незнакомый мужчина представительного вида в дорогом импортном костюме. Леня, все еще ничего не понимая, стоял около желтой «Волги», когда во двор выпорхнула Лариса. За ней спустился Алеша.
– Мальчики мои, – всплакнула мать, обнимая их и прижимая к себе две головы, светлую и темную. – До свидания, мальчики мои! Простите меня. Живите дружно!
– Пока, мама! – Алеша поцеловал ее в щеку.
Леня же, ничего не понимая, выдержал материнские объятия и с облегчением отстранился.
Дверь захлопнулась, машина резко развернулась и выехала со двора. Братья медленно двинулись к дому.
– Уехала, – с грустью констатировал Алеша и тут же добавил: – Ой, что завтра будет… Подумать страшно!
Леня промычал что-то неопределенное и прошел в свою комнату. Ему не было никакого дела до того, что будет завтра. До него еще нужно дожить.
* * *
Из сбивчивого рассказа Алеши следующим утром и невнятной ругани Валентины Васильевны, возлежавшей в спальне с холодным компрессом на голове, Леня уяснил следующее. Последний материнский ухажер, Аркадий Петрович, имя которого так часто звучало в доме последние полгода, вчера вечером отбыл торгпредом в Польшу. Лариса отправилась вместе с ним в качестве законной супруги. Сделала она это тайно, чтобы избежать неминуемого скандала с властной старухой. Проснувшись утром, Валентина Васильевна обнаружила на столе записку, начинавшуюся словами: «Мама, когда ты прочтешь это письмо…» Однако оказалось, что это не сообщение о задуманном суициде, а прощальное письмо. Лариса просила простить ее и пожелать ей счастья, а матери вверяла заботу о своих взрослых детях.
– Ну ладно, бабуля, не расстраивайся так, – примирительно говорил Алеша, гладя ее по руке. – Что, мы без нее не проживем? Мы с Ленькой уже взрослые.
– Да как мы проживем-то на мою пенсию? – Валентина Васильевна приподнялась на кровати, воинственно потрясая сжатым кулаком. – Ты школьник еще, потом в институт пойдешь… На стипендию много не накушаешь. А этот… – она махнула рукой в сторону Леонида. – Только и знает, что по кабакам шляться. Помощи никакой… Ох, плохо мне! Ой, сердце.
– Бабушка, успокойся, пожалуйста. Ничего страшного не случилось. Ни о чем не беспокойся. С сегодняшнего дня я поступаю на тренерскую работу, – спокойно объявил Леня. – И Алешкой сам займусь. Он у меня строем будет ходить и честь отдавать.
– Сам ты строем ходить будешь, – заулыбался Алеша, видя, что скандал постепенно улегся.
– Ленечка! Хороший мой мальчик.
Старуха притянула к себе голову Леонида и поцеловала его в лоб.
Леня медленно шел по тротуару, кусая мороженое в размокшем вафельном стаканчике. Нужно собраться с мыслями. Легко заявить домашним: ни о чем не волнуйтесь, я выхожу на работу. Гораздо труднее это осуществить. Валерий Павлович, конечно, обещал помочь. Но надо смотреть правде в глаза. Новичок без опыта вряд ли может рассчитывать на серьезных учеников.
До чего же все несправедливо складывается в этой паршивой жизни! Он ведь так мечтал о спортивной карьере, так занимался, за всю жизнь не пропустил ни одной тренировки, работал до изнеможения, не позволял себе лениться и расслабляться. Не то что Алешка, который только болтает о том, что хочет быть гимнастом, как брат, сам же только и думает, как бы удрать из спортзала в кино.
Алешка… А ведь это мысль! Что, если первым учеником будет родной брат? Леонид круто развернулся и направился в сторону спортивной школы, где тренировался младший брат.
В глубине помещения вращался на брусьях какой-то парень. Стройный и легкий, он словно взмывал в воздух, паря над расстеленными внизу старыми черными матами. Ни малейшего напряжения не чувствовалось в его тонкой фигуре. Тело легко сгибалось во всех направлениях, словно резиновое. Каждое движение было плавным, летящим и совершенно естественным. Казалось, для него нет ничего проще, чем парить над землей в солнечном луче. И тут Леня узнал Алешу.
Леня подошел ближе. Алеша, увидев его, удивленно улыбнулся. «С ума сойти! У него даже дыхание не сбилось!» – отметил про себя Леонид и, усилием воли приглушив досаду, сказал себе: «Да, с таким учеником можно далеко пойти…»
– Я сам буду тебя тренировать, – стараясь выглядеть равнодушно, сообщил Леня.
– Да ты что, правда? – расцвел Алеша. – Вот здорово!
– Но предупреждаю, – сурово заявил Макеев. – Халтурить я не дам. Если уж тренироваться, то как следует.
Алеша радостно кивал, глядя на него сияющими преданными глазами. Старший брат, который всю жизнь был примером, недосягаемым идеалом, образцом для подражания, вдруг впервые похвалил его. А ведь он настоящий спортсмен, профессиональный, столько соревнований выиграл, столько медалей получил. Младшему, конечно, до такого уровня далеко, но раз брат сам возьмется его тренировать, можно надеяться, что и у него что-нибудь получится.
И Алеша, воодушевленный обещанием Леонида, с новыми силами взлетел на брусья.
* * *
Макеев действительно принялся за тренировки Алешки так увлеченно, словно успех брата, каждая победа была и его победой тоже. Сидя на скамейке в зале и пристально наблюдая за кувыркающимся на брусьях, на кольцах или на полу легким и гибким юношей, он словно видел себя самого, только более молодого и талантливого. В конце концов, он ведь действительно вложил в Алешу все, что знал сам, без остатка отдал ему свои знания и навыки, только брат сумел воплотить их в жизнь лучше, полнее, чем когда-либо удавалось ему самому. Думая о будущем, Леонид представлял себе ревущие стадионы, рукоплещущие трибуны, многочисленные золотые медали, не вполне отдавая себе отчет, что это будут Алешины медали и аплодисменты… За три года из способного спортивного подростка Алексей превратился в выдающегося восемнадцатилетнего гимнаста.
И вот теперь братья прибыли на первенство Советского Союза по спортивной гимнастике. Для Алеши это были первые взрослые соревнования, от успеха в которых зависело, включат ли его в команду страны для поездки на приближающийся чемпионат мира в Монреале. Впервые попав в компанию взрослых профессиональных спортсменов, он немного оробел. Казалось, здесь над ним просто посмеются и отправят домой с позором. Впрочем, Алешины доброжелательность и простота в общении всем пришлись по душе, вскоре он перезнакомился с другими гимнастами, с некоторыми даже подружился и подолгу просиживал в гостиничном баре по вечерам.
Леонид был не вполне доволен поведением брата. Конечно, парень прекрасно выступал в каждый из дней первенства, но его отношение к соревнованиям никак нельзя было назвать серьезным. В первый же день он удрал из гостиницы гулять по городу, чуть не простудился. Потом несколько раз приходилось едва ли не силой уводить его из бара. Кричал, что ребята еще не разошлись, все еще разговаривают, отдыхают, почему только он должен отправляться спать в десять часов, как ребенок.
Даже сегодня, перед последним этапом соревнований, когда старший брат пришел в раздевалку, чтобы поддержать, посоветовать кое-что, Алеша с улыбкой попросил:
– Лень, ты иди в зал, ладно? Мы ведь с тобой все отработали, я уже не врублюсь во что-то новое.
Леонид неохотно потоптался на пороге раздевалки, но все же решил отправиться в зал. В конце концов, парню действительно нужно отдохнуть и сосредоточиться перед выступлением.
– Я надеюсь, – обернулся он на пороге, – ты не убежишь гулять или в бар? Мне не нужно тебя караулить?
– Нет, ну что ты, – рассмеялся Алеша. – Ты иди, правда. И не волнуйся. Все будет пучком!
Через несколько секунд появился Алеша – высокий, тонкий, в темно-красном обтягивающем трико, под которым проступают рельефные мышцы, золотистые кудри блестят в свете софитов. Вот он кланяется, улыбаясь зрителям озорной мальчишеской улыбкой, и начинает программу.
Алеша легко подпрыгнул, ухватился руками за кольца и принялся выполнять упражнения. Леня чувствовал, как невольно дергается его тело при каждом подъеме, обороте или выкруте брата. Сердце бешено колотилось о ребра, перед глазами плясали электрические сполохи. В такие минуты Леня словно проваливался куда-то, терял самого себя. Сознание двоилось и раскалывалось на части. И Макеев уже не понимал, то ли это он сам, молодой, сильный и здоровый, парит над полом в напряженной тишине зала, то ли это какой-то неизвестный подлый узурпатор с ангельским лицом и телом древнегреческого атлета занял его место и сорвет сейчас шквал аплодисментов. На секунду сердце пронизывала острая болезненная ненависть к самозванцу. Леня сжимал руки, не чувствуя, как ногти впиваются в ладони… Неожиданно ненависть сменялась восхищением – так прекрасен, светел и юн был кувыркающийся в пронзительном свете софитов златоглавый атлет. Он плавно скользил в воздухе, даже не подозревая о том, что в эти минуты у преданного брата и тренера трещит и лопается от противоречивых чувств грудная клетка.
Праздновать победу Алексей отправился в кафе вместе с другими спортсменами, вошедшими по итогам первенства в команду чемпионата мира. Ребята веселились, поздравляли друг друга и прежде всего его самого, занявшего первое место.
Он залпом проглотил коньяк. Золотисто-коричневая жидкость поначалу обожгла горло, зато потом весь окружающий мир сделался будто бы еще ярче, красочнее. Алеша откинулся на спинку стула, блаженно жмурясь.
– Вы почему такой грустный? – прошептал вдруг ему на ухо хрипловатый женский голос.
Алеша вздрогнул, обернулся и увидел рядом с собой незнакомую девушку в красном, каком-то змеином, струящемся и переливающемся платье и с высветленными, аккуратно завитыми волосами. Девушка прикоснулась ладонью к его плечу и, чуть надув губы, обиженно спросила:
– Что, так печалитесь, что и танцевать меня не пригласите?
– Почему? Я готов! – Алеша вскочил со стула, отвесив незнакомке шутливый поклон.
Блондинка вложила ему в ладонь тонкие пальцы и повела к освещенной разноцветными лампочками площадке для танцев.
Когда музыка закончилась, но девушка еще несколько секунд не разжимала сплетавшихся вокруг Алешиной шеи рук. Он же не смел пошевелиться, млея от ее прикосновений, ощущая, как сладкая дрожь прокатывается вдоль позвоночника. Девушка неохотно отпустила его и двинулась за ним к столику. Алеша опустился на свое место и только тут увидел поджидавшего у дверей Леонида.
– Вон твоя нянька пришла, – хохотнул Юра. – Что, домой пора? Баиньки?
Алеша вспыхнул. Было чертовски неловко перед ребятами и особенно перед девушкой. Он поднялся и неохотно направился к брату.
– Пошли отсюда! – властно приказал Леонид, кладя руку на его плечо. – Тебе режим нужно соблюдать. Не забывай, впереди чемпионат мира!
Не отвечая, Алеша резко развернулся, сбросил ладонь брата и вышел на улицу. Накрапывал мелкий дождь. Леня шел позади, на небольшом расстоянии. Алеша неожиданно резко обернулся к нему и выкрикнул:
– У меня твой чемпионат уже в печенках сидит! Пропади он пропадом, достало все!
Леня равнодушно пожал плечами, лицо оставалось все таким же спокойным.
– Издержки профессии. Разве ты не хотел стать настоящим спортсменом?
– Хотел! Я и сейчас хочу! – подтвердил Алексей. – Но ты… Ты мне дышать не даешь, постоянно командуешь: делай то, не делай это.
– Я твой тренер, – все так же спокойно объяснил Макеев.
– У них тоже тренеры есть, – Алеша махнул рукой в сторону оставшегося за поворотом кафе. – Но вот почему-то сидят за столом, коньяк пьют, расслабляются. И никто их не гонит спать в десять вечера. Один я должен…
– Дурак ты! – неожиданно резко бросил Леонид.
Он остановился, взял брата за плечо, заставил развернуться и посмотреть ему в глаза.
– Запомни, Алеша. Ты – не все! Ты лучший! По крайней мере, должен им стать. Иначе и смысла не было приходить в большой спорт. Понимаешь? И я заставлю тебя стать лучшим! Даже если мне придется тебя поколотить.
* * *
Поезд медленно подполз к перрону и, шипя и дергаясь, словно нехотя остановился. Алеша, вскинув на плечо спортивную сумку, выскочил из дверей вагона. Было раннее летнее утро, солнце только выползало из-за крыши вокзала, окрашивая небо в бледно-розовый цвет. Парень, откинув голову, глубоко вдохнул, словно хотел вобрать в себя радостный простор неба, все солнечное утро, все с детства знакомые запахи родного города. Как это здорово, что солнце, что лето… Казалось, Москва специально постаралась к встрече победителя.