© Карпенко В.Ф., 2019
© ООО «Яуза-Каталог», 2019
Книга 1. На острие меча
Часть I. Князья суздальские
Глава I. Князь Дмитрий
1
Полторы сотни всадников, кутаясь в походные плащи и укрывая лица от леденящего, пронизывающего до костей ветра, с трудом преодолевали версту за верстой голой степи. Снега почти не было, и потому то, что стелилось под ветром, больше напоминало серую, языками скользящую по остылой земле пыль. Солнце, высокое, окружённое радужными кругами, словно замерло на блёклом небе.
Ткнув перстом вверх, один из всадников с раздражением заметил:
– К вечеру мороз ещё крепче будет, а если ветер не стихнет – смерть нам… загинем.
– Что ты, Андрей, заладил: «загинем… загинем»… Поспешать надобно. До очередного яма[1] ещё вёрст десять.
– То-то и оно, что десять. Не так много, но лошади подустали. Дойдут ли?
– Наши бы не дошли, а эти, татарские, к степи привычные, и к холоду тоже, дойдут.
– Ты посмотри, как князь Константин скукожился. Замёрз совсем, – кивнул князь суздальский Андрей на едущего впереди ростовского князя.
– А поделом ему. Нечего соваться наперёд старших. Дмитрию-то московскому и девяти ещё нет, а они, бояре московские да князья ростовские, его на великокняжеский стол поставить норовят!
– Тише ты! – махнул рукой на своего младшего брата князя Дмитрия Андрей. – Не дай бог, услышит…
– Пусть слышит. Нам таиться нечего. Хан Невруз Володимир нам отдал.
– Не нам, а тебе, – возразил князь Андрей.
– Пусть так, – согласился Дмитрий Константинович. – Но поначалу-то хан тебе ярлык[2] дал. Почему ты не согласился на великокняжеский стол, до сих пор не пойму.
– Я уже сидел во Владимире, посиди и ты. А мне и Нижнего Новгорода с Суздалем достанет.
Помолчали.
Суздальским князьям в Орде пришлось не сладко. Ехали они за ярлыком на владимирский великокняжеский стол в Орду к хану Бердибеку. Страшились хана. Тот, чтобы самому сесть на трон великих монгольских ханов, убил отца и двенадцать родных братьев. Но когда приехали в Берке-Сарай – новую столицу Золотой Орды, встречал их хан Кульпа. Не прошло и недели, как правитель Западной Орды хан Невруз сместил вероломного Кульпу и сам стал великим ханом.
В конце февраля 1360 года великий хан принял суздальских князей, обошёлся с ними ласково и дал ярлыки на просимые земли. Добивались встречи с ханом и посланцы московского князя Дмитрия, но тот предпочёл отдать улус Джучи[3] в руки тридцатипятилетнего суздальского князя, а не девятилетнего московского.
– Приедем на ям – сниму брони[4] и более надевать не стану. Всё тепло из тела вытянули, – сокрушённо выдохнул князь Андрей.
– Всё так, – согласился Дмитрий. – Да только под ними спокойнее. Дружина наша числом малая, могут и позариться…
– Кто? Татары?
– Может и татарвя. У них ноне неспокойно. Третий хан за полгода во главе Орды. Шатко всё…
– Погоди! – остановил младшего брата князь Андрей. – Никак дозор. Не содеялось ли чего? – показал он рукой в сторону быстро приближающихся всадников.
Вскоре, вздыбив перед остановившимися князьями коня, старший дозора на выдохе доложил:
– Засада! Татары! Сотни три, а то и более. Винюсь, всех не разглядел. В ложбине, что сходит к Волге, затаились.
– Почто решил, что засада? – недоверчиво спросил князь Андрей. – Татары на своей земле, чего им таиться?
– То-то и оно, что на своей земле… Чего им таиться? – вопросом на вопрос ответил гридь и смешался, поняв, что ответил князю неподобающе. Но тот, озабоченный услышанным, даже не обратил внимания на дерзость.
– Что делать будем? – обратился Андрей к князьям и подъехавшим ближе боярам, состоявшим при князьях в посольстве. – Может, отойдём в степь подальше и минуем сие место, – предложил князь.
– Ты старший, тебе и решать, – подал голос князь Константин. – Хотя чего там решать, поздно… Бона татары…
Ещё мгновение назад перед глазами была голая степь, и вдруг, словно из-под земли, стали появляться всадники. По двое-трое они выезжали из распадка и быстро отъезжали в сторону, уступая место другим. До татар было более версты.
– Пока из ложбины не выползли, да лавой на нас не пошли, надо самим навалиться, – предложил князь Дмитрий.
– А может, татары не по наши души? – неуверенно произнёс князь Андрей, лелея надежду на благоприятный исход неожиданной встречи, но Дмитрий, решительно рубанув рукой, пресёк сомнения:
– Нечего гадать! Татары коварны и не зря затаились. – Он обернулся к дружине и, пересиливая ветер, крикнул: – Впереди ворог! Животов наших домогается! Мёртвые сраму не имут, так не посрамим же Земли русской! – Выхватив меч из ножен, продолжил: – Идём клином! Строя не размыкать! – и, подстегнув лошадь ударом каблуков сапог, крикнул: – За Русь!
Князь устремился вперёд и ни разу не оглянулся, знал, что всё будет исполнено в точности. И правда, ранее ехавшие в колонну по трое, дружинники умело перестроились в клин, в острие которого шли лучшие княжеские гриди-двуручники[5].
Татар всё прибывало и прибывало. Но, ожидая, когда всё войско выберется на ровное место, они не предпринимали никаких действий по отражению удара русской дружины. И только когда из распадка вынырнул княжеский бунчук[6], татары начали вытягиваться в линию, но было уже поздно. Клин взрезал татарскую конницу и развалил на две части, расширяя брешь, сметая вставших на пути татарских воинов. Описав дугу, клин вновь вонзился в массу только что выдвинувшихся из распадка татарских всадников. Повторного удара татары не выдержали и рассыпались по степи, спасая свои жизни. Их не преследовали.
На поле брани осталось больше сотни убитых и ещё больше раненых татар. От пленных дознались, что бельдибек[7] Ратихоз по приказу хана Хидербека должен был захватить в плен русских князей или убить их. Княжеская дружина потеряла в схватке только девятерых воинов и три десятка гридей получили ранения.
– Ноне бог за нас, – перекрестился князь Андрей, обозревая поле скоротечной битвы. – Нет! Я погожу брони снимать. Ты прав, брат Дмитрий: лучше помёрзнуть, чем вот так, – кивнул он в сторону погибших.
Подойдя к стоявшим чуть в отдалении братьям Константиновичам, князь Константин ростовский предложил:
– Может, лошадей переловить, вон их сколь мечется. Мечей, луков собрать, рубахи кольчужные поснимать с убиенных. Им ни к чему, а нам сгодятся.
– Нет! – твёрдо произнёс князь Дмитрий. – Кони меченые, а татарские мечи нам не по руке. Пока татары не прознали про сражение, надо поспешать к яму. Там и обогреемся, и лошадей сменим.
– А что с убиенными гридями делать? – подошёл с вопросом княжеский воевода Даниил Скоба. – Земля что камень, могил не выкопать. А в степи бросить – волки обгложут. Не по-христиански…
– С собой повезём. В плащи заверните и на заводных[8] лошадях приторочьте. Да на ямах к лошадям с убиенными татар не подпускайте, – распорядился князь Дмитрий. Он всё больше входил в роль великого князя владимирского. – Да дозоры не только вперёд направь, но и боковые выставь. Не дай бог одумаются татары да соберутся до кучи. А их, почитай, сотни три ещё осталось, и князя Ратихоза ни среди раненых, ни среди убиенных нет. Воля-то ханская им не исполнена…
Вскоре место кровавой схватки опустело. Лишь беснующийся ветер выхолаживал последнее тепло из оставленных в распадке раненых татарских воинов… и не было им спасения.
2
Стольный град Владимир встречал нового великого князя настороженно. Каким он будет? Не обложит ли ещё большей данью, чтобы расплатиться с татарами за великокняжеский стол? Не заберёт ли кормильцев в дружину и не поведёт ли их на своих соседей, вымещая давние обиды или расширяя границы княжества? Прежний-то великий князь, московский князь Иван Иванович, был тих, смирён, добропорядочен, дань взимал умеренную, народ владимирский защищал и берёг. Каким будет Дмитрий – князь суздальский? За три года безвластия владимирцы отвыкать стали от твёрдой княжеской руки, а потому въезд суздальского князя в стольный град прошёл обыденно, без колокольного звона и праздничного застолья. У лавок, на улицах и площадях города владимирцы судачили:
– А князь-то Димитрий лицом хорош. Телом дороден, статен. И княгиня Анна ему под стать: голубоглаза, русоволоса, лицом румяна, глядит ласково.
– Говорят, что Анна-то из Ростова, дочка князя ростовского Константина, – горячо тараторила дородная, краснощёкая торговка из калачного ряда. Ей вторила соседка-лоточница, такая же бойкая и острая на язык:
– Чего говорить, всем взяла княгиня. А детишек-то у неё четверо: трое сыновей и две дочки – Машка и Евдошка. Младшенькой-то седьмой годок пошёл. Махонькая такая, тоща, я её, надысь, видела.
– Чего раскудахтались! – оборвал не в меру разошедшихся женщин проходивший мимо базарный сторож Ермила. – Видели, сколь дружины привёл князь в город? О! Пять сотен! Молоди почти нет. Мужики в годах, строги, угрюмы. Они-то быстро порядок в Володимире наведут!
– Типун тебе на язык! – отмахнулась лоточница. – Наведут так наведут… Хуже, чай, не будет.
– Поживём, поглядим, как оно будет. Одно верно: князь Димитрий не чета князю Ивану московскому. Этот строг, при нём не забалуешь…
– Иди, иди… Проваливай давай! – зашипели на сторожа торговки. – Нам всё едино: что Иван, что Димитрий. Главное, чтобы хлебушко покупали справно да зерно в цене было.
Склонив головы друг к другу, торговки зашептались, а сторож, махнув на баб рукой, подался восвояси.
Князь Дмитрий Константинович круто взялся за владимирцев. Воротных сторожей он заменил дружинниками, тиунов[9] и сборщиков податей изгнал, поставив на их места мужиков суздальских. Боясь притеснений, московские бояре со скарбом и семействами ушли из Владимира на Москву, а вместо них в городе появились бояре суздальские и нижегородские. Сумма мыта[10] была повышена, причём купцы, как владимирские, так и пришлые, платили налог вдвойне. И только после этого князь решил заняться делами личного свойства: 22 июня 1360 года Дмитрий Константинович был возведён на великокняжеский стол.
Только став великим князем владимирским, Дмитрий Константинович ощутил шаткость своего высокого положения. Покорность младших князей и целование креста на верность лишь на время укоротили их стремление самим занять владимирский стол и безраздельно властвовать в Северной Руси.
– Почему так? – не единожды высказывал своё возмущение самой верной советчице и терпеливой слушательнице княгине Анне. – Не щадя жизни я ратую за дела княжества, за молодших князей готов голову сложить, земли им дал в кормление, а они всё на Орду смотрят и ждут не дождутся, чтобы сесть на великокняжеский стол. Что князь Иван стародубский, что Димитрий галицкий, что Михаил ярославский, не говоря уже о тверских князьях. А Димитрий московский… Отрок, девяти лет ещё нет, а туда же… в великие князья метит.
– Не бери на сердце думы эти тяжкие, – успокаивала великого князя жена. – Не со злого умысла, не по злобе они власти возжелали, а по неведению. Не знают князья, сколь тяжела великокняжеская ноша. А что до Димитрия московского, так он мал ещё, неразумен. За него бояре московские дела ведут, да наставник его и духовник митрополит Алексий. Хоть и грех то, но скажу: не след ему в мирские дела встревать, поди, и церковных дел вдосталь.
Князь, согласно кивнув, нервно заходил по горенке.
– Князья возвышения хотят – дело понятное. Но вот что обидно: послухи[11] доносят, что родной брат Борис не раз говорил, что и ему по плечу великокняжеский стол…
– Его не страшись, – перебила княгиня Дмитрия Константиновича. – Родная кровь… чай, не выдаст. А вот ростовского князя Константина и московского Димитрия остерегайся. Москва силу набрала…
– Да знамо мне это, душа моя. Одно не пойму: Земля московская бедна – ни тебе лесов зверем богатых, ни тебе рек и озёр, рыбой наполненных, ни земель пахотных с обильными хлебными нивами, а всё богатеют князья да бояре московские. Торгов и тех нет в Земле московской…
– А чего тут понимать? Всё открыто. Иван Калита, Симеон да Иван Красный обобрали Русь до нитки, оттого и мошна московская полна серебра. А сколь добра они из Новгорода Великого да Пскова вывезли – один Бог знает.
– И то верно, – в очередной раз согласился князь Дмитрий с женой, – ни совести, ни чести не ведают… И Димитрия бояре московские також по кривой дорожке ведут. Каким-то он князем станет, когда в силу войдет?
– Не наводи на отрока напраслину, – всплеснула княгиня руками. – Мал ещё Димитрий. Спаси и сохрани его, Господи! – торопливо перекрестилась на образа Анна. – Ты вот над чем подумай: как игумена Печёрского монастыря Дионисия из Нижегородских земель к себе во Владимир заполучить. Подвижник веры Христовой, и дал ему Бог силу необоримую. Он любит тебя, и помощником бы тебе был верным.
– Эко что удумала, – рассмеялся великий князь. – Да разве его князь Андрей отпустит?! И митрополит Алексий не позволит ему возвыситься…
– А при чём здесь владыка Алексий? Нижний Новгород под Суздальской кафедрой.
– Всё так, – кивнул князь Дмитрий. – Только митрополит во Владимир не допустит Дионисия. Верь слову моему: ты в нём силу, Богом данную, узрела, и Алексий не без глаз.
Подобные разговоры княжеская чета вела часто. Советуясь с женой, великий князь словно проверял на ней свои планы, совершённые деяния, а на княжеский совет, на который приглашались не только младшие князья, но и бояре, воеводы, он выносил уже готовые решения. То, что главным советчиком в делах княжеских стала его жена, Дмитрий Константинович скрывал, дабы не быть осмеянным, ибо княжеские жёны редко покидали женскую половину теремов. Холили мужей, рожали детей, вместо мирских дел предпочитая дела богоугодные. Княгиня же Анна была не только любящей женой и матерью, но и умной, прозорливой женщиной. Князь Дмитрий гордился княгиней и любил её безмерно.
Как-то ближе к концу августа из Нижнего Новгорода от князя Андрея пришла тревожная весть: на Волге объявились разбойники, именующие себя ушкуйниками. На своих лодках-ушкуях они поднялись вверх по Волге, взяли приступом булгарский город Жукотин, разграбили и сожгли его. Правитель Булгарии хан Булат-Тимур грозится в отместку пойти в Русские земли.
«Кто же такие эти ушкуйники, что смогли взять на копьё целый город? – размышлял великий князь, читая и перечитывая свиток. – Булгарские воины оружны, бронями укрыты, ратному делу обучены, да и стены, поди, в Жукотине высоки… Откуда же они взялись? Может, и не из Руси ушкуйники вовсе? Никто из молодших князей не рискнул бы пойти на булгар, да и подготовку войска к походу не утаишь… Что делать?» – ломал голову князь.
Угрозы хана Булат-Тимура нависли грозовой тучей над Русью. Великий князь понимал, что сил противостоять Булгарии у него нет, ибо хан мог привести не только немалое булгарское войско, но и у великого хана попросить помощи. А тот, не дай бог, воспримет нападение на Булгарию, как оскорбление, да сам двинет тумены на Русь.
Дмитрий Константинович, вызвав к себе в терем боярина Семёна, ведавшего доглядчиками – и дальними, и ближними – указал перстом на свиток:
– Читай! – И когда боярин поднял голову от свитка, спросил: – Что молчишь?
– Весть нова, а про ушкуйников мне ведомо. То новгородские молодцы. Ходили за зипунами в северные моря в Скандинавию. Но это было лет двадцать тому, и ноне те молодцы уже зрелые мужи. Им, поди, не до разбойных походов.
– Так кто же взял на копьё Жукотин? – вспылил Дмитрий Константинович.
– Не ведаю, великий князь. Но дознаюсь, – заверил боярин Семён.
Не прошло седьмицы[12], как боярин доложил князю обстоятельства похода ушкуйников в Волжскую Булгарию.
3
Почти две тысячи охочих молодцев набралось в ватагу ушкуйников. Долго спорили, куда пойти походом: одни настаивали идти на татарский город Укек – торговый, богатый, с числом жителей до десяти тысяч, но большинство ватажников, знавших по рассказам отцов и дедов о богатых городах булгар, прокричали поход в устье Камы. Здесь стоял город Джокетау, по-русски прозывавшимся Жукотином. Рать вести доверили умному, в меру осторожному, хорошо знавшему ратное дело молодому боярину новгородскому Александру Абакуновичу, а в помощники ему определили купца Анфима Никитича. Бояре и купцы новгородские, ссудив деньгами ушкуйников, надеялись не только вернуть долги, но и получить прибыль, ибо сами были в доле с молодцами. А потому снаряжали ватажников всем необходимым в достаточном количестве: и оружием, и доспехами, и продовольствием, а главное – быстрыми, легкими лодками-ушкуями на шесть-восемь гребцов каждая. Размещалось на ушкуе два десятка молодцов да немало поклажи.
Водой шли скрытно, больше ночами, до поры до времени не открываясь даже в русских землях, но если встречался татарский купеческий караван или купеческая барка, то брали суда на абордаж и, освободив от товаров, суда топили вместе с хозяевами.
Жукотин взяли лихим налётом, рано утром, лишь только открылись городские ворота для выгона скота на пастбище. Воротные сторожа даже сполох поднять не успели, а немногие очаги сопротивления были подавлены отрядами ушкуйников, грабившими город. И хотя воеводы предупреждали ватажников от чрезмерного усердия, Жукотин в нескольких местах запылал пожарами.
Нагрузив ушкуи награбленным, ватажники ушли восвояси.
– И где же они теперь? – не скрывая тревоги и раздражения, спросил князь Дмитрий Константинович боярина Семёна, поведавшего ему о походе разбойных людей на Жукотин.
– В Костроме, государь. Зипуны добытые пропивают.
– Вон оно как… А ты вот что мне скажи: так ли ушкуйники сильны, что булгары им отпора дать не смогли? – озадаченно произнес князь. На что Семён, неспешно поглаживая окладистую бороду, со значением ответил:
– Жукотинцы не ждали этакой напасти. Городок-то их далёк от порубежья. Что до ватажников, то дерзки разбойники, смерти не страшатся, потому как молоды и глупы.
– Только их молодость и глупость может большой кровью для Руси обернуться, – больше для себя, нежели для боярина Семёна, произнёс князь Дмитрий. – Хан Булат-Тимур подобного оскорбления не потерпит.
Вскоре из Золотой Орды прибыл посол. Через него хан Хидыбек выказал своё неудовольствие русскими князьями и потребовал от них выдать головами разбойников, разоривших город Джукетау.
По зову великого князя владимирского Дмитрия князь нижегородский Андрей Константинович и ростовский Константин с дружинами спешно выехали в стольный град Владимир.
Глава II. Кострома
1
Под Владимиром на берегу Клязьмы разбит военный лагерь. С высоты городских стен и башен горожане с неослабеваемым интересом рассматривали небывалое доселе представление.
– Бона, вишь ты, шатры княжеские под яркими бунчуками. Что слева – то нашего князя Димитрия Константиновича, а тот, что справа, его брата – князя нижегородского Андрея, – обстоятельно рассказывал ранее бывавший на стене гончар Фока – дородный, краснощёкий, благодушный.
– И ещё один, – обрадованно тыкал перстом в сторону реки мальчишка лет пяти. – С голубым вершием!
– То князя суздальского шатёр. А батюшки нашего вон тот, что слева, крайний, ближе к вязу.
– Махонький какой, – разочарованно протянул малыш.
– Как у всех. Он, чай, не князь, сотник всего.
– Вот я, батяня, вырасту и тож в ратники подамся. Уж больно у них железо блестит, и комонь к тому же…
– Вырасти поначалу, а там уж решим, кем тебе быть: горшки лепить или мечом махать, – рассмеялся Фока, обнимая сына за плечи.
Уже прошло две седмицы, как пришли под Владимир княжеские дружины из Нижнего Новгорода, Суздаля, Городца, да и владимирская дружина была выведена за стены города, а все бездействовали.
«Чего собрали князья воинский люд?» – ломали головы владимирцы. Одни поговаривали, что поход на татар князья затеяли, другие – воевать булгар вознамерились, третьи – на Литву пойдут. Знающие возражали. «На какую Литву?! Припасу на неделю пути, вот и прикидывай, куда путь держать будут». Да и сами дружинники тоже толком ничего не ведали, а когда их о том спрашивали приходившие в лагерь для обмена или продажи горожане, только пожимали плечами.
Лишь князья да ближайшие воеводы знали истинную причину задержки: ждали приезда татарских и булгарских послов. Хан Хидыбек приказал учинить ряды[13] над ватажниками, пограбившими булгарский город, виновных же выдать головами. А чтобы все было без обмана, послал из Орды мурз да пять сотен конных воинов для их охраны и сопровождения ватажников на правеж[14].
Князья тоже томились ожиданием.
– Доколе стоять под стенами володимирскими? Прознают ушкуйники… и поминай как звали! Ищи их потом по Руси! – горячил кровь Константин ростовский.
Более спокойный и рассудительный князь нижегородский Андрей Константинович его успокаивал:
– Не уйдут. Чего им от хмельного меда да от сладких баб костромских уходить… Пока не пропьются, с места не стронутся. Ты-то вот сам, коли б не нужда, ушел бы из вотчины? Да от княгинюшки? От детишек?
– Я – нет! А они-то, поди, молодцы не женатые. Им, что Кострома, что Володимир – всё едино.
– А ведь ты прав, князь Константин, – подал голос, сидевший доселе в глубокой задумчивости, Дмитрий Константинович. – Простые-то ватажники уйдут – беда не велика, а как воеводы ушкуйников подадутся до родных мест?! Не будет повинных голов, свои подставлять придётся. Так что надо бы в Кострому человека послать, чтобы упредил, коли что… Эй, – позвал князь Дмитрий стоявшего у входа в шатёр молодого широкого в кости гридя, – найди Даниила Скобу. Пусть поспешит!
Вскоре воевода великого князя владимирского уже перетаптывался у входа. Внимание трёх князей ему было лестно, но и напрягало изрядно.
– Мы порешили, Данило Петрович, доглядчика в Кострому направить. Молодого, резвого да умного. Есть опасения, что разбойные прознают про ряды да разбредутся. Есть ли таков на примете?
– Есть, государь, – тряхнул кудлатой бородой воевода, – и молод, и сноровист, и… – сделав многозначительную паузу, добавил, – и глазаст. Батюшка его – купец новгородский, и сам он, хотя и молод, а при торговом деле состоит. Мне сыновцем[15] приходится, – не без гордости заметил Даниил Петрович.