Спасители града Петрова

– Прошу садиться, господа.

Аудиенция была недолгой.

– Слышал о вас, – сказал министр, оценивающе рассматривая Ярцева. – Так, значит, итальянский и французский… А как насчёт немецкого?

И Барклай стал задавать вопросы на родном для него немецком, продолжая всматриваться в лицо Ярцева. Тот невозмутимо отвечал. Наконец министр посчитал целесообразным прекратить своего рода допрос.

– Вы нам подходите, – произнёс он те же слова, что и Воейков. – С этого дня, капитан, вы состоите на службе в Секретной экспедиции при военном министре.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, вы изволили сказать, капитан?

– Я не оговорился. Отныне вы – сотрудник экспедиции, будете проходить службу в чине капитана. Мною подписана грамота о производстве вас в оный чин. Но в силу обстоятельств носить вам мундир капитана какое-то время не доведётся.

Ярцев молчал, не совсем понимая услышанное, а Барклай продолжил:

– Какие задачи вам предстоит решать и вообще обо всём, связанным с вашей службой, вас посвятит начальник Секретной экспедиции полковник Воейков, – движением правой руки Барклай указал на сидящего справа и наблюдавшего за разговором Воейкова и вдруг как-то неестественно сжался. Ярцев сразу понял: это от боли. Все офицеры, участники Северного похода, знали: правая рука, которую Барклай-де-Толли едва не потерял в сражении под Прейсиш-Эйлау, всё ещё до конца не зажила. Ярцев почувствовал себя виноватым – военный министр из-за него сделал болезненное движение рукой – и больше задавать вопросы не решился.

Проводив Воейкова и Ярцева до дверей кабинета, Барклай-де-Толли, перед тем как проститься, серьёзным тоном произнёс:

– Господа, война с Францией не за горами. Результат войны будет зависеть и от вашей службы.

Он, Павел Ярцев, мечтал пойти дальше отца, отставного майора, и стать если не генералом от артиллерии, то уж точно – полковником. Он изучал, когда позволяло время и обстановка, научные труды по истории артиллерии, интересовался инженерным делом. По части артиллерии его особенно интересовала полевая артиллерия, к которой относилась его бригада. Когда офицеры убивали время за карточной игрой, он размышлял о реорганизации полевой артиллерии русской армии и даже был близок к тому, чтобы послать в артиллерийское управление министерства свои предложения. Но случай с итальянскими инженерами всё круто изменил. В Министерстве военно-сухопутных сил ему довелось быть, но… совсем по другой причине.

…В начале осени 1810 года по городам Европы отправился в вояж капитан русской армии Павел Петрович Ярцев, он же экспедитор (агент) Секретной экспедиции при военном министре, а для европейцев – итальянец, собиратель и коллекционер старины.

Историческая справка

Военная разведка существовала с древнейших времён, ибо каждый крупный военачальник стремился добыть максимум сведений о противнике. Но если в годы Цезаря и Чингисхана она сводилась к проникновению в тыл врага и выведыванию сведений, характерных для данной конкретной ситуации, то чем взрослее становилось общество, тем в большей степени разведка военная превращалась в разведку военно-политическую. Теперь уже становилось необходимым знать не только количество сабель, штыков или пушек у противника, не только места и характер расположения главных сил, но и знать будущие цели и намерения королей, герцогов, султанов, их послов и доверенных лиц. Особенно наглядно это проявилось в начале XIX века во время наполеоновских войн. И война Франции с Россией не станет исключением.

Наполеоновская разведка обладала немалым опытом добывания военно-политической информации. На её счету были успешные операции в Италии, Пруссии, Австрии. Но деятельность разведки оставалась в тени, ибо её затмевали военные победы французов. Все дела разведки находились под личным контролем Бонапарта, к нему стекалась вся информация.

Ближайшими помощниками императора в делах российских были министр иностранных дел Марэ и командующий войсками в Северной Германии маршал Даву. В штаб-квартиру маршала в Гамбурге поступала информация о русской армии, полученная из войск, а в Париж к министру – сведения от французских дипломатов и секретных агентов. Агентура проникала в Россию под видом путешественников, торговцев, артистов, отставных офицеров. Активно использовались жившие в России французы: гувернёры, врачи, преподаватели, прислуга местной знати.

Под руководством Парижа действовали и разведки других государств, входившие в орбиту французского влияния: Пруссии, Австрии. Но наибольшую активность проявляла разведка герцогства Варшавского. Особенно это касалось западных областей. Поляков интересовали военные укрепления, переправы, расположения войск.

Центром, руководившим шпионской деятельностью в России, являлось французское посольство в Петербурге. Через дипломатов переправлялись во Францию сведения, добытые агентурой. На эти нужды, включая подкуп должностных лиц, выделялось из казны до 5 миллионов франков – огромная сумма по тем временам.

Разведывательная деятельность французов и их союзников не могла остаться безнаказанной. Отечественными спецслужбами на территории Российской империи были арестованы несколько десятков иностранных шпионов. Однако Министерству полиции становилось всё труднее в борьбе с вражескими лазутчиками. Поэтому в 1810 году было решено создать в России специализированный орган военной разведки и контрразведки. Он был основан Барклаем-де-Толли и получил название «Секретная экспедиция», который через два года переименовали в «Особенную канцелярию» при военном министре. По его указанию за границу, в том числе непосредственно в российские посольства, были направлены несколько военных агентов для ведения разведывательно-агентурной работы.

Информация агентов русской военной разведки легла в основу стратегии и тактики ведения войны, которых придерживался сначала Барклай-де-Толли, а затем Кутузов.

* * *

Военный министр Российской империи Михаил Богданович Барклай-де-Толли не сомневался в том, что война с наполеоновской Францией будет совсем скоро. Потерпев поражение в кампании 1805–1807 гг., Россия была вынуждена принять условия Наполеона и заключить с ним Тильзитский мир, по которому присоединялась к континентальной блокаде Англии. Англия была главным конкурентом и врагом развивающейся буржуазной Франции. Британцы захватили ряд французских колоний и препятствовали французам свободно торговать. После победного для британцев морского сражения при Трафальгаре Англия по-прежнему оставалась владычицей морей. Поэтому Бонапарт решил победить Англию экономически – подорвать её торговлю посредством закрытия для неё всех европейских портов.

Россия оказалась меж двух огней. С одной стороны, Тильзитский мир вынуждал её присоединяться к континентальной блокаде Англии. А с другой – блокада была чрезвычайно невыгодна России, поскольку она активно торговала с Британской империей.

Оставалось одно – тайно нарушать условия Тильзитского мира. В 1810 году русское правительство ввело свободную торговлю с нейтральными странами, что позволило России торговать с Англией без посредников и приняло заградительный тариф, который повышал таможенные ставки, главным образом на ввозившиеся французские товары. Это вызвало негодование в Париже. Наполеон настойчиво требовал от Александра I соблюдать континентальную блокаду, но наталкивался на нежелание России разрывать отношения со своим главным торговым партнёром.

Камнем преткновения была ещё и Польша. В раздробленной Польше Наполеон видел потенциального союзника и намеревался воссоздать независимую Польшу до границ Речи Посполитой, что было возможно только после отторжения от России части её территории. Поэтому когда в начале 1811 года Россия, опасаясь восстановления Польши, стянула несколько дивизий к границам Варшавского герцогства, это было воспринято Наполеоном как угроза своему союзнику.

Вывод прост: Россия существенным образом мешала планам Бонапарта. Поэтому война между Россией и Францией представлялась неизбежной.

И война грянула!

* * *

С утра накрапывал мелкий дождь, сменивший стоявшую несколько дней нудную жару. Где-то вдали громыхнуло, потом ещё. Два генерала прохаживались по дорожке, которая терялась между прибрежными кустами и больше походила на лесную тропу. Невдалеке журчала река Дрисса, изрядно обмелевшая к июлю.

– Похоже, будет гроза, – сказал Ермолов, обратив взгляд на вершины деревьев; сквозь их густую листву просматривалось иссиня-чёрное небо.

– Настоящая гроза будет завтра, – тихо отозвался Барклай-де-Толли, имея в виду совсем другое.

Уже несколько дней шла война с Наполеоном, и военный министр Российской империи принял командование 1-й Западной армией. Начальником главного штаба у него был генерал Ермолов. Они недолюбливали друг друга, но общие цели и профессионализм объединяли их. Конечной целью для обоих была победа над вторгшимся врагом, а ближайшей…

– Не могу взять в толк, чем этот вертопрах привлёк государя? – сказал резкий в своих суждениях Ермолов.

Барклай был готов к такому вопросу:

– В течение нескольких лет Фуль преподавал государю основы военного искусства.

– Подальше от такого искусства, – со злобой в голосе произнёс Ермолов. – Его искусство пруссаки с лихвой познали в битвах при Иене и Ауэрштадте.

Полковник прусской армии Карл Людвиг Август Фуль считал себя большим военным теоретиком. Когда в 1806 году началась война Пруссии с Наполеоном, Фуль, будучи докладчиком по делам главного штаба при прусском короле Фридрихе-Вильгельме III, составил самый, как ему казалось, непогрешимый план разгрома Наполеона. Война началась 8 октября, а уже 14-го, ровно через шесть дней, Наполеон и маршал Даву уничтожили всю прусскую армию в двух одновременно битвах при Иене и Ауэрштадте.

– Да, Иена, Ауэрштадт, потом Аустерлиц – всё это победы Франции и одновременно позор Пруссии и Австрии. Но нечто похожее может случиться и с Россией, – грустно произнёс Барклай.

– Если принять план Фуля?

– Разумеется. Я тщательно изучил наш Дрисский лагерь, его расположение, его укрепления и местность и пришёл к неоспоримому выводу, что оставить здесь армию, значит, её потерять. Остаётся убедить в этом государя, который одобрил план Фуля и рекомендовал его мне для исполнения. Впрочем, вы осведомлены об этом не хуже меня.

Ермолов отпустил несколько «крепких» выражений в адрес незадачливого стратега Фуля, а Барклай, чтобы уйти от неприятной темы, неожиданно спросил:

– Как вы оцениваете действия генерала Витгенштейна? Он, как и вы, участвовал в кампании 1805 года.

Военный министр, он же командующий 1-й Западной армией, конечно же знал всё о генерале Витгенштейне, но хотел услышать мнение такого прямого в своих суждениях человека, как начальник его штаба.

Ответ Ермолова не заставил себя долго ждать:

– Могу сказать только хорошее: решительный и толковый кавалерийский военачальник, обладающий незаурядной личной храбростью. Правда, тогда он ещё не был произведён в генералы.

– Какие конкретно его действия вы бы отметили?

– Конкретно… В кампанию 1805 года Витгенштейн, командуя кавалерийским отрядом, участвовал в боях, предшествовавших генеральному сражению под Аустерлицем. 24 октября в арьергардном бою под Амштеттеном он действовал под командованием Багратиона, а затем Милорадовича и отбил несколько атак конницы Мюрата, за что был награждён орденом Георгия 3-й степени. Но особо отличился 16 ноября в бою под Вишау – за четыре дня до Аустерлица, когда с тремя полками лёгкой кавалерии разбил отряд французской конницы, захватив более 400 пленных. Вот, собственно, и всё.

– Благодарю… весьма лестные оценки.

В это время совсем рядом сильно громыхнуло. Ермолов остановился. Барклай последовал его примеру. Но причиной остановки бывалого артиллериста Ермолова был не громовой разряд – он слышал взрывы и похлеще. Всё дело было в вопросе, который Ермолов не решался задать своему непосредственному начальнику, но всё-таки задал:

– Прошу меня извинить… у вас с генералом Витгенштейном связаны определённые намерения?

Барклай ответил не сразу, говорил не спеша:

– От вас не считаю должным скрывать. Если завтра государь одобрит мой план взамен этого… с позволения сказать… стратега Фуля, то корпус Витгенштейна будет прикрывать отход нашей 1-й армии…

– Разумно. Витгенштейн умеет действовать в арьергарде.

– …а затем защищать дорогу на Петербург, – закончил свою мысль Барклай.

– На Петербург?

– Вас это удивляет?

– В немалой степени.

Командующий 1-й Западной армией, он же военный министр, оценивающе посмотрел на своего начальника штаба и продолжил:

– Москва – символ России, но столицей является Петербург. А кто же не мечтает овладеть столицей? Поэтому Наполеон выделил для движения на Петербург два корпуса: Удино и Макдональда. Это для начала. Он надеется взять столицу малой кровью.

Они снова продолжили движение вдоль берега Дриссы. Ермолов обдумывал услышанное.

– Откуда у вас такие сведения, если не секрет? – спросил он.

– От нашего человека в Париже. Впрочем, он уже не в Париже, вернулся. Мы с полковником Закревским слушали его доклад.

– Закревский… это ваш старший адъютант?

– Он ещё и начальник Особенной канцелярии – службы внешней разведки, если угодно. Только между нами: в 1810 году с величайшего позволения государя-императора я учредил такую службу. Сначала её возглавлял полковник Воейков, а ныне – полковник Закревский. О причинах смены руководства я бы не хотел говорить.

Барклай-де-Толли мог бы добавить, что планы Наполеона стали известны ему благодаря, в первую очередь, деятельности графа Чернышова, военного агента во Франции и подполковника Чуйкевича, военного агента в Пруссии, но промолчал. Знать об агентурной деятельности не надлежало даже начальнику штаба.

– Воейков… Воейков… не имел чести знать, а вот с полковником Закревским довелось вместе драться при Прейсиш-Эйлау, – сказал Ермолов и тут же с удивлением произнёс: – Но позвольте, разведка в Париже? В моём понимании разведчики – это драгуны или гусары, втихую разъезжающие по тылам врага.

При упоминании о Прейсиш-Эйлау Барклай почувствовал, как больно кольнуло сердце – в этом сражении он едва не потерял руку. А это было бы концом карьеры. Но, не подав виду, пояснил:

– Несомненно драгуны, гусары, казаки – это разведка, тактическая разведка. Но есть ещё и разведка стратегическая.

В это время снова громыхнуло. Дождь усилился и вскоре превратился в ливень. Густые ветви деревьев уже не защищали, и генералам пришлось искать убежище.

* * *

1 июля 1812 года на военный совет в Дрисский лагерь прибыл Александр I. Его сопровождали ближайшие советники, среди которых своей самоуверенностью и надменностью выделялся генерал Фуль. Среди прибывших были также председатель департамента военных дел Аракчеев, государственный секретарь Шишков и министр полиции Балашов. Руководство 1-й Западной армии представляли её командующий генерал от инфантерии Барклай-де-Толли, начальник главного штаба армии генерал Ермолов, командиры пехотных и кавалерийских корпусов, генерал-интенданты и другие высокопоставленные военачальники.

План генерала Фуля заключался в том, чтобы 1-я Западная армия Барклая-де-Толли отступила от границы в укреплённый Дрисский лагерь, расположенный на левом берегу в излучине Западной Двины. Туда же должны быть направлены ближайшие подкрепления и накоплены значительные запасы продовольствия. 1-я Западная армия, опираясь на этот лагерь, должна была удерживать неприятеля с фронта. В то же время князь Багратион со 2-й Западной армией должен был ударить в правый фланг и тыл французов. Выгоды расположения здесь заключались в том, что река образовывала вогнутый полукруг. По мнению Фуля, если бы французы вздумали овладеть лагерем с фронта, то они непременно разбились бы о его оборону, не достигнув цели.

Однако по другую сторону реки не было воздвигнуто никаких укреплений, не существовало ни одного населённого пункта, пригодного для обороны. А Двина, хоть и была рекой довольно широкой, но в то же время крайне мелкой – такой, что не составило бы труда французам переправиться через неё даже вброд.

Когда Барклай взял слово, вокруг воцарилась тишина. Голос его был твёрдым и решительным – это был голос человека, уверенного в своей правоте.

– Я не понимаю, что мы будем делать с целой нашей армией в Дрисском укреплённом лагере? – говорил Барклай, глядя на Александра I. – После столь торопливого отступления мы потеряли неприятеля из виду и, будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон. Это первое. Второе: Бонапарт не настолько наивен, чтобы подставлять свой фланг под удар армии Багратиона. К тому же армия Багратиона вынуждена свернуть на юг к Бобруйску, поскольку её теснят войска Даву, занявшие Минск. Третье: укрепления лагеря никуда не годны, а времени на их усиление нет. Поэтому предлагаю… – он на секунду смолк, – предлагаю оставить Дрисский лагерь и взять направление на Полоцк и Витебск. Корпус генерал-лейтенанта Витгенштейна должен прикрывать отход.

При словах «оставить Дрисский лагерь», Фуль, которому переводили всё, что говорилось на военном совете, слегка приподнялся с места. В его глазах Барклай увидел не то удивление, не то ужас. Фуль хотел что-то возразить, но Барклай ему это не позволил и продолжил:

– Наша ближайшая цель – соединение с армией Багратиона. Поэтому вынужден ещё раз заявить: лагерь нужно оставить и как можно скорее! – закончил Барклай, снова глянув на сидевшего невдалеке Александра. Тот был бледен и молчал.

Выступившие после командиры корпусов поддержали Барклая. Фуль молчал, он всё ещё не мог прийти в себя: какие-то русские возражали ему, прусскому военному теоретику. Наконец поднялся император. Он производил впечатление ученика, которому лучшие учителя вдалбливают в голову одну и ту же мысль.

– Пусть будет по-вашему, – молвил он и удалился.

* * *

В просторном летнем павильоне, установленном в Дрисском лагере специально для Александра I, теперь после отъезда императора расположился военный министр – он же командующий 1-й Западной армией Барклай-де-Толли. Начатый с утра приём командующих корпусов и дивизий затянулся до позднего вечера. Последним был генерал Витгенштейн.

Склонившись над столом, на котором была просторно раскинута карта северо-западной части России, Барклай пояснял генералу обстановку, связанную с отходом 1-й Западной армии и ближайшие, стоящие перед корпусом задачи:

– 30 июня передовые войска Наполеона из 2-го корпуса Удино подошли к стенам Динабургской крепости, что на Западной Двине, и окружили её. Крепость, как известно, имеет мощные бастионы и артиллерию. 2 июля французы атаковали крепость, но были отбиты гренадёрскими батальонами под командованием генерал-майора Гамена. Спрашивается, зачем Наполеону нужна Динабургская крепость?

– Наверное, затем, что она стоит на дороге, ведущей на Петербург, – ответил Витгенштейн и встретился взглядом с Барклаем; тот утвердительно кивнул.

– Несомненно. Узнав, что французы пойдут на Петербург, я принял решение отступать на Витебск и отвлекать от столицы основные силы армии Наполеона. Далее: моя 1-я армия, как было сказано в докладе государю, пойдёт в сторону Смоленска на соединение с армией Багратиона. Поэтому приказываю вашему 1-му пехотному корпусу остаться на правом берегу Западной Двины между Дриссой и Полоцком и защищать дорогу на Петербург. В вашем распоряжении всего две пехотные дивизии: 5-я и 14-я и три полка кавалерии. Вам противостоят два корпуса: Удино и Макдональда. В корпусе Удино 28 тысяч, у Макдональда 30-тысячное войско. Итак, задача ясна?

Витгенштейн задумался, потом негромко произнёс:

– Получается, мой корпус в количестве 20 тысяч штыков и сабель будет противостоять французам, почти втрое превосходящим нас по численности… Скверно…

– Можете рассчитывать на пополнение из губернских ополченцев.

– Всё равно скверно. При всём моём уважении к ополченцам они далеки от тех воинов, на которых можно положиться.

Барклай-де-Толли прошёлся взад-вперёд по просторному холлу павильона; остановился и смерил взглядом стоявшего в задумчивости Витгенштейна:

– Милейший Пётр Христианович, прощаясь со мной, государь сказал: «Вверяю вам свою армию. Другой у меня нет». Я готов сказать вам нечто схожее: вверяю вам свой корпус. Другого у меня нет.

Несколько секунд обдумав, Витгенштейн решился и спросил:

– Выступая перед государем, вы сказали, что мой корпус будет прикрывать отход 1-й армии. Но ни словом не обмолвились о защите дороги на Петербург. Это неслучайно?

Чуть заметная усмешка на лице военного министра тотчас сменилась твёрдым взглядом:

– Ни в коей мере! О вашей миссии по защите дороги на столицу знают только я и Ермолов. И слава богу… Наполеон, конечно, догадывается, но не ведает, какими силами. Да и вокруг государя много разного рода чиновников. Кто знает, не окажется ли доклад одного из них о наших замыслах на столе у Даву, а то и у самого Бонапарта.

– Вы хотите сказать, что Даву не только полководец, но и…

– Нет-нет, милейший Пётр Христианович. Даву в первую очередь полководец, но до недавнего времени курировал французскую разведку в России. А возглавлял её некто Биньон, который по сравнению со своими предшественниками работал неплохо. Ещё в декабре прошлого года Биньон получил инструкцию, на основании которой его разведывательной службе – назовём её бюро – поставлены задачи отслеживания перемещения наших войск, допрос дезертиров, пленных, перлюстрация и перевод захваченных бумаг.

– …простите, перлюстрация это…

– …тайное вскрытие пакетов, писем и им подобных. Умеющих это делать единицы. Постараюсь, чтобы и в вашем штабе был такой человек, назовём его… назовём его офицер для особых поручений, – пояснил Барклай и продолжил: – Ближайшие помощники Биньона – это четыре офицера, хорошо знающие языки и следящие каждый за своими агентами в России, Прибалтике, Малой и Белой Руси. Даву курировал также и разведку герцогства Варшавского, которая действует в интересах французов.

Закончив, Барклай внимательно посмотрел на Витгенштейна, словно оценивал, насколько сказанное им произвело впечатление на генерала, и подытожил:

– Согласитесь, я правильно поступил, что на совете не упомянул о защите вашим корпусом дороги на Санкт-Петербург?

Витгенштейн в знак согласия утвердительно кивнул и вдруг словно спохватился:

– Но позвольте, ваше сиятельство, у вас весьма обширные сведения относительно наших противников. Это говорит о том, что и у России…

– …правильно, и у России тоже есть военная разведка. Кстати, – Барклай кивнул в сторону входной двери, – а вот и её начальник.

Стоявший в дверях человек дружелюбно смотрел на Петра Христиановича. В его внешности не было ничего особенного: среднего роста, полноватый, круглолицый, с заметными залысинами на фоне тёмных волос. Впрочем, нет – было: рука как-то неестественно подпирала левый бок; возможно, последствия ранения.

– Мой старший адъютант полковник Закревский Арсений Андреевич. Он же начальник Особенной канцелярии, точнее – руководитель военной разведки, – представил его Барклай. – Прошу любить и жаловать.

Закревский склонил голову в поклоне, а командующий 1-й армией продолжил:

– Не менее важной является и контрразведывательная служба, которая возложена на военную полицию. Указом государя-императора её возглавляет действительный статский советник де Санглен Яков Иванович. Он здесь же, в армии. Поэтому не далее как завтра я вам его представлю. А перед отъездом из этого, никому не нужного Дрисского лагеря, вам, Пётр Христианович, будет также представлен офицер, который возглавит и разведывательную, и контрразведывательную службы в вашем корпусе. Оказывайте ему всяческое содействие.

Договорив, Барклай посмотрел на большие, висевшие на стене часы, которые каждый час давали о себе знать переливающимся звоном:

– Прошу извинить, господа… дела… Оставляю вас наедине. Надеюсь, вам будет, о чём поговорить.

* * *

Скрестив руки на груди, Никола-Шарль Удино стоял у окна и смотрел вдаль. Который день он не находил себе места: уж лучше кровопролитное сражение, чем эта тягомотина под названием ожидание. Когда он нервничал, его и без того бледное лицо на фоне рыжеватых волос и бакенбард казалось совсем бескровным, как у больного после тяжёлого недуга. Ну, прочему, почему император медлит, не присылает курьера с приказом о начале выступления в сторону Петербурга? Бесспорно, Бонапарт с главным войском через пару месяцев займёт Москву. Но он, Удино – маршал Франции, герцог Реджио, – должен занять Петербург ещё раньше, ведь Петербург столица Российской империи!

Вспыльчивый по характеру, Удино едва не подопнул стоявший рядом табурет… Достал трубку, набил табаком и быстро раскурил. Прошёлся по комнате, в центре которой стоял массивный стол с расположенными на нём топографическими картами. Это его немного успокоило. Удино коллекционировал курительные трубки, хотя сам курил не часто – в основном в часы душевного волнения.

Просторная комната на втором этаже особняка, который Удино занимал со своим штабом, наполнилась ароматом турецкого табака. В этом же особняке находились личные покои маршала, любезно предоставленные городским градоначальником графом Грабовским, дом которого стоял рядом.

Но тяжёлые мысли касались не только времени начала наступления на Петербург. Его сводно-гренадёрская дивизия, усиленная ныне до корпуса, отличилась во многих боях, в первую очередь в знаменитых победных сражениях под Амштеттеном, Аустерлицем и Фридляндом. Но под Амштеттеном она входила в состав авангарда Мюрата, а в сражениях под Аустерлицем и Фридляндом – в состав корпуса Ланна. Здесь же, на Петербургском направлении, ему, маршалу Удино, придётся действовать самостоятельно. Получится ли?

Свою самостоятельность он уже проявил несколько дней назад при попытке захвата Динабурга. И получил…

Крепость в Динабурге начали возводить в 1810 году, с целью прикрыть переправу через Западную Двину на пути в Петербург. Здесь же должны были храниться запасы для северо-западной группировки русских войск и размещаться её тыловые подразделения. Несмотря на то, что к войне бастионы не достроили, крепость представляла немалую силу: гарнизон насчитывал 2500 человек при 80 пушках и мортирах.

Отход 1-й Западной армии к Дрисскому лагерю открыл французам подступ к крепости, и 1 июля войска Удино прямо с марша пошли в атаку. Кавалерийский полк повёл в атаку сам Удино. Напрасно маршала убеждали, что кавалеристы не могут атаковать крепость, двигаясь по двое по качающемуся понтонному мосту и под неприятельским огнём. В итоге французы оказались под артобстрелом с фронта и тыла, испуганные лошади прыгали в реку. И лишь тогда Удино дал приказ к отступлению. Бой обошёлся серьёзными потерями, и все надеялись, что маршал сделает из этого выводы, тем более, что инструкции Наполеона не предписывали захват Динабурга. Но в последующие два дня Удино делал новые попытки овладеть крепостью. И снова защитники отбила все атаки. Лишь в ночь на 4 июля, получив приказ Наполеона отступить от Динабурга, Удино, потерявший трое суток и несколько сот человек убитыми, ранеными и пленными, отошёл от крепости. Первая самостоятельная операция закончилась для него неудачей. Получится ли на этот раз?

К чёрту мрачные мысли – теперь получится! У противостоящего ему корпуса Витгенштейна сил в 2 раза меньше. А ещё войска Макдональда, расположенные на рубеже Рига – Динабург, обойдут русских с севера и замкнут кольцо. Витгенштейну ничего не останется, как сдаться.

Всё получится, обязательно получится! Главное – император верит в него, знает боевые качества Никола-Шарля Удино, в первую очередь – храбрость. Удино вспомнил, как в разгар сражения под Фридландом в расположении его дивизии появился сам Наполеон. Он, Удино, тогда ещё бригадный генерал, встречал своего императора. Встречал в таком виде, который красноречиво говорил о происходящем ожесточённом сражении: лицо в пороховом дыму, мундир изодран в нескольких местах; полуоторванный эполет едва держится на пуговице. Первое, что он сказал, точнее, прокричал императору, было:

– Отъедьте, сир, здесь вам не место! Я не хочу, чтобы вы привлекали пули. Достаточно меня одного.

– Удино, – произнёс Наполеон, восхищённый храбростью генерала, – повсюду, где вы находитесь, я опасаюсь только за вас. Но сегодня вы превзошли себя, вам необходим отдых. Дальше начинается моя игра, и я завершу дело!

Успокоившись воспоминаниями, Удино снова подошёл к окну. Вгляделся. Единственное, что ему нравилось в этом городке по имени Полоцк, так это церкви. Особенно они были хороши в лучах заката или восхода, когда купола зажигались золотистым огнём. Удино вспомнил родной Бар-ле-Дюк, тоже небольшой городок, окружённый виноградниками, где отсчитывают века каменистые постройки во главе с собором Святого Стефана. В городке вход в один из отелей украшает его бюст, а горожане передают из уст в уста рассказы о славных похождениях своего земляка. Интересно, как там мать, отец?

Он был единственной надеждой и утешением родителей, поскольку все его сёстры и братья умерли в младенчестве. Наверное, отец по-прежнему занимается пивоваренным делом. Не сбеги он, молодой Никола Удино, из дома в 1789-м, памятном для французов году, и не запишись добровольцем в Национальную гвардию, варить бы ему, ныне маршалу Франции, пиво и по сей день.

Но больше всего из родных и близких Удино скучал по своей молодой жене. После смерти первой жены Удино женился во второй раз на Мари Шарлотте де Куси, представительнице древнего аристократического рода. Она была молода и недурна собой. Правда, Удино сначала предполагал женить на ней своего старшего сына, но Мари Шарлотта оказалась настолько очаровательной, что пленила маршала. По-видимому, и он произвёл на неё впечатление, раз она согласилась выйти за него замуж. Свадьба состоялась в 1812 году, незадолго до начала похода в Россию.

Вошедший полковник Дюран вернул Удино из далёкого Бар-ле-Дюк на белорусскую землю.

– Что у вас, Дюран? – попыхивая трубкой, спросил Удино своего адъютанта.

– С провиантом и фуражом дела обстоят плохо.

– Это почему?

– По деревням рыскают интенданты, которые выгребают запасы у крестьян, чтобы накормить свои роты и батальоны. А брать уже особо нечего. До нас здесь похозяйничали русские.

– Что делать, Дюран, это война.

– Местные крестьяне ждали от нашего императора отмены крепостного права, вольностей, а получили разграбление своих дворов.

Удино резко повернулся:

– Не нам с вами, Дюран, учить императора! Он лучше знает, что делать.

Дюран молчал; маршал Удино, выпустив струю табачного дыма, продолжил: