000
ОтложитьЧитал
Все изложенные в романе события и персонажи вымышлены. Любое совпадение с реальностью случайно.
* * *
Вся наша жизнь – это квест, который нужно пройти. Об успехе этого мероприятия станет известно лишь в конце, когда откроется последняя дверь. Но чтобы до нее добраться, необходимо еще в начале правильно расставить приоритеты.
Глава 1. Возвращение
Это было типичное кафе-столовая, где празднуют небольшие свадьбы, отмечают юбилеи, выпускные и проводят поминки. Люди, преимущественно одетые в черное, сочувственно улыбались мне. Лица большинства из них я хорошо помнил. Точнее я помнил всех, просто некоторых не сразу узнал. В зале пахло школьным буфетом. Голова гудела под тяжестью ностальгических воспоминаний и водки, от которой мой организм давно отвык.
Олег, сидевший рядом, сегодня на удивление был одет не в форму, а темный пиджак со школьного выпускного, пуговицы на котором не сходились уже лет десять. Я и забыл, как он выглядит в гражданском.
– Мама твоя, конечно, была чудесной женщиной, – немного хмельным, но очень искренним голосом произнес Олег, – добрая такая, заботливая.
– Да, одна тебя подняла, – с уважением в голосе добавил Андрей, – еще времена тогда такие были… Девяностые – это вам не сейчас.
Олег одобрительно закивал. Я влил в себя еще водки. Не потому что хотелось выпить, а чтобы расплавить тот ком, что собирался в горле.
– Ненавижу себя, – сквозь зубы произнес я.
Я и правда себя ненавидел как мог. За то, что не понимал время. Не понимал, что из нас двоих только мое было впереди, а ее уже давно взято в кредит.
– Ну ты же не виноват, – Олег утешающе положил мне руку на плечо, – в нынешних обстоятельствах перелететь через океан – не секундное дело. Все эти вирусы-хуирусы, – его язык заплетался все больше.
А мне становилось все хуже от водки, от духоты, от всех этих сочувствующих взглядов людей, которые совсем не были близки моей маме, но которые были здесь, когда она умирала. А я не был.
– Кажется, я перебрал, – резко встав, я слегка пошатнулся.
– Так, – Андрей достал свой телефон, – сейчас я чувачку позвоню, он тебя довезет.
– Нет, – твердо ответил я, – хочу пройтись. Мне надо пройтись.
Олег опять одобрительно закивал. Андрей убрал телефон обратно в карман. Я вышел из кафе на улицу. Свежий воздух с запахом ранней весны еще сильнее, чем водка, ударил мне по вискам. Снег только начал таять, обнажая остатки прошлогодней травы. Даже в такую унылую дыру весна умудряется принести аромат надежды. Несколько минут постояв у входа, я двинулся в сторону дома знакомым маршрутом.
* * *
Короткий маршрут к дому проходил через участок пешеходной дороги, в которую впадали все три улицы частного сектора. За ней начинался мой район с многоэтажками. Войдя в эту дорожную дельту, я заметил метрах в пятидесяти от себя яркое пятно. Это была девушка в желтой куртке, голубого цвета джинсах и с длинными огненно-рыжими волосами. На фоне серого пейзажа она выглядела как раскрашенный кусочек кадра черно-белого фильма. Вдруг за ее спиной появились еще две девушки, одетые как подобает этому месту в это время года – в оттенки серого, черного и темно-синего. Одна из них окрикнула девушку в желтой куртке и, когда та обернулась, влепила ей пощечину. Рыжая не растерялась и схватила обидчицу за волосы. В этот момент подруга нападавшей ударила противницу по ноге, отчего незнакомка упала на колени и получила еще несколько ударов по лицу. Женская драка перешла в избиение.
“Эй, вы!”, – крикнул я и побежал к ним. Две похожие друг на друга девушки обернулись и бросились в обратную сторону. К моменту, как я оказался на месте, пострадавшая девушка самостоятельно встала на ноги и, наклонившись вниз, начала отряхивать дорожную грязь с джинсов. Теперь поверх размазанной грязи на ткани появлялись пятна крови, капающей из ее носа.
– Вот черт, – выругалась незнакомка.
– Запрокинь голову, – велел я, – надо вызвать скорую, может, у тебя перелом.
Девушка подняла голову. Красная кровавая струйка катилась по фарфоровой коже из ее очень аккуратного, слегка вздернутого носа. Взгляд под воздействием приличной дозы адреналина все еще оставался диким, черные зрачки были размером с радужку, оставляя голубую окантовку по краю как напоминание о настоящем цвете ее глаз.
– Нет у меня перелома, – ответила она и запрокинула голову, – они не попали по носу. Просто у меня иногда течет кровь от волнения там, и все такое.
– Но на тебя вроде как напали, нужно вызвать полицию, – я протянул ей платок, который всегда носил в кармане брюк. Эту привычку мне с детства привила мама.
– Ты знаешь чей это дом? – она, не опуская головы, указала рукой в сторону бордового забора из красного кирпича, за которым скрылись девушки.
– Нет, – непонимающе ответил я.
– Понятно, не местный, что ли?
– Местный, просто давно здесь не был.
– Ладно, давно не местный, – устало выдохнула она, – полиция сюда не поедет, а если и поедет, то арестовывать никого точно не будет.
– Почему?
– Неважно. А те две дуры, – она на секунду задумалась, – ну они дуры, что с них взять?
С этой логикой мне было сложно спорить. Я попытался еще раз максимально убедительно разъяснить про скрытые травмы и переломы и их неблагоприятные последствия для организма, даже такого молодого как у нее. Но она очень конкретно дала мне понять, что в больницу не поедет. Тогда я предложил проводить ее домой.
– Не надо меня провожать. Домой я сейчас не пойду, – пояснила незнакомка и достала телефон, чтобы посмотреть на себя через фронтальную камеру.
– Почему?
– Мать вынесет мне весь мозг, когда увидит меня такой, – и она показала пальцем на свое лицо, – надо подождать, пока они лягут спать, тогда вернусь. А можно у тебя подождать? – неожиданно для меня поинтересовалась девушка.
– А тебе восемнадцать есть? – я задумался о том, что привести в свою квартиру избитую малолетку – такой себе аттракцион, даже несмотря на то, что мой близкий друг был полицейским.
– А что? Насиловать меня будешь? – с любопытством спросила она.
– А где страх в голосе и ужас в глазах?
– А я не боюсь.
– Ну и какой тогда прикол тебя насиловать? – имитируя разочарование в голосе, ответил я.
– А ты всегда такой забавный или только когда подшофе?
– Я не пьяный, я выпил всего пару рюмок, – и на секунду замолчав, добавил – просто был повод.
– Мне восемнадцать, – ответила она и достала из сумки паспорт.
– Значит, Дина, – произнес я, заглядывая в документ, – приятно познакомиться, а я Денис.
* * *
Я усадил Дину на диван в гостиной и, намочив ватный диск перекисью, начал обрабатывать раны. Вглядываясь в ее кукольное лицо, я поймал себя на мысли, что даже со свежими ссадинами и проступающими синяками она выглядела обворожительно. Ее упругая грудь приближалась ко мне при каждом вдохе. Решив, что причина моего прозрения – это алкоголь и печаль, я пошел в ванну, где засунул голову под кран с холодной водой, чтобы вымыть из себя остатки водки и хоть немного тоски. Когда я почувствовал себя достаточно трезвым и замерзшим, я вернулся в комнату, но Дина все равно выглядела соблазнительно.
– Где твоя жена? – вдруг спросила она.
– Почему у меня обязательно должна быть жена? – полюбопытствовал я.
– Квартира очень женская.
– Это мамина квартира.
– Ты живешь с мамой?
– Нет, я живу один. Не здесь, в Америке. Просто недавно вернулся.
– Нафига ты вернулся сюда из Америки?
– Я приехал на похороны мамы.
– Ой, – она виновато посмотрела, – так это и был твой повод? Мне жаль, – сочувственно добавила она.
– Спасибо.
– Теперь ты полетишь обратно?
– Нет, я решил остаться.
– Видимо, ты спятил от горя. Здесь же дно. Америка – это страна безграничных возможностей, – воодушевленно стала убеждать меня Дина.
– Чьих? – я вопросительно посмотрел на нее. – Знаешь, когда я уезжал, я тоже думал, что сейчас передо мной распахнутся двери в новый лучший мир, декорации голливудских фильмов станут моей реальностью. Счастливые улыбающиеся люди, большие зарплаты и всего в избытке – денег, друзей, свобод, возможностей. Но в суровой действительности это страна не тех грез, о которых говорят. Ты все время в наручниках из толерантности, налогов, страховых взносов и не только…
Она не понимала, о чем я говорю. В восемнадцать лет подобные разговоры мне тоже казались бредом сумасшедшего. Я предложил поужинать тем, что было в моем холодильнике. Дина согласилась и съела все, чем я ее угостил, хотя выбор был довольно скуден. Я извинился и предложил как-нибудь поужинать в ресторане. Она улыбнулась, но ничего не ответила.
– Чем ты занимаешься? – настал мой черед задавать вопросы.
– Я недавно вернулась из Москвы. Пока ничем.
– А чем хотела бы заняться?
– Хм, – она улыбнулась, – чем хотела бы, здесь не заняться.
– И что это?
– Я хочу быть актрисой, – тихо произнесла Дина, как будто признавалась в чем-то постыдном, – я пробовала нынче поступить в театральный, но не получилось, – на секунду она замолчала, – но я все равно осталась в Москве. Ходила на пробы, кастинги. Сейчас образование, знаешь, оно особо ни на что не влияет. Совсем не обязательно заканчивать театральный, чтобы стать актрисой.
Дина говорила, оправдываясь, так, словно пыталась убедить меня, что у нее есть право быть тем, кем она хочет.
– Классная мечта, ты молодец!
– Молодец? – переспросила Дина.
– Да, многие вообще живут без мечты. Ничего не хотят, ни к чему не стремятся, а ты другая. Видишь цель и идешь к ней.
Она явно не ожидала такой реакции от меня. Я представлял, что чувствуют люди, когда говорят: “я хочу стать актрисой, писателем, балериной”: они чувствуют стыд. Ведь общество всегда настроено на критику и почти никогда на поддержку, превращая реальные мечты во что-то недостижимое и подвластное только избранным.
– А ты? Если ты планируешь остаться, что ты будешь делать? Или ты уже достаточно накопил, чтоб ничего не делать?
– Нет, к сожалению, – улыбнулся я, – а может, и к счастью. Я детально еще не обдумывал, но хотел открыть глэмпинг.
– Что?
– Это комплекс таких маленьких домиков вдали от города, где есть все удобства, типа гостиница, только на природе.
– Прикольно, – теперь улыбнулась она.
Дождавшись ночи, я вызвал для нее такси по указанному адресу. Мы оделись и спустились вниз к машине. Она прыгнула на заднее сиденье, я сел вместе с ней.
– Ты что делаешь? – удивленно спросила она.
– Я поеду с тобой, хочу убедиться, что ты вернулась домой в относительной целостности, – я взглянул на ее побитое лицо.
– Я же на такси, – слово “такси” прозвучало как гарант безопасности.
– Вижу, ты не любительница читать криминальную сводку новостей.
Мы доехали до ее дома, поднялись на нужный этаж, и после того как она скрылась за дверью своей квартиры, я спокойно направился домой на том же такси, что привезло нас сюда. Впервые за долгое время мне ничего не снилось.
Глава 2. Американская мечта
Вереница грузовиков, словно огромная гусеница, жарилась на дороге, растянувшись на несколько километров вперед. По радио передали, что вчерашний ураган засовывал в себя все подряд, как сорвавшийся после терапии булимитик, а потом блеванул на единственную дорогу, по которой можно было выбраться из этого города. За последние лет восемь в моей жизни существенно не менялось ничего, кроме пейзажа за окном грузовика. Сегодня не менялся даже он. Еще как назло стояла жуткая духота. Ни дуновения. Воздух словно вскипел и испарился от этой жары. Я пытался вдохнуть, высовывал руки и лицо в открытое окно, но ничего не чувствовал. Только то, как поджаривалась моя кожа под солнечными лучами. Ведь мог же я подождать, пока починят кондер, а не соваться в новый рейс. Откинув козырек, я взглянул в зеркало. Красная рожа, облитая потом, смотрела на меня измученными глазами. Так выглядел результат совокупления жадности и глупости. Чудище. Не прошло и получаса, как я вновь опрокинул в себя полбутылки чистой воды, видимо, подсознательно мечтая умереть от обезвоживания в условиях этой дикой влажности. Я чувствовал, как капли пота тонкими струйками стекали по моей спине и лицу, раздражая и так доведенную до ручки нервную систему. Тупиковое стояние сменилось медленной ездой с остановками через каждые пять метров. Так мы доползли до вечерней прохлады. Газовый садист прекратил мучить нас своей жарой и отправился пытать людей на другом полушарии Земли. Машины с трех полос стали сливаться в одну, как бы намекая, что похмельная пора закончилась и впереди ждут суровые трезвые будни. И вот на горизонте замаячил расчищенный участок дороги – тот самый портал между нашим местом заточения и остальным миром. Я утонул в мыслях: как мчу по ровной широкой дороге в ночной тишине и прохладе и впереди у меня нет никаких преград. Резкий толчок кабины слева и звук разбитого зеркала, как разряд дефибриллятора, вернули меня из мира моих фантазий.
Я услышал громкую грубую речь, набитую кучей “fuck” и “shit”. “Что за скудный язык?” – подумал я. Одни факи да щеты. А ведь мат, между прочим, – это практически зеркало нашего внутреннего мира и интеллектуального развития. Только русский человек может вставить мат в свою речь так, чтоб сразу вся суть проблемы и степень ее важности и для оратора и для окружающих стали прозрачно ясны.
Я выглянул в открытое окно. Боковое зеркало свисало вниз, но еще держалось на кабине. Оно не хотело оставаться в этой дыре, как и я. Водитель соседнего трака – толстый мужик в кепке с надписью “Make America Great Again” и нижней челюстью выпирающей вперед, как у бульдога, – вышел на дорогу и начал тыкать пальцами то в отлетевшее зеркало его грузовика, то в меня. Машины, стоявшие сзади, начали поочередно сигналить и объезжать нас, устремляясь на свободу. Я оценил ущерб баксов в триста. Жаль, конечно, с ними расставаться, но смотреть, как все уезжают, а я остаюсь, было выше моих сил. Наклонившись к бардачку, я достал свою заначку, вытащил три сотни и бросил их в окно. Ногу на педаль, и через несколько минут, пройдя через родовые пути туннеля, я оказался в новом штате.
Проехав несколько километров по шоссе, я съехал на обочину возле поля, заросшего травой. Я выпрыгнул из кабины и двинулся вглубь зарослей. Воздух из-за ночной прохлады стал осязаемым. Остановившись, я запрокинул голову вверх и сделал глубокий вдох, чувствуя, как кислород заполняет каждый сантиметр легких. На минуту я задержал дыхание. Мне хотелось остановить все, что подчинялось моей воле. Особенно поток мыслей в голове. Я лег на мягкую прохладную траву и взглянул на небо. Сияние звезд вдали от искусственного света городов было ясным и чистым. Для меня сейчас видеть их свет было жизненно необходимым. Если долго ехать в грузовике и смотреть через лобовое стекло, кажется, что роговица глаз помутнела и ты больше никогда не увидишь этот мир таким, какой он есть, только через пелену дорожной пыли. На протяжении нескольких лет подряд я ежедневно запирал себя в коробке на колесах и приматывал к креслу, пытаясь при этом быть внимательным и продуктивным. Сегодня моя система дала сбой.
Я старался не думать о стоимости ремонта сломанного зеркала, о том, сколько времени потерял, стоя в пробке, о том, сколько теряю прямо сейчас, разлеживая здесь, о том, что скоро мне придется сделать вынужденную остановку на отдых и о том, до какого места я успею добраться к этому времени.
* * *
Я затормозил у обочины возле закусочной. Такие строят на шоссе у небольших городов с населением в пару тысяч человек. Обычно в городе, кроме этой забегаловки, супермаркета и больницы, работать негде. Поэтому официантки в таких местах не против лишних “чаевых”. Не знаю, насколько мне повезет внутри, но на всякий случай причесался. Время перевалило за полночь. В кафе было практически пусто, из динамиков играло легкое кантри. За столиком возле входа сидели двое мужчин, пожирающих свои бургеры. Они быстро и четко уничтожали еду. Видимо, это их пикап я заметил на парковке. Еще через стеклянную дверь я заприметил симпатичную официантку в коротком фирменном платье, сидящую за барной стойкой. Это была девушка лет двадцати пяти с выразительно подведенными глазами и светлыми кудряшками, которые под конец дня и тяжести рабочей смены вытянулись и превратились в волны. Звук дверного колокольчика отвлек ее от смартфона. Она посмотрела в мою сторону, выпрямила плечи, так что грудь сразу стала на размер больше, и приветливо улыбнулась. Улыбнувшись в ответ, я на секунду задержал свое тело у входа, а взгляд на ее округлостях. Прокручивая в голове кадры, на которых между нами не было никаких преград и одежды, и подбирая самые удачные фразы для начала разговора, я сел ждать за дальний столик у окна. В этот момент из кухни вышла вторая официантка – крупная женщина лет сорока с грубыми чертами лица и уставшими глазами. Она бросила на меня беглый взгляд и двинулась в мою сторону. “Вот черт”, – подумал я.
Подойдя к столику, она достала блокнот с ручкой из своего фартука и, тяжело вздохнув, спросила:
– Что будете заказывать?
– А какое сегодня блюдо дня?
Она посмотрела на меня тяжелым, практически бетонным взглядом и ткнула ручкой в окно:
– Посмотри туда? Видишь день?
Пейзаж за окном пожирала темнота во всех местах, куда не долетал свет из окон закусочной.
– Сейчас ночь, нет дня – нет блюда дня, – заключила она.
– Тогда двойной бургер и большую картошку.
Она снова подняла свинцовые веки:
– Пить?
– Большую колу.
– Двенадцать пятьдесят, – рассчитала женщина.
Я вытащил из кармана карту.
– По карте оплата за стойкой. Терминал по залу не носим, – она вырвала страницу из блокнота, где были написаны заказ и сумма, и указала мне к барной стойке. А сама скрылась за дверями кухни.
За баром стояла светловолосая Кенди, если верить бейджику на ее груди. Она накручивала прядь волос на палец и параллельно смотрела в экран своего айфона. “Кенди как конфета”, – подумал я и положил листок на столешницу. Она аккуратно притянула его к себе, еще раз озвучила сумму и кокетливо улыбнулась. Расплатившись картой, я указал через окно на свой грузовик.
– Вон мой трак. Принесешь мне заказ туда? – с надеждой в голосе спросил я.
Девушка оценивающе посмотрела на автомобиль, затем на меня. Мысленно я поблагодарил Бога, который вразумил меня принять душ и почистить зубы на предыдущей заправке, и который послал прохладные ночи этому штату. Оценив перспективу, она выдала свой вердикт.
– Принесу. Жди там, – неожиданно я услышал родную речь. Кенди была русская. С наступлением нового дня мне определенно везло.
– Что меня выдало? Акцент? – поинтересовался я.
– Взгляд, походка, акцент. Но даже если бы ты молчал, все равно видно. Это всегда сразу заметно.
– Я тоже сразу заметил, что ты русская, – соврал я.
– И как же?
– Это видно. Просто ты красивая.
Нет, это не было смущение с легким румянцем на щеках. Кенди подняла свой вздернутый нос еще выше и взглядом дала понять, что ей этот факт давно известен.
– Ты тоже ничего, – с улыбкой добавила она.
Может быть, она даже не соврала. Объективно я был неплох. “Высокий брюнет с карими глазами и волевыми чертами лица”, когда-то таким было описание в моей анкете на сайте знакомств.
Обрадовавшись, что теперь у нас с Кэнди точно найдутся общие темы, я вышел из кафе и направился ждать в кабину. Через десять минут появилась девушка. Она ловко запрыгнула на порог трака и протянула мой заказ, перевалившись через открытое окно.
– Давно здесь? – спросил я, забирая пакет.
– В закусочной?
– Да нет, в Америке?
– А-а-а, давно. Я с мамой переехала еще в девяностые, мне пять было.
– И что, за столько времени лучше этого места не нашлось?
– Ну ты, я смотрю, тоже не на Уолл-стрит, – язвительно ответила она, но не ушла.
– Залезай, – сказал я и потянулся открыть ей дверь.
– Не против, если я закурю?
– Как тебе угодно.
Девушка достала из кармана пачку с сигаретами и поместила одну из них между своих губ. На фильтре сразу остался отпечаток ее помады.
– Дашь огоньку?
В моем кармане всегда была зажигалка, хоть я и не курил.
– Жаль, конечно, что ты давно уехала. Я думал, поностальгируем вместе, – с досадой в голосе произнес я, наклоняясь к Кенди с маленьким пламенем в руке.
– Так я могу и поностальгировать, если надо, – сказала она, закидывая ноги на бардачок, и выдыхая клубы пара в открытое окно.
– Ну, расскажи что-нибудь, если помнишь, – обратился я к ее ногам.
– Помню, в коммуналке жили с родителями. Соседка была старая вредная баба. Отец все время бухал. Мать сутками работала медсестрой в больнице, а из жратвы на первое, второе и третье была только гречка. Ненавижу ее, хорошо, что здесь такое не едят.
– Ты в пять лет запомнила вкус гречки? – удивился я.
– Нет, но мама часто рассказывала, что она отвратительна.
– Как вы оказались в Америке?
– Мама познакомилась с американцем еще в России, вышла замуж, вот мы и переехали.
– Не думал, что в этой дыре кто-то знает, где находится Россия, и тем более бывал там.
– Первый мамин американский муж был не из этого штата. Сюда мы переехали, когда мне было десять.
Я протянул ей старый стаканчик от кофе, в котором она похоронила остаток сигареты, и кивнул головой в сторону кузова.
– Хочешь посмотреть как там внутри?
Она одобрительно улыбнулась в ответ. Мы перелезли назад, где было мое гнездо.
– А у тебя тут неплохо, даже в меру уютно, – оглядевшись, заключила она.
В этом вопросе ее мнение было экспертным. Она изнутри явно видела больше грузовиков, чем я.
– Я здесь живу. Временно, конечно.
– Это твой грузовик?
– Нет, компании. Но скоро будет свой.
– А когда не в рейсе, где ты живешь?
– Здесь. Я почти всегда в рейсе, за исключением тех дней, когда логисты ищут груз в обратную сторону.
– Получается, ты бездомный, – она сказала это с легкой усмешкой в голосе.
– Получается так, – а мне вот было не смешно.
– А я думала, тебя где-то ждет молодая жена. В таком доме, знаешь, у которого на крыльце два флага сразу – русский и американский – и большая собака.
– Может где-то и ждет, – я хотел сказать это с легкой самоуверенностью в голосе, но тоску – ее сложно скрыть, а я вдобавок и актер так себе, поэтому получилось не очень убедительно.
– Это список мест, где ты был? – она показала на стену, где висел листок бумаги, на котором было написано:
1.Статуя Свободы
2.Центральный парк
3.Белый Дом
4.Пентагон
5.Голливуд и Аллея звезд
6.Мост “Золотые ворота”
7.Алькатрас
8.Ниагарский водопад
9.Гранд-Каньон
10.Лас-Вегас
– Нет, это список мест, которые я планирую посетить.
– А давно ты в Америке?
– Восемь лет.
– И за восемь лет ты не был ни в одном из этих мест?
– Не до разъездов, я работаю. У меня есть план, и я его придерживаюсь. Сейчас в приоритете не тратить деньги, а зарабатывать.
– Чувак, у тебя синдром отложенной жизни, – сообщила она с интонацией личного коуча.
– Дай угадаю, пробовала поступить на психфак, но не получилось и вот теперь ты здесь.
– Я не психолог, но у меня полезные подписки в инстаграм.
Я посмотрел на нее и улыбнулся. Что она может знать о реальной жизни? Что она видела, кроме закусочной в своем захолустье, грузовиков изнутри и снаружи, череды бургеров и пенисов?
Девушка запрыгнула на столешницу мини-кухни, так что ее платье стало еще короче, и, оперевшись ладонями на ее край, слегка наклонилась вперед. Я взглянул на ее грудь, которая явно просилась на свободу. Она покачивала ногами в воздухе, и каждый раз, когда левая нога улетала в противоположную сторону от правой, кусок подола ее платья открывал вход в Вальгаллу. Мои зрачки стали размером с радужку. Частота сердцебиения приблизилась к показателю таковой у птички колибри.
– Что? Грызет одиночество? – она лукаво подняла левую бровь и ехидно улыбнулась.
– Ну, утешь меня, что ли, – только и смог выдавить я и решительно двинулся в ее сторону.
– Воу, воу, не горячись, – она вытянула руку вперед, останавливая меня в полушаге от цели.
– Только не говори, что сначала кино и цветы.
– Да больно они мне сдались. У нас и кинотеатра-то нет. Просто хочу обозначить на берегу. Это только потому, что ты симпатичный. Я вовсе не сплю с каждым проезжающим здесь.
– Разумеется. Я так и не думал.
– Это хорошо. И двести баксов.
– Договорились, – ответил я на выдохе и отодвинул в сторону ее руку.
– Только деньги вперед.
Я протянул ей несколько купюр, она засунула их в нагрудный карман формы и застегнула пуговицу. Верхнюю часть своего короткого платья она стянула вниз, а нижнюю задрала кверху, так что оно все смогло собраться в области живота.
– Нет, сними его совсем, – попросил я.
Она вопросительно посмотрела, мол, процессу никак не помешает, зачем?
– Хочу видеть, какая ты красивая, – сказал я, но подумал, что двести баксов должны включать в себя колыхания голого тела по умолчанию.
Наконец она оказалось в моих объятиях, теплая и мягкая. Мы легли на выдвижную дорожную кровать и полчаса обманывали себя, что это, конечно, последний раз в жизни каждого, совершая при этом механический акт любви. Натягивая обратно свое узкое платье, она вдруг спросила:
– Знаешь, чем ты отличаешься от американских дальнобоев, проезжающих здесь?
Мне подумалось о моем скрытом под брюками таланте, но вряд ли она намекала на это.
– Они, – продолжила она, – понимают, что жизнь в кабине своего трака – это тоже их жизнь. Рейс – это часть жизни. Время между рейсами – тоже часть жизни. Из всего этого она и складывается. Не получится сначала много поработать, а потом много пожить. Ты восемь лет в Америке и почти нигде не был, кроме вечных дорог между штатами. У тебя нет своего угла, куда ты можешь вернуться, развалиться на диване, вытянуть ноги и сказать: я дома. Тебя никто нигде не ждет. Нахрена такая жизнь?
– Ты не понимаешь…
– Ладно, ладно. Мне на самом деле пофиг, – она открыла дверь кабины, собираясь спрыгнуть с подножки, но обернулась, – и, кстати, я была на Ниагарском водопаде.
– И как? Красиво? – не удержался я.
– Я бы сказала впечатляюще.
Я посмотрел на нее с надеждой, что больше мы никогда не встретимся. Она прыгнула на асфальт, подняла руку вверх, как бы прощаясь, и, не оборачиваясь, добавила: «Гуд лак!»
Девушка вернулась в свою закусочную. А я проехал несколько километров до парковочного кармана, где отдыхали такие же дальнобои, и, занавесив окна, мгновенно уснул.
* * *
Мне шесть, я просыпаюсь от шума в прихожей, выхожу из комнаты и вижу маму. Она пришла с ночной смены переодеться, приготовить мне обед и снова у йти на работу. Она стоит в коридоре и смотрит на меня печальными глазами. Я спрашиваю ее:
– Мама, почему ты такая грустная?
– Я устала.
– Так отдохни, – по-детски наивно предлагаю я.
– Не время сейчас отдыхать.
– А когда будет время?
– Будет. Надо только немного потерпеть. Вот вырастешь, закончишь институт, и придет это время. Я буду отдыхать, а ты обо мне заботиться.
Она ласково гладит меня по голове, целует и уходит.
Мне двенадцать. Вован – мой одноклассник – все время цепляет меня. Обозвал нищебродом из-за того, что на сменку я ношу дядькины лакированные белые туфли, а не кеды и ботинки, как все. За что по заслугам получил в челюсть. Мама после встречи с директором пытается объяснить мне, что нужно потерпеть, что это пройдет и наступит момент, когда все будет хорошо. Только сейчас нужно как следует постараться, прилежно учиться, поступить в университет. А потом все непременно будет хорошо.
Я поступаю в университет и старательно учусь. Потом я уезжаю в Америку и старательно работаю. И вот, кажется, я уже вижу впереди то самое «хорошо», оно так близко, что я могу ухватить его руками. Но неожиданно просыпаюсь от громкого и наглого стука в кабину.
В полудреме я лихорадочно пытался вспомнить, там ли я припарковался и никого ли не запер в ночи. Возле трака стоял мой недавний друг-бульдог, которому я сутки назад сделал тюнинг грузовика, оторвав боковое зеркало. Я медленно открыл окно.
– Выходи, давай поговорим, – прозвучала его американская речь.
– Я тебя отлично слышу и отсюда.
– Нет, выходи! Я вышел к тебе! Стою возле твоего трака, а ты не можешь спуститься? Ты боишься меня?
Рожа у него была больше неприятная, чем пугающая. Я спрыгнул вниз.
– Ты оторвал мое зеркало!
Слава Богу, без прелюдий. Не люблю эти длинные философские разговоры, где каждый только и пытается показать, как он умен и прав, хотя чаще оба ушли недалеко. В своем развитии, конечно же. В этом отношении дальнобои народ простой, без лишних заморочек в голове и вычурных фраз в речи.
– Я заплатил за него, – вспомнил я с грустью, как оторвал от сердца триста баксов.
– Ты бросил мне деньги как шлюхе! Ты даже не вышел и не извинился!
– Послушай, у меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я не хотел тебя задевать.
– Не хотел, – ослабил он свой напор, – но задел. Ты должен извиниться.
– Я заплатил тебе наличкой. Тебе не надо обращаться в страховую. Я сэкономил твое время. И заметь, свое зеркало я буду чинить сам, – я показал пальцем на обмотанное изолентой зеркало.
– Америка держится на таких, как я. Тракдрайверы сделали ее великой! Моя страна дала тебе работу. Моя страна заботится о тебе. Где бы ты был сейчас без Америки? Твои деньги, что ты кидаешь мне, дала тебе моя страна. А ты плюешь мне в лицо! Извиняйся! – с каждой фразой на его лице проступало все больше красных пятен, он попеременно тыкал пальцами одной руки то в меня, то в свою волосатую грудь.
По темпераменту я скорее был сангвиником, чувствовал себя спокойно и уверенно, лишний раз стараясь не поддаваться на провокации. Но его слова надавили на самые чувствительные точки. Я в секунду превратился в кипящий чайник со свистящей крышкой:
– Я обидел тебя? Если бы я знал, что под этой дряблой кожей и слоем вонючего жира скрывается такая ранимая натура, я, конечно же, послал бы тебя нахер сразу! Ах да, возвращаю должок! – и я смачно харкнул прямо в его надменную рожу.
Брызги слюны разлетелись по его лицу, но эпицентром стал нос, с которого капли падали вниз, как с тающей сосульки весной. А ведь метил я в правый глаз. С прицелом у меня, и правда, не очень, хвастаться нечем. Он замахнулся кулаком в мою голову, но промазал. Скорость реакции меня еще не подводила. Кроме, конечно, нашей злополучной встречи. «Двинуть бы в его выпирающую челюсть, чтобы она встала на место, может, и мозг туда же подвинет», думал я, но, объективно, был моложе и быстрее. И, очевидно, симпатичнее, хотя не об этом сейчас. Выходил заведомо нечестный бой. Видать, мой спарринг-партнер мыслил так же, отчего побежал в сторону своего грузовика, даже не предприняв второй попытки нанести удар. Я выпрямился, сложил руки в карманы и улыбнулся, провожая его взглядом победителя. «Не сдвинусь с этого места, пока он не уедет. Пусть видит, кто здесь хозяин», думал я. Бульдог открыл дверь кабины, но залезать не стал. Он вытащил биту, развернулся и побежал ко мне. «Твою мать, когда людям объяснят, что признание поражения – это тоже победа?» – мелькнула философская мысль в моей голове. Я запрыгнул в свой трак, завел мотор и дал по газам, не оставляя ему шанса на сатисфакцию. Решив, что больше не хочу внезапных встреч, я свернул с шоссе на небольшую дорогу, предоставляя возможность разъехаться во времени и пространстве нам обоим. Благо времени до выгрузки было достаточно.