Небо (рай) и ад. Божественная справедливость с точки зрения спиритуализма

…Живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был.

(Иезекииль 33:11)

Часть первая. Учение

Глава 1. Будущая жизнь и небытие

1. Мы живем, думаем, действуем – для нас это несомненно; не менее несомненно и то, что мы умираем. Но, покинув землю, куда мы пойдем, что будет с нами? Сделаемся ли мы лучше или хуже? Будем мы или не будем существовать? «Быть или не быть?» – вот вопрос. Вечно жить или не жить вовсе; будем ли мы жить вечно или все исчезнем безвозвратно? Об этом стоит подумать.

Всякий человек стремится жить, наслаждаться жизнью, любить, быть счастливым. Скажите человеку, находящемуся на смертном одре, что он еще будет жить, что час его смерти еще не настал; главное, скажите ему, что он будет счастливее прежнего, и сердце его радостно забьется; но к чему послужит эта радость, эта надежда на счастье, если достаточно одного дуновения, чтобы все разлетелось в прах?

Есть ли что-нибудь более угнетающее, чем мысль о совершенном уничтожении? Святыня привязанностей, разум, прогресс, трудами приобретенные знания – все будет разбито, все потеряно. Какая надобность хлопотать о своем совершенствовании, сдерживать свои страсти, утомляться, развивая свой ум, если не суждено увидеть плодов этих усилий, особенно при мысли, что завтра, может быть, уже ничего вам не будет нужно? Если бы это было так, то судьба человека была бы во сто раз хуже участи животного, которое живет настоящей минутой, в удовлетворении своих материальных потребностей, без надежды и упования на будущее. Но внутреннее инстинктивное чувство говорит нам, что это невозможно.

2. Веря в небытие, человек поневоле сосредотачивает все свои мысли на настоящем. И как, в самом деле, заботиться о будущем, которого не ждешь? Эта исключительная забота о настоящем естественно приводит к эгоизму, и неверующий вполне последователен, приходя к следующему заключению: надо наслаждаться жизнью, потому что со смертью все кончается; наслаждаться возможно больше и скорее, потому что мы не знаем, сколько мы проживем; или к заключению еще более опасному для общества: будем наслаждаться и думать только о себе, так как счастье на земле достигается наиболее смелыми людьми.

Если совесть и останавливает некоторых, то нет никакой узды для тех, кто ничего не боится. Они думают, что законы человеческие карают только людей неискусных и недалеких, вот почему они прилагают все свои способности к тому, чтобы обходить их. Это учение нездоровое и противообщественное; учение, проповедующее уничтожение, потому что оно разрушает солидарность и братство, основу социальных отношений.

3. Предположим, например, что целый народ по какой-либо причине придет к убеждению, что через неделю, через месяц или даже через год он будет уничтожен, что ни один человек не останется в живых и что о них не сохранится ни следов, ни воспоминания. Что он будет делать в течение этого времени? Будет ли он трудиться над своим совершенствованием и просвещением? Будет ли он работать? Будет ли уважать права, жизнь и собственность своих ближних? Захочет ли он подчиняться законам и уважать авторитеты, даже наиболее почтенные, как, например, авторитет родителей? Будет ли признавать какие-либо обязанности? Конечно, нет. И если мы не видим массовых примеров этому, то единичные случаи, как результат учения о небытии, встречаются ежедневно.

Если последствия отрицательных учений не так разрушительны, как могли бы быть, то это, во-первых, потому, что у большинства неверующих больше рисовки, чем настоящего неверия, больше сомнения, чем убеждения, и что они больше боятся небытия, чем они стараются это выказать, так как звание вольнодумца льстит их самолюбию. Во-вторых, действительно и абсолютно неверующие составляют ничтожное меньшинство, они невольно подчиняются влиянию мнений, противоположных учению о бессмертии души, и поддерживаются господствующим материализмом. Но если абсолютное неверие когда-нибудь сделается общим достоянием, то общество распадается. Вот к чему ведет доктрина полного уничтожения.^[1]

Если бы учение о небытии действительно было истиною, то следовало бы его принять, и никакие противоположные ему системы, ни мысль о зле, причиняемом им, не могли бы воспрепятствовать признанию этого учения. Нельзя отрицать, что скептицизм, сомнение и индифферентность ежедневно распространяются вопреки усилиям религии – это несомненно. Если же религия бессильна против неверия, то значит ей чего-то недостает, чтобы бороться с ним; и если бы она оставалась в бездействии, то была бы непременно окончательно побеждена в течение непродолжительного времени.

Чего же ей недостает?

В наш позитивный век хотят понимать, прежде чем верить, а религии недостает подтверждения положительными фактами ее доктрин. Также подрывает ее согласование некоторых учений с данными науки. Если религия говорит – белое, а факты доказывают, что это – черное, то приходится выбирать между очевидностью и слепой верой.

4. При таком положении вещей спиритизм является преградой распространению неверия, опровергая его не только рассуждениями или указаниями на опасности, которые оно за собой влечет, но материальными фактами, давая возможность наглядно убедиться в существовании души и будущей жизни.

Каждый волен, конечно, в своих убеждениях: может верить во что-нибудь или ни во что не верить; но те, которые стараются посеять в умах массы или же, в особенности, в умах юношества отрицание будущей жизни, опираясь на авторитет своей учености и своего положения, распространяют зародыши смут и разрушения и берут на себя тяжелую ответственность.

5. Есть еще одно учение, которое отрекается от материализма потому, что признает существование разумного начала вне материи. Это учение о слиянии каждой отдельной индивидуальности со всемирным целым. По этому учению, каждый индивидуум при своем рождении получает частицу этого начала, которое и составляет его душу и дает ему жизнь, разум и чувство. После смерти душа возвращается к первоначальному источнику и теряется в бесконечности, как капля воды в океане.

Это учение, допускающее хоть что-нибудь, без сомнения, несколько выше чистого материализма, но результаты того и другого одинаковы. Погружается ли человек после смерти в небытие или теряется в общей массе – для него безразлично. Если в первом случае он уничтожается, то во втором теряет свою индивидуальность, что для него равносильно уничтожению. Самое важное для него есть сохранение его личности, его собственного «Я», и без этого ему все равно – быть или не быть! Будущность для него все так же безразлична, и по-прежнему его занимает только настоящее. С точки зрения моральных последствий, это учение столь же нездорово, столь же безнадежно, столь же эгоистично, как и материализм.

6. Кроме того, на него можно возразить следующее: все капли в океане одинаковы и обладают одинаковыми свойствами, как части одного целого; почему же души, извлеченные из общего океана всемирного разума, так мало похожи одна на другую? Почему появляется гений рядом с глупостью, самые высокие добродетели – подле ужасающего порока? Доброта, кротость, человеколюбие, и тут же – злоба, жестокость и варварство? Каким образом части однородного целого могут быть столь различны? Скажут, может быть, что воспитание их изменяет. Но откуда же берутся природные качества, раннее развитие, добрые или злые инстинкты, не зависящие от воспитания и часто расходящиеся с окружающей средой и тем обществом, в котором они проявляются.

Воспитание, без сомнения, изменяет природные качества души – умственные и нравственные, но здесь является новое затруднение. Кто же дает воспитание этим душам и побуждает их совершенствоваться? Души, по общности своего происхождения из одного и того же источника, не могут разниться друг от друга в своем развитии. С другой стороны, душа, возвращаясь во всемирное целое, из которого она вышла, приносит в него более совершенный элемент, приобретенный ею во время жизни; следовательно, целое должно в конце концов глубоко измениться и усовершенствоваться. Почему же из него непрестанно нарождаются души невежественные и нечестивые?

7. По этому учению, всемирный источник разума, порождающий человеческие души, независим от Божества. Это, собственно, даже не пантеизм, учение которого не вполне с этим сходно. Пантеизм признает, что всемирный источник жизни и разума составляет Божество. Бог в одно и то же время – дух и материя; все существа, все тела природы составляют Божество: это его составные элементы, его молекулы. Бог есть соединение всех разумов, а каждая личность, составляющая часть целого, есть Сам Бог; никакое высшее независимое существо не управляет целым; мир – это громадная республика без главы, или, лучше сказать, всякий тут – глава с абсолютной властью.

8. Этой системе можно противопоставить множество возражений, из которых главные таковы: как объяснить, что Божество бесконечно совершенное (иначе его невозможно постигнуть) может состоять из частей столь несовершенных и нуждающихся в совершенствовании?

Каждая частица целого подчинена закону совершенствования, значит, и Бог должен совершенствоваться; а если Он постоянно совершенствуется, значит, было время, когда Он был очень несовершенен.

Каким образом существо несовершенное, составленное из столь разнородных направлений и идей, могло создать столь гармоничные, столь чудные единством, мудростью и предусмотрительностью законы, какими управляется мир? Если все души – отдельные части Божества, то они все содействовали составлению законов природы; отчего же они постоянно ропщут на них, на собственные свои произведения? Никакая теория не может быть признана истинной, если не удовлетворяет требованиям разума и не объясняет всех фактов, к ней относящихся; если хоть один случай не может быть ею объяснен, то, значит, теория не абсолютно верна.

9. В моральном отношении последствия столь же нелогичны. Прежде всего, для души остается то же, как в предыдущем учении, слияние с общим целым и потеря индивидуальности. Если же допустить, согласно мнению некоторых пантеистов, что они сохраняют свою индивидуальность, то Бог уже не имеет единства воли: тогда Он является соединением мириад разнородных направлений. Кроме того, каждая душа, будучи составной частью Божества, ни одна не подчиняется высшему могуществу и, следовательно, не несет никакой ответственности за свои поступки, добрые или злые; ничто не побуждает ее делать добро, и она может безнаказанно совершать зло, так как для нее высшая власть заключается в ней самой.

10. Эти теории не только не удовлетворяют разум и стремления человека, но в них натыкаешься на непреодолимые затруднения, потому что они не в силах разрешить все ими же возбуждаемые вопросы.

Итак, человеку предоставлено выбирать одно из трех верований: в небытие, в слияние со всемирным целым или в сохранение индивидуальности души до и после смерти. Логика приводит нас к тому последнему верованию, на котором основывались все религии с тех пор, как существует мир.

Если логическое мышление приводит нас к признанию индивидуальности души, оно приводит также и к другому следствию, а именно, что судьба всякой души должна зависеть от ее личных свойств. Потому что нельзя допустить, чтобы малоразвитая душа дикаря или порочного человека находилась на одном уровне с душою ученого и добродетельного мужа. По справедливости души должны нести ответственность за свои действия; но, чтобы быть ответственными, им нужна свобода выбора между добром и злом; а без такой свободы – это просто фатализм, при котором не может быть никакой ответственности.

11. Все религии одинаково признают принцип счастливой или несчастливой судьбы души после смерти, иначе говоря, наказаний или наград в будущей жизни, выражающийся в учении о рае и аде, которое мы находим у всех народов. Существенное различие между ними заключается в определении этих наград и наказаний, и особенно тех условий, которые способствуют присуждению тех или других. Отсюда произошли противоречивые положения, породившие различные культы с установленными каждым из них особыми обрядностями: для прославления Бога, для достижения рая и для избежания ада.

12. При своем возникновении все религии должны были соответствовать степени нравственного и умственного развития человечества; а люди вначале были еще настолько материальны, что мало понимали духовную сторону культа и потому ограничивали все свои религиозные обязанности исполнением наружных обрядностей. В продолжение некоторого времени эти обрядности удовлетворяли ум человека, но позднее, при развитии просвещения, они стали для него неудовлетворительны. И если религия не заполняет этот пробел, то люди отказываются от нее и обращаются к философии.

13. Если бы религия, сначала соответствовавшая лишь ограниченным понятиям человека, всегда следовала за прогрессивным развитием его разума, неверующих не было бы вовсе. Потребность верить – в природе человека, и он будет верить, если только ему дадут духовную пищу, удовлетворяющую его умственным запросам. Он хочет знать, откуда он и куда он идет; но если ему указывают цель, не отвечающую его стремлениям, его идее о Боге и данным науки; если, сверх того, для достижения этой цели ему ставят требования, с которыми его разум не может помириться, то он отвергает все. Пантеизм и материализм кажутся ему более рациональными потому, что допускают исследование и рассуждение. Положим, люди рассуждают неправильно, но все же они предпочитают рассуждать хотя бы и ошибочно, чем не рассуждать вовсе.

Но пусть человеку представят будущее в условиях логических, действительно достойных величия, правосудия и бесконечной благости Божией, и он покинет материализм и пантеизм, пустоту которых сознает в глубине своей совести и которые он принял только за неимением лучшего. Спиритизм дает больше, и потому с жадностью принимается именно теми, кого мучают неизвестность и тяжелые сомнения и кто не находит того, что ищет, ни в верованиях, ни в обыденной философии. Спиритизм имеет за собой преимущества логики и разума, подтвержденные фактами; вот почему с ним так безуспешно боролись.

14. Человек инстинктивно верит в будущее, но, не находя до сих пор никакого твердого основания для его определения, предоставил своему воображению создавать системы, породившие разногласия в верованиях. Спиритическое учение о будущем не есть фантастическая доктрина, более или менее остроумно задуманная, но результат наблюдений материальных факторов, доступных нашим чувствам; оно соединит, как это уже теперь видно, все разноречивые мнения и постепенно приведет, силою вещей, к единству верования в будущую жизнь, построенную уже не на гипотезах, а на неоспоримых фактах. Объединение понятий о будущей судьбе душ будет первым шагом к сближению различных вероисповеданий, огромным шагом к веротерпимости, а позднее и к полному слиянию религий.

Глава 2. Страх смерти

Причина страха смерти

1. У каждого человека, на какой бы ступени развития он ни стоял, не исключая и дикаря, есть врожденное чувство будущей жизни; его исключительное сознание говорит ему, что смерть не есть последняя стадия существования и что те, кого мы оплакиваем, не потеряны для нас без возврата.

Вера в будущую жизнь созерцательна и гораздо более обща, нежели вера в небытие.

Как же происходит, что между людьми, верующими в бессмертие души, встречается такая привязанность ко всему земному и такая сильная боязнь смерти?

2. Страх смерти есть следствие премудрости Провидения и инстинкта самосохранения, присущего каждому живому существу.

Он необходим для человека, пока тот не осведомлен об условиях будущей жизни, как противовес увлечению, которое без этого сдерживающего средства может заставить его преждевременно покончить с жизнью, небрежно относиться к работе над собой здесь, на земле, и должен служить его личному совершенствованию.

Вот почему у первобытных народов будущая жизнь выражалась сначала лишь неясным созерцанием; позднее, по мере их развития, – простою надеждою, и, наконец, уверенностью, колеблемою тайной привязанностью к телесной жизни.

3. По мере того, как человек лучше и более сознательно понимает будущую жизнь, страх смерти уменьшается.

В то же время, яснее сознавая свою миссию на земле, он ожидает своего конца с большим спокойствием, покорностью и без боязни.

Уверенность в будущей жизни дает иное течение его мыслям, иную цель его работе; до этой уверенности он работает только для настоящей жизни; при этой же уверенности он работает для будущей жизни, но не пренебрегая и настоящим, потому что он знает, что будущая жизнь зависит от более или менее хорошего направления, которого он будет придерживаться в настоящей жизни.

Уверенность встретить своих друзей после смерти, продолжать с ними свои земные отношения, не потерять ни единого плода своей работы, преуспевать бесконечно в знании и совершенствовании дает ему терпение ждать и мужество переносить мимолетные неприятности земной жизни.

Солидарность, которую он видит между живыми и умершими, дает ему понятие о той солидарности, которая должна существовать между живыми. Братство в самом себе имеет причину к существованию, а милосердие – оправдывается целью в настоящем и будущем.

4. Чтобы избавиться от страха смерти, надо суметь посмотреть на нее с истинной точки зрения, т. е. проникнуть мыслью в духовный мир и получить о нем возможно точное представление.

Это умение указывает на определенное развитие воплощенного духа и на известную его (и только ему присущую) способность освобождаться от материи.

У тех же, кто еще недостаточно усовершенствован в этом отношении, материальная жизнь господствует над жизнью духовной.

Человек, привязываясь к внешности, видит жизнь лишь в теле, тогда как настоящая жизнь заключена в душе; когда тело умирает, ему кажется, что все кончено, и он приходит в отчаяние.

Если бы, вместо того, чтобы сосредоточивать свои мысли на внешней одежде, он направил их на одеваемое – на самый источник жизни, на душу, которая есть настоящее существо, переживающее все, он менее бы сожалел о теле, этом источнике стольких бед и горестей. Но для этого, надо иметь силу, которую дух приобретает лишь со зрелостью.

Итак, страх смерти происходит от недостаточности понятий о будущей жизни. Он указывает на необходимость жизни и на опасение, что все кончается с разрушением тела, но он вызывается также и тайным желанием продолжения жизни души, в которой человек еще не вполне уверен.

Уменьшается страх этот по мере того, как крепнет уверенность в самостоятельной жизни души; и уже совершенно исчезает при полной уверенности.

Что же касается этого вопроса с точки зрения Провидения, то было великой мудростью Его не поражать человека, разум которого еще не настолько окреп, перспективой слишком положительной и увлекательной будущей жизни, так как это увлечение заставило бы его пренебрегать настоящим, необходимым для его материального и духовного совершенствования.

5. Это положение вещей поддерживается и продолжается по причинам чисто человеческим. Первая причина заключается в представлении будущей жизни, представлении, которое могло быть достаточным для малоразвитых умов, но не могло удовлетворить требований разума людей мыслящих.

«Нам выдают, – говорят они, – за безусловные истины принципы, противоречащие логике и положительным данным науки, это одно уже доказывает, что они не истинны».

Отсюда у некоторых – неверие; у многих же – вера, смешанная с сомнением. Для них будущая жизнь – нечто неясное, скорее, вероятность, чем безусловная уверенность; они в нее верят, хотели бы, чтобы она существовала, и, помимо своей воли, говорят: «А если ее не существует?.. Настоящее положительнее, займемся лучше им; будущее придет само собою».

«И потом, – говорят они: – что такое, в сущности, душа? Точка, атом, искра, пламя?..

Как она живет?..

Как видит?..

Как чувствует?..»

Душа для них не есть действительность, реальность, а отвлеченность, представление.

Дорогие им существа, приведенные в их мыслях в состояние атомов, для них, так сказать, потеряны и утрачивают в их глазах те качества, за которые они были любимы; они не понимают ни искры любви, которую можно питать к ней – к этой искре, и они не могут удовлетвориться возможностью быть превращенными в невещественные единицы. Отсюда возврат к действительности земной жизни, которая представляет из себя нечто более существенное.

Число мыслящих таким образом очень значительно.

Другая причина, привязывающая к земле даже людей, наиболее твердо верующих в будущую жизнь, проистекает от впечатлений от их учения и воспитания, которые сохранились с детства.

Надо сознаться, что картина будущей жизни, которую рисует религия всех народов, не представляет ничего привлекательного и утешительного. С одной стороны – муки осужденных, искупляющих в вечной пытке и пламени свои минутные заблуждения; для них века сменяются веками безо всякой надежды на облегчение и сострадание; и, что всего безжалостнее, раскаяние для них не действительно. С другой стороны – томящиеся в слабые души чистилища, ожидающие своего избавления не от собственных попыток совершенствования, а от доброго желания живых, молящихся о них.

Эти две категории составляют преимущественное количество населения того мира. Над ними парит ограниченное число избранных, наслаждающихся в течение вечности созерцательным блаженством.

Конечно, эта вечная бесполезность лучше небытия, но тем не менее она не лишена скучного однообразия. Поэтому на картинах, изображающих блаженных, видны ангельские лики, дышащие скорей скукой, нежели истинным блаженством.

Это состояние не удовлетворяет ни стремлений, ни инстинктивной идеи к прогрессу, который единственно может быть совместим с безусловным блаженством.

Трудно понять, чтобы невежественный дикарь, незнакомый с чувством нравственности, в силу только полученного им крещения, становился на один уровень с человеком, достигшим некоторого совершенства долголетним трудом на высшей ступени науки и нравственности. Еще менее понятно, чтобы ребенок, умерший в раннем возрасте, когда он еще не имел понятия ни о себе самом, ни о своих поступках, наслаждался бы теми же преимуществами, благодаря одному лишь обряду, в котором воля его не принимала никакого участия.

Эти мысли смущают даже наиболее ревностно верующих, но хотя бы немного мыслящих людей.

Успешная работа на земле, ничего не значащая для будущей жизни; легкость, с которою люди надеются получить блаженство посредством исполнения некоторых внешних обрядностей; возможность даже купить его за деньги без серьезного исправления характера и привычек, оставляют земным радостям всю их цену.

Не один верующий успокаивал свою совесть, говоря, что, так как его будущее обеспечено исполнением определенных обрядов и посмертными дарами, ничего его не лишающими, было бы излишне подвергать себя лишениям в пользу ближнего, когда можно спастись, работая каждый для себя.

Конечно, не все так думают, и есть великие и прекрасные исключения; но нельзя не признаться, что таковы мысли большинства, особенно непросвещенной массы, и представление об условиях счастья в ином мире поддерживает привязанность к благам здешнего мира и, следовательно, к эгоизму.

Прибавим к этому, что все в наших обычаях содействует сожалению о земной жизни и боязни перехода с земли на небо. Смерть окружена такой печальной обрядностью, которая, скорее, ужасает, нежели возбуждает надежду. Изображая смерть, воспроизводят ее всегда в отталкивающем виде и никогда не изображают сном при переходе из одной жизни в другую. Все эмблемы смерти напоминают о разрушении тела, показывают его отвратительным и иссушенным. Нигде смерть не представляется символом счастливой души, разорвавшей свои земные узы.

Переход в тот, более счастливый, мир сопровождается стонами оставшихся в живых, как будто для отходящего это тяжелое несчастье. С ними прощаются навеки, как будто не рассчитывают когда-либо свидеться; сожалеют за них о радостях сего мира, как будто за гробом они не найдут себе лучших. «Какое несчастье, – говорят эти люди, – умереть молодым, богатым, имеющим впереди блестящее будущее!»

Представление о более счастливом положении едва касается мысли людей и не укореняется в ней.

Таким образом, все внушает страх смерти вместо того, чтобы возродить надежду. И человеку понадобится еще много времени, чтобы отказаться от всех этих предрассудков; но, по мере того, как будет крепнуть его вера, он будет ближе и ближе подходить к более здравому представлению о духовной жизни.

Кроме того, глубокое верование и предрассудки помещают души отошедших в места, малопонятные нашей мысли, и отошедшие делаются как бы чуждыми живущим. Религия многих народов ставит между умершими и живущими непреодолимую преграду: она заявляет, что все отношения порваны, всякое сообщение невозможно. Если души находятся в аду, то потеряна всякая надежда свидеться с ними, остается только самому попасть в ад. Если они находятся среди избранных, то они поглощены своим созерцательным блаженством.

Все это ставит между умершими и живущими такое разделение, что на разлуку при отшествии в иной мир смотрят, как на вечную. Вот почему все скорее предпочитают удерживать около себя на земле страдающих любимых людей, чем видеть их отходящими, хотя бы и на небо.

И потом, действительно ли счастлива на небе душа, видящая, как мучаются в вечном пламени, например, ее сын, отец, мать или ее друзья?