Заслужите приобретенное от предков, чтобы истинно владеть им
И. В. Гёте
© Кара-Мурза С. Г.
* * *
Сергей Георгиевич Кара-Мурза – советский и российский учёный, по образованию химик, профессор, автор работ по истории СССР, теоретик науки, философ, политолог и публицист, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований РАН.
Состояние России требует срочно разгрести хаос мифов и фантастических идеологем, нагроможденных длительным системным кризисом. Без того, чтобы хоть немного упорядочить представления о реальности и ее предыстории, невозможно никуда двинуться. Нужны пусть грубые, но связные объяснительные модели нашего положения. Их появление потянет за собой очередную попытку начать диалог с общностями и с властью. А дальше – шанс на появление оппозиции, без которой в нашем состоянии будем продолжать топтаться. Группа из «бригады Ельцина» и ее интеллектуальные сподвижники, недовольные нынешней властью, не является оппозицией, не стоит об этом говорить.
В этом очерке мы говорим об оппозиции в состоянии ее зарождения – не о той, которая ходит на демонстрации, кладет цветы на могилу Сталина и обличает коррупционеров на митингах и в Госдуме. Эта деятельность нужна, она людей поддерживает. Но она не соединилась с тем, что Энгельс назвал первым типом политической борьбы – теоретическую борьбу (т. е. изучение и представление реальности, поиск альтернативных действий). Без этого не помогли бы ни забастовки, ни «булыжник оружие пролетариата». Маркс и Энгельс создали учение, которое на сто лет снабдило самосознанием буржуазное общество и превратило массу наемных рабочих в пролетариат, в «класс для себя». И этот класс в союзе с левой интеллигенцией и частью буржуазии стал политической силой, которая «сбалансировала» капитализм.
России это не подошло – в Запад к себе ее не принимал, пришлось выработать другую теорию, для крестьянских стран. Россия «обошла» капитализм и устроилась в СССР, многие другие страны шли «по касательной» на периферии капитализма. Сейчас в России нет ни СССР, нет и западного капитализма. Что за строй и куда он катится, трудно понять. Положение критическое, необходимо представление о реальности и о вариантах движения – и направления и «транспортных средств». Для этого и нужна оппозиция, способная вести теоретическую борьбу.
Многие мыслители об этом говорили. П. Бурдье так сказал: «Собственно политическое действие возможно, поскольку у агентов, включенных в социальный мир, есть знание (более или менее адекватное) об этом мире и поскольку можно воздействовать на социальный мир, воздействуя на их знание об этом мире. Это действие призвано произвести и навязать представления (ментальные, словесные, графические или театральные) о социальном мире, которые были бы способны воздействовать на этот мир, воздействуя на представление о нем у агентов».
Таким образом, политическое действие невозможно, если ему не предшествует соответствующее изменение в сознании людей – и элиты, и массы. Вся история показала, что это условие является абсолютным. Как подчеркивал П. Бурдье, «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт – это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности. Само по себе недовольство этой действительностью к «политическому бунту» не ведет. Недовольство без изменения в видении мира может лишь бунт толпы, ярость которой хозяева дискурса могут направить в любые стороны.
В другом месте Бурдье уточнил: «Познание социального мира, точнее, категории, которые делают его возможным, суть главная задача политической борьбы за возможность сохранить или трансформировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира».[1]
Это как будто прямо сказано для той части нашего населения, которая в 1980-е годы стремилась «сохранить или трансформировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира». Этот социальный мир – СССР. Но чтобы вести политическую борьбы «за возможность сохранить» советский строй, надо было гораздо лучше познать наш социальный мир.
Здесь рассмотрим один из факторов, затрудняющих возникновение дееспособной оппозиции уже в нынешнем, постсоветском кризисном обществе. В данный момент, как ни покажется странным, это препятствие – выведение оснований для обращения к гражданам из успехов советского проекта.[2] Сейчас мы проходим период дезинтеграции общества и распад общей мировоззренческой матрицы, и обращаться к широкой аудитории с примерами из советской жизни, которую мы утратили, только усилит раздор.
Этот фактор кажется второстепенным, но он тесно связан со всей системой причин этого кризиса и уже очевиден.
Этот очерк посвящен узкой теме, во многом методологической. Эмпирическое представление о реальности у большинства сходно, об интерпретации и оценке этой реальности говорить не будем (мою трактовку краха СССР и его следствий см.[3]). Тем более в этом очерке нет претензий на теоретические спекуляции – в предмете, который мы обсуждаем, переплетены рациональное мышление и системы психики. А в политических процессах, которые мы хотим понять, очень часто психика политиков и массы подавляет разум.
Поскольку речь идет о явлениях психики, и эту иррациональную силу нет возможности отстранить разумом и повернуть логикой, наши задачи наталкиваются на методологические препятствия. Казалось бы, симптомы и побуждения всплесков подсознания людей в переломные периоды должны были быть подробно изложены в учебниках, но этого не было.
Немногие современные авторы оставили разрозненные тексты, и не в «инженерном» сухом и ясном стиле, а в форме эмоциональных и даже мистических эссе. Каноны Просвещения не позволяли этим темам вторгаться в науку, хотя сфера иррационального у всех перед глазами и нередко его облако покрывает сразу миллионы людей и превращает в пепелища целые державы. На наших глазах рухнул с огромными жертвами СССР, и взрослые могут осторожно рассказать об этом детям и внукам. Это необходимое предупреждение, независимо от отношения к этой катастрофе. В памяти должен быть сигнал о катастрофе, о нем будут думать.
1
Приступая к нашей теме полезно дать краткую периодизацию изменения картины этой катастрофы в той группе товарищей, к которой принадлежит автор. Группа эта состояла из гуманитариев, «естественников», инженеров. Сейчас эта группа очень поредела, но их идеи и тексты как будто живут и развиваются, наполняются новыми смыслами. Все товарищи нащупывали трещины в стене незнания, чтобы пробиться или хотя бы увидеть кусочек пространства за этой стеной.
Все мы, выйдя из уютного терема советского образования и прессы, оказались наивными и невежественными перед зрелищем обрушения СССР – и стабильные приверженцы советского строя, и сомневающиеся, и недавние диссиденты. Можно вспомнить В. В. Кожинова, которого считали «шестидесятником»,[4] в конце перестройки стал с самопожертвованием и замечательным умением изучать историю русской революции и СССР.
На мой взгляд, этот период (примерно 1985–1995 гг.) был заполнен непрерывными обсуждениями с товарищами, поиском и чтением литературы, отечественной и зарубежной. Новые данные и суждения сразу публиковались в полемике с идеологами перестройки и реформы, а также в «просветительской» публицистике для всей публики. Тиражи были малые, но эти тексты как-то доходили до людей, даже странно. Содержание их было простое, лобовое: факты, разоблачающие антисоветскую ложь, данные об экономике и социальной системе СССР, угрозы, которые генерирует реформа, полезные сведения из истории России и Запада. Для сложных тем мы еще не были готовы, но поток простых фактов и доводов хоть немного охлаждал рыночные иллюзии и утопии. После 1992 г. все эти тексты без всякого красноречия увязывались с социальной реальностью. Шлифовать стиль времени не было, новая молодежь попрекнет, ничего не поделаешь.
Следующие 5 лет, не прекращая производства этих сермяжных текстов, обсуждения сдвинулись к более сложным проблемам, которых мы не касались в советское время ни в вузах, ни в прессе, ни на интеллигентских кухнях. Я сужу по нашему кружку, но, похоже это происходило и у других подобных групп.
Так, была поставлена проблема изменения массового сознания («манипуляции сознания»). Это явление было констатировано социологами, был собран богатый материал в иностранной литературе – там эта технология отрабатывалась два века. У нас она нанесла тяжелый удар, целый ряд эпизодов позволял квалифицировать эти операции как внутреннюю информационно-психологическую войну. Это – совершенно новое состояние государства и общества, столь серьезное изменение надо изучать и учитывать в политических процессах.
Описание вызревания и протекания русской революции, а затем и строительство институтов советского общества и государства (например, в книге «Советская цивилизация»), поставило очень много принципиальных вопросов, которых обществоведение (прежнее и нынешнее) обходило и обходит. Все они важны для понимания истории и развития СССР, но еще более они важны для современной молодежи, которой необходимо знать, как были устроены советские социально-технические системы (промышленность, армия, школа, наука и др.) – молодежи придется их осваивать, возрождать и модернизировать. Эти системы – база, всякие постиндустриализмы без нее не появятся.
Широкое, шаг за шагом описание революции и строительства СССР уже с новыми источниками, с образами систем, с фоном и контекстом и с приемами «науки становления» в период 1995–2005 гг., было доступным, как стало можно делать свои картины-панорамы художникам, открывшим перспективу. Сейчас, снова прочитывая в уме книги А. В. Чаянова и Ф. Броделя, А. Грамши, В. В. Кожинова и А. С. Панарина, а также огромный массив эмпирического материала социологов, в этих широких описаниях проглядываешь сам собой сложившийся «скелет» (или карту движения) советского проекта и его жизни.
Из этой карты видно и куда ведут дорожки с нашего пепелища. На карте видны сгустки сложных проблем и узлы возникающие в них конфликты. Раньше их старались не видеть или приукрасить, да и для рефлексии не было времени и подхода. Теперь эти тексты – полезный материал для учебных пособий. Знание полезно и правым, и левым, и самой власти.
Я и мои товарищи так и оценивали тексты 1995–2005 гг. – как заделы, содержащие перечень актуальных проблем, которые оставались в тени. Так, многие главы «Советской цивилизации» были разработаны в серию небольших книг в жанре учебных пособий (без грифа, но полезных).
Но из этого перечня несколько проблем нам показались жгучими. Уже в середине 1990-х годов мы стали обсуждать странную природу постсоветского кризиса, небывалого в промышленных странах в Новое время, тем более без явной войны. Организация ООН (ЮНИДО), регулярно изучающая состояние промышленности стран и регионов, обнаружила три региона, в которых произошли не кризисы, а «разрушение промышленности». В докладе было три одинаковых по форме графика динамики промышленного производства. Эти графики принадлежали Ираку, бывшей Югославии и бывшему СССР. Расширенный в прошлое график СССР (до 1990 г.) и далее СНГ дан на рис. 1.
Рис 1. Индексы объема производства промышленности СССР и СНГ (1940 = 1)
Что поразило экспертов ЮНИДО: в Ираке и Югославии промышленность была разрушена бомбардировками, а в СССР – реформой под лозунгом «демократия и ускорение развития».
Это – необычное явление. Даже если бы власти приняли ошибочные волюнтаристские решения, в государстве и обществе культурной страны должны были быть разумные силы, которые нашли бы веские аргументы убедить представительные и исполнительные власти остановить разрушительный процесс. Как можно было почти 10 лет наблюдать уничтожение народного хозяйства и спорить об эфемерных вещах! Что с нами произошло?