Скрижали бессмертных богов

© Капелле Л., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Глава 1
Первый раунд

Лондон, 1861 год

На дворе стоял октябрь. Здесь, в одном из самых приятных кварталов Лондона, воздух был прозрачен, наполнен этим особым ароматом осени с запахом прелых листьев, устилавших тротуар, и свежестью приближающихся первых морозов.

Здесь не было ни дыма от заводов и фабрик, ни плотно населенных домов, ни зловония городских трущоб. Даже туман, поднимавшийся от реки, не казался смутным и угрожающим, как в других частях Лондона. Все вокруг было ухоженным, пристойным, все говорило о благополучии и состоятельности его обитателей.

Джошуа Пинскер отпустил кеб двумя кварталами выше и отправился пешком, с удовольствием вдыхая чистый воздух. Осенний вечер опускался быстро, но огонь газовых фонарей пока успешно справлялся с опускавшимся на город мраком. Джошуа шел не торопясь, ему необходимо было время, чтобы обдумать свое предстоящее выступление. Это был невысокий мужчина пятидесяти девяти лет, всю свою жизнь посвятивший единственной страсти – изучению истории занесенного песками прошлого, загадочного и неповторимого Древнего Египта. Он уже несколько раз участвовал в археологических экспедициях, находки которых буквально взбудоражили египтологов всего цивилизованного мира. Однако в них он играл далеко не первые роли, и широкой публике имя его знакомо не было. Но сегодня все могло измениться. Открытие, которое Пинскер готовился представить, не просто вписало бы еще одну страницу в современную египтологию, оно просто-напросто взорвало бы все существующие представления о Древнем Египте. Он загадочно улыбнулся: о Древнем Египте – конечно, но не только. И заслуга в этом будет принадлежать ему, выходцу из скромной еврейской бирмингемской семьи.

Джошуа еще раз полной грудью вдохнул свежий вечерний воздух и постучался в парадную дверь нового, импозантного особняка классического образца тяжелого и сурового викторианского стиля. Через несколько секунд ему открыли. На пороге стояла миловидная горничная в сером шерстяном платье, в белоснежном, накрахмаленном до хруста чепце с кружевами и в таком же кокетливом переднике.

– Вас ждут, – скромно улыбнулась она.

– Дорогой Джошуа, рад тебя видеть. Все уже на месте, ждем только тебя! – уже спешил ему навстречу хозяин дома, полковник Морис Вестфорд.

Имя полковника было известно не только в военных и политических кругах, но и среди ученого люда столицы империи. Будучи членом целого ряда известных географических и исторических обществ, полковник занимал не последнее место в ряде претендентов на избрание в действительные члены королевской академии. Морису не хватало только нескольких голосов, обладатели которых вполне могли изменить свое мнение после сегодняшнего доклада Пинскера. Большую часть своей военной карьеры Вестфорд сделал в Египте. Сейчас же он вышел в отставку, но продолжал жить между Лондоном и Каиром. И его коллекция египетских древностей была одной из самых впечатляющих частных коллекций. Будучи вдовцом, давно и благополучно выдав замуж своих троих дочерей, устроив единственному сыну военную карьеру, полковник располагал теперь огромным количеством свободного времени и был абсолютно не ограничен в средствах. Именно он финансировал их последнюю с Пинскером экспедицию, предмет поисков которой и Морис, и Джошуа старались особенно не разглашать.

– Сегодня особый день! – произнес после короткого сердечного приветствия полковник.

На его подвижном как ртуть лице выражения сменялись с космической скоростью, но все они говорили об одном: Вестфорд был счастлив и горд. Вполне естественно, что, разделив тернии, он готовился разделить и путь к звездной славе. В этом оба были полностью уверены. Открытие того стоило.

Появление гостя и хозяина в ярко освещенной гостиной встретил гомон исключительно мужской компании.

Полковник и его гость обошли одного за другим всех присутствующих. Некоторых Пинскер знал. Некоторым был представлен впервые. Можно сказать, что полковнику удалось собрать в рекордно короткие сроки всех самых компетентных и уважаемых египтологов Объединенного Королевства. Присутствовали и несколько представителей высшего общества – Палаты Лордов и Палаты Общин. Джошуа раньше и мечтать не мог о подобном признании. Несмотря на то что представители еврейской общины были уравнены в правах со всеми остальными подданными Объединенного Королевства, несмотря на блестящую карьеру сэра Дизраэли и многих других, предубеждения против них никуда не исчезли. Тем более если отец Джошуа, Натан Пинскер, принадлежал к бирмингемской буржуазии, то отец матери, Ребекки, Зарах Беркович был раввином из никому не известного литовского городка. Но именно благодаря Зараху Джошуа стало известно о существовании тайны. Точнее сказать, благодаря другу Зараха – караимскому гахаму Йефету Сарачу. Джошуа улыбнулся: старый Йефет перевернулся бы в могиле, узнав, каким образом он собирался использовать доверенный ему секрет. Но, в конце концов, все это было ненужным фольклором, новое время не нуждалось в старых легендах, цивилизация двигалась вперед семимильными шагами, и он готовился внести решающий вклад в развитие исторической науки. Наконец Вестфорд и Пинскер остановились около группы мужчин, что-то оживленно обсуждающих. Джошуа встретили с энтузиазмом.

– Правда ли, что речь пойдет о самом загадочном периоде истории Египта – гибели Древнего царства? – спросил Пинскера мужчина с круглым и добродушным лицом деревенского сквайра. Несмотря на свой безобидный вид, Симон Андерсон считался одним из лучших специалистов по истории Ближнего Востока.

– В определенной мере, да, – склонил голову в знак согласия Джошуа, – я коснусь этого вопроса в моем докладе.

– Замечательно! – в восторге потер руки Андерсон. – Я и сам много лет изучаю этот период, странный и символический. Сначала гибель фараона Тети Второго в результате заговора. Представить только, фараона убили ближние и доверенные люди. Поднять руку на фараона было в те времена все равно что поднять руку на Бога. На самом деле такое огромное количество вопросов остается в подвешенном состоянии, и никакого ответа – даже намека на ответ – нет!

– Вы – оптимист, коллега, – покачал головой второй участник разговора, высокий сухой джентльмен, в котором Пинскер с радостью узнал Гудвина Оливера, известного археолога, действительного члена большинства существующих европейских – и не только европейских – академий наук.

– Что вы имеете в виду, говоря о моем оптимизме? – насупился первый.

– Надежду, что ответы на все вопросы египтологии когда-нибудь найдутся, – усмехнулся второй.

– Эти двое, – рассмеялся кто-то за спиной Пинскера, – всегда найдут повод поссориться!

– Иначе, дорогой Гудвин, нет никакого смысла в нашем существовании, вы не находите? – парировал Андерсон. – И, кстати, приведите пример вопроса, на который, на ваш взгляд, невозможно найти ответ?

– О, таких вопросов огромное множество, – протянул Оливер.

– Хотя бы один, – продолжал подзадоривать его собеседник.

– Ну, начнем: первая пирамида Джосера и ее создатель Имхотеп. Кем был на самом деле этот человек?

– Гением! – уверенно ответил Андерсон.

– Даже для гения не слишком ли многовато… – задумчиво протянул Гудвин Оливер. – Гениальный зодчий, врач, ученый, писатель. К его заслугам принадлежит строительство первой ступенчатой пирамиды в Саккаре, изобретение колонны, творение храма в Эдфу. Тот же Имхотеп – первый известный медик, автор самого известного в Древнем мире фундаментального медицинского исследования, который знал больше об анатомии и функциях человеческого тела, чем его далекие потомки чуть ли не до XVII века, то есть страшно даже сказать, настолько эта цифра кажется нереальной – 44 века спустя! Тот же Имхотеп – талантливый писатель и автор первого литературного поучения. И, пожалуй, самое странное… не хочу показаться вольнодумцем… – Оливер остановился и замолчал.

– Чего вы боитесь, коллега, неужели в наш просвещенный век мы не имеем права говорить о том, о чем думаем? – с оттенком издевки произнес Андерсон.

– Имхотеп изобрел бога! – наконец решился Оливер.

– Не говорите, что вы отравлены этим нелепым учением выскочки Дарвина! – воскликнул Симон.

Джошуа с замиранием сердца слушал рассуждения ученых мужей. «Почему они заговорили об Имхотепе? Неужели кто-то из проводников экспедиции проговорился?» – запаниковал он и беспомощно обернулся, ища глазами Вестфорда.

– А может быть, Имхотеп просто сам был богом?! – проговорил третий участник разговора, до сих пор молча слушавший спорщиков.

Этого человека Пинскер не знал, и, не зная почему, он почувствовал исходящую от него опасность. «Надо успокоиться! – приказал он сам себе. В последнее время стали сдавать нервы, и, если бы не Морис с его спокойствием закаленного в боях военного, Джошуа бы сорвался. Но, чувствуя поддержку Вестфорда, Пинскер держался. Теперь же ему по-настоящему стало не по себе. Кто-то в этой гостиной, несомненно, знал больше, нежели говорил. Ему вспомнилось предостережение старого Зараха: «Тайна должна умереть вместе с тобой, мой мальчик, с этого момента у тебя просто нет другого выхода!» Раньше все это казалось ему рассуждениями обезумевшего старика, но чем ближе был его доклад, тем страшнее ему становилось. Но Джошуа не желал поддаваться паническим настроениям. Он поглубже вздохнул, стараясь скрыть охвативший его трепет. Заметив побледневшего от исключительного волнения Джошуа, Вестфорд одним знаком подозвал мажордома и вполголоса распорядился:

– Отведите господина Пинскера в библиотеку и принесите ему освежающие напитки. – И приказным тоном добавил: – Джошуа, тебе надо отдохнуть.

Тот только кивнул головой и последовал за мажордомом. Библиотека была небольшой, но прекрасно и разумно обустроенной. Одну стену полностью занимали огромные окна, выходившие в сад. Днем, несомненно, она была залита светом, хотя сейчас была погружена в полумрак, только письменный стол и примыкающий к нему шкаф были освещены тремя газовыми рожками. Три другие стены занимали высокие книжные шкафы, заполненные до отказа книгами. Пинскер не без зависти вздохнул. Он никогда не жаждал богатства, но всегда мечтал о подобном кабинете, в котором было приятно не только работать, но и просто проводить время. Он подошел к небольшому комоду, на котором мажордом предусмотрительно оставил графин с ледяной водой и бутылку отличного французского арманьяка. Джошуа, не раздумывая, налил полстакана арманьяка и тут же опустошил его. Напиток горячей волной пробежал по телу, и дрожь остановилась. Внезапно он уловил в комнате какое-то странное движение. Огляделся: все было спокойно. Он явно ошибся. Заколебался, выпить ли ему еще или нет, но удержался. Надо было сохранять ясность мысли. Его ждали в гостиной, и на ошибку он права не имел. Вдохнул полной грудью, пробежал еще раз глазами вынутые из внутреннего кармана шесть листов белой бумаги, исписанные торопливым бисерным почерком. Вернулся к стойке и выпил на этот раз стакан холодной воды, от которой заломило зубы. В этот момент из темноты выступил маленький, почти детский, силуэт. Джошуа повернулся и выдохнул:

– Ты?!

– Да, я, – подтвердил остававшийся в тени силуэт.

– Что привело тебя сюда?

– Вот это! – выступившая из полумрака рука показывала на белевшие на письменном столе листки.

– Это тебя не касается! – с беспричинной резкостью ответил Джошуа и одним быстрым движением собрал листки.

– Ты нарушил наш уговор! – грустно сказал голос. – Ты забыл слова Зараха, ты предал доверие Йефета!

– Оставь эти разговоры для кого-нибудь другого! – возмутился Пинскер. – И вообще, какое ты имеешь право находиться здесь! Если бы я не помнил о нашей детской дружбе, я вызвал бы слуг, и они выпроводили бы тебя или отправили в тюрьму. Но я тебе даю возможность исчезнуть!

– Ты не злой человек, просто ты ошибаешься, Джошуа. Ты не должен этого делать, остановись, пока не поздно, – мягко и грустно произнес силуэт. – Ты не имеешь права!

– Я – свободный человек.

– А теперь ты станешь еще свободнее, – без всякой угрозы, все так же мягко и грустно ответил голос.

Силуэт легко приблизился к Джошуа, тот попытался отшатнуться, но было уже поздно. Через доли секунды тело Джошуа Пинскера тяжело рухнуло на пол. Силуэт торопливо обыскал карманы, открыл окно, но выпрыгивать из него не стал, только бросил на землю массивную серебряную пепельницу. Потом собрал со стола и камина несколько безделушек, открыл дверь и исчез в одном из коридоров.

Через пару минут в дверь постучали. Мажордом, не дождавшись ответа, открыл дверь:

– Господин Пинскер, вас ждут…

Прошел внутрь и увидел лежащего в луже крови Джошуа. Не теряя самообладания, мажордом позвал горничную и приказал найти полковника. Вызвали полицию. Та обыскала весь дом, гости были опрошены и с извинениями отпущены. Потом пришел черед слуг, но никто ничего не видел и не знал. Для комиссара округа дело было абсолютно ясным и понятным. Джошуа оказался в плохом месте в неудачный момент. Свет в библиотеке был приглушенным. Мажордом прекрасно помнил, что господин Пинскер желал оставаться в полутьме. Следовательно, вор никоим образом не рассчитывал встретить кого-либо в библиотеке. Комиссар даже в лицах изобразил происшедшее. Вор проникает в библиотеку, неожиданно натыкается на Пинскера, паникует, убивает, собирает все, что имеет в его глазах какую-либо ценность, и исчезает через окно.

Только полковник Вестфорд упрямствовал и никак не желал согласиться с выводом полиции, говоря, что Пинскера убили не случайно. Но когда комиссар задавал ему вопросы о возможных причинах, ответы были более чем обтекаемые. Полковник говорил о каком-то открытии, касающемся – подумать только – древнеегипетской тайны. Полковник, конечно, был человеком уважаемым. Но признать, что Джошуа Пинскера могли убить из-за какого-то там археологического или какого-то другого открытия, ни один человек в здравом уме не мог. Вестфорд настоял на обыске в доме Пинскера, но ничего особенного никто не нашел. Морис доказывал, что кража – всего лишь маскировка, но никто его не слушал. Кончилось тем, что раздраженный комиссар вежливо намекнул полковнику: мол, если бы дело касалось убийства какого-либо важного представителя английского общества, самого полковника, например, то, возможно, он бы и покопал дальше. Но Джошуа был человеком незначительным. А у незначительного человека особо коварных врагов не бывает. Это доподлинно известно любому нормальному, даже не работающему в полиции человеку.

В общем, несмотря на протесты Вестфорда, дело об убийстве господина Джошуа Пинскера было закрыто. Только одному человеку было известно больше, чем он говорил. Это был четырнадцатилетний сын угольщика, к которому обычно обращался мажордом, когда запасы угля истощались, а обычные поставщики не могли снабдить необходимым в максимально короткие сроки. Он не стал признаваться, что этим вечером уголь принес не он, а маленький мужчина со странным акцентом. За молчание ему было хорошо заплачено, безделушки, лежавшие на дне большой корзины, он выкинул в реку, а на сто фунтов его родители наконец смогли купить небольшой, но чистенький домик на западной окраине Лондона. А тайна гибели Джошуа Пинскера маленького сына угольщика совершенно не касалась. Господа жили в мире, в который доступа таким, как он, не было. А возможностью вырваться из черной клоаки лондонских трущоб пренебречь он не мог. У каждого была своя судьба, и раз так было написано, что Джошуа Пинскеру суждено умереть, значит, так тому и быть. Это мальчик твердо усвоил во время воскресных проповедей приходского священника отца Реджинальда. Значит, и никаких сожалений и угрызений совести быть не могло. Он просто стал орудием в руках Господа, в этом мальчик, ставший всего через несколько лет мужчиной, никогда не усомнился.

* * *

Наши дни, египетский курорт Шарм-эль-Шейх

Внимание расположившегося в холле четырехзвездочного отеля Вадима Головина привлекла странная парочка. Мужчина средних лет и среднего телосложения был явно растерян. Его выпуклые глаза слегка косили, и капельки пота проступили на лбу. Невооруженным глазом было видно, что он чувствует себя не в своей тарелке. Зато женщина вышагивала как на параде: высокая, пышногрудная, в обтягивающей крупные бедра и стройные ноги юбке. Только лицо было немного невыразительным. Впрочем, выражать что-либо этому лицу было незачем, мужчины вряд ли уделяли ему много внимания, предпочитая заглядываться на более аппетитные части тела. «Явно чужую бабу к себе приволок», – промелькнуло в голове Вадима. Но, бросив внимательный взгляд на спутницу семенящего с потерянным видом представителя сильной половины человечества, догадался: «Мужик проститутку снял, а что делать, не знает!» – усмехнулся Вадим. И тут же гордо распрямился. Он уж какую хочешь себе бабу найдет, а этот только за плату, и то за высокую!

Вадим зашел в свой номер и слегка сморщился. Ирина расположилась на постели в соблазнительной позе. Он не мог не признать, что белое кружевное белье на загоревшем теле выглядело эффектно. Но именно это его и начало раздражать в Ирине. Как ни странно, но в простой футболке она смотрелась бы в его глазах гораздо сексуальнее, чем в этой надуманной глянцево-журнальной обстановке. Ирина брала уроки сценического искусства и представляла свое будущее в двух вариантах: кинозвезды-телезвезды или жены богатого бизнесмена. Именно к таковым она и относила Вадима. Тому вначале все это польстило, но чем дальше, тем больше стало раздражать. Тем более к очень богатым отнести он себя не мог, и нравящийся Ирине образ жизни ему явно был не по карману.

В соседнем номере Мордэхай Фиркович уже отчаянно жалел о только что принятом решении. Снятая проститутка стояла посреди номера и, призывно улыбаясь, начала раздеваться. Он неловко засуетился.

– Не переживай, голубчик, – ласково произнесла женщина по-английски, заметив смущение мужчины, и подошла к нему поближе: – Какой секс предпочитаешь?

– Какой? – еще больше смутился Мордэхай.

– Все, что ты хочешь: классика, садо-мазо, можем поиграть, а можем сразу к делу приступить?

Но Мордэхай думал о чем угодно, но только не о видах возможного купленного наслаждения. Он уже проклинал себя за совершенную глупость. Какой черт его попутал? Но курортная атмосфера, горячий влажный воздух, незнакомые ароматы разбудили хорошо упрятанные за годы жизни инстинкты, о существовании которых он совершенно забыл. Сара ушла от него больше двух лет назад. Разочарование, горечь утраты так и остались надежно скрытыми где-то в глубине сердца. «Какой идиот! – промелькнуло в мозгу. – Решил заглушить эту боль шутовским кувырканием за приличную плату!» Ему стало противно. Он вновь взглянул на полураздетую женщину.

– Я ошибся, возьмите деньги и уходите, я передумал, – как можно тверже сказал Мордэхай и почувствовал невероятное облегчение.

– Ошибся, – растягивая слова, произнесла женщина. – Зато я не ошиблась.

Она подошла к нему совсем близко. Резкий и совсем не летний аромат ее духов буквально оглушил его. Он знал его, но никак не мог вспомнить название. Он сделал движение, чтобы отодвинуться, но женщина задержала его:

– Подожди секунду, я думаю, что неправильно будет брать с тебя за весь сеанс, возьму только половину, – нараспев произнесла она.

С этими словами она наклонилась к нему. Мордэхай отвернулся. Внезапно в его голове мелькнула смутная идея, что что-то тут было не так. И в этот момент он вспомнил название не дававшего ему покоя аромата: «Шалимар». Почему его насторожил этот аромат? Он попытался было понять. Дороговато для проститутки с египетского курорта, все-таки не Лазурный Берег? Он хотел было отшатнуться и получше рассмотреть женщину, но было уже поздно. Его оглушил резкий удар. Мордэхай пришел в себя связанным по рукам и ногам. Он попытался было шевельнуться. Но руки были странно тяжелыми, и никакого движения не получилось. Неужели ему что-то впрыснули в вену? И это средство явно обладало парализующим эффектом, потому что он с ужасом понял, что больше не чувствует собственного тела. Он попытался было пошевелить пальцем, но все было зря. Паника поднялась откуда-то изнутри и захватила все его существо. Он обратил беспомощный взгляд на проститутку. Она же стояла и изучающе его рассматривала. Еле ворочая языком, он спросил:

– Чего вы от меня хотите?

– Я думаю, ты догадался, – лениво растягивая слова, произнесла она.

Он отчаянно замотал головой.

– Не обманывай, не люблю лгунов, будешь врать, будет еще больнее, а станешь паинькой, отправишься на встречу с твоим господином быстро и легко.

Мордэхай собрал всю оставшуюся волю. Он должен был сопротивляться и умереть до того, как расскажет что-нибудь. Он молился об одном: «Хоть бы она допустила ошибку и убила меня раньше!» Лихорадочные мысли проносились в голове, но ни одной светлой идеи. Тогда, сосредоточив всю свою силу воли, он начал неожиданно умело сопротивляться отчаянному желанию рассказать все ему известное. Нес всякую нелепицу, но на прямые вопросы не отвечал. Но и его противница была не лыком шита. Она терпеливо выслушала его рассказ о детстве и голубях, потом покачала головой, сморщила лоб и, слегка надув губы, нараспев произнесла:

– Что ж, не хочешь по-хорошему. Придется по-плохому… – на этот раз по-английски она говорила без всякого акцента.

Вадим Головин в соседнем номере возмущался. Глухие стоны и вскрики, жужжание каких-то аппаратов, стук, словно переставляли мебель. «Вот козлы, трахаться даже по-нормальному не могут, развели катавасию!» Почему-то происходившее в соседнем номере его изрядно раздражало. Ирину же это нисколечко не смущало, она закончила листать глянцевый журнал и опять завела старую песню о главном на тему «давай поженимся». Этих разговоров Вадим терпеть не мог. Какой смысл двум нормальным, современным, самостоятельным людям обременять себя этими узами? Он попытался было сменить тему, но перевести на запасной путь Ирину не смог бы самый опытный и бывалый демагог. Она упрямо гнула свое, и ее доводы были убедительными. Раздраженный, мужчина выскочил из номера. Ирина, накинув легкий сарафанчик, последовала за ним. Она была полна решимости довести начатый разговор до конца. Уже на улице он, не зная почему, оглянулся на окна соседнего номера и в потрясении застыл. Все последующее происходило словно в замедленной съемке: резкий хлопок взрыва, звон разбивающегося стекла, крики, выбегающие из отеля люди с окровавленными лицами и руками, вой сирен, полиция, оцепляющая квартал. Ирина закричала, потянула изо всех сил его куда-то в сторону, а он послушно, как маленький ребенок, двигался за ней. Молодая женщина и подвела его к подоспевшей машине «Скорой помощи». Потом она что-то говорила, обнимала, плакала, обтирая тампоном с какой-то едкой жидкостью его лицо, израненные осколками руки, совершенно забыв про собственные царапины. Он послушно кивал головой, и одна-единственная мысль крутилась в голове заезженной пластинкой: если бы он опоздал на несколько минут, задержался, то этот день стал бы его последним днем. Вадим только сейчас понял, что только что заглянул в глаза собственной смерти…

* * *

Мужчина сидел за огромных размеров бюро и любовался открывавшейся из окна великолепной панорамой Парижа. Он любил этот кабинет. С самого начала, когда он искал для собственной организации центральный офис в Париже, влюбился в это помещение и заплатил за него на двадцать процентов дороже обновленной цены. Хотя вначале присмотрел что-то более классическое на сороковом этаже одного из небоскребов делового квартала Ла-Дефанс. Некоторые подчиненные даже слегка расстроились, в основном те, кто жил на северо-западе французской столицы, но никто оспаривать не осмелился. Зато ровно через два месяца после покупки цены выросли больше чем на тридцать процентов, а потом и вовсе в два раза. То есть его приобретение оказалось выгодным вложением. Впрочем, это его не удивляло. Он уже привык, что все, к чему прикасался, превращалось в золото. Хотя нельзя сказать, что никакой его заслуги в этом не было. Все было ровным счетом наоборот: все эти превращения происходили исключительно благодаря его дьявольской работоспособности, ловкости, предусмотрительности, предприимчивости, дальновидности, способности находить в любом, даже незначительном, деле никем не видимый потенциал и нюхом чувствовать возможную выгоду. Он был создан для того, чтобы побеждать.

Ничего удивительного в этом не было. Еще в отрочестве он понял, что такое настоящая эволюционная теория. Человеческое общество отличалось от животного только сложностью поведения и внешним лоском цивилизации, но естественный отбор не окончился с развитием и усложнением мира Homo sapiens. Конечно, в начале существования человеческого общества все было проще. Сильные выживали, а слабые исчезали. Постепенно религия и культура оставили место для существования и для слабых, негодных, хилых. Но они должны были быть благодарны сильным за саму возможность выживания и ни в коем случае не иметь доступ к власти. Повелевать должны были те, кто был предназначен для этого самой судьбой.

Мужчина гордился, что был избран для этой роли. И сейчас кругом самых сильных, могущественной и мало кому известной Лигой ему было доверено найти месторасположение святыни, за которой Лига охотилась в течение многих столетий. Он знал, что такое поручение – знак высшего доверия. Оно могло открыть ему двери в святую святых Лиги, в ее высшее руководство: Совет Десяти. Он мог стать одним из десяти самых сильных и влиятельных людей планеты. Такая возможность предоставляется только раз в жизни, и он умело ею воспользовался. Игра ему предстояла сложная, и противников в ней хватало. Но он любил игру и умел побеждать. Все остальное было всего лишь незначительными деталями, и первый раунд начался.