Девица скулила и плакала. Забившись в угол на грязном каменном полу, она размазывала слёзы по лицу перепачканными руками.
Сбившиеся на бок волосы, висящее лоскутами платье, местами обнажающее нижнюю сорочку, кровоподтёки… Солдаты явно не церемонились. Чисин отвёл взгляд. Не стоит ещё сильней клеймить позором девушку, разглядывая её в столь неприглядном виде.
Он присел на узкую лежанку, выдолбленную прямо в каменной стене. Девчонка продолжала скулить.
– Дура ты, – сказал вдруг он.
От резких слов бедная девушка подавилась своими рыданиями и закашлялась. Хотя Чисин мог поклясться, что голос его звучал больше устало, нежели угрожающе.
– Что толку выть. Плакать надо, когда есть надежда.
Взгляд устремился в угол камеры, из которого явственно веяло могильным холодом – тот самый угол, на стене которого висели кандалы. Наступит утро, придут палачи и сомкнут тяжёлые оковы на их шеях и ногах, оставив умирать в одиночестве от голода и жажды.
Но впереди ещё целая ночь. Последняя ночь в жизни Чисина. Последняя ночь в жизни девчонки.
Смертникам великодушно предоставили время отмолить свои грехи.
– Во мне нет надежды, – сказала девушка.
Голос её звучал приглушённо и гнусаво из-за распухшего носа. Притянув поближе колени, она обняла их. Согреться ли хотела, или прикрыться – кто знает.
– Я плачу не из-за этого.
Она смотрела на Чисина исподлобья, с немалой долей напряжения в позе. Он же продолжал старательно игнорировать её взглядом, в деталях рассматривая кандалы, словно бы уже примеряя их на себя.
– Из-за чего же? От страха?
– Нет. Скорблю по своей жизни. Кроме меня этого некому сделать.
«Интересный ответ», – подумал Чисин и поморщился – в душе от её слов неприятно царапнуло.
– Что же, совсем некому тебя оплакать? – спросил он и посмотрел на свои руки.
– Некому, – сказала девушка без особой грусти. Фраза прозвучала скорее обыденно, нежели печально.
Шмыгнув носом, она громко высморкалась в оторванный от подола клочок ткани.
– В самом же деле… Я ни дня в этой жизни не была счастлива.
Скомкав ткань, она швырнула её в сторону, будто разозлившись на эту самую жизнь, что так и не послала ей радости.
Чисин сомкнул ладони в замок. По лицу его пробежала сумрачная волна тщательно скрываемых эмоций.
– Что ж… В этом мы с тобой похожи.
И если в девушке ещё пылали костры ярких чувств, его собственный огонь давно потух. Всё, что осталось – безграничная усталость и бесконечная череда сожалений.
– Почему вы на меня не смотрите?
Вопрос оказался столь неожиданным, что вырвал мужчину из глубоких безрадостных раздумий.
– Разве это не очевидно?
– Нет. Очевиднее было бы другое поведение.
– Да? – Чисин изумился ещё сильнее. – И какое же?
– Пф-ф-ф, – фыркнула девушка, махнув рукой. – Стражи не просто так кинули нас в одну камеру, они-то как раз понимали. Эти ярые служители в самом же деле ненавидят женщин, – пробурчала она последнюю фразу – больше недовольно, нежели зло. – Мне просто повезло, что попались вы.
Когда до Чисина наконец дошёл смысл её слов, брови его взметнулись вверх. Действительно, очевидно. Но только полный болван может решить, что придаться плотским утехам на самом краю жизни – отличная идея. Чисин не святоша, и душа его черна от греха, но болваном он определённо не был.
– Мне это неинтересно. Уж точно не сейчас.
– Так а чего ж не смотрите? Страшна?
– Глупа – это да. Сначала боишься, что тебя домогаться будут, а потом сама домогаешься.
– Не домогаюсь я вас! Просто неудобно так говорить в самом же деле. Уж-то я даже от смертника уважения на дождусь?
– Я не смотрю как раз из уважения, дурья твоя голова!
– Ой, бросьте! Какие уже тут могут быть приличия?
И правда. Чисин покачал головой, сдаваясь, и обернулся к собеседнице.
Она всё также сидела в углу, только теперь расположилась там более расслабленно и вольготно.
– Имя назовёшь?
– Клемина. Для своих Мина.
– А были свои, или это ты сейчас придумала?
Он не имел ввиду ничего дурного, но прозвучала фраза просто ужасно. Чисин отвесил себе мысленную оплеуху.
Клемина отвела взгляд и после недолгого молчания ответила короткое:
– Сейчас.
– Что ж, ладно. Мина так Мина, – сказал он как можно более миролюбиво. Почему бы и не стать девушке «своим», создав иллюзию полноты жизни хотя бы напоследок.
Мина мгновенно оттаяла и улыбнулась.
– А вас как звать?
– Чисин.
– Имя, манеры… Вы аристократ?
Чисин хрипло рассмеялся. Вот только в смехе не было слышно и нотки радости, одна горечь.
– Нет, Мина, ты ошиблась. Я грабитель и убийца. И я здесь не потому что мир несправедлив, а потому что действительно заслуживаю кары. Да, я здесь за дело.
На какое-то время воцарилось молчание. Мина напряжённо раздумывала над его словами.
– Вот что-то мне кажется, что вы на себя наговариваете, – и снова её тон сделался недовольным, только на этот раз Чисину показалось, что рассержена она конкретно на него. – Видала я разбойников, какие там манеры! Ни стыда, ни совести. Мужланы вонючие.
Мина брезгливо сморщила нос, словно припомнила, как именно вонючи неведомые «мужланы».
Чисин не мог с ней не согласиться. В большинстве своём разбойники именно такие, какими она их описала. А ведь было время, когда он хотел показать себя перед такими людьми во всей красе. Чтобы заметили, чтобы зауважали, чтобы стать наконец важным и ценным…