Разведёнка

© Дмитрий Каннуников, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

* * *

Дмитрий Каннуников, поэт, писатель, музыкант, родился в городе Железногорске Курской области в 1974 году, в 98-м году окончил МГТУ «Станкин», сейчас живёт и работает в Москве. С 2015 года член РСП (Российский Союз писателей), в 2020 году как поэт награждён медалью «Сергей Есенин 125 лет».

Стихотворения начал писать рано, в четырнадцать лет попробовал на свои стихи наложить музыку, получилось, песни пошли в народ. В студенчестве был фронтменом рок-группы «Диверсия», автор и исполнитель всех песен группы, позже, уже в зрелом возрасте записал несколько альбомов в стиле шансон и стал известен в этом направлении. Песни Дмитрия до сих пор крутят на разных радиостанциях, некоторые стали «народными» хитами. Прозу стал писать недавно, в 2012 году, до этого самиздатом выпустил книгу стихов «Rock-n-Roll в крови», в 2021 году книга была издана уже официально, туда вошли и стихи, написанные после 2012 года. Помимо юмористической повести «Разведёнка» и рассказа «Офис», представленных в этой книге, Дмитрий является автором серии эротических рассказов «Город разведённых женщин», сборника мистических рассказов «Чёрный дачник», да и просто рассказов про жизнь – «Президент», «Мужья Антонины Виталиновны» и других. В настоящее время Дмитрием написано более пятисот стихов, песен и порядка двадцати повестей и рассказов. Произведения размещены на разных писательских сайтах, за девять лет их прочитали более сорока тысяч читателей.

Разведёнка

Часть 1. Кастинг

Зазвонил телефон. Номер не определялся. Пять утра, кому приспичило? Сказать, что он был раздражён, – это промолчать.

– Васисуарий, – ответил он на звонок.

Короткое молчание.

– Ты, Васька, это брось там, жопа с ручками, Васисуарий – писуарий, мля, давай, вставай и на работу, – услышал он в трубке знакомый голос патрона.

– Да, Леонид Парфёныч, – он подобрался, сон как рукой сняло, – слушаю.

– Я в Тае сейчас, таю… ха-ха, каламбур. Так вот, канал твой думаю закрывать, денег совсем не приносит, поднимай своих дармоедов, думайте: или через месяц у вас рейтинги зашкаливают, или грузчиками на овощебазу, нет, на вокзал, уголь разгружать лопатами, – в трубке весело заржали, – дерзай.

Васисуарий резко сел в кровати; слева, раскинув длинные светлые волосы по подушке, лежал и спал его друг и любовник Серж. Почему-то это очень разозлило Васисуария, он сбросил Сержа пинком на пол и высоким, писклявым голосом закричал:

– Чего спишь, быстро мне кофе и омлет с беконом, надо срочно на работу.

Обиженный Серж поднялся с пола и побрёл на кухню, тряся головой, как будто стряхивал остатки сна, через несколько минут там хлопнула дверь холодильника, громыхнула сковородка, зашипела газовая плита. Васисуарий встал, надел халат и направился в ванную. Горькие думы легли на чело.

Васисуарий – по паспорту Василий Иванович Катышкин, с ударением на первый слог – уроженец города Сливска, очень не любил своё имя, фамилию, а особенно отчество – банально, по-быдляцки. С детства он считал себя особенным, папы у него не было, его воспитывала мама, которая говорила, что её Васенька далеко пойдёт. Так как мужским воспитанием он был обделён, то женское воспитание накрывало его с головой. Он носил колготки до лета, у него была фиолетовая меховая шапка и розовый шарфик. Пальто было бордового цвета. Мама очень хотела девочку и не скрывала этого. Пацаны во дворе с ним не играли, часто били. Он жаловался маме, мама шла к родителям ребят, жаловалась на них, они получали от отцов люлей, выходили на улицу и снова наказывали ябеду. Кличку ему дали Гнус. Он любил играть с девчонками, но пока девочки были маленькими, они разрешали ему играть с их куклами, а когда подросли, стали сторониться этого непонятного мальчика. Вася решил, что, когда подрастёт, станет знаменитым актёром, будет получать много денег, вернётся в родной город и отомстит всем, они будут ему завидовать, бежать за его красивой открытой машиной, как у Юрия Гагарина, все будут бросать ему цветы и говорить: «Это же он, Василий Катышкин, наш любимый актёр!».

Все мамины переживания и эмоции валились на голову ребёнка. Мама работала помощником бухгалтера на швейной фабрике и всю жизнь искала себе мужа. Все эпитеты по поводу новых её кавалеров – алкаш, алиментщик, кобель, урод – передавались мальчику, потом мама плакала, а он уже не хотел быть мужчиной, так как они обижают маму.

Она обнимала его и говорила: «Только ты у меня мужчина».

В семнадцать лет замаячила армия, школа для настоящих мужчин, но мама решила, что в армии над сыночком будут издеваться, и, заняв денег, отвезла его в областной Замутинск, в театральное училище. С горем пополам отучился первый курс, и тут в дверь общежития постучался военком с повесткой. Оказывается, учёба в театральном училище не даёт отсрочку от великого и нужного дела в возмужании подростка. Василий собрал вещи, занял у сокурсников, сколько мог, купил билет в Москву.

Сутки в прокуренном, воняющем туалетом и потом общем вагоне, в обществе непонятно куда и откуда едущих людей, и он в Москве. Златоглавая встретила его теплом уходящего лета. Оставив вещи в камере хранения, пару дней переночевав на лавочке возле театра «Современник», он был замечен неким молодым человеком, который пригласил его к себе в гости. Представился Маратом Заволокицким, артистом театра, какого, не сказал, угощал водкой со шпротами. Опьянев, Василий рассказал ему о своей мечте стать великим артистом.

– Всё сделаем, Василий, только не просто вот так, нужны годы труда, начинать с малого, чтобы тебя заметили, роли ведь так не даются… Но… я сведу тебя с нужными людьми, ты парень красивый, им понравишься, всё у тебя будет хорошо, – он погладил Василия по голове и поцеловал в губы.

Кто такие эти «нужные люди», Василий понял очень скоро. Он был любовником то одного «нужного человека», то второго. Ему снимали жильё, шили дорогие костюмы, он отпустил длинные волосы. Несколько раз даже был статистом на известных спектаклях, выносил на сцену стул. Спектакль сняли для телевидения. Он попросил эпизод с выносом стула вырезать отдельно и показывал друзьям и знакомым – вот, мол, я, видите, по телевидению показывали. Он даже придумал себе псевдоним – Васисуарий Аполлонович Катышанский, чтобы быть поближе к бомонду. Но годы шли, он обрюзг, потолстел, начал лысеть. Конечно, в бомонде его знали, но последний любовник выгнал его на улицу, сменив на смазливого мальчишку. Он караулил его, устраивал сцены в общественных местах, пока тот не познакомил его с одним «телемагнатом», который оказался земляком из Сливска, Леонидом Парфёнычем Соломкиным, который владел в Сливске местным кабельным каналом. При первой встрече он сказал:

– Извини, заднеприводным руки не подаю, неправильно поймут. Но говорят, что вы везде, в телевизоре, там, театрах разбираетесь. Мне похер, кто ты такой, будешь директором моего канала, зарплата – пятьдесят тысяч, рублей, естественно, губы не раскатывай, да чтобы в Сливске не знали, что ты нетрадиционный, а то меня мои партнёры не поймут.

Конечно, слова Соломкина задели за живое Васисуария. Он иногда в мечтах, в розовой меховой будёновке, на обитой розовым плюшем тачанке, которую несут вдаль резвые белые скакуны, под развевающимися радужными знамёнами гнал всех этих гомофобов до Охотского моря, расстреливая из покрытого стразами маузера, но… согласился сразу. Взяв десять тысяч, брошенных на стол его новым патроном, собрав костюмы и вещи, оставшиеся от «прошлой» жизни, он поехал на вокзал за билетом. Там он и встретил Сержа, пока ещё совсем не опустившегося недобомжа, с длинными волосами, трёхдневной щетиной, но в мятом, явно дорогом костюме. Парень сидел на лавочке, Васисуарий подсел к нему. Оказалось, что Сержа, как и его когда-то, бросил любовник, парень приехал из Устьперепихорска где его никто не ждёт. Василий предложил ему ехать с ним в Сливск, описав радужные перспективы. Тот согласился, и через четыре часа они ехали в купе с двумя командировочными, которые с опаской смотрели на эту пару. Всю дорогу Васисуарий гундел, что в этом поезде нету даже СВ, приходится ехать с мужланами.

Мама уже пару лет как умерла, оставив ему однокомнатную квартиру в «сталинке», в центре Сливска. Сначала он звонил из Москвы почти каждый день, рассказывая о своих театральных успехах, мама даже порывалась приехать и посмотреть, как сын «блистает на подмостках», но каждый раз приезд откладывался, потом стал звонить реже, раз в месяц, потом раз в полгода, потом иногда на Новый год; однажды она сказала ему, что её кладут в больницу, и оставила номер телефона, он перезвонил через три месяца, но сказали, что она давно умерла. Похоронили её на кладбище за счёт города, никто из родственников не приехал. Он рванул на неделю, оформить наследство, ходил по инстанциям, стоял в очередях, ругал бюрократическую систему, хотел даже продать квартиру, но, поняв, что ничего на эти деньги в Москве не купит, решил оставить до лучших времён. Теперь квартира пригодилась.

Не буду рассказывать, как он входил в должность. На тот момент директором канала была бывшая любовница патрона Илона, нынешняя любовница – владельца меховых салонов дагестанца Мурада. Она каждые пять минут истерично звонила Леониду Парфёнычу, кричала в трубку, требовала убрать «этого пидораса» обратно в Москву, в итоге патрон поставил её в чёрный список, и дозвониться она ему больше не могла. Он же спокойно и деловито давал хозяину все отчёты, рисовал перспективы на будущее. Быстро уволил подружек бывшего директора, которые наводнили канал своими сериалами и бабскими программами. Серж стал его секретарём и помощником за пятнадцать тысяч рублей. Приезжал даже этот Мурад, раздувал щёки, но, поговорив с Парфёнычем по телефону, извинился и больше в редакции не появлялся.

Нужна была «бомба». Тут, к несчастью, загорелась одна из лесопилок, недалеко от города, и канал вёл прямой репортаж, а потом провёл независимое расследование. Весь город ждал обещанного расследования, но там оказался замешан сын мэра, и в обмен на то, что это не покажут, канал получил дотацию от города «на развитие» и заказ на рекламу сети магазинов, которыми владела жена мэра. Патрон был доволен. Как сказал по пьяни единственный оператор, он же монтажёр Гоша Скалозуб: «Как всегда, пидоры победили».

Назревал очередной кризис, деньги текли как вода сквозь пальцы, на проценты от рекламы и дотаций Васисуарий купил в единственном в городе салоне «Ладу Калину» цвета «металлик». Правда, из-за этого поругался с Сержем, и они два дня не разговаривали – любовник хотел ярко-красную. Хоть связь свою они не афишировали, но все и так знали, что живут они в одной квартире, и ни один, ни второй за три месяца даже не завели роман ни с одной красавицей города, а Серж вёл себя, по мнению обывателей, «как педик». Многие мужи города старались не здороваться за руку с Васисуарием или демонстративно после рукопожатия шли в туалет мыть с мылом руки, чтобы «не заразиться».

Надо сказать, что досуг в Сливске был не на высоте. В старой, ещё совдеповской гостинице «Жемчужина Сливска», или «Сливе», как её называли жители города, цены были высокие, туда ходили только местные «богатеи» и коммерсанты. Было в городе четыре кафешки, которые держали приезжие армяне, они же были владельцами небольших круглосуточных магазинчиков, которые как на дрожжах росли на первых этажах домов. Там цены были пониже, но еда и пиво похуже. Кинотеатр давно закрыли, здание выкупила азербайджанская община и быстро переделала в торговый центр. Полиция туда не совалась, там жили по своим законам, торговали всем, чем только можно, по слухам, были там и наркопритоны, и публичный дом, и ломбарды. По вечерам возле чёрного входа в бывший кинотеатр ошивались тёмные личности, явно бандитской наружности. Добропорядочные граждане обходили это здание стороной. Был ещё молодёжный клуб с незамысловатым названием «Молодёжный», славившийся своими драками. Вот и всё, не считая городского парка с колесом обозрения и автодромом, помнившим счастливые времена застоя. Да, забыл про местный Дом культуры, полупустое, требующее ремонта здание, где детей учили музыке, танцам и пению, по субботам там была дискотека «кому за сорок», а по воскресеньям «кому за шестьдесят», где собирались одинокие дамочки и мужички, помнившие эпоху исторического материализма. Говорят, иногда там кипели страсти почище, чем в «Молодёжном», особенно если к кому-то приезжали деревенские родственники.

В городе была швейная фабрика, две рабочие лесопилки, одна фабрика по производству ДСП, вторая делала деревянные паллеты и катушки для кабеля, не считая несколько частных шиномонтажей и автомастерских. Зарплаты невысокие, не разгуляешься, рабочих мест мало, поэтому после каждого выпуска молодёжь собиралась в шараги и уезжала в Москву на заработки, редко кому удавалось там жениться или выйти замуж и остаться, в основном через месяц-два возвращались назад, ругая Путина, Медведева и зажратых москвичей. Приезжали и садились на шеи родителям, работать за копейки никто не спешил, все ждали, что вот сейчас что-то изменится и им свалится с неба по миллиону «зелёных», на которые можно будет модно одеваться и тусоваться целый день, попивая пиво. А пока все ходили в том, что шила местная фабрика, то есть в одинаковом. Когда местный класс поехал на экскурсию в Москву, их приняли за футбольную команду, все были одеты в красные пуховики, синие вязаные шапочки, зелёные спортивные костюмы, только обувь у всех была разная.

Одна только Валька Шутейкина уже седьмой год подряд приезжала на недельку из Москвы, собирала подруг в кафешке у Армена, угощала всех шашлыком, пиво только бутылочное, а то наразливают тут. И рассказывала, что работает менеджером в «Газпроме», все ей завидовали, подруги потом месяц портили жизнь мужьям, собираясь разводиться и уезжать в Москву, где хорошо. Но потом Генка Старицкий, который вахтой мотался туда на стройку, всем сообщил, что видел её в Химках, на трассе, среди проституток, когда его везли на работу. В очередной приезд Вальке всё рассказали, она обиделась, ушла, не заплатив, и больше в городе её не видели.

Но местные реалии мало волновали Васисуария, ему нужна была очередная «бомба». Он вышел из ванной в распахнутом халате, из которого торчало пузо:

– Так, срочно обзвони всех, совещание через полчаса.

– Но, пусик, сейчас полшестого утра, – надул губы Серж, который стоял в переднике на голое тело и раскладывал по тарелкам омлет с колбасой. В белоснежных чашках дымился растворимый кофе.

– Никаких «пусик», кто у нас секретарь, я за что вам зарплату плачу? Кто опоздает, тот уволен, иди, одевайся, повезёшь меня, мухой, я сказал, – и хлопнул по голому заду пробегающему секретарю, – совсем распустился.

Он сел за стол, стал, не прожёвывая, глотать омлет, запивая кофе, тяжкие думы роились в голове:

– Что делать? Шоу провести, антикоррупционное расследование? Было, не прокатит. Пожар? Наводнение? Хоть самому что-нибудь поджигай. Фильм снять? Сейчас соберу дармоедов, пусть думают. За что им деньги платят?

– Да, срочно… сам только узнал… уволит, всем собраться… – услышал он разговор из прихожей, Серж обзванивал штат канала.

Когда в полседьмого он зашёл в переговорную комнату (начальство не опаздывает, начальство задерживается), там уже были все работники канала.

На столе, свесив ноги, сидела креативный директор, она же выпускающий редактор Ираида Варфоломеевна Шдырь, в отличие от Васисуария Аполлоновича, так у неё было прописано в паспорте. Ираида была лесбиянкой, вернее, хотела ею быть, но не находила себе подобных среди жительниц города. Мужеподобная баба с лошадиным лицом в очках, плоская, в застиранных джинсах и неизменной рубашке-ковбойке в красную клетку. Мужская половина канала называла её Варфоломеич. Она решала, какую передачу выпускать, какую – нет, а также отвечала за креативность в этих передачах, вернее в рекламах, которые были похожи одна на другую, – фото магазина, ателье или автомастерской и занудный голос самой Ираиды за кадром.

Возле кулера оператор-монтажёр Гоша Скалозуб и его помощник Гена Мухтаров наперебой наполняли пластиковые стаканчики ледяной водой, залпом выпивали и снова наливали. У обоих красовались фингалы, только у маленького и щуплого Гоши под правым глазом, а у маленького, но толстого Генки – под левым.

– Ты эту шмару запомнил, из-за которой мы вчера в «Молодёжном» звездюлей получили? – спрашивал Гоша.

– Ну да, Ленка Берёзкина, из восьмого дома, мы с ней в одном классе учились.

Гоше было сорок три, Генке двадцать пять, но они были не разлей вода, учитель и ученик, их часто видели в кафешках и на дискотеках. Морщинистое, узкое лицо Гоши всегда лучилось добротой, как, в общем, и круглое, по-детски наивное лицо Генки. Гоша мечтал снять у себя дома самую крутую порнуху со своим участием, Генка тоже хотел участвовать. Они ходили каждую субботу на дискотеку в «Молодёжный», приглашали на кастинг всех мало-мальски красивых девчонок, но, кроме звездюлей, пока ничего не могли снять.

В углу скромно сидела Тоня, курьер, страшненькая угловатая женщина с серым лицом и острым маленьким носиком. Она ходила вечно сгорбленная, когда разговаривала с кем-нибудь, то смотрела в пол. На канале её замечали, только когда надо было что-то отправить или отнести по адресу, а так она могла весь день незаметно просидеть в уголке.

Два щуплых сисадмина Лёлик и Болик, чем-то друг на друга похожие, хотя один был блондин, а второй рыжий, разговаривали на непонятном языке в другом углу, иногда переходя на шёпот.

И, наконец, местная знаменитость, светский, так сказать, лев, в которого были влюблены все женщины города от сорока или даже от сорока пяти лет. Диктор местного телевидения, единственный, кто остался на канале после того, как разогнали женский коллектив подружек, – Лев Давыдович Пудин. Пятидесятипятилетний, высокий, седовласый, представительный с красивым, глубоким голосом, Лев Давыдович всегда носил костюмы и рубашки, вместо галстука на шею повязывал шёлковый платок. Ещё у него была шляпа и трость с набалдашником в виде пуделя. Говорят, в молодости он покорил много женских сердец, был женат третий раз, даже распускал сам про себя слухи, что жеребец он ещё тот, но… злые женские языки в кулуарах поговаривали… что не тот уже Лев, не тот…

Сначала Васисуарий даже подумал, что Лев «их» человек, но после намёков понял, что нет, совсем «не их», но на канале его оставил как человека из богемы.

Сейчас Лев Давыдович прямо сидел на отодвинутом от стола стуле, положив руки на голову пуделя, шляпа лежала на столе.

Все поздоровались с директором и секретарём.

– Ну-с, молодой человек, зачем вы нас собрали в столь ранний час? – спросил Лев Давыдович после «здрасьте».

– У меня для вас пренеприятнейшая новость, – сказал Васисуарий Аполлонович.

– Знаем, к нам едет ревизор, – прервал его Лев Давыдович.

– Попрошу не прерывать, – взвизгнул директор, – моду взяли, совсем распоясались.

Все изумлённо замолчали.

– Хотят закрыть канал, у нас срок месяц что-нибудь придумать, что выстрелит. Давайте думать сейчас, мне к вечеру нужна концепция, с которой я выйду на владельца канала, или, может, сейчас все напишем заявления? Что замолчали? Я жду. Ираида Варфоломеевна, вы, кажется, креативный директор?

– А давайте свой «Дом-2» снимем, наберём молодёжь, снимем домик на озере, будем их снимать круглосуточно…

– Ага, на две штатные камеры, – подал голос Гоша, – круглосуточно – как это у вас, интересно, получится?

– И мы потом десять лет будем кормить малолетних дармоедов, – возопил Васисуарий, – нет уж, бюджет у нас небольшой, могу подтянуть в качестве рекламы местные кафешки, магазины, тысяч сто, ну, может, двести.

– А давайте устроим рэп-фест или стэнд ап-фест, соберём рэперов или комиков по району, снимем, лучших растянем на три-четыре тура, или танцы, батл, – сказал Лёлик или Болик, их тут все путали.

При слове «стэнд ап» Васисуарий поморщился, не любил он Руслана Белого, ярого гомофоба, человека, на всю страну призвавшего открыться ЛГБТ-активистам, выйти из подполья, показать, так сказать, лицо, да и среди рэперов заднеприводных не особо, хотя не понаслышке зная, как входят в шоу-бизнес, его всегда это удивляло.

– Нет, не пойдёт, муторно, с полицией согласовывать надо.

– А если шоу типа «холостяк»? Я бы снялся, наберём нимфеток, штук двадцать, пусть бьются за сердце мужчины, готовят, убирают, ублажают, – подал голос Лев Давыдович.

– Ну, во-первых, вы женаты, Лев Давыдович, а, во-вторых, выдержите ли вы двадцать нимфеток? – парировала Ираида.

– А мы бы в постельных сценах помогли, – заржал Гоша. – Правда, Ген?

– А то, – поддержал учителя ученик, – к тому же мы не женаты.

Лев Давыдович посмотрел на них, как его полный тёзка на врагов революции.

– Вам, молодые люди, да простят меня сидящие здесь дамы, даже портовые шлюхи не дадут с вашими, извините за выражение, рожами.

– Что, слышь, ты, попугай, это тебе не дадут… – подскочил к нему Гоша.

– А если не холостяк, а холостячка? – тихо сказала сидящая в углу Тоня, глядя в пол.

Казалось, что на фоне разгорающегося скандала никто её не услышал, но Васисуарий услышал:

– Что? Холостячка? Молодец, девочка, премию тебе, тысяча рублей! Нет, пятьсот, а, да ладно, семьсот, не обеднеем. Только холостячка как-то не комильфо, ну да ладно, Ираида, слышала?

– Да, Васисуарий Аполлонович, слышала.

– Так, будет одна девушка, нет, это плагиат, пусть будет разведённая или даже лучше вдова. Хотя, нет, подумают, что чёрная вдова, пусть разведённая, мужичков её возраста человек пять, ну, чуть постарше, каждый со своими достоинствами, неженатый или разведённый. Записывай, Серж, – Васисуария несло. – Так, если разведена, то уже не холостячка, а разведёнка, отличное название. Так, все слушаем и начинаем работать. Объявление на кастинг. Нужна разведённая женщина, лучше без детей, и пятеро мужчин примерно того же возраста. С армянами насчёт кафешки и кормёжки договоримся, может, насчёт шопинга в магазине жены мэра, романтическое свидание у неё дома. Отметь, чтобы не в бараке жила и не в коммуналке, а то с камерами не поместимся; так, мужиков давайте четверых, а то в бюджет не уложимся, платим за съёмку сто рублей в час. Ираида, с тебя сценарий к вечеру. Серж, договорись с мэром о встрече, узнай, где он обедает сегодня. Поеду выбивать деньги. Всё, работаем.

Все разошлись по рабочим местам. Васисуарий зашёл к себе в кабинет, открыл сейф, достал две бумажки по пятьсот рублей, руки дрожали, не просить же сдачи, он положил одну купюру в конверт, вторую сунул в карман. Конверт отдал Тоне, так и сидевшей в углу.

В обед он уже сидел в «Сливе», попивал сок из трубочки, мэр приехал ровно в час дня, сел за отдельный столик. Как только мэр сделал заказ и начал есть, Васисуарий поднялся и пошёл к его столику, очень удобный момент, уже не убежит:

– Ба, Александр Ефимович, какая встреча! – воскликнул он, разводя руками.

– Добрый день, Васьси-си-суарий, кажется, Аполлонович, извините, трудно выговорить ваше имя, – по лицу мэра было видно, что он не особо рад встрече.

– Ничего страшного, как говорится, называйте, как хотите, только в печь не суйте, ха-ха.

– Ну и юморок у вас, – сказал мэр, пряча руки под стол.

– Разрешите?

– Присаживайтесь, – по лицу мэра видно, что он хотел сказать, во всяком случае, подумал совсем другое.

– Александр Ефимович, мы решили поменять формат нашего канала.

– Интересно, надеюсь, не начнёте страдать ерундой и искать коррупцию, где её нет, – натянуто улыбнулся мэр, семье которого принадлежали контрольные пакеты акций всех предприятий города.

– Ну что вы, наоборот, хотим шоу снять, так сказать, в тему о браке, семье, рождаемости.

– Это хорошо, рождаемость упала в районе.

– Будет шоу и ток-шоу с дебатами, – идея с токшоу только что пришла в голову.

– Что от нас надо?

– У вашей жены сеть магазинов электроники, ну, подарок небольшой молодожёнам, они прорекламируют магазин, с Арменом поговорите, чтобы в своём кафе романтическое свидание сделал участникам. Денег, если можно, тысяч триста, рекламой отработаем. Конечно, вашу фамилию в титрах, на благое дело же, зал в ДК для съёмки ток-шоу и ещё тысяч пятьдесят на декорации.

– Ладно-ладно, предоставьте смету, посмотрю.

– Завтра же пришлю курьера, на ток-шоу можем повесить рекламу швейной фабрики, фабрики ДСП, тысяч за пятьдесят всего, с каждого, копейки.

– Ага, копейки, зачем реклама, если на этих фабриках полгорода работает.

– А если мы шоу в Москву продадим, на телевидение, «ТНТ» или даже «Первый», может, наш Малахов лучше ихнего окажется.

– Любого уговорите, Вась-си… блин, извини.

– Участникам бы неплохо на «швейке» костюмы пошить безвозмездно, тоже реклама.

– Ладно, позвоню Людмиле, директору. Подъедете, поговорите.

– Золотой вы человек, Александр Ефимович, временно вас обнимаю.

Он, пританцовывая, удалился.

Через час он уже сидел в кафешке «У Армена». Надо сказать, что армяне – владельцы кафешек – не отличались интеллектом, и поэтические таланты у них отсутствовали напрочь. Поэтому остальные три кафешки назывались «У Сурена», «У Карена» и «У Гагика» по именам владельцев, магазины у всех назывались «24 часа». Армен, Карен и Сурен были родные братья, а Гагик – их двоюродный дядя. При этом они были самыми злейшими конкурентами, а в такой борьбе все средства хороши.

– Армен, друг мой, – вещал Васисуарий, сидя напротив носатого, как грач, армянина, – всё только для тебя, я к тебе и пришёл, потому что у тебя самое лучшее кафе и самый вкусный шашлык.

– Вай, дарагой, харашо гаваришь, – кивал головой армянин, – что хочешь, всё сделаю…

– Новое шоу, надо будет четыре вечера подряд накрыть стол на двоих, ну там лучшее блюдо, шашлык, вино лучшее, на стол белую скатерть, парень с девушкой посидят, похвалят твой шашлык, вино, мы всё снимем и покажем. Чтобы вообще круто было, ты вывеску замени на ресторан «Арагви» или «Арарат».

– Хорошо бы, да твоя передача закончится, налоговая придёт, скажет: «Плати как за ресторан», за кафе один налог, за ресторан – другой.

– Ну ладно, пусть будет кафе, надо потом ещё съёмочную группу накормить.

– Дорого четыре дня кормить.

– Ну, стол, там сыр-мыр, шашлык-машлык, вина не надо, трезвые нужны. В Москву поедет шоу, все про тебя узнают. Если не хочешь, пойду к Карену или Сурену.

– Ладно, дарагой, фильм будешь показывать. Боевик, рекламу кафе вставишь в середину.

– Договорились, как раз третьего «Терминатора» будем в следующем месяце показывать.

Ещё через час он уже ходил по Дому культуры с директором и присматривал помещения под кастинг и ток-шоу. Под ток-шоу в итоге выбрали концертный зал с большой сценой, а под кастинг комнату, где занимался народный ансамбль «Коноплянка», лауреаты больших и малых конкурсов. Он попросил снять название, но директор упёрся и ни в какую – мол, очень известные артисты. В итоге договорились поставить ширму и снимать на неё.

– Алло, Ираида, пришли оператора в ДК, пусть поставят ширму и завозят аппаратуру, и давайте объявление о кастинге, завтра с девяти утра. Какая помощница, а хлопушкой щёлкать возьмите Тоню, пусть поработает, это телевидение или где? Объявление обязательно, в завтрашний номер «Вестника», обязательно, сто рублей час. Да, скоро буду, смету мне давайте на пятьсот тысяч, а там как подпишут, думаю, что двести максимум, реклама обязательно, само собой. Пусть грузят в мою машину и в ДК, да, буду ждать.

Через полчаса (как раз с директором успели выпить по чашечке чая и поговорить о новом проекте) приехал Серж на машине, привёз друзей операторов. Они стали вытаскивать из машины камеры, кофры, какие-то палки, треноги, непонятно, как они туда поместились вместе с этим барахлом, поистине наш автопром умеет удивлять.

– Так, всё, поехали в офис, заберём смету и сценарий, потом ужинать к Армену и домой, завтра тяжёлый день. Пока они ехали к офису, везде – на столбах, тумбах, стенах, заборах и даже на стенде «Их разыскивает полиция» – белели листовки, распечатанные на принтере:

«Внимание, на новое шоу “Разведёнка” требуются актёры: женщина 30–40 лет, разведённая, ухоженная, без мп и жп. Также 4 мужчины 30–40 лет, опрятной наружности, желательно без вп. Тому, кто дойдёт до финала, будет выплачен приз 25000 рублей и подарена стиральная машина в сети магазинов “Барс+”, кто дойдёт до полуфинала – получит приз 10000 рублей.

Кастинг будет проходить в ДК “ДСП” с 9:00 утра и до 18:00 вечера. За съёмки оплата почасовая, 100 р/ч».

Наутро по фойе ДК бродили пять женщин и семь мужчин, причём двое из них братья Сурен и Карен. Когда они увидели входящего Васисуария, бросились к нему:

– Ты почему с братом разговаривал, а с нами нет? Дядя Гагик сказал, что, если ты к нему в кафе придёшь, выгонит тебя, – стал кричать Карен.

– Да не пойду я к вашему дяде, у него на кухне тараканы бегают, вот такие, – и он показал на ладони таракана размером в большого карася, – как будто он их с Мадагаскара привёз.

– Какой Мадагаскар, мы к тебе всегда как к брату, а ты… – обиделся самый младший, Сурен.

– Про Армена в Москве узнают, а про нас нет, – кипятился Карен, – всё, иду к тебе в передачу, давай, куда идти?

– Ты же женат, нельзя тебе в передачу.

– Всё, развожусь. Давай, куда говорить?

– Подожди, брат, не кипятись. Зачем разводиться? У тебя дети, давай я пойду на передачу, всё им скажу, – сказал младший.

– Тебе тоже нельзя, тебе тридцати нет.

– Э, мне двадцать девять с хвостиком, скоро тридцать.

– Вот будет тридцать, приходи, – вывернулся Васисуарий.

– Тогда я, – сказал Карен. – Куда идти?

– Ну, ладно, пойдём, только если тебя выберем, бумажку принесёшь, что разведён.

– Хорошо, принесу.

Они вошли в помещение, где съёмочная группа готовилась проводить кастинг.

Посередине комнаты стоял стул, за которым был натянут экран. Одна камера стояла на штативе, должна снимать статично, со второй на плече бегал Гоша, приноравливаясь снимать с разных точек. За штативом стояло старое кресло, на спинке висела табличка «Режиссёр». В углу сидела Тоня с колотушкой в руках, ей что-то объяснял Гена. Рядом с креслом стояла Ираида в неизменном своём ковбойском наряде и листала какие-то страницы, скреплённые скрепкой.

– Так, с женщинами у нас побогаче – бывшая любовница мэра, нынешняя любовница мэра, домохозяйка, учительница и безработная. Так, с неё и начнём.

– Куда садиться, что говорить? – кричал Карен.

– Вот сюда, на стул. Гена, свет и камеру включи. Давай, Карен, говори.