К вящей славе человеческой

© Камша В.В., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

К вящей славе человеческой

Льву Вершинину

Автор благодарит за оказанную помощь

Александра Бурдакова, Егора Виноградова, Ирину Гейнц, Дмитрия Касперовича, Даниила Мелинца, Ирину Погребецкую и Михаила Черниховского.

Часть первая
Муэнская охота
Муэна
1570 год

Глава 1

1

Дрожащее марево окутывало полусонную от зноя Муэну, а солнце было белым и злым. Средь выгоревших холмов торчали недвижные руки мельниц. Ветра не чувствовалось, даже самого жалкого. Поднятая множеством копыт дорожная пыль превращала грандов, солдат и слуг в серых мельников. Что поделать, на дорогах в августе все кони сивы, а все всадники – седы. Недаром в эту пору путешествуют ночами, но солдату не ослушаться приказа короля, а любящему мужу – супруги, особенно если та готовится дать жизнь наследнику.

Тридцатипятилетний Карлос-Фелипе-Еухенио, герцог де Рига́ско, маркиз Вальпамаре́на, полковник гвардии и кавалер ордена Клавель де ла Сангре, выразительно вздохнул и поправил прикрывавший нижнюю часть лица шёлковый шарф. Никто не виноват, если Инес вбила в свою головку, что лишь молитва Пречистой Деве Муэнской спасёт её от смерти родами. И уж тем более никто не виноват, что прошлую ночь они провели не в молитвах. Увы, уступив вечерней звезде и брошенным к её ногам розам, Иньита поутру почувствовала себя дурно.

Объявив себя великой грешницей, дурочка отказалась от завтрака, ограничившись водой из колодца, и потребовала запрягать. Сопровождающий герцогиню врач-ромульянец укоризненно качал лысой головой и предрекал всевозможные осложнения. Инес плакала, Карлос покаянно молчал и вспоминал малышку Ампаро, которой интересное положение не мешало плясать с кастаньетами ночи напролёт. Правда, Ампаро была не герцогиней, а хитаной. Когда плясать стало невозможно, она исчезла, не простившись и не взяв ни золота, ни подарков. Карлос так и не узнал, кому дал жизнь, сыну или дочери. Что ж, не он один. В адуарах^[1] голубой крови не меньше, если не больше, чем в жилах самых важных из грандов, а кичливым донам не дано знать, кто же они на самом деле. Сам Карлос, по крайней мере, за добродетель всех своих прародительниц не поручился бы. Может, он и был прямым потомком Адалида, а может, его предок плясал на площадях фламенко, и сеньора в шелках не устояла…

Белая дорога вильнула, огибая очередной холм с очередной мельницей, как две капли воды похожей на предыдущую. Не паломничество, а дурной сон, в котором гонишь коня вперёд и стоишь на месте. Стоять на месте… Этого де Ригаско не терпел с детства, хотя возвращений не любил ещё больше. Карлос со злостью вгляделся в раскалённые небеса, усилием воли спустился на землю и обнаружил, что и там есть место хорошему.

Стройная девушка замерла на обочине, разглядывая всадников. Ей было не больше шестнадцати, и как же она была хороша даже в этой пыли! Герцог оглянулся на карету – белые занавески были плотно задёрнуты. Что ж, богомольцу просто необходимо творить добрые дела. Де Ригаско придержал гнедого и сощурился. Девушка засмеялась. Глаза у неё были чёрными и жаркими, в коротких, словно припудренных кудрях полыхал алый цветок, вместо креста на смуглой шейке серебрилось крохотное пёрышко. Хитана, и как он сразу не сообразил?

– Куда идёшь, мучача^[2]?

– На праздник, мой сеньор, – белые зубы, коралловые губки, – в Су́ргос.

– И много там ваших?

– Много, мой сеньор. – Быстрый взгляд и улыбка, лукавая и мимолётная, вроде и видел, а вроде и нет.

– Не знаешь ли ты женщины по имени Ампаро? Она из ваших, ей должно быть… – Сколько же плясунье теперь? Не меньше тридцати, а скорее больше. Сын у неё или дочь? Неважно… Хитаны, любившие чужаков, отдают сыновей братьям, а дочерей – матерям.

– Ей около тридцати, – твёрдо произнёс герцог, – она повыше тебя. На левой щеке у неё родинка и ещё одна над верхней губой.

– В нашем адуаре две Ампаро, мой сеньор, но одна старше, а другая младше. И родинок у них нет.

– А в других адуарах? – потянул нить разговора Карлос.

Девушка покачала головой. Она больше не улыбалась.

– Мы здесь чужие, мой сеньор. Мы пришли из-за гор, те, кто уцелел… В Виорне больше не пляшут, а поёт лишь та, что вечно косит. Нас принял адуар Муэны, мы не знаем других.

– Здесь вам ничего не грозит. – Рука Карлоса сама рванулась к эфесу. Война не вино, она остаётся в крови надолго. Навсегда.

– Мигелито так и сказал. – Девушка шагнула назад, она хотела уйти.

Герцог оглянулся – карета с белыми занавесками спокойно катилась вперёд. Две женщины – навеки твоя и чужая…

– Как тебя зовут?

– Лола, мой сеньор.

– Мы ещё увидимся, Лола! – Кольцо с рубином угольком взмыло в горячий воздух и упало в раскрытую ладошку. Зачем он обещает встречу? Почему вспомнил ушедшее? Двенадцать лет – это почти треть жизни, за двенадцать лет можно забыть. И он забыл, а потом встретил белокурую Инес. Они счастливы, они ждут сына, так почему?!

– Да благословит вас Пречистая! – Алый цветок возникает из пыльного омута, рука сама его подхватывает. – Вас и вашу сеньору, если она у вас есть…

2

Белые недотроги клонятся под тёплым ветром, целое море белых недотрог. Топтать цветы нестерпимо жаль, но надо идти… Она не должна, не может опоздать к мессе. Инес сделала шаг и замерла на краю долины, глядя на вырастающий из душистых волн храм. Колокол настойчиво звал вперёд, но недотроги хотели жить, им и так отпущен лишь день, и день этот перевалил за полдень.

– Иньита. – Цветы её знают, знают и зовут… Какой знакомый голос, весёлый, насмешливый. – Иньита, проснись. Приехали!

– Хайме, ты?

– Я, – ответили недотроги ломким юношеским тенорком и исчезли. Стало жарко и тревожно. Почему небо обили алым шёлком? Это не к добру.

– Инья, – не отставал братец, – просыпайся!

Инес провела рукой по лицу. Сон был красивым, странным и не желал уходить, если не из глаз, то из памяти.

– Сеньорита! – Верная Гьомар держала наготове губку с ароматическим уксусом. – Позвольте…

– Да, – рассеянно кивнула герцогиня, – Хайме, мне снились недотроги. Их было так много… Мне было нужно в храм, а я не хотела их топтать.

– Ну и не топтала бы, – фыркнул брат, тряхнув тёмными, не то что у неё, волосами. В последнее время Хайме рвался в полк и во всём подражал Карлосу. Ещё бы, шестнадцать лет!

– Видеть храм к великой радости, – разгадала сон камеристка, – но ради неё придётся терпеть и трудиться…

– Инья, – голос мужа прогнал и воспоминания, и предсказания, – ты хотела успеть к вечерней службе? Слышишь, звонят! Мы успели! Вылезай!

Инес благодарно улыбнулась и, подобрав платье, выбралась на подножку. Муэна била в колокола. Торжественный мерный гул сплетался с весёлой болтовнёй украшавших сбрую бубенчиков. Так ручей встречается с морем.

– Ты хотела, – повторил Карлос. Он был весь в пыли, но на груди у него что-то алело. Цветок. Большой и очень яркий. Откуда он взялся? Красные цветы в обители неуместны, красные цветы не растут в пыли…

– Откуда это? – зачем-то спросила Инес.

– Купил, – усмехнулся Карлос, – на удачу! Нам же с тобой понадобится удача?

– Пречистая Дева защитит нас! – Герцогиня, сама не зная почему, крепко сжала руку мужа. – Убери его… Пожалуйста.

– Как пожелает моя сеньора. – Карлос сунул цветок в карман, бережно подхватил жену, прижал к себе и галантно поставил наземь. – По-моему, нас встречают.

Их и в самом деле встречали. Величественная аббатиса неспешно шествовала от распахнувшихся внутренних ворот. Ворот, в которые не мог войти ни один мужчина, если только не посвятил себя Господу. Почему она не подумала об этом? Неделя без Карлоса – это вечность.

3

Монахини в белых покрывалах и чёрных венках окружили Инью и увели. Смотреть вслед не имело смысла – балахоны святых сестёр загораживали всё ещё стройную фигурку не хуже готовых сомкнуться ворот.

– Сын мой, – пропела задержавшаяся аббатиса, – обитель рада оказать тебе гостеприимство. Дорога мужчинам в святые стены заказана, но здесь, во дворе святого Флориана, есть приют для мужей, отцов и братьев паломниц. Тебя ждут ужин и ночлег, я же, смиренная, после вечерней службы готова уделить тебе время для беседы.

– Благодарю, святая мать, – сколь возможно вежливо откликнулся де Ригаско, – но я должен… Должен переговорить с командором Хенильей и, видимо, объехать приграничные крепости. По дороге я встретил… беженцев из Виорна. Их рассказ настораживает. От Луи Буто́ра и его хаммериан^[3] можно ждать любого вероломства.

Имя нового лоасского короля, как и рассчитывал Карлос, возымело действие. Аббатиса, призвав на голову нечестивца громы и молнии, благословила гостя на воинские подвиги и отпустила с миром. Правда, сорвавшаяся с языка отговорка обязывала, но Хени́лья подождёт до конца охоты. Встречаться с долговязым занудой не тянуло, но лгать не дело, особенно в святых стенах, а лишний раз объехать крепости не помешает. Герцог подождал, пока аббатиса скрылась за массивными, без тарана не сломать, воротами и обернулся к шурину:

– Нам следует поторопиться. Командор Хенилья ждёт.

– О да, сеньор! – Паршивец не дрогнул и бровью. – Молитесь за наши души, святые сестры, а наши клинки вас защитят.

– Нас защищает Святая Дева, – назидательно произнесла маленькая монахиня, в чью обязанность входило провожать знатных гостей, – но выжечь хаммерианскую скверну – долг мундиалитских^[4] рыцарей.

– Мы так и поступим, добрая сестра!

Монахиня опустила глаза, слишком красивые для отшельницы, и, заметая полами просочившуюся в обитель пыль, заторопилась к внешним воротам. Де Ригаско послал гнедого следом, отчего-то стало грустно. Вечер удлинил тени, но воздух продолжал дрожать от зноя, а залитые светом крыши и шпили казались золотыми.

– Молитвы наши да пребудут с вами и со всеми рыцарями Онсии, – глаза привратницы были тревожными, – будьте благословенны!

– Амен! – подвёл итог Карлос, прикидывая, как половчей пробраться сквозь прижавшуюся к воротам толпу. Внутри обители ночевали избранные, паломниц, пришедших к Пречистой Деве Муэнской, было много больше.

– Расступись! – рявкнул рослый стражник, – Дорогу!

– Дорогу! – подхватил и Лопе. Ординарец со знанием дела направил коня в толпу, и люди нехотя отхлынули от вожделенных створок, раздавшись в стороны, словно воды морские. Лошади недовольно фыркали и прижимали уши, скрипела на зубах пыль, женщина в чёрном покрывале лежала ничком прямо на дороге. Невысокий мужчина в потёртой одежде попытался её поднять, она вырвалась и снова уткнулась лицом в сухую землю. Карлос пожал плечами и велел Лопе объехать. Ординарец умело развернул лошадь, паломница и её супруг остались сбоку, женщина так и не встала.

Запахло костром и нехитрой стряпнёй, тявкнула собачонка. Любопытно, сыщется ли в мире хоть один лагерь, где нет ни единого пса? Первый за день порыв ветра взметнул пыль, колокольный звон становился глуше, мешался с шумом толпы. Де Ригаско оглянулся – осаждаемая людским морем обитель на фоне золотящегося неба казалась фреской. Герцог взялся за спасительный шарф и подмигнул шурину:

– Завяжи нос и рот, выберемся на дорогу, пойдём галопом.

– Час с хвостиком, и мы в Сургосе, – проявил осведомлённость Хайме, – а потом? Неужели ты потащишься в пасть к Хенилье?!

– Кого-кого, а тебя бы и впрямь следовало отдать дону Гонсало. На недельку-другую, – протянул Карлос, разглядывая удравшего из отчего дома родственничка. – Такое наказанье даже твоего батюшку удовлетворит.

– Я домой не вернусь, – обрадовал Хайме, – я намерен вступить в твой полк и вступлю, а отец поймёт.

– Роскошно, – выразил восторг будущий начальник будущего же героя, – надо полагать, объясняться с доном Антонио и доньей Мартой предстоит мне?

– Не угадал. – Хайме откровенно потешался. – Инья им написала, что боится отпускать тебя одного и что я готов за тобой присмотреть.

– Ты?! – задохнулся от подобной наглости герцог. – За мной?!

– Я, – подтвердил Хайме. – Если ты каждой встречной хитане будешь бросать по рубину, сестра с детьми по миру пойдут.

– Каналья, – с чувством произнёс де Ригаско, – так ты видел?

– Видел, – хихикнул шурин. – Мучача – прелесть. Скажешь, где найти?

– В адуаре, – пожал плечами Карлос, – а может, в таверне или на ярмарке. Захочешь – найдёшь!

– А ты? – соизволил удивиться Хайме. – Я-то думал…

– А вот думать всяким щенкам не по рангу, для этого полковники есть! – отрезал Карлос, вглядываясь в поредевшую толпу. Впереди была неделя свободы, и будь он проклят, если проведёт её всю в обществе Гонсало. Зануда никогда не поймёт, что жить можно не только на войне, и хорошо жить.

– Ты меня берёшь, – удовлетворённо улыбнулся Хайме, – впрочем, я и не сомневался.

– Помолчи, – прикрикнул герцог, догоняя ординарца. – Лопе, как устроили слуг сеньоры и лошадей?

– Их поставили там, где обычно ставят выезд вашей матушки.

– Хорошо. Помнишь, где «Песня паломника»?

– Да, сеньор. Направо от разрушенной башни, за овечьим колодцем. – Лопе вечно говорил, словно выдавливая слова. Тех, кто видел одноухого гиганта впервые, это пугало, но Карлос не променял бы Лопе на роту султанских телохранителей. И даже на армию.

– Хайме, направо, да поосторожней, не задави какую-нибудь паломницу.

– Сам не задави! – огрызнулся шурин. – Постой, ты сказал направо? Но Сургос налево!

– Спасибо, объяснил, а то я не знал, хотя… Отправлю-ка я тебя к командору засвидетельствовать почтение, а сам – к хитанам.

– Хитаны тоже в Сургосе, – вывернулся шурин, – а ты… Ты что, в горы собрался?!

– Дальше, в Виорн, – свёл брови де Ригаско, – Меня давно привлекают хаммериане и особенно хаммерианки. Я решил послушать парочку проповедей.

– Шутишь? – предположил Хайме, но в смешливых глазах мелькнула растерянность. – С ними же с тоски сбесишься!

– А кто сказал, что мир создан для радости? – пожал плечами Карлос и не выдержал, засмеялся, – Ладно, твоя взяла, проповедей не будет. Для начала завернём в «Песню». Альфорка с Доблехо, надо полагать, уже там, я их пригласил, если ты не знал. Надеюсь, бездельники ещё не все проглотили, а дальше… Лично я намерен нанести визит горным кабанам. Приватный, разумеется.

Глава 2

1

Караван был небольшим, чтобы не сказать убогим – крытая повозка да дюжина всадников. Для приличной охоты мало до невозможности, но Карлос собирался набрать загонщиков в каком-то Ту́торе де ла Серро́ха. Заехать в городок присоветовал прицепившийся к столичным гостям пожилой дворянин, только откуда в таком захолустье хорошие загонщики? Наверняка какие-нибудь увальни на мулах…

– Надо было взять собак в Ригаско, – проворчал Хайме, разглядывая жёсткие от выгоревшей травы предгорья, – бьюсь об заклад, в этой Туторе нам подсунут каких-нибудь дворняг! И аркебузы у нас не охотничьи, и…

– Помолчи! – огрызнулся Карлос, ещё вчера укушенный дурной мухой. – А ещё лучше, подумай. На кого бы мы походили, заявившись в обитель с гончими и кабаньими мечами? Да ещё накануне праздника!

– Собак можно было сразу в «Песню», – заупрямился Хайме, – и загонщиков туда же.

– А то у Инес с Гьомар глаз и ушей нет? – Муж Инес приподнялся в стременах, обозревая расплавленный горизонт. – Сейчас мы взяли да поехали. То ли в Сургос, к Хенилье, то ли к границе. Ну, погоняли мимоходом кабанов, местные дворяне подбили… А заикнись я об охоте, сидеть бы мне в монастырском приюте до конца празднований, да и тебе тоже.

– Почему? – не понял Хайме, полагавший сидение в четырёх стенах дурной тратой времени. – Нас же всё равно внутрь не пустили бы.

– Женишься – узнаешь, – отрезал герцог и замолчал. Когда Карлос подобным образом обрывал разговор, самым разумным было убраться подальше, что Хайме и сделал, придержав Пикаро. Ссора в планы молодого человека не входила никоим образом, тем более Карлос согласился взять родича в полк. Хайме готовился к разговору всю дорогу от Ригаско до Муэны, а он занял пару минут. Родич сперва ругнулся от неожиданности, потом рассмеялся и, наконец, согласился. Надо полагать, вспомнил, как сам в юности удрал на войну под чужим именем. Конечно, наследника де Ригаско скоро опознали, но Карлос успел прослыть храбрецом и счастливчиком. Товарищи простили ему даже титул, а у Хайме де Реваля особых титулов нет. Дворянин и дворянин, не первый и не последний. То есть пока не первый…

Молодой человек верил в свою звезду и не сомневался, что быть ему новым Адалидом^[5], но для начала следовало попасть в армию и на войну. С первым решилось на удивление просто, но войны не предвиделось. Жаль, но ничего не поделаешь! Хайме пару раз щипнул то место, на котором предстояло появиться усам, и присоединился к повозке, вернее, к ехавшим рядом с ней офицерам и местному сеньору. Имя муэнца, как назло, вылетело из головы, но именно он приветливо улыбнулся и заставил солового шагнуть в сторону, освобождая место ещё для одного всадника.

– Вы ведь впервые в наших краях, не так ли? – на правах старшего осведомился муэнец.

– Да, сударь, – подбоченился Хайме, – но, надеюсь, не в последний. Когда дойдут руки до Бутора, Муэны не миновать.

– Вижу, вы жаждете крови? – подмигнул Себастьян Добле́хо. – Со временем это пройдёт. Годам, эдак, к шестидесяти.

– К пятидесяти, – Мануэль Альфо́рка не мог не спорить, – в любом случае у Хайме до успокоения прорва времени.

– О да! – Доблехо развернулся к муэнцу. – Дон Луис, да будет вам известно, что сей юнец вступает в наш полк.

– От всей души поздравляю! – Дон Луис был сама сердечность, и юноша едва не кинулся к нему на шею. – Насколько я понял, вы родственник герцога?

– Я – брат Инес! – выпалил Хайме, прежде чем сообразил, что провинциал вряд ли знает сестру.

– Хайме – шурин нашего полковника, – уточнил Альфорка. – Надеюсь, ты знаешь, что с тебя обед персон на двадцать?

– Разумеется, – будущий полководец небрежно пожал плечами, – «Повелитель обжор» подойдёт?

– И давно ты там был последний раз? – вкрадчиво осведомился Себастьян.

Хайме предпочёл не расслышать. Тщательно поправив шейный платок, он повернулся к муэнцу:

– Сеньор, а вам доводилось воевать?

– А что было делать, дон Хайме? – Худое лицо стало грустным. – Нельзя же сидеть дома, когда по соседству умирают, но война – это не праздник. Далеко не праздник. Из Муэнского ополчения вернулась едва ли треть. Хаммериане не боятся умирать, они боятся мало убить.

– Сеньор Лихана, – подкрутил усы Альфорка, – не пугайте нашего героя. Тем паче, лоассцам теперь не до нас.

– Но молодой Бутор стал королём, – дон Луис казался удивлённым, – его единоверцы просто не позволят Лоассу соблюдать договор, подписанный покойным Филиппом.

– Через полгода белолобым^[6] конец, – отмахнулся Доблехо, – если не раньше. Сколько в Лоассе хаммериан и сколько добрых мундиалитов?

– Еретики упорны и злы, – поморщился муэнец, – и они не боятся умирать. Мы стояли против полка из Виорна, а в этой провинции хаммериане особенно сильны. Я до сих пор не понимаю, как мы выдержали, и не верю, что остался жив. Они бьют, даже умирая… Нет, сеньоры, Бутор не отдаст корону, а его безумная мать и маршал Танти не успокоятся, пока не навяжут свою ересь всем, до кого смогут дотянуться. Вспомните Кровавую свадьбу! Гостей-хаммериан было две тысячи, хозяев-мундиалитов – десять, и где они теперь? В раю. Вместе с королём и королевой-матерью…

– Я слишком долго воевал с Филиппом Дорифо, чтобы его оплакивать, – Альфорка хлопнул себя по щеке и с отвращеньем поднёс к глазам испачканную перчатку, – но в мир с Луи не верю, хоть режьте! Дьявол бы побрал этих мух заодно с пылью. Далеко ещё?

– Нет, – Лихана как-то умудрялся отличать один холм от другого, – сейчас будет Липкая горка. Тутор де ла Серроха за ней.

2

Это был не город, даже не городок, а городишко, раскалённый, как преисподняя, с узкими улочками, глухими стенами и вездесущей пылью. Впрочем, будь Тутор райским садом, Карлоса и тогда бы передёрнуло от отвращения, уж такой день выдался. Герцог угрюмо вытер вспотевший лоб, сам не понимая, зачем ему понадобились кабаны, которых ещё надо найти. Прошлое не догнать, а вот настоящее убить можно. Не следовало оставлять Иньиту в праздник одну. И не важно, что мужчинам вход в обитель заказан, они бы увиделись во время Крестного хода, а потом Инес изменчива, как апрельское солнышко. С неё станется все бросить и помчаться к мужу, а его нет… А если малышка узнает, что он развлекается? Проклятье!

– Мой сеньор, – плотный чернобровый мужчина с цепью алькальда на достойных молотобойца плечах заступил дорогу, улыбаясь улыбкой блаженного. За спиной здоровяка топтался похожий на овцу чиновник с чернильницей на поясе и два умудрённых жизнью альгвазила с надраенными алебардами, – Мой герцог, Тутор де ла Серроха счастлив приветствовать вас в своих стенах! Получив письмо синьора Лиханы, я незамедлительно… я тотчас же… я тут же начал искать…

– Благодарю, – перебил Карлос, с трудом сдерживая непонятную злобу. Языческие владыки в подобных случаях удалялись в священные рощи, но у Карлоса де Ригаско под рукой не было ни только рощи, но и приличного дерева. И не будет, пока они не доберутся до Алько́ньи с её ущельями и ручьями.

– Я счастлив служить столь высокому гостю, – единым духом выпалил алькальд. И как только он их поймал? Наверняка с утра караулил.

– Сеньор Овехуна, – подал голос подъехавший Лихана, – герцогу де Ригаско, как я и писал, нужны загонщики и проводники. Не позже чем к вечеру. Не волнуйтесь, сударь. Это опытные люди, они в сезон охоты всегда помогают заезжим сеньорам, а сейчас не у дел.

– Им заплатят, – внёс свою лепту Карлос, разглядывая сжатую глухими стенами улочку и вываливших языки собак, не способных не то что лаять – двигаться.

– Загонщики будут счастливы, – воздел руки горе алькальд, – но… Господи! Нас посетил сам герцог де Ригаско! Боюсь, наше жалкое гостеприимство…

– Не бойтесь! – цыкнул упомянутый герцог, нащупывая в кармане влажный комочек. Всё, что осталось от вчерашнего цветка. – Надеюсь, здесь есть таверна?

– «Королевские алмазы», – подсказал Лихана, – через месяц в ней будет не продохнуть, но сейчас для охоты слишком жарко.

– Вижу, – буркнул Карлос. Говорить не хотелось, есть и охотиться тоже, но возвращаться ни с чем глупо, а к вечеру все наладится. Нужно только набрать загонщиков и выехать в горы, где прохлада и тень. В горах можно послать всех к дьяволу, отбиться от кавалькады, разыскать какой-нибудь ручей, сесть на камень и смотреть, как струится вода, ни о чём не думая, не вспоминая, не сожалея.

– Мясо хозяин жарит неплохо, – заверил Лихана. – Я же, с вашего разрешения, наведаюсь домой, посмотрю, чем смогу помочь. В нашей глуши только и забав что охота, так что я собрал сносный арсенал. Конечно, вы привыкли к лучшему…

– Мы привыкли ко всякому, – усмехнулся де Ригаско, – но я предпочёл бы выбрать себе рогатину по руке. После обеда, который вы с нами разделите, как и нашу небольшую экспедицию. Сеньор, я настаиваю.

– Настаиваете? – переспросил Лихана. Он был приятно удивлён. Провинциалу всегда в радость пристать к столичной, но не слишком заносчивой компании. И новости послушаешь, и от местной скуки избавишься.

– Я весьма назойливый гость, – слегка развёл руками Карлос, – и намерен не только выпросить у вас подходящую снасть, но и завладеть вашим временем. Мы, как вы понимаете, не собирались охотиться и плохо знаем местность.

– Мой сеньор, – алькальд разве что не обнимал герцогского коня, и Карлос на всякий случай намотал на руку поводья, – мой сеньор, по счастливому стечению обстоятельств в городе находятся трое из де Гуа́льдо. Старейшая фамилия… Лучше их Альконью не знает никто.

– Так пригласите их от моего имени, – распорядился Карлос и, спохватившись, полез за кошельком, – загонщики должны быть к вечеру.

3

Овехуна суетился и заискивал. Он вечно суетился, заискивал и просил, эдакая бычья туша с заячьим сердцем, хотя зайцы умеют сражаться. Когда нет выхода.

– Хорошо! – поморщился отец. – Мы пойдём и поговорим с этим герцогом.

– Пойдём, – повторил дядя Орасио, берясь за любимую шляпу, – и поговорим.

– Я буду счастлив представить вас герцогу де Ригаско, – завёл свою песню Овехуна, – подумать только, родич его величества и в наших краях!.. Такая неслыханная честь, мы должны сделать всё возможное…

Теперь столичные птицы возомнят, что де Гуальдо по первому их слову на четвереньки встанут, но не пускать же в Альконью без присмотра кого попало. И чего их принесло раньше времени, сидели бы лучше в столице. Леон поморщился и сделал знак «рогов», словно отвращая дурной глаз. Отец поднял бровь, но промолчал – завтрашняя охота ему не нравилась.

Пахло дымом и мясом, за забором надсадно завопил осёл. Зной в городе казался нестерпимым, даже странно, что в десятке миль можно свободно дышать. Странные люди: полгода добровольно жарятся, полгода леденеют под пыльными ветрами. Это страшней любых призраков, но Овехуна и иже с ним шарахаются от непонятного и терпят невыносимое. И будут терпеть, глотать пыль, целовать чужие сапоги…

– Де Ригаско очень влиятельны, – продолжал распинаться дурак с цепью, – очень… Нужно, чтоб они остались довольны!

– Сколько их? – перешёл к делу дядя. – Какое у них оружие, свора, на что они похожи?

– Сам герцог – знаменитый воин и родич его величества, – с видимым наслаждением объяснил Овехуна. – С ним – родственник, блестящий молодой человек, двое офицеров и пятеро слуг. Камердинер сеньора – бывалый человек. Он не ниже вас, дон Хулио, и весь в шрамах.

– И всё? – удивился отец, – Они что, кабанам свидание назначили?

– Собаки будут, – на ходу замахав руками, алькальд обрёл сходство с рехнувшейся от жары мельницей, – и загонщики, и оружие. Сеньор Лихана откроет свой арсенал.

– Уже легче, – хмыкнул дядя. – Значит, старина Луис с ними?

– Сеньор Лихана любит охоту, – с подобием достоинства изрёк Овехуна, – ради неё он готов перевернуть мир.

О пристрастии дона Луиса в Альконье знали все. Как и о том, что старик кого попало к себе не тащит. Надо полагать, этот Ригаско, хоть и королевский родич, не скотина. Леон глянул на поношенную отцовскую куртку, поднёс к глазам собственный обшлаг, тоже довольно потёртый. Конечно, не в перьях и кружевах счастье, но казаться бедней, чем ты есть, неприятно, только кто же знал, что придётся иметь дело со столичным грандом.

– Добро пожаловать! – лицо трактирщика лучилось счастьем. – Вас ждут! Вас очень ждут…

– Мой сеньор! – возгласил алькальд, пожирая взглядом кого-то сидящего за уставленным снедью столом. – Разрешите представить вам господ де Гуальдо!

– Я рад. – Высокий дворянин с рассечённой шрамом бровью вышел из-за стола, плечом отодвинув услужливого Овехуну. – Я – полковник Карлос де Ригаско. Этот паршивец – мой шурин Хайме, рядом с ним мои друзья – Мануэль Альфорка и Себастьян Доблехо. Сеньора Лихану вы, надо полагать, знаете. Надеюсь, вы не откажетесь от трапезы?

– Не откажемся, – с ходу принял решение отец. – Моё имя Хулио-Рамон. Мой брат Мартин-Орасио, мой младший сын Леон-Диего. Говорят, вы собрались на охоту?

– Да, – улыбнулся герцог, – надо же себя чем-то занять, пока супруга молится, а охота всяко достойней вина и карт.

– Кабаны и олени с этим вряд ли согласятся, – ввернул горбоносый офицер, кажется, его звали Себастьяном, – но мы спрашивать у них не станем.

– Не станем. – Дядя взялся за кружку, значит, чужаки ему понравились. Война делает людьми всех, даже королевских родичей, жаль, де Гуальдо никогда не покидают Альконью.

– Сеньор Лихана любезно обещал поделиться с нами оружием, – де Ригаско благодарно кивнул дону Луису, – не каждый может похвастаться рогатинами из Миттельрайха!

– Они к вашим услугам. – Лихана отбросил свою обычную церемонность, словно плащ. – Жаль, наши мастера предпочитают ковать клинки иного рода.

– Лично я предпочитаю кабаньи мечи, – сообщил круглолицый офицер, – или аркебузы. У вас есть аркебуза, сеньор Лихана?

– Пять. – Дон Луис был горд и счастлив, как всегда, когда говорил о своих сокровищах. – Кабаньи мечи тоже найдутся. Доньидская сталь.

– Нам повезло, что мы встретили вас, – де Ригаско приподнял кружку с вином, – и нам повезло ещё раз, что к нам присоединились господа де Гуальдо. Чужакам редко улыбается удача.

– Альконья своевольна, – подтвердил дядя, от души хлебнув прошлогоднего красного. – За удачу! Лесорубы говорят, Вальпа-Сердо истоптана вдоль и поперёк. Матки и поросята… Но мы подымем и секача.

– Жаль, – герцог ловко отхватил кусок мяса. Кинжал у него был роскошный, впору королю, – Ва́льпа-Се́рдо слишком близко от обители, а моей супруге знать о нашем предприятии необязательно. Рио-де-О́нсас ближе.

– Нет. – Отец стукнул кружкой об стол, словно кулаком. Выплеснувшееся вино попало на кинжал. Будь оно кровью, де Ригаско следовало бы три дня не выезжать за ворота, но это не кровь.

– Рио-де-Онсас не годится для охоты, – пояснил дядя, разглядывая красную лужицу.

– Почему? – не понял родич герцога. Пока старшие говорили, он пил, и он был здесь чужаком.

– Загонщики не пойдут, – нахмурился Лихана, – сколько б вы им ни предлагали. Проливать кровь у реки могут лишь дикие твари.

– Почему? – повторил за шурином де Ригаско.

– Об этом следовало спросить наших предков. Они считали, что тревожить Альконью не к добру. Так ли это, никто не проверял, по крайней мере на моей памяти, а я здесь родился и здесь умру.

– Лет через тридцать, – ввернул дядюшка, – но на ближнем берегу свет клином не сошёлся. За рекой нам не помешают ни духи, ни монахи. Правда, дичи там маловато, не разгуляешься, и повозки придётся оставить. Приличная дорога кончается сразу за Тутором, дальше до самой реки поросшие лесом холмы.

– За Рио-де-Онсас есть пара мест, где могут быть кабаны, – дон Луис не отказался бы от охоты даже в Судный день, – это не так уж и далеко.