Без вариантов
Дождь зарядил сразу после Полуденной Луны. Да такой, что мир разом сделался серым. Как будто низвергающиеся с неба потоки воды смыли все краски – с неба, с деревьев, со стен домов, с рекламных плакатов, а заодно и прохожих с тротуаров. Казалось, еще немного, и авто поплывут, расплескивая по сторонам фонтаны брызг, по превратившимся в реки улицам. Или утонут, обернутся подводными рифами, и будут расти на них водоросли и ползать гигантские улитки; а маленькие пестрые рыбки станут заплывать в приоткрытые окна, внимательно осматривать красиво отделанные дорогой кожей салоны, тыкаться широкими, плоскими губами в зеркальца и стрелки спидометров и недоумевать, откуда взялась вся эта роскошь?
Но даже проливной дождь не мог погасить обычную послеполуденную суету в тринадцатом участке стражей порядка Центрального рестрикта. То и дело громко хлопали двери; дежурный выкрикивал то имена, то номера, то названия районов; то и дело кто-то пробегал между заваленными документами столами, и, если не проявлял изысканной грациозности и легкости, на пол летели служебные бумаги, а вслед пробежавшему неслись проклятия того, кто с ними работал; взятый на месте преступления грабитель, брызжа слюной, орал, поскольку руки у него были скованы за спиной, не в меру экзальтированный бандюк, дабы привлечь к себе внимание, время от времени колотился лбом о стол; невообразимо толстая тетка в невыносимо коротком ярко-малиновом платьице через фразу переходила с крика на визг, потому что ей казалось, что дежурный неверно понимает суть ее претензий… В общем, обычный день. Обычный сумасшедший дом. Ну а что вы хотели? Центральный рестрикт это не Мелькарские Холмы, золотой район, где патрульный, остановив авто, вежливо просит владельца помыть забрызганные крылья. Центральный рестрикт – это место, на которое приходится до семидесяти пяти процентов всех тяжких преступлений, совершающихся в Рен-Гатаре. И это только по официальным сводкам.
Стеклянная перегородка, отделяющая кабинет старшего дознавателя Ре-Ранкара, испещрена каплями воды – большими и маленькими, прилипшими к одному месту, будто восковые, или сбегающими вниз извилистыми дорожками. Каждый, кто входил с улицы, будь то страж или гражданское лицо, сначала ругал непогоду, а затем начинал трясти зонтом, шляпой, плащом или что там у него еще имелось. На худой конец, встряхивал мокрыми волосами. Брызги летели во все стороны. Но большинство из них оседали на стеклянной стенке кабинета старшего дознавателя Ре-Ранкара. Почему – загадка. Конечно, можно было опустить жалюзи и отгородиться от того бедлама, что царил в общем помещении. Захлопнуть крышку и остаться одному в своей коробке. Можно. Но суета за стеклом вовсе не мешала, а, скорее, напротив, помогала Ре-Ранкару сосредоточиться. Кабинет он получил вместе со званием, а прежде и сам успел посидеть едва ли не за каждым из тридцати двух столов тринадцатого участка. Будущему старшему дознавателю приходилось принимать жалобы и составлять протоколы, выписывать штрафы и снимать отпечатки пальцев, проводить опознания и выбивать показания, уговаривать свидетелей и усмирять особо буйных подозреваемых. Много чем пришлось заниматься Ре-Ранкару за пятнадцать лет службы. И вот теперь он сидит в кабинете старшего дознавателя – в своем кабинете! – смотрит в общий зал и думает, что там-то, пожалуй, поспокойнее было. Дежурный страж день проводит на нервах. Зато потом, после работы, он может немножко выпить с друзьями и, делая чисто символические ставки, только забавы ради, поиграть в ник-нак. Еще лучше – пойдет домой, где ждут жена и дети. Или же, на худой конец, усядется с парой бутылок дхута у телевизора и будет тупо смотреть всю ту чушь, что по нему показывают. Переключив вариатор на новый тип личности, страж сможет на время дистанцироваться от всей той грязи, что ему целый день приходилось разгребать.
Миллионам людей, двигавшимся заодно со всеми, то медленно, неторопливо, то стремительно набирая скорость, от рождения к смерти, только вариатор не давал слететь с рельсов. Старшему же дознавателю Ре-Ранкару вариатор не даровал забвения. Работа составляла для него суть жизни. Она вытягивала из него все нервы. И оттого, что происходило это медленно, делалось только больнее. И тем неотвратимее казалась трагическая развязка. Он знал, что в конечном итоге для него останется единственный выход – безумие. Но до тех пор… До тех пор он будет выполнять свою работу.
Тетка в малиновом мини, похоже, нашла требуемый стиль общения с дежурным. Во всяком случае, ей так казалось. Теперь она полулежала на столе, придавив локтем бумаги, и что-то томно ворковала. Дежурный страж порядка потерянно смотрел на оранжевый плафон стоявшей перед ним лампы – видимо, еще не решил, радоваться ли случившейся перемене или попросить гражданку освободить занятую ею половину стола. Но тогда ж она снова заверещит.
Да, непростой выбор, усмехнулся про себя Ре-Ранкар.
На руке едва слышно пискнул вариатор. Ре-Ранкар машинально отдернул манжет. Прибор был уверен, что именно сейчас старшему дознавателю было необходимо использовать всю силу своего разума. Что ж, он готов был постараться. Ре-Ранкар опустил взгляд и мгновенно забыл обо всем, что происходило за стеклянной перегородкой.
На столе перед старшим дознавателем лежали три толстые папки с досье. Поверх каждой – большая цветная фотография. На первой – мужчина лет шестидесяти. Морщинистая лысина, окаймленная узким венчиком седых волос. Крупные, почти грубые черты лица. И при этом вялый, будто срезанный подбородок. Оттопыренные уши. На второй тоже мужчина, но гораздо моложе. Ему около сорока. Густые, курчавые волосы, длинный нос, чуть раскосые глаза. Губы растянуты в нарочито радостной улыбке. Улыбаться он научился, а вот о том, чтобы исправить неправильный прикус, не позаботился. Может, денег на дантиста не хватило. На третьей фотографии – женщина. Дама. Сорок с небольшим. Короткие, прямые, темные волосы, сверхаккуратно расчесанные на прямой пробор. Брови сдвинуты к переносице. Глаза подозрительно прищурены. Краешек нижней губы недовольно прикушен. Довершали картину маленькие, кругленькие очочки в тонкой оправе, висящие на самом кончике носа. Несмотря на то что ничего неправильного или непропорционального в чертах лица дамы не было, внешний вид ее почему-то казался неприятным. Можно даже сказать, отталкивающим. Встретив такую на улице, хотелось сделать шаг в сторону. Неосознанно, чисто на интуиции, которая тихо шепчет, что с ней лучше не сталкиваться. Ни при каких обстоятельствах.
Ре-Ранкар знал об этой троице абсолютно все. Быть может, больше, чем знали они сами о себе при жизни. И тем не менее он никак не мог понять, что их связывало? Старший дознаватель ломал голову над этой задачкой уже не первый день. Все факты свидетельствовали о том, что эти трое, скорее всего, даже не ведали о существовании друг друга. И все же между ними было что-то общее. Непременно должно было быть!
Пока же их объединяла только смерть – все трое были убиты.
Месяц назад первой жертвой неизвестного убийцы стал Ни-Нартор, шестидесятидвухлетний активист Миссии Милосердия, общественной организации, занимающейся помощью в уходе за пациентами психиатрических клиник. Он был убит в своем доме, расположенном в 11-м Разъезде. В этом районе селятся, как правило, представители среднего класса, не особо зажиточные, но имеющие постоянную работу и стабильный доход. И в целом район считается благополучным. Убийство было совершено с чрезвычайной жестокостью. Ни-Нартор был не просто зарезан, а буквально выпотрошен – убийца распорол ему живот от лобка до грудины. При этом жители близлежащих домов не слышали никаких криков или подозрительного шума. Хотя, по заверениям медицинских экспертов, убийство произошло около полуночи, а значит, законопослушные граждане уже улеглись в свои кровати и на улице царила тишина. Позднее те же эксперты установили, что незадолго до смерти Ни-Нартор принял нескаин – сильный анестетик, сделавший его тело бесчувственным, но не затуманивший разум. Таким образом, несчастный умирал не страдая физически, но в полном сознании, прекрасно понимая, что происходит. Следы нескаина были обнаружены в недопитом стакане с водой, стоявшем на рабочем столе Ни-Нартора. Следов взлома не было – получалось, что Ни-Нартор сам впустил убийцу в дом. В комнатах, за исключением той, где было совершено убийство, царил небольшой беспорядок, характерный для обиталища одинокого пожилого мужчины. Ничего из ценных вещей не пропало. Нетронутой оказалась даже приличная сумма денег, лежавшая, можно сказать, на виду – в незапертом ящичке секретера. Складывалось впечатление, что убийца либо вообще ничего не взял из дома своей жертвы, либо взял нечто, представлявшее ценность лишь для него одного, причем он не тратил время на поиски этой вещи, потому что точно знал, где она лежит. В доме было найдено множество отпечатков пальцев, не принадлежавших хозяину. Но, поскольку Ни-Нартор вел активную общественную жизнь, у него бывало много гостей. Так что, если какие-то из отпечатков и принадлежали убийце, выделить их не представлялось возможным. Орудие убийства – эксперты определили, что это был длинный, обоюдоострый нож с широким лезвием и глубоким кровостоком, – найдено не было. На жаргоне стражей порядка подобное убийство называется «чистым». Вероятность раскрытия такого преступления близка к нулю. Однако имелась одна деталь, выделявшая убийство Ни-Нартора из ряда прочих, отправленных в архив с пометкой «Не раскрыто». На стене рядом с телом жертвы черным угольным карандашом был нарисован круг диаметром около сорока сантиметров, разбитый на шесть равных секторов, один из которых был закрашен. Убийца оставил свой знак. Это означало, что он хотел, чтобы на него обратили внимание. И это было самым поганым. Потому что такие психи, как правило, не останавливаются после первого убийства. Наоборот, первая кровь действует на них как наркотик, требующий дальнейших действий, как только эффект от принятой дозы начинает ослабевать.
Поскольку версия с ограблением исключалась, старший дознаватель Ре-Ранкар, которому было поручено вести дело, попытался связать убийство с профессиональной деятельностью Ни-Нартора.
Миссия Милосердия, хотя и именовалась общественной организацией, имела четкую, по-военному организованную структуру. Существовала она уже более сорока лет, и основным направлением ее деятельности являлась помощь в уходе за пациентами психиатрических клиник. Почему именно это?
Заглянув в городской справочник, Ре-Ранкар узнал, что Миссия Милосердия была основана на деньги некого пожелавшего остаться неизвестным финансиста. Далее городской справочник сообщал, что у этого анонимного мецената были трое детей. И все трое страдали психическим расстройством – наследственным заболеванием, связанным с нарушением работы ферментативной системы. Развитие медицины привело к тому, что в настоящее время это заболевание диагностируется в первые же дни после рождения ребенка, и несложная, но строгая диета позволяет избежать страшных последствий. Но прежде причина смертельного недуга, внезапно поражавшего детей семи-, восьмилетнего возраста, была неизвестна, а потому и сама болезнь считалась неизлечимой. Будущий основатель Миссии Милосердия потратил огромные деньги, пытаясь спасти своих детей. Но их болезнь прогрессировала, и все трое, один за другим, закончили свои дни в психиатрической клинике. Несмотря на то что это были дорогие частные клиники, отец несчастных детей был поражен отношением персонала к больным. Внешне демонстрируя заботу о подопечных, врачи и санитары, в большинстве своем, уже не считали их людьми. И отношение к ним было соответствующее – внешне корректное, но, по сути, пренебрежительное, а то и откровенно презрительное. Что же, в таком случае, творилось в бесплатных муниципальных клиниках? Задавшись этим вопросом уже после смерти последнего из своих отпрысков, безымянный финансист тайно, не называя себя, посетил несколько муниципальных психиатрических клиник. Увиденное там повергло его в ужас. Моральные и физические страдания психически неполноценных людей стократно возрастали из-за невыносимых, буквально нечеловеческих условий, в которых им приходилось влачить свое жалкое существование, и того, как относился к ним персонал клиник. И тогда наш безымянный герой основал Миссию Милосердия, которой и завещал все свои немалые капиталы. Правление Миссии имело право распоряжаться лишь процентами с лежащих в банке денег, но судя по тому, насколько широко они развернули свою деятельность, это были надежные вклады.
Такова была официальная история Миссии Милосердия. Однако, копнув чуть глубже, Ре-Ранкар узнал, что, помимо своей основной, заявленной в уставе деятельности, Миссия так же имеет лицензию на оптовые поставки алкоголя и осуществляет крупные операции с недвижимостью. Это на вполне законных основаниях. Неофициально же, как по секрету сообщил Ре-Ранкару один из его информаторов, вхожий в длинные и запутанные, что твой лабиринт, коридоры власти, Миссия Милосердия занималась отмыванием денег. И работали они не с мелкими бандюками и уличными наркодилерами, а с людьми высокопоставленными и весьма уважаемыми, которым тоже, случалось, требовалась подобная помощь. Естественно, ни одно имя не было названо. Однако вопрос вроде – как же им это сходит с рук? – обратился в прах после того, как Ре-Ранкару удалось достать полный список правления Миссии Милосердия. По сравнению с теми, кто был в нем обозначен, Ни-Нартор был не просто мелкой рыбешкой, а букашкой, ползающей, никем не замеченной, в густой траве. И тем не менее если начать копать в данном направлении, то, кто знает, как далеко это может завести? И с какими силами противодействия придется столкнуться тогда старшему дознавателю Ре-Ранкару?
Ре-Ранкар никогда и ни под кого не подстраивался. Он делал свое дело. Его задачей было найти преступника. А уж приговор пусть выносит судья. Однако желание старшего дознавателя Ре-Ранкара остаться честным и докопаться до истины вовсе не входило в конфликт с намерением сохранить голову целой. Поэтому для начала он решил отработать версию, в соответствии с которой убийцей миссионера мог оказаться один из бывших пациентов психиатрической клиники, патронируемой отделением Миссии Милосердия, во главе которого стоял при жизни Ни-Нартор. И вовсе не потому, что им двигало в первую очередь чувство самосохранения, а потому, что эта версия и в самом деле казалась наиболее очевидной.
Но ровно через неделю после убийства Ни-Нартора появился новый труп со вспоротым животом. Как и в первом случае, убийца проник в дом жертвы, не применяя взлома. Правда, это был уже не частный коттедж, а дорогая двухуровневая квартира в фешенебельном доме на 12-й линии. Жертва получила нескаин, растворенный в бокале белого вина, после чего убийца сделал свое мерзкое дело и удалился, оставив квартиру нетронутой. Лишь нарисовал углем на стене круг, разделенный на шесть секторов. Но теперь он закрасил два прилегающих друг к другу сектора. Орудие убийства, по заключению экспертов, было то же самое, что и при убийстве Ни-Нартора.
Опрос соседей ровным счетом ничего не дал. Все они в один голос утверждали, что не встречали в вечер убийства на лестнице или в лифте чужих, не знакомых им людей. И никаких странных, подозрительных звуков никто тоже не слышал. Однако вскоре выяснилось, что этажом выше квартиры, в которой было совершено преступление, проходила многолюдная и довольно шумная вечеринка. Гости, а число их приближалось к сотне, начали собираться часов в шесть вечера и разошлись только под утро. Тогда Ре-Ранкар провел повторный опрос свидетелей, делая особый акцент на гостях вечеринки; ему с трудом верилось, что всех их соседи знали хотя бы в лицо. Ну, это же все свои – улыбались в ответ свидетели. Они пришли в гости к мэю Ди-Дирку, известному телепродюсеру. Видели телешоу «Сам не свой»? Так это он его и придумал! Мэй Ди-Дирк! Названного телешоу Ре-Ранкар не видел, – он вообще редко смотрел телевизор, – но он понял, в чем тут дело. В доме жили люди искусства. Или же считавшие себя таковыми. Все уважаемые люди. А значит, и гости, приходившие к любому из них, автоматически зачислялись в разряд своих – уважаемых людей искусства. Мир искусства, как известно, довольно тесен, и, как правило, все вращающиеся в этой сфере знают друг друга. А если и не знают, то спешат познакомиться. При таком подходе к делу убийце ничего не стоило затеряться среди гостей.
Последние сомнения дознавателя насчет того, как преступник проник в дом жертвы, развеял портье, дежуривший в день убийства. Да, конечно, он был заранее осведомлен о том, что этой ночью у мэя Ди-Дирка будут гости. Много гостей, именно так. Конечно, у него имелся список приглашенных – портье торжественно вручил старшему дознавателю две страницы убористого машинописного текста. Нет, он не требовал, чтобы гости предъявляли документы, только просил, чтобы они себя назвали, и проверял имя по списку. Да, конечно, были и те, кто оказались не внесены в список. Но в таком случае он звонил мэю Ди-Дирку и спрашивал его согласие на то, чтобы гость прошел. Нет, мэй Ди-Дирк никому не отказал. Он вообще чрезвычайно милый человек и очень любит гостей. Да, у него часто бывают вечеринки. Раз в неделю. Как минимум. Не всегда такие же большие и шумные, как в этот раз… Но ведь и повод был – говорят, мэй Ди-Дирк заключил очень выгодный контракт на съемки нового телешоу… Вы, конечно же, видели «Сам не свой»?.. Что вы говорите?.. Могло ли какое-то из списочных имен прозвучать дважды? В принципе, конечно, почему бы и нет?.. Да, наверное, могло быть и так… Только какой в этом смысл? Мэй Ди-Дирк, конечно же, знает, кого пригласил!.. Не показался ли кто-то из гостей подозрительным? Ну, что вы! Это же все уважаемые люди!.. Вообще-то к нашим жильцам нередко заходят гости. Часто большими компаниями. Чуть ли не каждый день у кого-нибудь вечеринка. А то и не одна. Ну, да, бывает, что и пошумят. Но никаких серьезных эксцессов. Ни-ка-ких!.. Вообще… А что сегодня?.. Убийство?.. Какое это имеет отношение к вечеринке мэя Ди-Дирка?
Убитую звали Ин-Илиа. При жизни она была модным критиком, пишущим исключительно для дорогих, толстых, глянцевых журналов. Что такое «модный критик», Ре-Ранкар узнал, пообщавшись с сотрудниками изданий, в которых публиковалась Ин-Илиа.
– У нее был несомненный талант, – сообщили ему в первой редакции. – И при этом чутье на скандалы.
– Дерьмо она могла унюхать за сотню километров, – сказали в другой. – А перо у нее действительно было бойким.
– У нее не было определенной специализации, – уточнили в третьей редакции. – Она могла писать об всем: о театре и литературе, о моде и кулинарии, о собачьих выставках и конкурсах флористов.
– Как ей это удавалось? – добавили в четвертой редакции. – Да очень просто! Она не вникала в суть того, о чем собиралась писать. Ей это было ни к чему. Потому что она умела вычленить главное. И у нее не было никаких моральных принципов. Вы понимаете? НИ-КА-КИХ!
– Она знала, как больнее ударить, – объяснили в пятой. – У нее не было ни капли сострадания. Я даже подумать боюсь, сколько судеб она разрушила своей безжалостной и зачастую совершенно необоснованной критикой.
– Почему мы публиковали ее статьи? – искренне недоумевали сотрудники шестой редакции. – Да потому что они нравились читателям! Если бы мы печатали серьезные аналитические работы, объективно рассматривающие все достоинства и недостатки того или иного произведения, мы бы в скором времени потеряли всех своих подписчиков! Читателю нужен скандал. Он визжит от восторга, когда у него на глазах кого-то грубо хватают за волосы и окунают в чан с грязью. У Ин-Илии это получалась бесподобно. Для нее не существовало авторитетов. Любое, самое гениальное произведение она могла разодрать в клочья.
Любили ли ее? Нет – она была стервой, каких поискать. Она не могла разговаривать на отвлеченные темы – ей непременно нужно было кого-нибудь язвить. Знакомого, незнакомого, по поводу или без – не имело значения. С ней невозможно было находиться в одном помещении более двух минут. После этого хотелось либо уйти, громко хлопнув дверью, либо влепить ей звонкую пощечину и выставить за порог. У таких людей в принципе не может быть друзей. Были ли у нее враги? Еще бы! Число судеб, изломанных и растоптанных ее безжалостными статьями, должно быть, перевалило за сотню. Зачем перечислять имена – возьмите подборку ее статей. Все, к чему бы ни прикасалась Ин-Илиа, обращалось в прах… Мог ли кто-то из них убить Ин-Илию? Трудно сказать. Но все они, несомненно, желали ей смерти.
Полную библиографию Ин-Илии составляли сто семьдесят две статьи и триста восемьдесят две короткие рецензии. Чтобы составить впечатление о стиле и методе работы «модного критика» Ре-Ранкару оказалось достаточно прочитать три из них. Статьи действительно были написаны бойко и живым языком, но при этом не вызывали ничего, кроме омерзения. Ин-Илиа легко, не утруждая себя доказательствами, объявляла творцов бездарями и плагиаторами. Вместо серьезных доводов, она апеллировала к мнению читателей. Любимыми ее фразами были: «этого не увидит только слепой», «даже дураку понятно», «ну, кто же этого не знает». Естественно, читатели не хотели чувствовать себя дураками, а потому легко соглашались со всей той околесицей, что несла Ин-Илиа.
Составив список всех, кто был упомянут в статьях Ин-Илии, Ре-Ранкар первым делом проверил, не проходил ли кто-нибудь из них лечения в психиатрической клинике. Таких оказалось больше, чем он ожидал, – двадцать один человек. С них Ре-Ранкар и начал проверку – психиатрическая лечебница могла оказаться тем звеном, которое связало бы смерти Ин-Илии и Ни-Нартора.
Трое из составленного Ре-Ранкаром короткого списка, как выяснилось, уже умерли. Двое, узнав о смерти Ин-Илии, разразились истерическим хохотом. Четверо вежливо поблагодарили Ре-Ранкара за приятную новость. Остальные выразили сожаление, что кто-то их опередил. Сожаления были вполне искренними, однако ни один из признавшихся в этом не показался Ре-Ранкару похожим на убийцу. К тому же семеро из них жили в других городах и не покидали их в день убийства. Те же, что проживали в Рен-Гатаре, имели твердое алиби.
В конце недели, которую Ре-Ранкар посвятил знакомству с критическими опусами Ин-Илии и ее жертвами, произошло третье убийство. Схема была та же, что и в двух предыдущих случаях. Не прибегая к взлому, убийца поздно вечером проник в дом, влил в бокал с вином своей жертвы нескаин, когда анестетик подействовал, пустил в дело обоюдоострый нож и удалился, ничего не тронув в доме. Но оставил на стене круг, нарисованный черным угольным карандашом, в котором на этот раз были замазаны три из шести секторов. И – все. Никаких следов. Ни отпечатков пальцев, совпадающих с найденными в домах предыдущих жертв, ни звуков борьбы, которые могли бы услышать соседи. «Чистое» убийство.
Третьей жертвой явно метящего в серийные убийцы стал некто Ти-Ташан. Профессиональный комик, не добившийся на этом поприще больших успехов, он выступал исключительно в клубах и небольших ресторанчиках, развлекая жующую и пьющую публику. Еще будучи начинающим артистом, Ти-Ташан, как многие до и после него, пытался заручиться поддержкой профессионального импресарио. В разное время два признанных специалиста в области шоу-бизнеса пробовали работать с ним, но спустя несколько месяцев отказались от дальнейшего сотрудничества. В беседе с Ре-Ранкаром первый назвал Ти-Ташана неудачником, второй – полной бездарностью. В последнем Ре-Ранкар убедился сам, посмотрев несколько записей выступлений Ти-Ташана из его богатой домашней коллекции.
Бармен из ресторанчика «Уголок», в котором нередко выступал Ти-Ташан, рассказал старшему дознавателю, что, в отличие от импресарио, сам артист считал себя гением, до поры до времени непризнанным. А потому старался запечатлеть едва ли не каждый миг своей жизни, полагая, что, когда он достигнет вершин успеха, все отснятые пленки окажутся востребованы и обернутся звонкой монетой. У Ти-Ташана не было ни близких родственников, ни друзей. Вся его жизнь была работой. Если он не выступал, то готовил новые номера. Или бегал по ресторанам и клубам, договариваясь о выступлениях. Хозяева подобных заведений, а также бармены, официантки и вышибалы – вот та публика, с которой в основном общался Ти-Ташан. Как ни странно, все они очень хорошо о нем отзывались. Да, талантом Ти-Ташан не блистал, но при этом был милым, спокойным и отзывчивым человеком. По мнению тех, кто его знал, основным критерием высоких моральных качеств Ти-Ташана служило то, что у него всегда можно было перехватить в долг десятку. Он никогда и никому не отказывал, даже если это была его последняя десятка. Да, шоу-бизнес – жестокий бизнес. Здесь каждый готов конкуренту глотку перегрызть. Но у Ти-Ташана конкурентов не было. Почему? Да потому что он занимал нишу, на которую никто бы больше не позарился. Он пытался веселить людей, которые пришли для того, чтобы поесть. Если кто и хлопал ему, так только пьяные. Но он и эти аплодисменты принимал с гордостью. Кто мог желать ему смерти? Да никто! У Ти-Ташана не было ни врагов, ни завистников, ни даже обычных недоброжелателей. Такой уж он был человек – не от мира сего. Хотел добиться известности и славы, но понятия не имел, что для этого требуется. Вернее, у него были какие-то свои представления об универсальной формуле успеха, то ли с потолка схваченные, то ли из пальца высосанные. По мнению тех, кто его знал, Ти-Ташан не жил, а будто парил над жизнью. Именно поэтому и смерть его ни у кого не вызвала каких-то особых эмоций. Был человек – и не стало. Ну, что ж, такое тоже случается. Особенно с теми, кто живет не как все.
После третьего убийства смотритель участка приказал Ре-Ранкару передать все остальные дела, которые он вел, другим дознавателям и вплотную заняться поисками убийцы, рисующего на стенах круги. Под его непосредственное начало были выделены три стража и два криминалиста. Следственная группа – это серьезно. Наверное, никто уже не сомневался в том, что в течение недели псих с обоюдоострым ножом совершит очередное убийство. И, если предотвратить его не представлялось возможным, нужно было сделать все для того, чтобы пресса не подняла вой, обвиняя, как водится, стражей порядка в полной беспомощности и неспособности защитить честных, законопослушных граждан от безумных выродков. Случись такое, и дело тут же заберет себе Служба стражей Анклава. А для дознавателей рестрикта передача дела в ССА означает если не понижение в должности, то уж точно жирный черный крест на перспективе дальнейшего карьерного роста.
Ре-Ранкару на карьеру было плевать. Но он хотел сам довести это расследование до конца. И дело тут было вовсе не в уязвленном самолюбии, а в том, что у старшего дознавателя было очень странное, никогда не посещавшее его прежде предчувствие. Чем больше Ре-Ранкар узнавал о жертвах маньяка, тем непонятнее становились для него мотивы преступления. Но при этом у старшего дознавателя складывалось впечатление, что он знает убийцу. Он встречался с ним прежде. Видел его лицо. И не хватает лишь нескольких незначительных штрихов для того, чтобы он вспомнил его. Это было похоже на бред. Но Ре-Ранкару никак не удавалось отделаться от этого наваждения. Чтобы снова обрести покой, он должен был найти убийцу.
Ре-Ранкар взял со стола кружку остывшего кифа и сделал глоток. Холодный киф был неприятен на вкус, но идти за свежим не хотелось.
Итак – три убийства. Совершенные, судя по всему, одним и тем же человеком. Три жертвы, не имеющие между собой ничего общего. Вращавшиеся в совершенно разных кругах общества. Но у убийцы имелся какой-то свой принцип, в соответствии с которым он выбрал именно их. И этим же принципом он будет руководствоваться в дальнейшем. Для того чтобы найти маньяка, требовалось понять его извращенную логику. На все вопросы «как?» должны ответить эксперты. Старший дознаватель Ре-Ранкар обязан найти ответ на вопрос «почему?».
Звякнуло стекло ударившейся о стену двери. Стопор надо поставить, подумал Ре-Ранкар, иначе кто-нибудь непременно стекло высадит.
– Ре-Ранкар! К смотрителю!
Влетевший в кабинет дежурный мотнул головой, вроде как указывая направление, и, хлопнув дверью, побежал дальше по своим делам.
Ре-Ранкар задумчиво посмотрел на трубку стоявшего на углу стола черного телефонного аппарата. Смотритель участка не позвонил ему, а вызвал через дежурного. Как правило, подобный жест не предвещал ничего хорошего.
Аккуратно собрав папки с делами, старший дознаватель убрал их в стол и запер дверцу на ключ.
Видимо, информация об орудующем в рестрикте маньяке все же дошла до стражей порядка Анклава. На смотрителя участка надавили сверху, и он вызвал к себе ответственного за дело старшего дознавателя, чтобы потребовать информацию о ходе расследования. А что мог сообщить ему Ре-Ранкар? Фактически ничего нового. Ни одно из предпринятых им следственных действий не принесло результатов. Никаких. Три «чистых» убийства в течение месяца. Для одного рестрикта это, пожалуй что, многовато.
Общий зал гудел, как потревоженный пчелиный улей. Из неразборчивого многоголосого гомона выплескивались отдельные слова и обрывки фраз, по которым можно было составить представление о том, чем живет тринадцатый участок стражей порядка.
– …два ножевых ранения…
– …был вынужден применить оружие…
– …звонили! я точно знаю!..
– …полкило наркоты для личного употребления?..
– …машину опять разбил…
– …брось, начальник…
– …не суй! Не суй мне эту дрянь!..
– …рука затекла…
– …семь угонов, три вооруженных нападения…
– …вынужден! Именно вынужден применить оружие!..
– …зверье!..
– …сам бы пристрелил гада!..
Ре-Ранкар походя отвесил звонкий подзатыльник бритоголовому малому, оравшему на задержавшего его стража так, словно это была его девка, опоздавшая на свидание, протиснулся между двумя стоявшими почти что впритык столами и учтивым жестом попросил самозабвенно щебетавшую полную даму освободить проход. Оказавшись у двери кабинета смотрителя, старший дознаватель быстро одернул манжеты, двумя пальцами поправил воротник относительно свежей рубашки, ладонью провел по волосам и привычным движением коснулся холодного металлического браслета вариатора на левом запястье – порядок, на месте. Пиджак был измят так, будто он его неделю не снимал, но с этим уже ничего нельзя было сделать. А галстуков Ре-Ранкар никогда не носил. Сделав все, что было в его силах, для того, чтобы выглядеть подобающим образом, Ре-Ранкар дважды коротко стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.