Иностранная литература №04/2015

Это можно объяснить? Сколько бы ни прошло времени, этот вопрос будет возникать вновь и вновь. Чем можно объяснить приход к власти фашистов в Германии? Как можно объяснить геноцид, концентрационные лагеря, чем можно объяснить покорность и послушание целой страны? Что же это? Как это стало возможным? Как это допустили? Объяснений ждут/ищут все, кто не привык выносить приговор без суда.Это можно понять? Каждые мемуары, каждые дневники, каждый очерк, статья, эссе, мысли по поводу – пытаются объяснить. И, пожалуй, это им, авторам, важнее объяснить для самих себя, чем для читателей. В первую очередь, они сами хотят понять.Это можно помнить? Если память обманчива, изменчива, выборочна, как можно доверять ей? Тем более, когда речь идет о детстве в Третьем Рейхе или о месяцах, проведенных в тюрьме, когда представления о времени теряются. Разве это можно помнить? «Этапы заблуждения» называется второй раздел апрельского номера «ИЛ» 2015 года. «В этом номере больше истории, чем литературы» – пишет Елена Леенсон, составитель номера и переводчик. «Тем, кто рос в те годы, национал-социализм натягивали на голову как мешок. Условия жизни даже не нужно было принимать осознанно, они прирастали к нам, мы прирастали к ним. Мы знали только тот мир, в котором жили, и считали его нормальным» – пишет в своем очерке Георг Хензель, немецкий писатель, театральный критик, лауреат премии имени Эгона Эрвина Киша. Номер, в котором есть все три вопроса и ответы на них. Марсель Райх-Раницки «Годы в долг». Автору было 9 лет, когда его семья с польским гражданством (мать на минуточку еврейка!) переехала в Берлин, а в 1935 г. он пошел учиться в гимназию им. Фихте на Эмзенштрассе. Каково было польскому еврею, считавшему себя берлинцем в те годы учиться в гимназии? Самое удивительное то, что при приеме в школу на провокационное заявление его матери («Мой сын еврей и поляк. Как с ним будут обращаться в вашей школе?»), директор в самой вежливой форме заявил, что в прусской школе справедливость превыше всего. Мемуарные заметки Раницки повествуют о том, как менялось поведение учителей и одноклассников с приходом к власти национал-социалистов, о том, что в школе появился новый предмет – Расовая теория. На его уроках учителя биологии измеряли детям евреям и не евреям объем черепа, что делалось строго по инструкции учебника. «Оказалось, что типично нордический череп, с расисткой точки зрения – лучший, был только у одного ученика. И тот был евреем».Искреннее, непосредственное, незамутненное повествование. После этого очерка я всерьез заинтересовалась биографией автора, перечитала статьи о нем (спасибо гугл-переводчику), интервью, библиографию и с радостью обнаружила, что на русском языке есть его автобиография «Моя жизнь», выпущенная в России ограниченным тиражом. Потрясающая ценность. Теперь в моей домашней библиотеке есть это сокровище.Георг Хензель «Мешок на голове». «В 1933 году произошли два события, показавшиеся мне важными: Гитлер стал рейхсканцлером, и я перешел в среднюю школу». Автор – сын машиниста локомотива, получил шанс обучаться в высшем реальном училище им. Юстуса фон Либиха в Дармштадте. Отец оплачивал один год обучения, и предупреждал сына, что тот должен постараться так хорошо учиться, чтобы через год перейти на бесплатное обучение. Действенная воспитательная мера. Эти воспоминания того, кто был большинством. Описание школьных будней обычного подростка в Третьем рейхе. Его евангелический молодежный союз автоматически превращается в подразделение гитлерюгенда – юнгфольк. Он слушает учителей, наблюдает за последствиями Хрустальной ночи в своем родном городе, читает запрещенные книги, ждет со своим отрядом на проселочной дороге проезда фюрера. Она задает вопросы себе и найдя ответы избавляется от пресловутого «мешка на голове». Какая яркая метафора! Я долго вчитывалась в его слова «Чтобы заметить ограниченность государственной идеологии, нужно было получить определенный жизненный опыт, встретить нужных людей, прочесть нужные книги». Впечатления от воспоминаний – умные, искреннее, вдумчивые мысли, человека склонного к рефлексии и анализу. Его суждения заставляют задуматься о многом, и о себе, своем государстве в том числе. Йоахим Фест Счастливые годыЙоахим Фест «Счастливые годы». Пожалуй, эти воспоминания интересовали меня больше всего! Когда-то я читала биографию Гитлера, авторства Й. Феста, и до сих пор нахожусь под большим впечатлением. Историк до мозга костей, он написал не просто биографию, а максимально объективное скрупулёзное исследование, рассказал в подробностях как именно Гитлер пришел к власти, как именно это допустила Германия, чем руководствовалась Европа, под носом у которой расцвел фашизм, в чем были причины этого явления с точки зрения геополитики и политологии. Но что же было с самим автором этого прекрасного исследования? Что он сам думает об этом периоде истории своей страны? Первые же слова убеждают меня в том, что я не зря уважаю этого человека. «Наверное, память обманывает и приукрашивает. Но я вспоминаю школьные годы в Третьем рейхе без неприязни». Вот оно! Нет никаких штампов, нет желания исказить, подправить неправильные воспоминания. Понимание того, что твои воспоминания по определению субъективны. Честность. Этого ждешь от мемуаров историка и это зацепило в итоге больше всего. Воспоминания об одноклассниках и учителях, о детских шалостях, которые заканчивались недетскими наказаниями и вопросы взрослого к тем учителям, поведение и слова которых, Фест анализирует с высоты дня сегодняшнего. Между прочим, автор лауреат премий имени Томаса Манна [1981], Эрхарда [2003], так что его воспоминания изложены прекрасным литературным языком.Барбара Кёниг «Упущенная возможность». Мне кажется одна единственная цитата из очерка немецкой писательницы, журналистки и сценариста говорит сама за себя. В ней сосредоточено всё – главные вопросы и ответы Кёниг на них. «Свой шанс прозреть раньше я упустила. Мне не оставалось – и до сих пор не остается – ничего, кроме жгучего восхищения теми. Кто настолько чувствителен, что может опознать несправедливость даже тогда, когда она кажется „долгом“, и мужествен настолько, чтобы реагировать, даже когда напрямую это его не касается».Я дочитала этот номер «Иностранки», отложенный мною почти на два года. Когда-то я начинала читать его с Анны Вимшнайдер и Маргарет Бубер-Нойман, и меня накрывало волной от мыслей и эмоций. Сейчас я, прочтя номер от корки до корки, пытаюсь ответить для себя на те три заглавных вопроса, что обозначила в начале… И знаете, я думаю, что нет и не может быть никакого единого, универсального объяснения. Историю творят люди, а значит объяснения будут у каждого свои. Вопросы задают тоже люди, и ответы которые они услышат (найдут, сами дадут), будут те, которыми именно они считают верными. Я думаю, что понять прошлое мы может только в определенной мере. В той, в которой нам готовы о нем рассказать, и в той, в какой мы готовы этому верить и сопереживать. И уж точно, я верю, что можно помнить… Хотя бы так – читая немецкую мемуарную литературу. Ведь читая, мы делим чужую память, превращая ее уже в свою.