000
ОтложитьЧитал
– Вам сделали перевязку? Рану сегодня осматривали?
Умно! Решила сменить тему. Так она обычно и поступает, когда начинаешь задавать неудобные вопросы.
– Нет. Обо мне сегодня забыли. Кроме вас, доктор, я тут никому не нужен.
– Здесь нет особого отношения ни к кому, – она старалась говорить по-деловому, и намерено избегала смотреть мне в глаза.
– Успел заметить.
– Присаживайтесь, я сделаю вам перевязку. Могли бы и напомнить о себе.
– Интересно, кому, если вы всей бригадой роды принимали?
– Хватит уже! Садитесь, – она повысила голос.
– Ну вот, и поговорили.
Я сел на стул, не отводя от нее глаз. Мила же ни разу не взглянула мне в лицо. Я снял футболку, чтобы Мила обработала рану. На ее щеках, как уже по сложившейся традиции, появился легкий румянец.
Маленькая, худая, уставшая, но мне она казалась самой красивой женщиной на земле. Возможно, потому, что я не помню других? Кроме того, здесь больше нет белых женщин, и мне не на кого обратить внимание.
Она
Прикасаться к нему всегда было волнительно. С самого первого дня, как он появился в больнице во мне стали зарождаться странные чувства. Я часто ловлю себя на мысли, что смущаюсь перед этим мужчиной, словно школьница. А когда он снимает футболку и предстает передо мной полуголым, я теряюсь, кажется, даже краснею. Он же замечает мое волнение и не упускает возможности съязвить или откровенно поглазеть на меня. Прямо какое-то испытание. Я хирург, и вид обнаженного тела меня никогда не смущал. Моя работа такова: видеть тело и работать с ним. Но только не в этот раз. С ним все иначе.
Сегодня все особенно обострено. Я чувствую себя очень уязвимой. Мне сложно держать себя в руках, практически невозможно! Эмоции бьют через край, и я на пределе. Я принимала роды у женщины, которая весила не больше тридцати пяти килограмм. Ребенок, конечно же, был недоношенным и уже мертвым. И умер он в утробе матери не сегодня. Огромное количество времени ушло на то, чтобы ее семья разрешила мне сделать кесарево, и спасти хотя бы мать. Я знала, что малыш мертв, но родственники не позволяли помочь женщине. Потраченное время стоило ей жизни!
Здесь все очень отличается от цивилизованного мира! Люди и их восприятие реальности, поведение, поступки зачастую шокируют. Это другой мир! Некая частота, на которой все это сумасшествие возможно, и оно тут действительно реально. Но для образованных людей, происходящее здесь – это какой-то бред, утопия, безумие. Белый человек, даже врач, зачастую воспринимается местным населением враждебно. Я не могу просто взять и разрезать человеку живот, чтобы спасти ему жизнь. Семья должна разрешить мне это сделать. За инициативу и несогласованные действия я могу пострадать. Сегодняшний день надолго останется в моей памяти. Я всегда очень тяжело воспринимаю смерть пациентов, как и в принципе, любую смерть. Но, все намного сложнее, когда умирают на моих глазах: тут смешивается боль настоящего с болью прошлого, и эффект от потери удваивается. Не могу, никогда не смогу привыкнуть к несправедливости жизни!
Думаю, женщина осталась бы живой, если бы вовремя обратилась за медицинской помощью. Смею предположить, что убогий и неадекватный муж моей умершей пациентки даже не в состоянии понять, что отнял у меня драгоценное время, благодаря которому я могла бы спасти его жену. Бедная женщина долго мучилась, а он не разрешал ей пойти в больницу. Своим запретом он практически убил супругу. Ребенок давно умер в утробе матери, и она мучилась от боли, при этом ее продолжал лечить какой-то местный шаман! И эти люди верят в это безумие! Разумом белого человека, такое вообще сложно понять. Я до сих пор не могу!
Я знала, что она умрет. С самого начала понимала, что уже не смогу спасти ее, однако отчаянно пыталась это сделать, надеясь на чудо. Но здесь чудес не бывает! Это тот мир, куда чудеса не попадают. Дикие и жестокие люди позволяют умереть своим близким, только бы те не пошли к белому доктору. Я не могу закрывать на это глаза. Слишком больно! Тяжело видеть все происходящее: голодных детей, бесконечные болезни, творящийся вокруг беспредел. Но среди этого хаоса есть и те, кто добр своим сердцем! К сожалению, они не способны что-либо изменить. Все чаще мне кажется, что я попала в ад на земле, словно отсюда нет выхода. Работаю и живу на каком-то автопилоте. Насколько еще меня хватит? Каков мой предел терпения? Сколько я еще продержусь? Одному Богу известно! Наверное, я просто перестала надеяться на что-то лучшее для себя, и разучилась мечтать. Порой мне кажется, что я уже мертвая!
Надев стерильные перчатки, я резко сняла повязку, может даже слишком резко. Руки тряслись от волнения, так вышло совершенно случайно.
– Ай! Можно аккуратнее?
– Извините.
Я старалась не смотреть ему в глаза. Было неловко после всего, что произошло. Я дала волю эмоциям, этого нельзя было допускать. Мне стало казаться, что я хочу очутиться в его объятьях и проплакать там вечность, чтобы выплакать всю скопившуюся боль и свои жуткие страхи. Но такой роскоши я, конечно же, позволить себе, не могу. И никогда не смогу!
Никто и никогда не узнает, кто я, что произошло со мной и что творится у меня внутри! Это моя боль, моя ноша! В мои планы не входит открывать кому-либо свое сердце и распахивать душу. Все останется, как и было прежде. Я буду продолжать терпеть и заглушать свою боль чужой болью и смертью.
Он
Это невыносимо! В памяти пусто! Кто я такой, откуда, и как меня сюда занесло?
Прошло уже почти три недели, и никакого толку! Воспоминаний – ноль! Ничего из прошлой жизни, только «африканское» настоящее. Если бы не было ее, я бы, наверное, уже сошел с ума.
С того дня, как Мила плакала в этой комнате, она стала избегать меня. В глаза мне не смотрит, почти не говорит со мной, да и в ординаторской старается не задерживаться. Между нами пробежал холодок, и этот холодок явно исходит от нее. Она намеренно прячется от меня. Я это вижу и чувствую. Напряжение между нами буквально витает в воздухе. Чем более она недоступна, тем сильнее я желаю ее. И это желание становится все труднее контролировать.
Сегодня она будет дежурить в ночь. Я это знаю от другого доктора и уже жду ее. Мне не хватает нашего общения. Хочу ее видеть, говорить с ней, и я постоянно думаю о гораздо большем. Ничего не могу с собой поделать. Эта девушка засела в моей голове, и лишь только мысли о ней не дают мне сойти с ума в этом аду.
Она
– Добрый вечер! – я вошла в ординаторскую, в которой меня, ждал он.
Да, именно ждал! Я чувствовала это. Может, ему просто скучно? Ведь кроме врачей, пообщаться ему не с кем, да и вспомнить нечего. С моими коллегами он отлично ладит, и у него с ними не возникает таких трений, как со мной. Несмотря на то, что пациент явно идет на поправку, выписать его мы пока не можем. Кто он на самом деле? Какая его жизнь в реальном мире? Я ничего о нем так и не узнала. Да и откуда? Он и сам о себе ничего не знает. Каково это, вот так попасть в пустоту? Даже не представляю! Думаю, это очень тяжело. Но пациент хорошо держится, позитивно настроен. Чувствуется, что он очень умный и самодостаточный мужчина, но явно с непростым характером. Не представляю, как он будет жить дальше с потерей памяти. Быть может, еще все вспомнит? Я очень на это надеюсь. Хочу узнать его настоящего. Хотя зачем мне это? Мы все равно скоро расстанемся навсегда, независимо от того, вспомнит он себя или нет. Неважно, в любом случае нам не по пути. Он вернется в цивилизацию, а я после окончания контракта подберу себе следующий ад и отправлюсь туда, в надежде, что когда-нибудь моя пытка закончится. Иногда перед сном, лежа в постели, я думаю о том, а что будет, если я не проснусь? Хоть кого-то это тронет? Мне кажется, что и меня саму это не сильно расстроит.
В последнее время я даже немного завидую своему пациенту: что бы там с ним в прошлом ни было, у него есть реальная возможность начать жизнь с чистого листа, без лишних воспоминаний! Возможно, это не так уж и плохо? Да, звучит заманчиво! Он говорит, что не помнит абсолютно ничего. Динамики в его состоянии не произошло, нет ни малейшего сдвига. И это проблема! Я, да и другие врачи не уверены, что он из России. Тот факт, что пациент знает русский язык, еще не говорит о его принадлежности к этой стране. Во-первых, у него прослеживается некий акцент, во-вторых, периодически в разговоре он использует немецкие слова. Я предполагаю, что это немецкий, хотя сама этого языка не знаю, но уж очень похож. По сути, здесь до него никому нет дела. В больнице все врачи перегружены, и заниматься проблемами отдельного пациента никто не будет. Его память уже не наша забота. Как только мужчина окрепнет физически, его, скорее всего, доставят в наше посольство. И там, ему придется столкнуться с реальностью жизни. Куда он отправится? Может его уже кто-то разыскивает? Я не знаю. Мы слишком далеко от благ цивилизованной жизни. Здесь не знают, что такое Интернет и сотовая связь. В этом месте у людей другие задачи и они более насущные: не умереть с голоду и выжить любой ценой!
– Добрый, если его можно назвать таковым, – мужчина бросил сухие слова мне в ответ. Затем, он поправил подушку, положил ее под спину и присел, опершись на нее. Он откровенно рассматривал меня, совершенно не стесняясь: то, как я вошла, вымыла руки и села за свое рабочее место.
Почему обязательно нужно на меня так пялиться? Иногда мне хочется подойти и задернуть ширму. Он очень сильно на меня влияет. Ему даже не обязательно мне что-то говорить, лишь от одного его присутствия я уже начинаю волноваться. Я чувствую его взгляд и мыслями улетаю совсем в другое направление, только больница не то место, где позволительна такая роскошь. Мне необходимо быть внимательной и днем и ночью, никаких лишних эмоций быть не должно, и не имеет значения, в какую смену я работаю.
После вечернего обхода у меня появилось время, чтобы побыть в ординаторской и заняться текущими делами. Мне нужно было заполнить карточки и журналы. Только вот присутствие соседа–пациента, меня все же, значительно отвлекает. Надеюсь, он скоро уснет – близится ночь.
– Мы можем поговорить?
– О чем вы хотите поговорить?
– О чем угодно, выбор темы – за вами.
Я усмехнулась:
– Если честно, я не обладаю временем в таком количестве, чтобы болтать ни о чем.
– Да бросьте! Вы проверили всех своих пациентов, в больнице все затихло. Сейчас у вас явно есть несколько свободных минут.
Я отрицательно покачала головой, даже не посмотрев на своего пациента, и пододвинула стопку с карточками ближе к себе.
Он прав, уже поздно, и в больнице действительно непривычно тихо и мирно. Такое бывает не часто. Только вот разговаривать с ним становится довольно опасно для меня. Мужчина странным образом влияет на мое спокойствие и самообладание, а так же на качество моего сна.
– Вы не могли бы осмотреть меня? Про меня сегодня снова забыли. И рана ноет.
Я резко подняла голову и посмотрела на него. В комнате уже начало темнеть, но освещение я еще не включила. Мужчина смотрел на меня в упор при этом на его лице появилось незнакомое мне выражение.
Я встала из-за стола и пошла мыть руки.
– Почему вы не напомнили о себе? Вы же не думаете, что вы здесь VIP–пациент? Если вы себя плохо чувствуете, нужно было сказать врачу дневной смены. Почему молчали?
Я отчитывала его, как маленького мальчика. В такой стране нужно очень внимательно относиться к своему здоровью, тем более с его ранением. Риск нельзя себе позволить. Кругом столько заразы, что одному Богу известно, есть ли места более грязные, чем это. Даже вода и та здесь на вес золота.
Я вытерла руки и, прихватив стерильные перчатки, направилась к его постели, так как пациент не потрудился подняться и пересесть на стул. Иногда его наглость в отношении меня, просто поражает. Он действительно очень часто ведет себя со мной довольно бесцеремонно. Такого поведения с другим медперсоналом я за ним не замечала. Почему-то повезло именно мне. Видимо, пациент так выражает свою благодарность за то, что я вытащила его с того света. Не скрою, у него были все шансы там оказаться. Тот факт, что его спасли и привезли в больницу, для меня до сих пор остается загадкой. Обычно местным жителям плевать на белых людей, они настроены по отношению к нам крайне недоброжелательно, порой даже агрессивно. Это очень странно! Мы находимся здесь, чтобы помогать им, но многие из них этого словно не понимают. Не все, конечно, есть и другие, добрые и открытые, и таких немало. Но все же, большинство из местных жителей косо смотрят, так и норовят оскорбить или по возможности украсть лекарства. С медицинскими препаратами вообще отдельная тема: нужно быть начеку и ни в коем случае не давать на руки лекарство в упаковке, так как пациенты стараются потом его продать. Дикость! Безумие африканского народа, к которому сложно привыкнуть.
– Я не сказал, что плохо себя чувствую.
– Ладно, сейчас разберемся, – я присела на край его кровати и сразу же почувствовала легкое волнение. – Снимите футболку.
– С удовольствием.
Он безумно смущает меня: этот взгляд, интонация, поведение… У меня словно что–то переворачивается внутри. Он делает это намеренно! Такой вид общения у нас сложился с самого начала. Но после того как я плакала в ординаторской, мои чувства особенно обострились – он что–то пробудил во мне.
Пулевое ранение сквозное на левом плече. На этом же плече находится большая и очень красивая татуировка льва. Она выполнена настоящим мастером своего дела. Тату просто великолепное! Татуировка разноцветная. К ней хочется прикасаться и внимательно рассматривать: каждую деталь, тона, переходы. Она начинается на груди слева и красиво переходит на плечо, спину и левую руку. Пуля прошла именно в том месте, где у льва располагалось сердце. Прямо мистика какая-то!
Я замерла и отвлеклась на красоту талантливого мастера. Это тату завораживает, словно околдовывает своей необычностью и идеальным исполнением. Каждый раз, делая пациенту перевязку, я смотрела на нее с любопытством, но у меня, конечно, не было возможности рассмотреть ее внимательно. Сегодня же я задержала свой взгляд и озвучила вопросы уже давно крутившиеся в моей голове:
– Никогда раньше не видела такой красивой татуировки. Интересно, кто ее сделал? И почему именно лев? – я впала в задумчивость. – Когда вспомните, обязательно расскажите мне.
Он, конечно, услышал каждое сказанное мною слово, но молча продолжал смотреть на меня. Его взгляд был другим, незнакомым. Раньше он так на меня не смотрел. Я не могла понять, о чем он думает.
Только я собралась прикоснуться к повязке, как он резко притянул меня к себе и впился своими губами в мои. Я даже не успела одуматься и понять, что происходит. Как ни странно, но я не испугалась. Сначала я попыталась отпрянуть, но он не позволил, сильнее прижав к себе. Через мгновение, я уже отвечала на его поцелуй. Сумасшествие какое-то! Но я не хотела ничего прекращать. Внизу живота сконцентрировалась энергия, и все тело затрепетало, наполняясь жаждой желания. И сила его была такова, что все отошло на задний план, и ничего уже не имело значения. Я хотела его, как безумная, и, не стесняясь, показывала свое желание.
Он стянул резинку, которая удерживала мои волосы в хвосте, и погрузил руку в копну непослушных волос. Мы просто делали то, что хотели, будто понимали: если кто-то из нас, хоть что-то скажет – это все разрушит. Граница стерта, и мы уже не могли остановиться. Словно сорвавшись с цепи, с сумасшедшей скоростью мы стали стягивать друг с друга одежду. Нам было все равно, что будет потом. Мы даже забыли о его ране и незаживших ребрах. Освободив меня от одежды, он усадил меня верхом и резко вошел в меня. Я не занималась сексом много лет, и, видимо, оказалась не совсем готова так быстро принять его значительный размер. Боль смешалась с желанием, и я вскрикнула.
– Прости, прости. Больно? – он сразу же остановился.
– Не останавливайся.
– Ни за что на свете.
Немного сбавив темп, мы продолжили. Больше никто из нас ничего не говорил.
Он управлял нашими движениями, а я полностью подчинилась ему, и мне это безумно нравилось! Удовольствие от каждого толчка пронизывало и наполняло все клетки моего тела! Неудержимая, какая–то дикая страсть! Моя плоть просто горела безумным желанием! Тело, пропитанное вожделением, ликовало от нашего слияния. Я предвкушала сладкую кульминацию, чувствуя нараставшее и уже неконтролируемое возбуждение. Своими ощущениями я улетала в далекий рай, в котором никогда не была. Боже! Разве так бывает? Я и не знала!
Я проснулась среди ночи от шума на улице. Слышны были громкие голоса местной речи. Мой пациент мирно спал, обнимая меня, и шум его абсолютно не беспокоил. Я аккуратно убрала с себя его руку и тихонько выскользнула, чтобы не разбудить. Быстро одевшись, я вышла на улицу.
Глава 2
Он
– Как уехала? Куда? – у меня внутри словно что-то оборвалось. Услышанные слова были, как гром среди ясного неба!
– В деревне, расположенной недалеко от строящейся гидроэлектростанции, снова вспыхнули беспорядки. На этот раз все очень серьезно: сгорела почти вся деревня, много погибших и раненых, медицинская помощь нужна на месте, везти пострадавших в больницу нет возможности.
– Почему поехала она? Она же женщина! – я был в шоке от новости, что Мила уехала, и едва мог контролировать свои эмоции.
Крупный бородатый доктор усмехнулся. Николай Николаевич тут главный. Это его я увидел в первый день пребывания в больнице, после того, как пришел в себя. Высокий, плотный мужчина лет пятидесяти, любитель пошутить. С виду грозный, но на самом деле он человек с большим и добрым сердцем – это я уже успел понять. Полная самоотдача своему делу – на такое способен не каждый врач. Вообще я думаю, что в таких странах могут работать только фанаты своего дела, иначе никак! Здесь можно продержаться только на внутреннем энтузиазме, по-другому нереально. Нужно очень любить свою работу, чтобы жить в собачьих условиях и вытаскивать с того света людей, которые порой, даже «спасибо» за это забывают сказать. Предполагаю, что не все местные жители такие, но из того, что я уже успел увидеть и услышать, могу сказать: общая обстановка и традиции местного населения делают свое дело.
– Мы здесь на работе. Была ее смена, так что, и ехать положено ей. Не беспокойся, она там не одна. Что ты так заволновался? Понравилась наша Мила?
Николай Николаевич слегка улыбнулся и посмотрел проницательным взглядом. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли. За эти дни, что я провел в больнице, мы с ним довольно часто общались. Он искренне хочет помочь, пытаясь оживить мою память, пока – безрезультатно!
Из-за недостатка койко-мест меня положили на кровать за ширмой в ординаторской. Уверен, мне крупно повезло не оказаться в палате с местными жителями. У меня словно платная палата, только вместо телевизора прямое общение с медперсоналом. Я всегда в курсе всех последних событий. Правда, зачастую от этих событий становится тошно и хочется закрыть уши, чтобы не слышать, о чем говорят врачи. Больные малярией, кишечными инфекциями, пострадавшие от разборок между преступными группировками и даже ВИЧ-инфицированные люди, – это лишь часть из тех с кем врачам приходится иметь дело. В больнице не хватает врачей, необходимых медикаментов, вакцины и нет нужного оборудования. Дети умирают даже не успев начать говорить. У людей нет элементарных, человеческих условий для нормальной жизни.
Не знаю, откуда я приехал в это место, из какого я города. Но искренне надеюсь, что мой дом как можно дальше от этого ада, и я очень скоро вспомню, где он находится.
Я шумно вздохнул и откинулся на подушку: что я мог ему ответить.
– Понимаю. Мила многим нравится. Только она никого не подпускает, закрыта на секретные замки. Тебе ловить нечего! Иди мимо, парень! – он стал серьезнее, захлопнул толстый журнал и направился в коридор.
Оставшись наедине со своими мыслями, а главное, с воспоминаниями о проведенной с Милой ночи, я ощутил незнакомое ранее чувство, словно потерял что-то, не успев толком обрести. Стало так погано на душе, будто кусок плоти вырвали! Не могу даже объяснить словами и понять, что я чувствую внутри себя. Ненавижу это место! Все здесь мне осточертело! Но черт возьми, хочу ее! Всю ее, тело, сердце, душу. Меня влечет к ней с такой силой, что я едва держу себя в руках. ТО, что было ночью между нами – это нечто! И это был не просто секс, а что-то гораздо большее, причем для нас обоих.
Она
За последние четыре года, начиная с той проклятой ночи, я повидала многое, прошла через такие испытания, что не каждому дано и половину на себя взять, за всю свою жизнь. Страшно даже вспомнить о том, что я видела и чувствовала. Но я не сдалась, не сошла с ума! Я продолжаю двигаться вперед и помогать другим людям. Хотя и проживаю каждый свой день, словно на автопилоте. Я как в тумане, который никогда не рассеется! Иногда мне кажется, что я уже умерла и попала в ад.
То, что ждало меня в деревне невозможно, просто нереально принять и понять. Жуткий пожар поглотил почти все. Когда мы приехали, в воздухе чувствовался стойкий запах горелой человеческой плоти. Огромное количество погибших и пострадавших.
С другими врачами мы провели здесь больше двух недель. Условия, в которых мы спим, едим и оказываем медицинскую помощь, вряд ли можно вообще назвать человеческими. Жара, антисанитария, нехватка медикаментов и нескончаемый поток смертей.
Деревня была достаточно большая, но то, что от нее осталось, уже и не похоже на место, где могут жить люди. Но они продолжают тут жить и не уйдут отсюда. Такое ощущение, что этот ад никогда не закончится! Не знаю! Быть может, и нет!
Строительство гидроэлектростанции вызывает периодические вспышки вооруженных конфликтов между теми, кто «за», и теми, кто «против». В последнее время ситуация особенно обострилась, так как строительство набирает темп. Что эти люди отстаивают? Мне кажется, они и сами толком не знают! Отчаянно пытаясь не впустить на свою землю блага цивилизации, они готовы убивать. У них непонятное агрессивное отношение к белым людям, хотя нашу помощь можно было бы принять и с благодарностью. Это сложно объяснить в двух словах, я бы сказала, невозможно! Нужно очутиться здесь, чтобы увидеть все своими глазами и постараться не сойти с ума от увиденного. Больнее всего смотреть на детей. Нужно иметь каменное сердце или вообще его не иметь, чтобы быть равнодушным к происходящему. Невозможно, просто нереально выработать иммунитет и стать безразличной. Я постоянно прилагаю над собой неимоверные усилия, но стать черствее никак не получается. Как бы мысленно я ни пыталась абстрагироваться и не пропускать через себя эти эмоции, – не выходит, все бесполезно. Стоит лишь на мгновение позволить себе впустить жалость, и все, ты в капкане, из которого не выбраться никогда. Знаю, что я попала в эту ловушку навсегда. То, что пережито, никогда не сможет исчезнуть из моей памяти. Эти воспоминания будут храниться до конца моих дней, время от времени всплывая и причиняя боль. Именно поэтому иногда я завидую своему пациенту. Если бы мне предложили стереть память, я бы согласилась, не задумываясь ни на секунду!
Спустя семнадцать дней наша миссия в деревне была окончена. Джип уже практически подъехал к больнице, и мое сердце билось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Причиной такого беспокойства был, конечно же, он. Только мысли о нем и помогали мне не тронуться умом и продержаться все эти дни в той жуткой деревне. Каждую ночь, закрывая глаза, я чувствовала его запах и прикосновения, как будто он был рядом со мной. Он поселился в моем сердце, захватил мою душу и околдовал меня. Я влюбилась в него – себя не обмануть! Даже нет смысла переубеждать и перебарывать себя. Факт есть факт! Удивительно, что это все же случилось со мной! Учитывая мое прошлое, такого произойти не должно было. Это довольно странно! Я не думала, что когда-нибудь смогу почувствовать что-то подобное. Но я чувствую!
Я всерьез начинаю задумываться, что пришла пора прекратить африканское путешествие. Впечатлений мне хватит до конца жизни!
Николай Николаевич встретил нас во дворе больницы. Мы поговорили о событиях в деревне, а потом направились внутрь здания. Я шла очень быстро, и скорее всего, Николай Николаевич обратил на это внимание. Но когда я вошла в ординаторскую, то сразу же остановилась в дверях, как вкопанная. ЕГО кровать была пустой! Предполагаю, что скрыть своего удивления мне не удалось.
– Он уехал. Вспомнил себя, – Николай Николаевич пристально посмотрел на меня и прошел к своему рабочему столу.
Я продолжала смотреть на кровать, в которой меньше трех недель назад занималась самым лучшим сексом в своей жизни. Я бы даже не назвала это сексом. Это было прощание со страхами, освобождение, познание своего тела и полет в мир удовольствия.
– На следующий день после твоего отъезда. Он все вспомнил совершенно неожиданно. Мы говорили о строительстве ГЭС и беспорядках, которые возникают на этой почве. И парня просто осенило! В этот момент мне пришлось отлучиться к пациенту, а когда я вернулся в ординаторскую, его уже не было. Мы толком даже поговорить не успели. Я так и не узнал, кто он на самом деле. Вот тебе и благодарность за лечение. Парень смотался при первой же возможности.
Слезинка покатилась по щеке, и я сглотнула образовавшийся ком в горле.
Николай Николаевич замолчал. Возможно, он хотел сказать что-то еще, но, увидев мою реакцию, очевидно передумал. Он задал мне вопрос, который я не ожидала услышать:
– У вас с ним что-то было?
– Нет, – я прошла к раковине и начала мыть руки.
– Тогда чем можно объяснить твои слезы?
– В глаз что-то попало.
– Понятно. На будущее имей в виду, врать ты не умеешь. Мила, иди домой и отдохни.
Дни сменялись бессонными ночами. Сегодня ночью я так и не уснула. Тошнило шестой день подряд, в основном по утрам. Грудь болит, месячных нет. Не надо иметь медицинское образование, чтобы понять, что я беременна.
Он так и не вернулся. Думаю, уже и не вернется, но я продолжаю надеяться. Изо дня в день, из ночи в ночь, словно маленькая девочка я верю в мечту. Да, лгать себе нет смысла. Я жду его всегда. Теперь особенно, потому что наша ночь не прошла бесследно, а оставила после себя приличный след в виде новой жизни, зародившейся внутри меня. У меня появилась какая-то неконтролируемая плаксивость. Стоило мне только остаться одной, как я начинала плакать. Эмоции выходили, и я ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось выть от тоски и боли. Было безумно обидно осознавать, свою потерю. Я даже не успела насладиться сполна, прочувствовать и пресытиться впечатлениями от нашей близости. Я лишь только прикоснулась, и тут же все отняли!
Сегодня Николай Николаевич задал мне вопрос, что называется, в лоб:
– Мила, присядь. Нужно поговорить.
Я села на стул напротив его рабочего стола.
– Что-то случилось?
– Это ты мне скажи, что у тебя случилось?
– О чем вы, Николай Николаевич?
– Мила, я, конечно, не гинеколог, но и не слепой. Какой у тебя срок?
В кабинете повисла тишина. Я отвела взгляд в сторону, на глазах навернулись слезы.
– Двенадцатая неделя пошла, – мне стало очень неловко, и я опустила глаза в пол.
Живота еще не видно, так как я почти ничего не могу есть. Меня постоянно выворачивает и из-за этого я совсем не поправилась, а наоборот, похудела. Но Николай Николаевич понял, что я жду ребенка.
– Это ОН отец?
– Да, – я ответила сразу.
– Ребенка, как я понимаю, решила оставить?
– Конечно.
– Я давно заподозрил, что ты беременна. На тебе лица нет. Чувствуешь себя, судя по всему, плохо?
Я заплакала, не могла больше сдерживаться. Столько эмоций кипело внутри, и дополнительные вопросы спровоцировали всплеск, который подавить не представлялось возможным.
– Тебе нужно вернуться в Москву. Тут не место беременной девушке.
– Нет, – я вскочила на ноги и стала умолять его. – Пожалуйста, нет! Я не могу вернуться! Только не туда! Со мной все хорошо! На работу мое положение не повлияет! Обещаю! Пожалуйста! – я тараторила сквозь слезы, умоляя его понять меня. – Никто ведь кроме вас ничего и не заметил?
Николай Николаевич, несомненно, не ожидал такой бурной реакции, и на его лице отразилось удивление.
– Мила! Да что ты говоришь? Ты думаешь, что скроешь свою беременность? Как ты собираешься здесь вынашивать ребенка? Вернуться все равно придется! И лучше улететь, пока срок еще небольшой. Ты ведь и сама это прекрасно понимаешь! – он замолчал.
Николай Николаевич смотрел в мои заплаканные глаза с жалостью, пытаясь меня направить на верный, по его мнению, путь:
– Мила?
– Нет, прошу вас, пожалуйста, нет. Я не могу уехать отсюда, – я стала плакать так сильно, что уже не могла говорить.
– Почему?
Я просто отрицательно покачала головой, дав ему понять, что объясняться не буду.
– Да что же мне с тобой делать?
Я с трудом выдавила из себя просьбу:
– Пожалуйста, сделайте вид, что ничего не знаете.
– И как долго я должен его делать? А что потом?
– Не знаю.
Он встал из-за стола и подошел к окну.
– Мила, ты не забылась? Посмотри, что вокруг тебя! Хочешь так рисковать? Думаешь, он вернется сюда?
Я продолжала плакать, ответов на все эти вопросы у меня не было. Я мечтала, чтобы он вернулся ко мне. Но я знала, что моей мечте не сбыться никогда.
– Ну что же мне с тобой делать? Что же? Что же? – вопрос был риторическим.
По его интонации стало понятно, он не отвернется от меня, оставит здесь. Хотя и не хочет, но пойдет мне навстречу!
Николай Николаевич очень великодушный человек. Он относится к категории людей, которые всегда творят добро, порой даже жертвуя собой. Именно благодаря такой самоотдаче и происходят добрые дела в таких странах, как эта.
Я познакомилась с ним уже здесь, в больнице. Мы сразу нашли общий язык. За время совместной работы у нас ни разу не возникло даже малейшего недопонимания. И в этот раз мы поняли друг друга с полуслова.
Неделя, другая, время бежало…
Тошнота прошла к двадцатой неделе, и физически стало немного легче. Я по-прежнему продолжала работать в больнице. Николай Николаевич обещание сдержал, но периодически возобновлял наш разговор. Каждый раз он не переставал настаивать на моем возвращении домой, а я каждый раз умоляла его оставить меня. И он снова и снова шел мне навстречу. Конечно, Николай Николаевич хотел, как лучше для меня и моего ребенка, но я не могла решиться уехать. Разумом я понимала, что рискую, но страх возвращения в ТОТ мир и страх, что ОН вернется и не застанет меня тут, не давал мне возможности покинуть Африку. Да, и все тем же разумом я понимала, что если бы ему вернуться за мной, он бы уже давно это сделал. Но я ничего не могла с собой поделать, просто ждала, четко понимая, что ждать уже и не стоит. Кроме того, вернуться на родину – означало окунуться в прошлое, которое я всеми возможными способами пыталась забыть.