000
ОтложитьЧитал
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НАЧАЛО СЛУЖБЫ
А послал служить полковник толстый Алексея на Кавказ в Чу горд. Есть такой там городишко тихий, небольшой, великолепный, славный. В авиации, в серьезной, в Дальней предстояло отслужить два года.
Обстоятельства сломали парня. Похудел, стал молчаливым, грустным, безразличным ко всему на свете. В состоянии таком ужасном службу начал лейтенант Емелин.
Алексеевой матчастью первой стал большой ракетоносец дальний «ВКМ-ТУ95-й» стратегический. И через месяц сдал зачеты лейтенант на допуск да к работе приступил конкретной. Старшим техником он был назначен по СУ, по установкам то есть силовым аж четырем громадным.
Экипаж ему попался дружный. Исключительно такой веселый, что казалось не стоянка это, а всемирной Юморины место. И на том великолепном фоне вечно грустный лейтенант Емелин, ну конечно, был вороной белой. Но, однако же успешно в небо самолет свой отправлял при этом, в замусоленном журнале толстом, респектабельный дефис малюя. И когда ракетоносец дальний на стоянку приползал усталый после дальностей, душа Алеши улыбалась, но внутри, а внешне тучи черной был черней мужчина.
Ни словечечка, ни фразы лишней меж товарищами, лишь по делу. И решили те, что техник новый просто-напросто такой по жизни, не считалось что бедой большою.
Кочегар и баламут бывалый капитан Круглов, кого стоянка справа рядышком была, частенько юмористов навещал, соседей. Анекдотиком блеснуть сверхновым, интересное чего послушать он любил, при сем талант имея абсолютно рассмешить любого. А вот с Лешею иначе было. В Мавзолее бы поднялся Ленин, воск под кожей бы его смеялся, захоти Круглов, но с этим странным лейтенантиком не выходило.
И тогда поспешно вывод сделал кочегар: переучился парень, помешался от учебы сложной. Он слыхал какой ХАИ тяжелый от его выпускников служивших. Сей гипотезы как раз имелось подтверждение – недавний случай. Из ХАИ выпускника такого ж, на ходу что спал диплома после, задавили самолетом глупо. Не машиною какой шальною, шалопутною, что осы словно, сумасшедшие, гоняют в части: там АПА, ТРЖК, воздушки и иные, что нужны для дела. Нет, родимым самолетом таки, на регламент в ТЭЧ какой тянули, и почил в бозе хаевец. Жалко.
Капитан Стальной, что был отрядным в эскадрильи и какой частенько нишу Леши навещал, печаль тот лейтенанта объяснял иначе. «Тут сердечные дела, конечно», – констатировал коллегам как-то. Расскажи, возьми поведай Леша правду-матку – вот бы смеху было.
Жил в гостинице военной в ДОСе наш герой с силовиком таким же, двухгодичником Андрюшей Гильзой, из КИГА студентом бывшим тоже.
Подружились, и довольно скоро про товарища узнал Алеша, что тот спец большой в делах амурных. Только Лешу сколь не звал с собою на ночные рандеву товарищ, тот отнекивался. Так уж очень человек переживал серьезно.
Ну и в пятницу однажды как-то, вечерком, придя домой со службы, Леша плюхнулся в кровать, да книжку в руки взял, и стал читать, но только киевлянин не стерпел, захлопнул перед носом у коллеги томик, и сказал:
– Сегодня танцы в клубе, классных уймища девчонок будет! Прячь давай свою хандру подальше, неуемную, да стань хаевцем.
И махнул рукой на горе Леша. И на танцы поспешил с Андрюшей.
Было в клубе полковом чудесно. Танцы. Музыка. Ансамбль вживую, очень даже неплохой. И море разливанное девиц хороших.
Азнавура прозвучала песня, а за нею про девчат, какие со статистикой не очень ладят и платочки теребят в сторонке.
Леша быстро симпатюгу выбрал. Пригласил и с нею в танце слился. Оказалась неплохой партнершей дева юная, и танец с нею удовольствие доставил парню.
Танец первый с ней, второй и третий. Замечательно. В четвертом танце стал Алеша ворковать на ушко удивительной своей партнерше, что обычно практикуют парни. Улыбалась та, как будто млела, что конечно кавалеру льстило.
И когда передохнуть решили, возле стенки у плаката ставши, то воскликнула наивно дева:
– Вы танцуете чудесно просто! Мне давно уже вот так роскошно танцевать не приходилось, право!
А Емелин про себя подумал: «На крючке уже, пожалуй, рыбка, лишь подсечь уже осталось только! А на вид, отметить надо, ципа хороша, великолепна просто!»
И чудесная партнерша явно, подтверждая мысль Алеши эту:
– Боже мой, – пролепетала, – что же до сих пор мы не знакомы с вами! До сих пор! – и элегантно ручку протянув, сказала:
– Лена, – тихо.
– Леша, – руку пожимая деве, отвечал партнер легко краснея, имитируя умело робость. И к губам поднес красиво, томно, элегантно в маникюре ногти.
Ярко вспыхнуло лицо девицы, но не зло. Ей превосходно было.
Исключительно с одною Леной танцевал в тот славный вечер Леша. Предисловие романа явно гладко шло из-под пера, и вроде намечался тот довольно чудным. Только надо ж, в перерыве Лена вдруг призналась:
– С вами танец просто завораживает, аж пьянит он, отвлекает от всего земного, потому я ничего не слышу, говорите что, когда танцуем. Извините, так любезны будьте.
«Получается, что зря старался», – недовольно ловелас подумал, прямо-таки оскорбившись даже, а Елена ко всему вдобавок, ошарашила водой холодной из ушата на морозе словно:
– На каком вы самолете, Леша соизволите служить? – спросила, улыбнувшись и хихикнув даже.
Офицер насторожился юный: «Ничего себе вопрос сюрпризный! Бортовой интересует номер стратегической машины фифу! Тайны хочется военной очень!.. Вишневецкий знать не зря, как раз вот на прощание, о ней напомнил. Поострее на макушке ушки будет надобно держать с особой… Что-то здесь совсем не чисто, чую… На шпионку не похожа вроде, – колотило в голове, – а может проверяет то отдел особый. О признании моем дурацком на комиссии, конечно, знают особисты, нет сомнений в этом, и теперь вот достают, канальи. Красной ниткою подстава шита. Вон сексоточку нашли какую… Особисты! Особисты точно!»
А сексоточка веселой птичкой зачирикала:
– Вы так молчите претаинственно, что думать можно предо мной «глухонемой». Не так ли?
Тут Емелин побледнел, а Лена засмеялась:
– Ну какой, однако, вы таинственный «глухонемойчик», то-то сразу вдруг, смотрю, притихли.
За довольно небольшое время службы в армии успел однако лейтенант узнать о том, что так вот называют, с юморком, военных обособленных частей, какие занимаются БЧ с сюрпризом термоядерным и где режимность, разумеется, была повыше, где доплачивали сверх оклада за секретность двадцать пять процентов.
Пот, что выступил на лбу, платочком стер Алеша, и лишь смолкла только симпатичная партнерша сразу, назидательно сказал, с укором:
– Извините, не могу ответить на поставленный вопрос. Не вправе я секреты разглашать такие. Место службы, самолета номер – это, впрочем, не для встречных первых информация, и интерес к ней, нездоровый ваш, меня пугает. Знать должны вы, чем все пахнет это.
– Это точно, – засмеялась Лена, – как не знать мне про такие страсти, коли я почти служу в отделе, за секретами который смотрит.
«Ты, гляди-ка, раскололась утка подсадная и сама вдобавок. Дура конченая, может, просто? – с облегчением вздохнул Емелин. – И чекисты хороши. Как можно желторотым, бестолковым куклам поручать вести дела такие? КГБэшники совсем свихнулись». И спросил, вздохнув, девчонку Леша:
– Ну, а как же вы в отделе этом, нужно думать, так сказать, особом, на общественных началах что ли благородную несете службу?
– Что вы, – снова засмеялась Лена, – кто ж возьмет меня в отдел особый, школу, кончившую только-только, беспартийную еще к тому же? Служит там мой драгоценный папа – подполковник Балалайкин. Вы-то про него должны, наверно, слышать?
– Слышал, – очень удивился Леша, – особист «глухонемых»?
– Так точно, но сейчас ему и полк отдали, потому что особист Сашуля полковой до синевы допился, долакался до горячки белой. На леченье в ОВГ отправлен… Ох, и сколько же секретов сразу это выдала я так беспечно?
Замороченный вконец смешался лейтенант, что говорить не зная, только Лена встрепенулась:
– Леша, – зазвенела голосочком тонким, – как же я не догадалась сразу. Двухгодичник вы. Вы штатский. Вот что. Не военный человек, конечно. В институте уж нагнали страха вам на кафедре военной, видно, и мерещатся теперь шпионы, особисты. Где не глянь – повсюду. Хорошо мне все понятно это. – Дева глазки подняла. – А папа признавался как-то мне, что так и не видал ни одного шпиона за не маленькую вовсе службу в КГБ, ни одного живого. Ну да ладно, допекать не стану вас расспросами такими больше. Пусть останутся секреты с вами. Об одном хочу просить, однако, пригласить хочу на чай. Согласны?
– С удовольствием, – ответил Леша, – только очень неудобно как-то. Время позднее уже довольно. Что родители на это скажут?
– Ничего. Их просто дома нету. Папа в корпусе, а мама с братом с младшим братиком моим, в Анапе отдыхают у родни на море. Не придется потому стесняться.
Танцы кончились, под руку Лена кавалера подхватила сразу, чуть замявшегося было, ну и за собою увлекла из клуба.
Не спеша дошли довольно скоро до кирпичного большого дома, исключительно, где шишки жили. Дом 13 прочитал Емелин на фасаде номерок под лампой. На второй когда этаж поднялись, Леша снова ту ж увидел цифру на табличке, на двери добротной.
– Испугались, – улыбнулась Лена, – дом тринадцатый, квартира тоже.
Леша вспомнил вдруг забор и парня, принял смерть, какой на пике острой. Вроде шли одна к другой приметы. Но, не думая над сим особо, проворчал:
– В приметы верю мало, потому и не боюсь особо.
В зал хозяйка проводила гостя, усадила на диван, включила телевизор, не простой, обычный, черно-белый, а цветной «Березка» – дефицит, но особист, поди-ка, он на то и особист, наверно, с дефицитом чтоб дружить поближе. А потом ушла на кухню Лена.
Замороченный и с толку сбитый столь стремительным событий ходом, наш герой дух перевел, лишь только, как на фото на стене увидел вдруг знакомое лицо до боли. «Покупатель! Покупатель! Дьявол!» – чуть не выкрикнул в сердцах в испуге
Не успел обмозговать сюрприз сей лейтенант, как возвратилась Лена, пред собой неся поднос стеклянный, на котором чуть побольше чайник металлический стоял и рядом – керамический, немного меньший, так же ваза с сахарком, две чашки.
От внимания не скрылся Лены взгляд, испуганный, на фото гостя. Потому, поднос на стол поставив, пояснила:
– Это вот мой дядя. Балалайкин Николай Петрович, младший брат отца. Уже полковник. Он начальником отдела кадров служит в корпусе, и скоро будет, генералом. Знаю точно это.
«Вот так вляпался! – не вскрикнул было ошалевший лейтенант. – Вот это я нарвался. Перспективы нету для романа никакой, выходит. Хмырь тот если про меня расскажет, то, конечно же, Елена сразу отношение ко мне изменит. Чертовщина! Полтергейст какой-то! – заталдонило в мозгах. – И надо ж, цифры две еще «13» эти. Когти рвать скорей отсюда нужно!»
Но, однако, поглядев на Лену, поменял свое решенье парень. Показалась вдруг такой красивой эта девушка ему и милой, что не смог ее покинуть так вот.
А красавица присела рядом и сказала:
– Коль хотите, Леша, угощу я вас вином домашним или чем еще иным. Есть много в баре выпивки у папы разной.
– Ну а вы?
– А я не пью. На дух я алкоголь не выношу противный.
– Это вовсе небольшое горе, – молвил Леша ей в ответ, – сегодня не мешало бы нисколько выпить за такой великолепный вечер и за чудное знакомство наше, только, чувствую, опасно это.
– Почему?
– А потому что, если алкоголь красу умножит вашу не значительно хотя б, то сразу я с ума сойду. И вы, Елена, только будете тому виною.
Покрасневши, промолчала Лена. И забыв совсем про чай, взял Леша девы руку и к губам горячим снова трепетно поднес несмело, а затем поцеловал. Но, правда, дело дальше не пошло, вспорхнула Лена птичкою с дивана, легкой, и к серванту, и альбом оттуда с фото вынула здоровый, толстый. А затем пролепетала:
– Леша, мы давайте-ка посмотрим лучше фотографии, а то, гляжу я, стали слишком торопиться скушать плод запретный, рановато это. – И премило погрозила пальцем дева юная, да, севши рядом, на коленочках альбом раскрыла.
Скоро Леша знал довольно сносно всю родню своей подруги новой. От рождения почти прошелся по ее весьма обычной жизни. А захлопнулся альбом с минуту или две вдвоем сидели молча. Тишину нарушил Леша первым:
– Очень жаль, что не могу я, Лена, показать вам свой альбом семейный, примечательно, такой же толстый и по цвету темно-синий так же. О себе же что хочу поведать. После школы – институт, да служба. Вот и все. Сказать желаю только. С сада детского пылал любовью к авиации и ей любви той изменю всего скорее вряд ли. И, конечно же, совсем не думал в вашем Чу служить, в КБ Сухого так как был распределен, однако злой судьбе благодаря, а так же козней родственников, милых, ваших, технарем пашу в полку гвардейском, в эскадрилье, довожу вам, третьей.
Удивилась несказанно Лена:
– А родня-то тут причем? – спросила.
– Постарался ваш любимый дядя, – Алексей кивнул на фото.
– Дядя? Интересно, интересно. Как же? Вся горю от любопытства прямо.
Чай остывший отхлебнул Емелин и поведал не спеша подруге всю историю свою смешную. О КБ и о призыве гнусном, поломавшем напрочь жизнь, а так же о майоре Вешневецком ну и о комиссии, в которой дядя членом был и как поставил точку очень просто в авантюре глупой.
Лена, слушая рассказ Алеши, заливалась то и дело смехом. Чай остыл. И не до чая было. А когда же наконец закончил грустной нотой кавалер, то очень захотелось ей утешить парня и еще поцеловать, но громко лишь захлопала в ладоши только, от соблазна удержавшись еле. А страдалец же оваций после в завершение сказал:
– Елена! Я совсем не огорчен нисколько, правда, выходкой такой со мною занимательной судьбы. Я даже очень рад, что так чудесно вышло и признателен безумно дяде.
– Почему же?
– Потому что вас я в этом южном городочке встретил.
Не за чаем время шло. А просто ворковали, ворковали двое. Не хотелось расходиться очень. Наконец-то расцвело, и утро растворило в свете мглу, а свежесть через форточку влилась в квартиру. Лена встала. Подошла к окошку и широкие раскрыла створки. Ароматная прохлада тут же опьянила чуть приятно, сладко. Леша сзади подошел. За плечи, чуть дрожащие, взял деву нежно и тихонько прошептал:
– Елена! Я люблю вас! И хочу, чтоб стали вы любимою моей женою!
– Я согласна! – еле слышный шепот, тишину дразня, вспорхнул, закончив путь свой в сладком поцелуе долгом.
Чуть развеялся туман чувств бурных, звон часов привлек к себе вниманье. Ехать в часть необходимо было лейтенанту, но тянул, желая отодвинуть расставанья горечь. Но томленье прервала Елена:
– Ни к чему тебе совсем взысканья.
Поцелуй непостижимо сладкий, быстротечный, мимолетный, легкий и наказ:
– Ты после службы сразу исключительно ко мне.
– Конечно. Как же быть еще иначе может?
– Это армия, а в ней, Алеша, удивляться ничему не стоит. Службу трудно наперед предвидеть, коль случится что, звони скорее. От дежурного по части можно.
– Хорошо. Но это вряд ли только мне понадобится, я как ветер прилечу к тебе на крыльях счастья!
Улыбнулась и вздохнула Лена:
– Не военный человек ты вовсе, исключительно сугубо штатский, службы в армии пока не понял.
И еще раз поцелуй горячий на губах затрепетал влюбленных.
ГЛАВА ПЯТАЯ. НОВЫЙ СТРАШНЫЙ УДАР СУДЬБЫ
В утро то летел на службу Леша, оседлавший птицу счастья будто. Аж светился, аж сиял и даже не заметил как и в часть добрался.
Не мешало б подкрепиться вовсе, но на завтрак не пошел: сыт счастьем был поистине студент недавний. Прозой жалкой ли еды желудок набивать, когда душа ликует. В общем, завтракать не стал влюбленный и на плац пошел с машины сразу, к эскадрильи построенья месту.
Люди кушали, и пусто было на плацу. Один Емелин глупо, будто пьяный по нему шатался, в сладких радужных купаясь грезах. Чудной ночки в воспаленных мыслях многократно проносились сцены. В невесомости парил волшебной над асфальтом потому влюбленный…
Только голос вдруг знакомый, грубый, грез блаженство оборвал бестактно:
– Что вы это, Алексей Петрович, строевою по утру решили заниматься, не ходя на завтрак? Неужели так довел серьезно институт ваш, букв из трех который с неприличным очень схожий словом?
Поглядел на шутника Алеша и соседа в нем узнал, Круглова. Улыбнулся:
– Про ХАИ вы это?
– Да
– Ну что же, тут согласен с вами. Уйма чертова с ума свихнулась безвозвратно в институте нашем. Но, однако же, спросить желаю, что такого вы узрели нынче в поведении моем чУдного? Разве глупо, человек коль в радость, размышляя про себя, гуляет, не желаючи мешать с едою, философию высоких мыслей?
Рот раскрыл Круглов и, мину скорчив, с удивлением большим подумал: «хлюпик этот, желторотый, скоро, как щенка меня заткнет за пояс!» Только в слух не произнес ни слова кочегар, а тут на плац, покушав, авиаторы пошли гурьбою.
Построение, затем доклады командиров, и начальник штаба два приказа огласил: один был о купании местах, где можно авиаторам дружить с водою, где нельзя ее касаться даже, и второй – о присвоенье званья командиру корабля Дубцову.
А потом в подразделеньях также доводить, кому в наряды, стали. Неожиданно услышал Леша вдруг фамилию свою.
– Я! – крикнул машинально.
– Вы в наряд идете, – разъяснил ему начальник штаба эскадрильи капитан Капустин, – заступаете помдежпокаром – помдежурного по караулам, – пошутил, а лейтенанту словно в темя молния попала точно.
Гром не так перепугал бы с неба. Двухгодичнику вдруг плохо стало. Эйфорию как рукой смахнуло, растворилась миражом в пустыне.
Первым долгом побежал Алеша отзвониться поскорей невесте. В штаб к дежурному вбежал и в трубку Балалайкина спросил квартиру.
– Да?
– Назначен я в наряд, Елена!
– Ничего. Я ж говорила, Леша, это армия, возможно все в ней… Но ко мне наряда после сразу. Вместе с папой дожидаться будем.
– До свидания, целую, Лена, – грустно трубку лейтенант повесил.
Было так заведено, что если назначался офицер в наряд, то до обеда только службу правил, ну и в полдень уходил на отдых, подготовиться к наряду чтобы. А в 16 предстояло прИбыть при оружии, уже по форме на развод и приступить к дежурству.
До 16-ти мгновенно время пролетело. Лейтенант Емелин в часть явился в хромочах блестящих, с портупеею, с ремнем широким, с кобурою совершенно новой, вот полученной на складе только.
В оружейной получил Алеша пистолет, и в кобуру засунул, тужась в новую его, тугую. И петельку застегнул как надо: не игрушечка ПМ, наверно, потерять охоты нет особой.
И развод затем, прошедший четко, без задоринки, сучка, отменно, по уставу, на зубок который, кстати, знал какой как раз Емелин. И наряда потянулось время монотонно так, предельно тяжко.
Тот наряд, в какой попал Емелин, был на редкость уникально глупым. В пресловутом комендантском взводе было воинов всего четыре, но на службе их никто не видел. Все припаханы начальством были. Потому-то, по солдат нехватке офицеры их тянули бремя. Так помдеж по караулам, то бишь, офицер, обязан был «рулетку», бестолковую вращать усердно, что по статусу солдату только подходило и никак не больше .
Поясню. Комендатура части находилась в городке военном, непосредственно на въезде самом. Этот въезд перекрывал шлагбаум, управлялся что бойцом, который из окна за ним смотрел и видел: пропускать кого, кого – не надо. Пропустить – боец лебедку крутит на подъем, то проезжайте значит. А проехал, закрывает следом, то есть эту же лебедку крутит, только в сторону уже другую. Вот она вам и «рулетка» эта, многоруганная матом сочным.
Не ушел и лейтенант Емелин от «рулетки». И в сердцах ругаясь, рукояткою трещал во гневе, то и дело поднимая дышло и смотря перед собой в окошко.
Вон проехал замполит мордатый. Вон начпрод. А вон совсем какой-то незнакомый офицер, но в форме. В форме можно запускать военных. А без формы убедиться надо: кто, зачем и почему в ДОС хочет. Не шпион ли ненароком вздумал осчастливить, не алкаш гражданский или просто гражданин ненужный – в том «рулетчик» разобраться должен обязательно, иначе может схлопотать от коменданта дыню, а куда – без лишних слов понятно.
Час, другой сидит помдеж, и крутит ненавистную лебедку тупо. Никогда не занимался делом глупым более студент доселе. Положение бесило это. Полосатый, чуть кривой шлагбаум от досады стал казаться членом, нет, его карикатурой мерзкой, исключительно противной, гнусной.
Идиотское совсем занятье аппетиту не дало проснуться. За дежурство не поел ни разу разволнованный жених – бедняга. Ужин, завтрак и обед Емелин пропустил, одной любовью сыт был, той, что в мыслях смаковал усердно. Не до пищи тут, к тому ж, не горе не поесть один денек несчастный.
Зубы сжав, в комок собрав силенки все душевные свои, Алеша, победил лихое время все же и, закончился наряд как только, к пистолетчику помчался пулей, сдать оружие скорее чтобы. Офицерам всем советским нашим, правда только особистов кроме, не положено носить с собою огнестрельное защиты средство, как не очень то надежным людям. Почему? Совсем другая тема, к ней вернемся непременно с вами, а пока же проследим за Лешей.
Наконец-то! Наконец-то, боже! Дверь заветная в оружья царство! Сердце парня застучало громче. Растворится вот она, и встретит оружейник эскадрильи третьей Зачепило, капитан, помеха, что от малости работы летной за оружием следить поставлен.
Только дверь затворена – ни с места. Снова скверно заругался Леша, как заправский авиатор старый:
– Где ж ты, сука, РПДэшник чертов!? – он трагически в сердцах воскликнул. – Где ж ты, мать твою, болван несчастный!? – проорал и хромачом помятым в оцинкованную дверь ударил.
«Ну и армия страны Советов! РККА, – заверещало больно и трагически в мозгах уставших. – Разве можно где-то шляться, если ты на месте быть своем обязан! Разве есть не преступленье это!? А война когда? Что делать будем, наплюет на службу каждый коли? Нет. Негодные совсем порядки в нашей армии, прекрасно вижу! И, конечно же, предвидел Гитлер, нападая, разгильдяйство это. Знал, покуда соберутся, будет пить с японцами сакэ, рис кушать. Слава господу, мороз, дороги…»
Рвал-метал жених и разорвал бы пистолетчика, явись тот только. Но отметить что хочу: напрасно волновался лейтенант Емелин. Оружейник был мужчина строгий и ответственный в делах служебных, в деле выдачи собаку съевший, кобелину не одну большую. Потому-то знал товарищ четко время точное, когда повалят избавляться от стволов вояки. До заветного того момента полчаса еще, представьте, было. Что-то личное мужчина правил. Ну и что? И на здоровье воин. Человеку знать откуда было, что влюбился лейтенант Емелин и примчится вот сдавать оружье раньше всех на четверть часа целых, жизни воинской стандарт ломая.
Чу! Бурчанье в животе услышал лейтенант и ощутил желанье естество свое немедля справить. Как ни как, а в туалете парень не был сутки, что совсем не мало. И чтоб времени потом не тратить на сортирные дела, решил он в туалет сходить, который рядом находился, возле штаба прямо.
Вот, побеленый совсем недавно, «Мэ и Жо» простой объект, стандартный, тот, каких не сосчитать в Союзе. Лейтенант в него вошел, ширинку расстегнул, затем ремень широкий. И о, господи! О, правый боже! Соскользнула кобура с ПМ-ом да в отверстие в полу нырнула.
Видя очень, что дела плохие, лейтенант приник к дыре вонючей, став при сем на четвереньки на пол, разумеется, совсем не чистый, да во внутрь затем с тревогой глянул. И заметил в полумраке тусклом, как уходит кобура в пучину, унося с собой ПМ бесславно.
Смысл трагический предельно ясно стал понятен: утопил в говнище недотепа – офицер оружье! Сверххалатный распиздяй, какого нет нигде на белом свете больше! Нет военному страшней позора!
Покраснев от головы до пяток, не расплакался чуть было Леша. Ну, а тут еще и в мыслях злое зашипело: «Разве выйдет Лена за подобного тебе засранца!? Разумеется, что нет, конечно! Не захочет жизнь связать с мудилой, в туалете полковом который бестолково утопил оружье!»
Захотелось застрелиться парню. Только чем, скажите? Нечем было. Опозоренный, в дерьме вонючем пистолет лежал, глаза зажмурив, не глядеть на стыд-позор свой чтобы.
В воспаленной голове тасуя, по спасенью варианты Леша думать стал, как дальше быть, что делать. Поразмыслив нервно чуть, нашел он не решение хотя, однако не лишенное, пожалуй, смысла направление дальнейших действий: «Экипаж родной – спасенье только! В положении таком дурацком на него лишь одного надежда. До товарищей-друзей скорее!»
И пустился сколько духу было на стоянку, где как раз работал экипаж: меняли блистер задний у стрелка, в какой попала птица.